Читать книгу Двери в полночь - Дина Оттом - Страница 4

Когда я пришла в себя, первой очнулась боль. Не сильная, но постоянная и зудящая, она разбудила любопытство, а следом и все мое «Я» вынырнуло из ниоткуда и открыло глаза. Резкий свет заставил зажмуриться и заныть, звук обжег высушенное горло, и я закашлялась.

– Ага! – довольно проговорил молодой мужской голос где-то впереди меня. – Очнулась, голубушка!

Я попыталась навести резкость на изображение, зачем-то усиленно помогая себе бровями. Это оказался врач. Молодой, с растрепанными рыжими кудрями, выглядывающими из-под синего колпака. Огромные очки в бесцветной «дедушкиной» оправе закрывали пол-лица, из-за них, как чертик из коробочки, периодически выскакивали широкие светлые брови.

– Ужас… – невольно вырвалось у меня.

– Не, это еще не ужас, просто вывихи, – доверительно сообщил он мне, усаживаясь на край кровати. – Правда, множественные. Меня, кстати, зовут Олег Станиславович, я твой лечащий врач.

– Оч-ч…

– Да ты молчи, тебе небось говорить больно. Ты тут без сознания провалялась всю ночь, считай. И кусок утра.

– Мм?!

– Ты что-нибудь помнишь?

Я честно попыталась вспомнить, что было после того, как утром я вышла из дома. Добралась до работы, получила нагоняй от менеджера за опоздание. День прошел совершенно обычно: я пыталась впарить людям мобильники, рассказывая про разрешение экрана и объем памяти, но никто ничего, конечно, не купил… В 8 вечера салон закрыли, я пошла домой… А вот дальше – провал. Я нахмурилась, напрягая память, но что-то будто обожгло сознание, и я невольно вынырнула из воспоминаний, удивленно уставившись на врача. Он с любопытством рассматривал меня.

– Не мучайся, – его брови снова выскочили наружу, – это фрагментарная амнезия. Бывает при сильном стрессе.

– Стрессе? – Я кое-как прокашлялась и могла разговаривать. – Каком стрессе? Слушайте, да что вы загадками разговариваете? Что со мной, в конце концов, случилось?!

– Спокойно, – Олег Станиславович успокаивающе выставил вперед руку, – на тебя напали. Трое.

Я невольно ахнула. Воображение живо нарисовало ужасы, которое могло выкинуть из памяти сознание.

– Не пугайся. Тебя кто-то спас. Но тебе успело достаться – видимо, руки выкручивали. Зачем-то. А вот им намного хуже, поверь мне.

Я недоверчиво выгнула бровь.

– Правда-правда, – врач заговорщицки повел бровями, – множественные рваные раны. Они тут у нас лежат этажом ниже – полночи их зашивали.

Я невольно поморщилась, представляя, в каком виде должны быть мои обидчики.

– Кто ж их так?

– А вот неизвестно! – Олег Станиславович придвинулся ко мне почти вплотную. – Скрылся твой спаситель! Полиция расследование ведет, найдут…

Он уже собрался уходить, когда я поняла, что меня тревожит: мама! Она же ничего не знала и волновалась!

– Стойте, мне позвонить надо!

– Да тут твоя мама, – улыбнулся врач, – вышла просто вниз перекусить чего-нибудь. Она сразу примчалась, как только ей позвонили. Мобильник у тебя в сумке нашли.

Я выдохнула и стала ждать, когда мама вернется. В голове был полный кавардак. На меня напали? Странно, всякие напасти позднего вечера всегда обходили меня стороной, я только по ТВ про них слышала. Это всегда было где-то там, а я – тут. И вдруг… И почему я ничего не помню? На тысячи людей нападают, но они не выпадают из реальности! Мне всегда казалось, что нервная система у меня крепкая, и такой вот «подарок» в виде амнезии казался чем-то совершенно неуместным. Что же со мной делали ТАКОГО? Мысли плавно свернули в другую сторону: кто и чем отделал моих обидчиков, что они оказались в таком состоянии? Может быть, память решила выкинуть именно это? Что ж, тогда этот защитник, кажется, не слишком лучше нападавших…

Тут дверь открылась, и вошла мама. Глаза у нее были красные – не спала и плакала – и ненакрашенные. Мама без косметики – это серьезно. Я ее такой видела только однажды – когда утром встала в школу и узнала, что папа от нас ушел…

– Чирик! – Она обняла меня прямо лежащую, и я заметила, что ее щека мокрая. Неужели со мной все было настолько серьезно? – Лежи, не дергайся, – она села рядом на стул, прерывисто дыша и улыбаясь чуть криво – это она старалась не плакать. – Как ты себя чувствуешь?

– Ничего, нормально. Только ничего не помню.

– Может, так и лучше, – она опустила голову, – подсознание бережет тебя от плохих воспоминаний.

Мы поговорили еще какое-то время, условившись, что она приведет ко мне следователя, когда он будет звонить, хотя смысла мало – я все равно ничего не помню. Удостоверившись, что умирать я не собираюсь, она немного успокоилась. Минут через двадцать плотных уговоров мне удалось отправить ее домой – спать и есть, с обещанием дать знать, если мне что-то понадобится. Невыносимо клонило в сон, и я задремала.

Однако стоило мне закрыть глаза и поймать первый расплывчатый образ, как дверь снова распахнулась. Я приоткрыла глаза, недовольно ворча и пытаясь разглядеть, кого там черт принес.

Это был самый невероятный мужчина, какого я когда-либо видела. Я даже не смогла бы сказать, что именно в нем так потрясало, но на него хотелось смотреть. Высокий, мускулистый и смуглый, с матово-черными чуть длинноватыми волосами и удивительными прозрачно-желтыми глазами, он шел к моей кровати совершенно бесшумно и легко, как ходят профессиональные танцоры. Черные джинсы и черная же рубашка делали его похожим на тень. Я таращилась на него – что такому красавцу может быть от меня нужно? И – как часто бывает в минуты смущения – совершенно некстати хихикнула.

– И что же такого во мне смешного? – миролюбиво спросил красавец. Его голос походил на смесь мурлыканья с мотором гоночной машины.

– Извините, ничего. Вы следователь?

Он улыбнулся, и я увидела белоснежные зубы – такие бывают только в рекламе.

– Не совсем. Я не из милиции. Мне нужно с вами серьезно поговорить, – он перестал улыбаться, посерьезнев. – Разговор может быть не из приятных.

– А может, потом, когда я отсюда выйду? – взмолилась я. Серьезных разговоров совершенно не хотелось – да и больница – не самое подходящее место для таких бесед.

Он снова улыбнулся.

– Вы одна в палате, так что подслушать нас никто не может. Вы помните, что случилось вчера?

– Нет. Мы уже обсуждали это с Олегом Станиславовичем.

– Понятно. До какого момента вы помните вчерашний день?

– Слушайте, – возмутилась я, – может, представитесь, прежде чем вопросы задавать? Кто вы, вообще, такой?

Он снова улыбнулся. Так бы, наверное, ротвейлер смотрел на лающую на него болонку.

– Здесь болит? – Он быстро пробежал горячими пальцами по нескольким точкам на обеих руках, и я взвыла, хоть и была на обезболивающих. Он улыбнулся еще шире, и мне вдруг показалось, что улыбка у него какая-то хищная. – Меня зовут Оскар.

– Черна, – нехотя представилась я. Мне всегда было трудно говорить свое имя. Оно было слишком необычным для нашей страны. Если имя кто-то и мог посчитать нормальным, то уж его сочетание с фамилией любого заставит фыркнуть от смеха: Черна Черненко.

– Необычное имя, – вежливо улыбнулся Оскар.

– Кто бы говорил, – брякнула я прежде, чем успела что-то подумать, и испуганно уставилась на него. Вдруг разозлится? Но он только коротко хохотнул, и мне опять подумалось про ротвейлера и болонку.

– Итак, вы ничего не помните о вчерашнем вечере, у вас вывихнуты все суставы на руках, какие можно, порваны связки на плечах и запястья опухли. А еще, насколько я знаю, подвернуты обе лодыжки, – в ответ на мой удивленный взгляд Оскар пояснил: – Сказался вашим братом и поговорил с врачом. Надеюсь, вы меня простите.

– А у меня есть выбор? – нахмурилась я.

– Есть. Можете меня не прощать и жить дальше обычной привычной жизнью, – Оскар вдруг заговорил совершенно серьезно, даже тон его голоса изменился. Я удивленно подняла на него взгляд и заметила, насколько изменилось его лицо, став жестким и серьезным.

– Не-не-не! – поспешно выдавила я. – Обычного в моей жизни и так слишком много!

Выражение его лица снова смягчилось, и я облегченно выдохнула.

– Тогда, как только сможете передвигаться, позвоните мне, – он протянул визитку. Насколько скромно, в общем-то, был одет он, настолько роскошной была она: черная с золотыми буквами. – Нам надо поговорить.

– Ага… – удивленно протянула я, разглядывая прямоугольник картона с одним лишь именем и номером телефона. Он положил визитку в ящик тумбочки.

– Не потеряйте. Я не хочу вас снова искать, – и прежде, чем я успела что-то спросить, он вышел из палаты.