Читать книгу Честное материнское. 30 непридуманных историй о жизни с ярлыком «мать-одиночка» - Динара Кусаин - Страница 6

Первые подозрения у меня случились в командировке, во время поездки в сельскую местность. Меня укачало в дороге, я попросила водителя остановиться, и меня стошнило на трассе. Вот тогда я впервые задумалась об этом. Вокруг аптеки я кружила минут 40, прежде чем войти. Я, взрослая женщина, никак не могла решиться зайти и купить тест на беременность. Мне всё казалось, что кто-то из знакомых увидит меня. Наверное, также себя чувствуют те, кто впервые покупает презерватив. Первой реакцией при виде двух полосок на тесте был испуг. Нет, об аборте и мысли не было. Мысли были о том, как же сказать родителям. Мне было 30 лет. Я не была замужем, и у меня даже не было официального бойфренда.

Было лето. Мы с мамой лежали во дворе на тахте. Я начала разговор издалека. Как у нас говорят, «через Ташкент». Сначала сказала, что мне уже 30 лет, и вряд ли кто-то возьмет меня замуж. Потом начала приводить примеры. Вот одна знакомая родила сама, и у неё всё хорошо. А другая знакомая вышла замуж, а потом развелась. И тут мама поворачивается ко мне и говорит: «Выкладывай, что случилось? Ты беременна?» Я удивилась, как мама сразу всё поняла. Сначала вяло отнекивалась, но отпираться было бессмысленно. Я сказала: «Жить мы вряд ли будем вместе, так что не спрашивайте, от кого». На что мама ответила: «Я во всём тебя поддержу, помогу. Но мне нужно знать, кто отец». И мне пришлось ей признаться. Коллега по работе. Иностранец. Женатый.

Мама сказала, что будем рожать, и не надо ни о чём переживать. Вот только папа… Папа – традиционный и консервативный. Все в его окружении ожидали, что следующий той будет в нашем доме. Ведь следующий шаг для девочки-отличницы, выросшей у них на глазах, это замужество. Для девочки, обученной катать бешбармаки11, жарить баурсаки12 и вести хозяйство. Свадьба. А потом ребёнок.

И тут мне по работе выпала месячная командировка в Кыргызстан. Мама пообещала за это время поговорить с папой. Уезжала я со страхом. Помню, каждый день звонила домой. И вот однажды папа ответил на мой звонок и так сухо со мной поговорил, как никогда в жизни не разговаривал. Тогда я поняла, что мама ему всё рассказала. Через два дня я решилась перезвонить домой: ответила мама, сказала, что с папой она поговорила, и всё нормально. А папа больше к телефону не подходил. Когда я вернулась в Шымкент, мне было очень страшно возвращаться домой. Звучит смешно, но я остановилась в отеле. Позвонила маме, мама спросила, где я, ведь по идее я уже должна была быть в это время дома. Я говорю: «Мама, я в отеле. Боюсь прийти домой. Мне страшно». Мама ответила: «Жындысың ба?13 Это же твой дом. Давай приезжай быстро».

Мне в жизни не было так страшно. Как сейчас помню, это был воскресный день. Обычно по воскресеньям папа встаёт очень рано, и из шланга поливает двор и домовые ворота. В это же время в своих дворах убираются соседи. Выхожу я из такси, иду по улице, здороваюсь с соседями. Говорю ему: «Привет, папа». Папа при людях конечно не мог мне ничего сказать, и он так холодно кивнул мне, мол, заходи домой. И всё.

Мы с папой ни разу не сели и не поговорили об этом. Всё, что мне досталось от него – укоризненное молчание. Когда я приходила с работы домой, папа обычно сидел в зале и смотрел телевизор. Каждый раз, проходя через зал в свою комнату, у меня подступал ком к горлу. Чувство вины и скорби, миллион невысказанных эмоций и мыслей, которыми ты не можешь поделиться. Всё это висело в воздухе, атмосфера в доме была тяжелая, наверное, поэтому я любила гулять на улице. Мой живот рос, грудь наливалась, я ощущала себя космически. У меня была такая гордость, что я скоро стану матерью. Но потом я приходила домой, и ко мне возвращались мои чувства и мысли о том, что я совершила нечто, не совсем в рамках дозволенного.

Однажды нам позвонила из Алматы папина жеңге14, жена его покойного брата. У них с дядей в своё время родилось двое детей: на тот момент взрослый сын жил в Москве, а дочь погибла в трагической автокатастрофе в США. Мама в разговоре по секрету сообщила ей, что я беременна, а папа устроил нам бойкот, и обстановка в доме нехорошая. Жеңге в телефонном разговоре сказала папе: «Глупец ты. Да если бы мне кто-нибудь вернул мне с того света мою дочь – пусть хоть от десятерых родила бы, хоть от черта лысого, но лишь бы была жива. А твоя дочка рядом, жива-здорова. Успокойся! Радуйся, что дедом будешь!» После этого разговора, по словам мамы, папа крепко задумался и помягчел.

Отцу ребёнка о своей беременности я сообщила по телефону. Он работал между двумя странами и большую часть времени проводил за рубежом. Сначала наступила гробовая тишина, он долго молчал. Испугался за свою карьеру, что узнают коллеги, руководство. Предлагал сделать аборт, что меня тогда сильно обидело. Я упёрлась, сказала: не я первая, не я последняя в такой ситуации, мол, справлюсь сама. Однажды мы остались в офисе одни, и он заявил, возможно ребёнок даже не от него. Я была вне себя! У меня ведь даже парня никогда не было до него – только работа, дом, и он. Я с ним не разговаривала после этого около месяца. Потом уже узнала, что у них с женой не было детей, и он всегда считал себя бесплодным. О рождении сына я сообщила ему также по телефону. Спросила, какое имя дать ребёнку. А он сказал, назови местным именем, иначе его дети дразнить будут. Мне показалось это равнодушием с его стороны и вызвало новую обиду.

Во время схваток я всё время была на связи с мамой. Последний раз я сообщила ей, когда меня повели в родзал. Это был тёплый апрельский день. Никто не ожидал, что роды будут сложными и долгими. Родители в чём были, мама в футболке, папа в шортах, провели всю ночь под окнами роддома. Замерзли сильно, уйти боялись. Видимо все свои обиды и амбиции папа оставил в ту ночь, когда с мамой ждал новостей обо мне. Малыш вылез коричнево-зеленый, с обвитием. Почти сразу его прооперировали, потому что он родился с гематомой. Первые полгода сын спал только с лекарствами. Кричал каждый день, с вечера до утра. Мама ушла с работы, чтобы помогать мне. Также нам помогала жена брата. То есть понадобились три взрослые женщины, чтобы поднять сына. И ата15, мой папа – его помощь была неоценимой. Он спокойно мог гулять с коляской по нашему району, начиная с 5 утра. Или только сядешь горячий чай выпить, а тут малыш начинает кричать – тогда ата всегда шёл брать внука, чтобы я спокойно могла выпить чаю.

Мы с мамой ожидали кучу пересудов, что нас будут корить. Оказалось, кто-то меня видел во время беременности, кому-то передали, в общем, часть родни уже была в курсе моего положения. В Шымкенте наша родня плотно общается между собой, а все семейные мероприятия празднуются пышно и широко. Когда сын родился, мне было обидно, что я не могу официально отпраздновать его сороковины. И 40 дней, и тұсау кесу16, и сүндет той17 прошли в узком кругу, лишь среди самых близких родственников.

Ситуация изменилась, когда на одном семейном мероприятии несколько родственниц подошли к маме и сами спросили у неё, как мои дела. Мама, замявшись, сказала, что вот, у нас растёт ребёнок. И все эти женщины обняли её, поздравили с внуком и сказали, что я молодец. Мама ахнула. В тот день у неё как камень с души упал. Она столько месяцев переживала. Так ей было неудобно. А оказывается, все эти страхи – это тараканы, которые сидят в нас, а на самом деле никто ничего не подумал. А если и подумал, то ничего вслух не сказал. Никаких «ай-яй-яй» не было. Для мамы это было открытие. «Представляешь, я стою и лишний раз боюсь рот открыть перед женщинами. Ни к кому не подхожу поздороваться. Так боюсь, что кто-то скажет: „Ах надо же, твоя дочь..!“. А никто ничего не сказал», – вспоминала потом мама. Мы с ней тогда поняли, что чужие проблемы – это чужие проблемы. Люди тебя видят, как на горизонте – пару секунд, и картинка ушла. Прошёл новый человек – другая картинка пошла. Люди любят судачить, но быстро забывают. Даже если это а ля консервативный Шымкент. Потихоньку в наш дом потянулись родственники с подарками.

В один из вечеров мама высказала папе: «Ну и что твои родственники, о мнении которых ты так переживал? Вон те когда-то миллионный той закатили, а дети развелись, потому что не могли родить ребёнка. Вот эти женили между собой сыновей и дочерей, в итоге старшие развелись, и теперь эти құдалар18 не знают, как общаться между собой. А у тебя внук, Богом данный! Радуйся!»

Он приехал, когда сыну было три недели. Написал мне, мол, я в отеле, привези ребёнка. Мама посоветовала съездить. А как папе сказать? Мы придумали, что мне нужно в поликлинику. Папа вызвался отвезти меня. Мы с мамой с обеих сторон начали его разубеждать. В общем, я вызвала такси, и, сильно нервничая, поехала в отель. С малышом, которому ещё не исполнилось 40 дней. И вот мы зашли к нему в номер. Он взял сына на руки и, прищурившись, стал внимательно смотреть на него, а сын так на него похож. Как он сказал потом, как будто увидел копию себя. Когда он обратился к малышу «ну здравствуй, сын», у меня от сердца отлегло.

Когда малышу было четыре месяца, я вернулась на работу. Отец сына продолжил бывать наездами. Приезжал в Казахстан примерно раз в пару месяцев. В то время я переехала жить в отдельную квартиру, и каждый раз в его приезды мы где-то неделю жили будто обычная семья. Завтракали вместе по утрам, ужинали по вечерам. Когда он уезжал, я обычно возвращалась жить к родителям. Через какое-то время проект, в котором он был задействован, закончился полностью, и он уехал насовсем. Дальнейшее наше общение продолжилось в переписке. Мама была в курсе. Папа знал какие-то вещи из того, что ему дозированно рассказала мама. В принципе, по ребёнку сразу было видно, что отец – иностранец.

Чуть позже мы решились провести отпуск втроем на Кипре. Я, он и ребёнок. Это был интересный опыт, и мы его несколько раз потом повторяли. Я понимала, что нам не суждено быть вместе, но очень хотела, чтобы ребёнок общался со своим отцом. У меня на глазах близкая подруга после развода переписала сына на отца, и ребёнок рос, считая отцом своего биологического деда. И потом у ребёнка с двумя мамами и одним паподедом была душевная травма. Эта история всё время была у меня в голове. Я хотела, чтобы ребёнок знал, что даже если папа живёт от нас далеко, занят, редко навещает, но он есть. Мама тоже меня поддерживала.

Я видела, что отец сына не активно идет с ним на контакт. Сначала он говорил, что сын совсем малыш, пусть, мол, начнет ходить. Потом, пусть мол начнет говорить. Потом, пусть выучит английский. Всё время у него были такие отмазки – пусть то, пусть это. Однажды я ему сказала: знаешь, он никогда не будет для тебя good enough. У него у самого было трудное детство: отец пил и бил. Нет опыта безусловной родительской любви, когда ты любишь своего ребёнка просто так. Меня бесило, оскорбляло его отношение. Я плакала. Ведь ребёнок – это подарок Бога. Ведь он должен радоваться ему. Ведь он даже не думал, что сможет быть когда-то отцом. У меня, кстати, тоже были проблемы со здоровьем, и врачи всегда говорили, что мой шанс стать матерью невелик. То есть у нас практически не было шанса испытать родительство, но оно случилось. И нужно принять это, как дар! Кстати, после того, как его жена узнала о нашем сыне, они усыновили ребёнка из приюта.

Сын в один год резко вырос. Раньше его отец каждый раз видел в нём маленького пухлого мальчика, и его это как будто бесило. А тут в какой-то год он позвонил сообщить, что будет проездом через Казахстан. Попросил побыть у нас неделю. Приехал, звонит в нашу дверь, а дверь открывает пацан почти с ним ростом. Вот тогда у него изменилось отношение, и он начал общаться с ним на равных. В этом году они тоже виделись, когда он был у нас проездом из Филиппин. В остальное время они с сыном общаются между собой по watsapp. Первое время я тоже участвовала, помогала с переводом. Сейчас уже сами. У них свои шутки, свои приколы. Подружки мне говорят: «Зачем, мол, в него вцепилась. Не твой он!» А я реально, как дурочка, любила его, хранила верность, хоть и виделись раз в год. Это как в анекдоте про гражданский брак, когда женщина считает себя замужней, а мужчина – свободным. Я думаю, мною ещё владел подспудный страх, что если я полностью разорву с ним отношения, то он перестанет общаться с ребёнком. В каждый его приезд я, прежде всего, просила взять сына на руки, поговорить с ним, пообщаться. Сейчас сын с отцом достигли той стадии общения, когда я им уже не нужна. У них сложились свои отношения, в которые я не вмешиваюсь. И вот только сейчас я, кажется, готова заняться, наконец, своей личной жизнью.

Трудно ли быть женщиной в Казахстане? Мне кажется, легче. Вот мужчинам сейчас сложно, да. Раньше ведь был такой безусловный мужской авторитет. Например, в нашей семье что бы папа ни говорил, мама никогда ему не перечила. Папа был Бог и Царь. А потом я на своём примере увидела, что фи! – оказывается, и по-другому может быть. Как бы папа ни истерил, ни орал, ничего с этим моим «фи» поделать он не смог. Сейчас с возрастом и мама стала ему выговариваться свои «фи». И я вижу, каково ему, когда вокруг фикают. Даже я и внуки. И мне кажется, сегодня такая ситуация распространена во многих семьях. Сегодня женщина многое может сама, и мужчина ей рядом не нужен. Родить может сама, без мужа. Сама себя обеспечивать, путешествовать. Опять-таки, конкуренция растёт на международном рынке, сейчас ведь много браков с иностранцами.

По сравнению с тем, как жила моя мама и её мама, мы намного счастливее. Машина, техника, и дома всё есть (показывает угощения на столе) – вот персики из Ташкента, вот конфеты из Италии, вот сладости из Таиланда. Раньше заветные рецепты в тетрадочку записывать приходилось, а сейчас прогуглишь, и вот тебе тысячи рецептов. Если не хочется готовить, то можно купить полуфабрикаты. Посуду мыть не надо. Раньше, я помню, платье портнихе надо был заказывать за три месяца и ездить на примерки. Сейчас заказываешь в офис 20 платьев из онлайн-магазина, и курьер обязательно дождётся, пока ты всё перемеришь и сделаешь выбор. Оплачиваешь картой и всё. Раньше ровесницы боялись в одиночку вызвать такси, сейчас заказываешь водителя через приложение, и тебя до порога довезут. В наше время столько знаний и возможностей, что, по-моему, грех не быть богиней. Каких-то табуированных тем стало меньше. Появилось понятие гендерного равноправия. То есть мы намного счастливее, чем наши мамы, должны быть. Но… вот почему-то глаза не горят у нас, как у родителей наших когда-то.