Читать книгу Карнивора - Дин Лейпек - Страница 9

Почему-то Марика считала, что Кит обязательно приедет их навестить. Однако Лес укрылся снежным покрывалом, сбросил его с себя, расцвел, рассыпался пятнами ягод, укутался густой травой и, наконец, пожелтел, застыв в ожидании смерти, – а от Кита было лишь одно короткое письмо с «приветом Марике».

Иногда ей хотелось сжечь это письмо, иногда – спрятать под подушку, но чаще всего Марика просто делала вид, что никакого письма не было. И никакого Кита тоже никогда не было. Ни его, ни Лиса. Взгляд скользил по далеким склонам холмов, по дороге, по опушке Леса – но они были неизменно пустынны, как и всегда.

Осенью Ана вышла замуж за сына Тура Кийри. На свадьбу пригласили их всех – и бабушку Кейзу, и бабушку Лагит, и Дору, и Марику. При виде последней деревенские мальчишки, те самые, что кидались камнями в них с Китом, тут же замолкали, да и взрослые, кажется, поглядывали на нее с опаской. А ведь Марика тогда была совершенно ни при чем!

Но, хотя Кита никогда и не было, отдуваться за него все равно приходилось.

Платье Аны, белое-белое, было как снег – чистый снег, взметнувшийся из-под копыт оленя… Когда их семья подошла поздравить молодоженов, невеста, которая до того стояла, стыдливо потупившись, подняла глаза и встретилась взглядом с Марикой. Ана вздрогнула и отпрянула назад, испуганная чем-то, а Марика вдруг почувствовала, что может все. Это длилось одно короткое мгновение, но она запомнила его. Потому что тогда же, за белым снегом платья, за толпой гостей, на опушке Леса блеснуло серебро меха, вспыхнули голубые глаза – и с ними пришли знание и уверенность, которых давным-давно не было.

Их не было с тех пор, как ушел Кит.

А Кит ушел из-за Аны, верно?

Марика улыбнулась белоснежной невесте – Волк ощерился из тени Леса – и бабушка Кейза видела это. Кизи, коршун. Она видела все.

Кейза ни слова не сказала Марике тогда, на свадьбе. Гости разошлись, они вернулись к хижине – Кейза осталась у них на ночь. Теперь в их доме была целая лишняя кровать. Обычно на ней спала Лагит, но сегодня она уступила место старшей сестре.

Марику иногда удивляло, что бабушки – сестры. В сказках, которые она читала, часто говорилось про братьев и сестер – но то были дети или молодые люди. А бабушки… Они ведь были бабушками! Как бабушка может быть сестрой? Это странно. И каково это вообще – иметь сестру? Или брата? У Марики ведь их никогда не было. Был Кит. Которого теперь не стало.

Кейза нашла Марику вечером во дворе – та закрыла на ночь кур, но еще не вернулась в дом. Стояла, повернувшись к Лесу, а тот молчал, покачивая на ветру черными ветвями.

«Быть ненастью», – подумала Кейза привычно. Поковыляла к Марике, которая не заметила ее, а может, сделала вид, что не заметила. Бросила взгляд на Лес – там никого не было, но сейчас Кейза уже не верила своим глазам. Если Волк заметил коршуна, он мог спрятаться, затаиться, стать неуловимым призраком.

– Ты видишь его? – голос Кейзы рассек вечернюю тишину ясным прямым вопросом. Марика не вздрогнула от неожиданности, не испугалась – значит, все прекрасно слышала и замечала. Но не ответила.

Однако Кейза умела понимать и молчание – слишком долго главным ее собеседником был Лес. Она вернулась в хижину, подошла к Доре, варившей кашу, и сказала тихо:

– Моар видит Волка.

Дора замерла. Каша в котелке хлюпала, заполняя хижину вкусным домашним запахом.

– Ты знаешь, что нужно делать, Доар. Я помню, что ты считаешь по-другому – но это Волк. Мы уже отдали мальчика Лису. Однако Кита хотя бы могут научить, что с этим делать.

– Ты права, – жестко сказала Дора. Поднялась на ноги, протянула ложку молчаливой Лагит. Кейза тяжело вздохнула.

– Тебе нужна моя помощь? – спросила она тихо.

– Нет.

* * *

Мама запретила Марике говорить с Волком. Окружила дом волшебной песнью, обвесила заговоренными травами, на саму Марику надела круглый амулет из серебра.

– Зачем все это? – спрашивала та. Волк пугал ее – но ведь и помогал, верно? И Волк ненавидел Лиса. Как и она.

– Нельзя говорить со своим хедийе, – объясняла Дора. – Оно помогает тебе быть ближе к аркависсу – но оно же и утягивает тебя в него. Потому мы и отправили Кита в Кастинию – там его научат обращаться со свой силой, защититься от своего хедийе.

– А почему меня нельзя отправить туда? – спросила Марика, неожиданно для самой себя. До сих пор эта мысль не приходила ей в голову, но ведь и правда – почему нет? Почему бы ей, Марике, не стать магом? Кит говорил с Лисом, Кит станет магом – почему бы и ей не стать?

На мгновение головокружительная картина промелькнула перед глазами – Марика в Кастинии, учителя восхищаются ее талантом, ученики завидуют ей, и Кит, Кит тоже завидует ей…

– Марика, – мягко скала Дора, и картина исчезла, оставляя после себя лишь бедную хижину ведьмы. – Но ведь туда берут только мальчиков.

– Почему? – удивилась Марика.

Дора ответила не сразу. И Марика поняла: не потому, что не хотела отвечать. Потому что не знала.

– Такие там правила, – наконец сказала Дора. Ничего лучше придумать она не смогла.

* * *

О том, что мужчины и женщины разные, Марика узнала далеко не сразу. Мир ее детства был миром женщин – а все остальные допускались в него лишь отчасти, и женщины вне его отличались от мамы и бабушек так же сильно, как и мужчины. Конечно, Марика знала о различиях петуха и курицы – но ведь это животные. У них все по-другому.

Понимание различия пришло с Китом, когда неприученная к скрытности и стыду Марика застала его без одежды. Ее изумлению – и его смущению – не было предела, и после этого Доре пришлось немало объяснить своей дочери. Тогда Марика и узнала об основных различиях мужчин и женщин, тогда же узнала, что никогда не сможет стать мужчиной, а Кит – женщиной. Открытие это было неприятным, тяжелым, тем более потому, что мама строго-настрого запретила подглядывать за Китом или смущать его. Это было вторым запретом после Круга, внятного объяснения которому Марика так и не нашла. То, что тело Кита несколько отличалось, нисколько не смущало ее. У нее самой имелось несколько весьма любопытных родинок, появившихся внезапно и необъяснимо – и что же, Марике теперь с ними носиться и прятать ото всех? Тело – это просто тело. Его надо одевать, чтобы не мерзло и не поранилось. Но не более того.

Однако Кит, дитя городской морали, думал иначе, и запрет матери закреплял за ним право так считать. С тех пор Марика стала больше обращать внимание на половые различия, и все же относилась к этому, как к цвету волос. У Кита они были золотыми, у нее – черными, ну и что? Это ничего не значило, ни на что не влияло. Просто они были разными.

Но в Кастинию брали только мальчиков. Они могли стать магами – только потому, что их тело было другим.

И этого Марика ни понять, ни принять уже не могла.

* * *

Лес принадлежал ей – как и много осеней назад, как и всегда. Но раньше он был радостью, открытием, волшебством. Сейчас же стал смертью, страхом и опасностью. Марика видела, как звери убивают друг друга, как губят растения и сами гибнут потом от голода. Видела ядовитые ягоды и смертельно опасные травы. И когда солнце озаряло Лес теплом и светом, Марика знала, что это обман. В Лесу правила ночь, время хищников и убийц.

Время Волка и Лиса.

Но Лис давно ушел – он исчез вместе с Китом, и Марика, убедившая себя, что Кита никогда не было, не могла забыть вкрадчивые, мягкие слова: «Я все равно заберу его». А теперь не стало и Волка, он снова бродил где-то там, далеко в Лесу, и Марика осталась одна.

Лес принадлежал ей. Но в нем не осталось ничего, что могло бы удивить ее или обрадовать. В нем не осталось ничего нового и неизведанного, ничего интересного.

Кроме Круга.

* * *

Марика никогда сознательно не нарушала запретов. Это было уделом Кита – перечить назло и потом с любопытством наблюдать, как взрослые злятся, ругаются и даже сами придумывают ему оправдание. Кит умел врать, выворачивать истину в свою пользу, умел уговаривать и увещевать. Марика была бесконечно далека от всего этого. Она никогда не обманывала – просто шла к своей цели, не заботясь о том, что думают об этом другие. Путь Кита был кружным, сложным, неуловимым. Путь Марики был прямым, как стрела. Кит обходил запреты. Марика не замечала их.

Она не заметила, как вышла к Кругу.

Стояла поздняя осень. Лес, состоящий в основном из елей, не менял своего облика, и только там, где гуще росли дубы, березы и буки, он обнажился, почернел скелетом голых ветвей. Марика брела по тропинке – скорее всего, звериной – не особо задумываясь о том, куда идет. Этого она перестала бояться давно – прошли времена, когда Марика могла бы заблудиться в Лесу. И хотя теперь Волк не выходил из Леса, чтобы проводить до дома, она безошибочно знала, куда нужно идти – так же, как знала теперь, какая будет завтра погода, что положить в зелье, чтобы оно работало лучше, какие слова прошептать, чтобы заговорить рану. Да, Кейза и мама рассказывали ей все это – но теперь Марика знала сама. И хотя амулет, что повесила ей на шею Дора, мешал, спутывал мысли – она все равно знала.

Нет, Марика не боялась заблудиться. Она вообще перестала бояться.

И все же – испугалась. Потому что поляна, на которую она вышла, была неправильной. И дело было не только в пожелтевшей хвое на длинных, протянутых к центру еловых лапах, не в спутанной, будто волосы на ветру, траве – нет, сам воздух здесь был другим. Марика судорожно вздохнула, один раз, другой, все пытаясь вдохнуть как следует – пока не поняла, что амулет душит ее. Он не мог душить – шнурок был слишком длинным – и все же Марика сдернула амулет с шеи и отбросила как можно дальше.

Дышать сразу стало проще, она с облегчением сделала еще пару шагов вперед – и только тут поняла наконец, где находится.

«Если увидишь поляну, где все ветви елей пожелтели – беги оттуда как можно скорее. И ни в коем случае не выходи на нее».

Марика запнулась, отступила назад. Несомненно, это был Круг – значит, ей нужно было бежать отсюда как можно скорее. Но почему? Ей было хорошо здесь. Теперь, когда амулет не мешал, Марика снова смогла видеть, понимать, чувствовать, и одно это было невероятным облегчением. Она рассмеялась и смело пошла к центру поляны, радостно оглядываясь вокруг. Впервые с ухода Кита – нет, впервые с того момента, как Кит стал сбегать в деревню – Марика вновь почувствовала себя счастливой. Свободной. Сильной.

Он вышел из Леса – серебристый мех мягко переливался в свете осенних сумерек.

– Моар, – Волк склонил большую голову.

Марика медленно поклонилась в ответ, с трудом сдерживая желание бросится к Волку и обнять его, зарыться лицом в теплый мех. Он был другом, спасением, надеждой. Как мама могла запретить разговаривать с ним?

И как Лис мог сказать, что Волк не лучше него? Конечно, Волк был лучше. Он был надежным, верным. Он никогда не предаст ее.

Глаза Волка лучились чистой лазурью.

– Ты наконец пришла. – Его голос был звучным, низким, сильным, как северный ветер.

Марика снова кивнула, все еще не веря своему счастью. Она нашла Круг, она нашла Волка. А может, он нашел ее, он вывел ее сюда?

– Значит, ты готова, – продолжил Волк.

– К чему? – вырвалось у Марики, и ей стало жаль, что ее голос совсем не похож на голос Волка – он был слабым, тусклым, невзрачным.

– Показать, что ты умеешь.

Марика задумалась. Волк наверняка имел в виду магию, и в любой другой момент она могла бы составить длинный список того, что умела – зелья, заговоры, привороты… Но это было не то. Круг явно не предназначался для колдовства простой ведьмы – иначе Дора не говорила бы о нем с таким уважением, как о чем-то, что было ей неподвластно.

Волк выжидающе смотрел на Марику, и его глаза блестели в сгущающейся темноте.

– Тебе нужно просто захотеть, – сказал он мягко – но не так, как Лис, без лживой вкрадчивости. Волк был великодушен и благороден. Он хотел помочь.

Пожелтевшие ветви едва заметно покачивались на ветру, трава оплетала ноги. Из Леса на поляну постепенно выползала тьма, растворяясь в воздухе сизой мглой. Марика посмотрела вокруг, подняла руки ладонями вверх, посмотрела на них – те едва заметно выделялись в темноте белизной кожи.

– Я хочу, – медленно начала она, чувствуя, как в голосе появляется сила, похожая на Волка, – я хочу – чтобы здесь стало светло!

Внезапно руки прожгло теплом, пробежали мурашки, как если бы они затекли – и вдруг ладони вспыхнули светом. Марика невольно отшатнулась, но руки продолжали гореть и светиться. Она невольно посмотрела на Волка – и в отблесках сияния ей показалось, что он улыбается. Марика рассмеялась, подняла руки, и вся поляна наполнилась светом, он заиграл на пожелтевших елях, отбросил тысячи бликов на пожухшие стебли, разогнал сумерки, отогнал тьму к самым деревьям. Марика завертелась на месте, все еще смеясь, и свет завертелся вместе с ней, отражаясь в голубых глазах Волка, в сотне глаз, внезапно окруживших Круг. Раздался вой, он отозвался в глубине Леса, и новые серые тени устремились к поляне, вышли из темноты. А в центре кружилась Марика, и смеялся Волк, смотревший на нее, и больше не было осени, ночи, холода – был только свет, он рождался у нее внутри и изливался наружу, останавливая саму смерть…

– Марика!

Тепло в ладонях исчезло, сменившись внезапным холодом, свет погас – и Волк растворился в тенях деревьев, как и сотни глаз, пришедших на его зов. Марика обернулась. На опушке стояла Дора.

– Ты видела? Видела, что у меня получилось?!

– Видела, – глухо сказала Дора, и с этим словом улетучились последние следы радости, заполнявшей до того поляну.

– Я говорила тебе, чтобы ты бежала отсюда, – продолжила Дора так же тихо.

– Прости, мама, – Марика опустила голову. – Я больше не приду сюда.

Дора усмехнулась – совсем не весело.

– Теперь, Моар, уже поздно.

* * *

Они сидели за маленьким обшарпанным столом и смотрели на нее – мама, бабушка Кейза и бабушка Лагит. Марика чувствовала взгляд каждой так, будто на нее взвалили непосильную ношу, и не одну, а три за раз. И обе бабушки были, как скалы. А мама…

Мама была чужой.

Марика ощутила это, еще когда они шли по темному Лесу. Дора молчала, лишь изредка тихо напевая песню – ту, что отгоняла Волка, – а Марика плелась за ней, чувствуя, что теперь навсегда между ней и мамой будет свет, отражавшийся в глазах волков. Они ссорились и раньше, мама сердилась, мама наказывала ее, мама подолгу молчала. Но то, что случилось сейчас, было непоправимо. И от того становилось невыносимо тоскливо, и даже Волк не мог прийти – потому что Дора отгоняла его.

Она отослала прочь Кита. Прогнала Волка. А теперь оставила сама – только потому, что совсем недолго Марика была счастливой и свободной.

Лес шумел осенним ветром, чистым и пустым.

На следующий день Дора привела Кейзу. И вот теперь они втроем сидели и смотрели на Марику, как будто она совершила ужасное преступление.

Но, в конце концов, она же даже не знала, где находится Круг! Могли бы сами рассказать ей, чтобы она на него не наткнулась. Раз это было так уж важно.

– Моар, – жестко сказала бабушка Кейза. – Ты понимаешь, что произошло?

Во рту внезапно пересохло, и Марика, разом растерявшая всю свою злость, прошептала еле слышно:

– Я вошла в Круг.

– А потом?

– Я захотела, чтобы стало светло.

Бабушка Кейза и мама переглянулись.

– Посмотри на свои руки, – велела Кейза. Марика послушно уставилась на ладони – и только тут заметила, что они будто слегка посерели. Марика потерла их о подол туники – но грязь не оттиралась.

– Это не отмоется, – спокойно сказала Дора, покачав головой. Подняла ладонь – и Марика впервые увидела, что и у мамы она покрыта едва заметной серой тенью.

– Что это? – испуганно спросила она.

– Плата за магию. Всегда, когда совершается заклинание, на ладонях остается след. Первый сильнее следующих – но каждый раз магия добавляет новую тень.

– А почему тогда у бабушки руки чистые? – удивилась Марика.

– Моя магия – другая, – сухо усмехнулась Кейза. – Я не вмешиваюсь в естественный ход вещей, только помогаю ему. А вот маги, которые призывают свет во тьме, воду в пустыне, излечивают безнадежно больных и создают то, чего никогда не было – они меняют мир. И платят за это.

– У взрослых магов ладони темные, почти черные, – продолжила Дора – и смутное воспоминание промелькнуло в голове. Будто Марика уже видела это – человека с черными руками.

– Моар, – резкий голос бабушки Кейзы вырвал Марику из раздумий, – то, что ты сделала вчера, нельзя исправить. Один раз прикоснувшись к силе аркависса, ты стала навсегда связанной с ней. Эту силу нужно уметь контролировать. И никто из нас не сможет тебя этому научить.

– И что же теперь делать? – растерянно спросила Марика.

– Не знаю, – жестко бросила Кейза, пожав плечами – будто ее теперь и не волновало, что будет с внучкой.

И тогда Марика разозлилась окончательно. Ее ругали за то, что случилось совершенно случайно – так им было еще и все равно, что с ней теперь будет!

– Вы могли мне об этом рассказать! – крикнула Марика, вскакивая из-за стола. – Объяснить, почему мне нельзя заходить в Круг! Если это так опасно, что теперь ничего нельзя исправить!

– Кто сказал, что ничего нельзя исправить? – вдруг тихо спросила Лагит, которая до того хранила полное молчание.

Кейза и Дора обернулись к ней, а Марика тут же замолчала и заставила себя перевести дыхание. Бабушка Лагит никогда не вмешивалась, когда говорили ее сестра и дочь. Так и не став настоящей ведьмой, она как будто вместе с этим отказалась от права голоса, доверившись мнению других.

Но, кажется, не навсегда.

– Ей ведь могут помочь в Кастинии, – продолжила Лагит осторожно, и у Марики замерло сердце.

Кастиния. Школа магов. Школа, куда ушел Кит.

Если ее отправят в Кастинию, она снова увидит Кита и станет магом. Как он. Они вместе станут магами, вместе смогут…

– В Кастинию не берут девочек, – сухо возразила Кейза.

– Да? – бабушка Лагит приподняла брови и посмотрела на Дору. Та молчала, но уголки ее губ дрогнули.

– В Кастинию не берут девочек, – повысила голос Кейза, – потому что ни одна нормальная мать не пошлет туда свою дочь!

– Что ты знаешь о материнстве, Кейза? – тихо спросила Лагит, повернувшись к сестре. Та шумно вздохнула, а затем резко поднялась, упершись жилистыми руками в стол.

– Делайте, что хотите, – бросила она холодно. – Отдавайте детей Лесу, хоть прямиком на тот свет отправляйте. Но тогда не вмешивайте в это меня.

Она схватила клюку и проковыляла мимо Марики к двери.

– Она – Волк, – спокойно заметила Дора, когда Кейза уже собиралась выходить. – Она не живет по законам Леса.

– Тем хуже, – так же спокойно ответила Кейза – и захлопнула за собой дверь.

* * *

Марика долго не могла заснуть. Радостные мечты тут же сменялись тысячей вопросов, на которые она не знала ответов.

Вот она приходит в Кастинию – какая она, эта школа магов? Кит много рассказывал про нее, но тогда одно упоминание школы отбивало всякое желание слушать дальше. Марика пыталась припомнить что-нибудь из тех рассказов, но ничего не получалось, и тогда мечты рассыпались дождем неразрешимых сомнений. Она пыталась представить себе что-то другое – мир за холмами, путешествие. Пойдет ли с ней мама, как с Китом?

И тогда вдруг пришло осознание, холодное и ясное – если она уйдет в Кастинию, мамы с ней больше не будет. Они все останутся тут – мама, бабушка Лагит, бабушка Кейза. Тур Кийри, его сын, Ана, деревня, озеро, горы.

Лес.

Марика замерла, парализованная этой внезапной мыслью. Нет, она не хочет отсюда уходить. Пусть Кит учится в своей Кастинии – она лучше останется дома.

Только как сказала бабушка Кейза? «То, что ты сделала вчера, нельзя исправить».

– Но я не хотела! – прошептала Марика в темноту и неожиданно для самой себя разрыдалась.

Скрипнул пол – Марика едва услышала тихий звук, приглушенный ее всхлипываниями, – и сразу почувствовала на постели вес другого тела, а мамина уверенная, сильная рука обняла ее. Марика прижалась к Доре, отчаянно ища спасения в мамином тепле, в запахе зелий и козьего молока, и ей показалось, что вся боль растворяется в этом запахе, исчезает в тихом убаюкивающем шепоте.

Далеко в Лесу Волк лег на холодную влажную землю и положил на лапы тяжелую голову. Лес вокруг шумел осенним ветром, возмущаясь и злясь. Но Волк не слушал Лес.

Он смотрел вперед, сквозь пространство и время – и довольная волчья ухмылка приоткрывала хищный оскал.