Читать книгу Карнивора - Дин Лейпек - Страница 4

На поверку Кристофер оказался совсем не волшебным. Марика и сама не могла бы сказать, чего ожидала – но спустя несколько дней, сидя на лавке и болтая ногами, Марика громко заявила:

– Он противный.

Кейза, которая в этот момент стояла к ней спиной, замерла на мгновение – ровно настолько, чтобы убрать с лица невольную улыбку, – и обернулась:

– Неужели?

Марика откусила лепешку и серьезно кивнула.

– И что же в нем противного? – продолжила Кейза, пристально глядя на внучку.

– Фше, – не переставая жевать, промычала Марика. Затем, дожевав, продолжила: – У него противный голос. Ужасно резкий, как будто он ножом слова режет. И он говорит так, как будто залез на ель и вещает оттуда, а мы все копошимся внизу – ты бы видела его лицо при этом!

– Я видела, – кивнула Кейза.

– Ну вот. И потом, он чуть что принимается рассказывать про Кларет, город, в котором он жил – как будто это центр мира! И смеялся надо мной, когда я сказала, что понятия не имею, где этот Кларет находится – как будто это кому-нибудь важно! И при этом, бабушка, ты не поверишь – но он ни разу в жизни не видел козу! Я сначала не поверила. Потом я подумала – ведь его папа был очень богатый, может, у них была корова? Но Кристофер только фыркнул и заявил, что это дело крестьян – держать скотину. Бабушка, а что, у них в городе совсем нет молока?

– Не знаю, – осторожно ответила Кейза. О тонкостях городской жизни она была осведомлена не сильно больше внучки – а опыт научил ее помалкивать о том, чего не знаешь. В большинстве случаев это было лучшим способ прослыть умной. А Кейзу все считали очень умной.

– Бабушка, зачем он к нам приехал? – неожиданно спросила Марика, и улыбка тут же перестала щекотать Кейзу за щеками.

– Он приехал к нам, потому что ему больше не к кому было поехать.

– Но у него же есть дядя, который тоже живет в городе! – Марика вскинула свои огромные ясные глаза на бабушку, и в них были непонимание и обида. – Вот и жил бы у него… Зачем он нам?

Кейза ответила не сразу. Насколько она поняла со слов Доры, дядя Кристофера был совсем не тем человеком, которому стоило присматривать за мальчиком одиннадцати осеней от роду – и Кристоферу очень повезло, что его дядя считал точно так же.

Вот только сам Кристофер, очевидно, отнюдь не считал это везением.

«Бедные дети», – подумала Кейза, а вслух сказала:

– Марика, ты должна кое-что понять. Кристофер не просто мальчик. И даже не просто противный мальчик. Он – мальчик, который совсем недавно потерял отца. Понимаешь? У него никогда не было мамы, как у тебя, и бабушек – у него был только папа, и теперь этого папы больше нет. Кристофер привык жить в городе, но отныне ему придется жить не просто в деревне, а в глуши, в Туманном крае, буквально на краю света. Тебе непросто это сделать, я знаю, но попробуй представить себя на его месте, хотя бы на мгновение. У него есть все основания быть противным. И даже очень противным, если подумать.

Марика так и застыла с широко раскрытыми глазами. Ее маленькое личико долго было совершенно неподвижным. Затем она медленно сползла со скамейки, отложила недогрызенный кусок лепешки на стол и тихо спросила:

– Бабушка, а у тебя еще осталась брассика?

Кейза слегка прищурилась.

– А зачем тебе?

– Надо, – слегка поджала губы Марика.

– А морковкой не обойтись?

Марика тряхнула головой. Кейза вздохнула, подошла к стене, на которой в беспорядке висели пучки разных трав вперемежку с прошлогодними опавшими листьями, и сняла маленький холщовый мешочек.

– Всего пара листочков осталась, – пробормотала Кейза, развязав шнурок и заглянув внутрь. – Пускай потом мама вернет, договорились?

Марика кивнула. Кейза достала маленький сморщенный почерневший листочек и осторожно протянула его девочке, та сняла с шеи косынку и осторожно завернула в него брассику.

– Спасибо.

– Не скажешь все-таки, зачем она тебе понадобилась?

Марика снова помотала головой. Кейза слабо усмехнулась.

– Ну хорошо. Тогда беги, пока солнце не село.

Марика кивнула и выскочила на улицу.

– Не несись, сломя голову! – крикнула Кейза вслед, но Марика, как обычно, была уже слишком далеко, чтобы услышать.

Она бежала через Лес, который дышал ей в лицо теплым вечерним воздухом, запахом разогретой на солнце сосны и душистого вереска. Марика не останавливалась ни на мгновение, и только один раз, выскочив на дорогу, ведущую к последним холмам, она помедлила и посмотрела вдаль, туда, где из-за бархатных склонов холмов вырастало желтое предзакатное небо.

«Когда-нибудь я обязательно попаду туда», – подумала она, развернулась спиной к солнцу и понеслась по дороге вверх, навстречу темным елям, чья тяжелая хвоя в лучах солнца становилась будто бы еще гуще.

Марика не стала заходить в дом, а обогнула его и подошла к задам новой пристройки. Здесь все еще чувствовался запах свежеструганного дерева, землю покрывали щепки и мелкие стружки, порыжевшие и разбухшие после недавнего дождя. Как Марика и ожидала, Кристофер был тут – он сидел на опрокинутом чурбаке, прислонившись спиной к стене и уставившись на темный Лес, который начинался почти у самого дома. С самого первого дня мальчик чуть ли не все время проводил здесь. Сказать по правде, отчасти поэтому Кристофер так раздражал Марику. Это было ее любимое место. Марика попыталась в первый вечер посидеть вместе с ним, но ничего не получилось. Это было место добровольного одиночества, раздумий и мечтаний. Оно совершенно не подразумевало компании. С тех пор, когда бы Марика не собиралась посидеть на чурбаке, она неизменно обнаруживала, что тот уже занят. Разумеется, она не могла простить Кристофера.

Мальчик никак не отреагировал на появление Марики – но он вообще редко обращал на нее внимание, если только она не наступала ему на ногу и не обливала кипятком. Марика подошла поближе и немного постояла молча. Кристофер продолжал смотреть на Лес.

– Привет, – неуверенно сказала она. Он не ответил.

Марика вздохнула. Как только она перестала бежать, мышцы налились усталостью, и тело сковало сомнение. Бабушка Кейза, конечно, была очень умной и всегда говорила правильные вещи. Но ведь ей не приходится каждый день разговаривать с ним.

Но Марика все равно уже принесла с собой брассику. Было бы глупо теперь ее не использовать.

Марика медленно опустилась на колени и развернула узелок с бесценным листочком. Краем глаза она заметила, что Кристофер повернулся к ней. Марика осторожно расправила косынку на земле, посмотрела на Лес и тихонько прошептала:

– Тавсан…

Ничего не произошло. Марика напряженно смотрела на Лес, а Кристофер недоверчиво смотрел на нее.

– Что ты делаешь? – спросил он, как обычно, резко.

– Чш-ш-ш! – шикнула Марика, вглядываясь в кусты, растущие по краю опушки. Кристофер быстро повернулся туда. Что-то зашуршало, и в невысокой траве показались длинные ушки и любопытный, непрестанно шевелящийся нос.

– Это же… – вздохнул мальчик, но Марика снова шикнула и нетерпеливо махнула на него рукой. Кролик испуганно замер, дернул ушами, потом снова повел носом и осторожно поскакал в их сторону. Кристофер застыл на чурбаке.

– Тавсан, – снова тихо позвала Марика, и кролик поскакал быстрее, смешно вскидывая толстую попу. Приблизившись вплотную к Марике и ее платку, он с лету уткнулся носом в сморщенный потемневший листик и так и застыл. Кристофер задержал дыхание.

Марика потянулась и взяла кролика на руки. Когда она поднимала его с земли, нос зверька продолжил тянуться вниз, как будто прилип к брассике, лежавшей на платке. Марика подобрала ее и протянула кролику, затем осторожно поднялась и подошла к Кристоферу. Кролик мгновенно зажевал листок и обмяк, прикрыв глаза.

– Хочешь его подержать? – предложила Марика мальчику. Тот с шумом выдохнул и спросил, не отрывая глаз от одурманенного кролика:

– Что ты с ним сделала?

– Скормила ему брассику. Это заговоренный лист капусты.

Кристофер вскинул на нее глаза, и в них снова мелькнуло недоверие:

– Капусты?

Марика серьезно кивнула.

– А что тебе не нравится?

– Ну, – неуверенно протянул мальчик, снова переводя взгляд на кролика, в полном блаженстве разлегшегося у Марики на руках. – Я думал, что заговаривают разные… особенные растения. Белладонну, например, или что-то в этом роде.

Марика слегка фыркнула.

– Кролики не едят белую донну. Они едят капусту. Так ты хочешь его подержать, Кристофер?

Мальчик медленно кивнул. Марика протянула кролика, и Кристофер очень осторожно принял его, вздрогнув, когда кролик слегка забил задними лапками. Марика снова фыркнула.

– Не бойся, он тебя не тронет.

Кристофер ничего не ответил, медленно поглаживая шелковистую шкурку.

– Зови меня Кит, – неожиданно сказал он.

– Кит?

– Да. Меня так зовут.

– Но тебя зовут Кристофер, – неуверенно возразила Марика.

– Да. Но папа всегда называл меня Кит.

Марика немного помолчала.

– Хорошо. Я буду называть тебя Кит.

Мальчик снова кивнул.

– А долго еще он будет таким… ручным? – спросил Кит. Марика пожала плечами.

– Не знаю. Но когда он откроет глаза, надо будет его сразу отпустить. А то он может и укусить.

Кит погладил мягкие уши.

– Скажи, Кит… – начала Марика и осеклась, закусив губу. Кит посмотрел на нее, и Марика в который раз удивилась, какими же темными, почти черными были у него глаза.

– Да?

– Тебе очень плохо у нас?

Кит опустил голову и снова принялся теребить кроличьи уши.

– Уже не очень, – неожиданно улыбнулся он, и Марика в изумлении уставилась на него.

Она никогда раньше не видела, чтобы Кит улыбался.

* * *

Когда Марика бежала от бабушки Кейзы с завернутым в платок капустным листом, в голове у нее возникла картина будущей дружбы с Кристофером. Она должна была начаться с кролика и впоследствии вырасти в нечто прекрасное и необъятное, как закатное небо. Но реальность сильно разошлась с ее ожиданиями.

Конечно, эпизод с кроликом произвел на Кита большое впечатление. Но если Марике и удалось в определенной степени завоевать его доверие, она все равно ничего не могла поделать с тем, как Кит себя вел. Теперь он стал обращать на нее внимание и даже разговаривать с ней – но иногда Марика задумывалась, не лучше ли было бы, если бы он так и продолжал молчать.

Она помнила слова бабушки Кейзы и искренне пыталась заставить себя жалеть Кита – однако ее сочувствие и внимание не могли изменить его резкий голос или привычку заноситься. Кит обожал хвастаться своим знанием городской жизни и мира вообще, а Марика – не без разумного основания – отказывалась принимать на веру все, что он ей рассказывал. Когда была такая возможность, она прибегала к помощи мамы или бабушки Лагит, которые не хуже Кита знали, как устроен мир, и потому могли в случае чего вывести его на чистую воду. Но и мама, и бабушка были рядом далеко не всегда – возвращаясь из деревни, они часто заставали обоих детей в слезах, с раскрасневшимися от злости лицами. Лагит старалась мягко их увещевать, Дора строго велела немедленно прекратить ссору – и на время в доме наступал покой. Но длился он обычно не долго.

Как-то раз Дора, устав от их непрекращающихся пререканий, выставила детей на улицу. Стояла осень, солнце уже село, и черные ели медленно качались на фоне бесцветного серого неба. Кит и Марика сначала встали далеко друг от друга, с двух сторон от крыльца, и молча слушали, как скрипят толстые стволы и шумит налетающий ветер. Потом Марика развернулась и пошла на зады, к чурбаку. Но Кит опередил ее – когда она повернула за угол, он уже сидел там, демонстративно вытянув длинные ноги.

– Пусти! – обиженно крикнула Марика, но тут же осеклась. Мама могла услышать ее из дома и еще больше рассердиться. – Это нечестно! – яростно прошептала она.

Кристофер сложил руки на груди и откинулся на стену.

– Пусти меня, Кит! – прошипела Марика зло. Кит усмехнулся.

– Ну знаешь!..

Из Леса раздался вой.

Кит замер, впившись взглядом в Лес.

Вой повторился. Настойчивый, громкий – Марика хорошо знала, как определять расстояние по звуку. Она медленно повернулась и невольно отступила на шаг, заслоняя собой Кита, который, казалось, прирос спиной к стене.

Скрипнула дверь с другой стороны дома, раздались торопливые шаги и из-за пристройки появилась Дора с горящей головней в руке. Она пробежала мимо детей и крикнула:

– Гитт, Моар! Гитт йаангаин!

Пламя резко вспыхнуло, блеснули глаза – спокойные небесно-голубые глаза Волка, – он негромко рыкнул, одним прыжком развернулся и исчез в непроглядной тьме Леса.

– Быстро в дом, – бросила Дора, не оборачиваясь. Марика заставила себя повернуться – и встретилась глазами с Китом. Его лицо было совершенно белым на фоне стены, он сильно дрожал, но продолжал сидеть. Марика тронула Кита за плечо, он вздрогнул, она тряхнула его, и тогда он поднялся и медленно побрел к крыльцу.

Дора вошла в дом сразу следом за ними, и Марика с облегчением вздохнула, когда скрипнула тяжелая щеколда. Кит снова вздрогнул.

Все молчали, Марика кусала губу и чувствовала, как дрожит лавка, на которой они сидели с Китом.

– Дети, идите спать, – наконец тихо сказала Лагит. Марика посмотрела на маму. Та глядела на догорающей огонь в очаге и казалась очень уставшей. Они отправились в свою комнату, и Марика слышала, как стучат зубы у Кита, который шел следом за ней.

Ночью у него началась лихорадка.

Марика спала как убитая, но рано утром ее разбудила какая-то возня и приглушенный шепот. Мама и бабушка Лагит стояли рядом с топчаном, на котором спал Кит, и тихо переговаривались. Проход между двумя кроватями был очень узким, и поэтому их спины возвышались над Марикой, уходя под самый потолок. Еще не до конца проснувшись, она принялась разглядывать узоры на маминой юбке, которые перескакивали со складки на складку, образовывая новые причудливые фигуры, как вдруг с другой стороны юбки послышался сдавленный стон. Марика приподнялась на локте.

– Мама?

Дора обернулась, узоры колыхнулись и исчезли под полотняным передником.

– Тише, Марика. Все хорошо.

– А кто стонал?

– Кит. У него жар.

– Он заболел?

– Да. – Дора снова повернулась к Киту и склонилась над ним.

Когда мама и бабушка ушли, Марика выскользнула из-под покрывала и тоже склонилась над Китом. Он лежал на боку, свернувшись под тремя одеялами, и все они тряслись всякий раз, когда его пробирал озноб. Марика закусила губу.

– Ты чего? – спросила она.

– Д-ддд-в-в-в-дддд-д… – простучал зубами Кит, потом прикрыл глаза и еще сильнее сжался.

Марика стояла над ним, холодный пол прилипал к босым ногам, а в воздухе клубился запах неустроенности и несчастья.

– Марика! – раздался мамин сердитый голос. – Опять стоишь на холодном полу босая! Почему ты снова сняла носки?

Марика только пожала плечами и забралась на свою кровать под одеяло. Это была одна из главных загадок ее жизни. Каждый вечер она засыпала в носках – и каждое утро носки обнаруживались где угодно, но только не на ее ногах. Что с ними случалось ночью, Марике было неведомо. Однажды она даже подумала, что это Кит стаскивает с нее носки, чтобы насолить ей. Но ведь они стали пропадать задолго до появления Кита. А сегодня, судя по всему, ему и вовсе было не до носков.

Все утро, пока Марика уныло ковыряла кашу, застывшую в миске плотным студнем, мама и бабушка сновали туда-сюда, что-то относили Киту, доставали настойки, смешивали мази и заговаривали питье, которое вливали в Кита в таких количествах, что Марика удивлялась, как он не лопнет. Это продолжалось весь день и вечер. Ночью Марика спала вместе с бабушкой Лагит на полу в большой комнате, а мама сидела с Китом. Жар не спадал. Кит уже не стучал зубами, только иногда тихонько стонал, и от него шло странное, злое, нехорошее тепло. Весь следующий день Марика очень хотела подойти к нему, но мама и бабушка ее отгоняли.

Она снова легла спать с Лагит, но посреди ночи проснулась и долго лежала, широко раскрыв глаза и уставившись в кромешную темноту над собой. Рядом спокойно, с силой дышала бабушка, а из их комнаты доносилось сбивчивое сухое дыхание Кита. Марика села, потом тихонько выползла из постели. Носки удивительным образом все еще были на ногах.

Она на ощупь прокралась к проему и прислушалась, но с ее кровати доносилось только ровное дыхание – значит, мама спала. Марика нащупала ногой край кровати и пошарила руками перед собой. Кит все еще лежал под тремя одеялами, и его снова трясло. Марика осторожно провела ладонью по шершавой ткани, цепляясь пальцами за швы между лоскутами. Кит задрожал. Марика легла и с силой обняла бесформенную груду, которую продолжало трясти.

– Тт-тттт-ттт… – пробормотал Кит из-под одеял.

– Чш-ш-ш-ш, – едва слышно прошелестела Марика, боясь разбудить маму. – Ты спи, спи.

Кит снова задрожал.

Марика не заметила, как уснула – но когда она проснулась, в дом уже заполз слабый свет предрассветных сумерек. Она быстро обернулась, но мама все еще спала, положив руку под голову. Марика повернулась, приподняла голову и посмотрела на спящего Кита. Его лицо было очень спокойным, и Марика почувствовала исходящий от него тусклый запах отступающей болезни. Она пощупала его лоб – тот был прохладным, гладким от исчезнувшей испарины. Марика тихонько поднялась, прокралась в большую комнату и юркнула под одеяло. Бабушка глубоко вздохнула и перевернулась на другой бок. Марика немного полежала, глядя на неровные серые доски потолка, потом потянулась рукой – и сняла с себя носки.