Читать книгу Шестьдесят рассказов (сборник) - Дино Буццати - Страница 4

Среди ветхих домов, пропахших пылью ажурных балконов, смрадных подворотен, обожженных стен, угнездившегося в каждой щели запаха нечистот увидел я в Порт-Саиде странную фигуру, одиноко бредущую по улице. Рядом вдоль домов двигались убогие обитатели квартала, и хотя, сказать по правде, народу было немного, улица выглядела муравейником благодаря непрерывному и монотонному копошению. Пыль стояла столбом, а слепящие солнечные блики никак не давали мне остановить на чем-либо одном свое внимание (так обычно бывает во сне). И вдруг, как раз на середине улицы (ничем не примечательной улицы, которая терялась вдали среди выстроенных некогда с претензией на роскошь, а теперь просто обветшавших домов), как раз на ее середине, я увидел человека, полностью залитого солнцем, похоже, араба. Он был одет в широкий белый бурнус, на голове что-то вроде капюшона – по крайней мере мне так показалось, – тоже белого цвета. Он неторопливо ковылял по середине улицы, как будто искал чего-то, или не знал, куда идти, или же у него кружилась голова. Он медленно и неуклюже брел между пыльных выбоин, и никто не обращал на него внимания. Сам же он на этой улице и в этот час, казалось, с исключительной силой олицетворял собой весь мир, который его окружал.

Это длилось несколько мгновений. Только после того, как отвел взгляд, я понял, что этот человек, а особенно его необычная походка врезались мне в память – сам не знаю почему.

– Посмотри, какой несуразный тип! – сказал я своему спутнику, ожидая в ответ чего-нибудь банального, что вернуло бы все в норму и рассеяло бы внезапно зародившуюся у меня внутри тревогу.

– Где? – спросил мой спутник.

Я ответил:

– Да вон, вон – ковыляет посреди улицы.

Пока я произносил эти слова, человек исчез. Не знаю, вошел ли он в какой-нибудь дом, или свернул в переулок, или смешался с толпой, двигавшейся вдоль домов, или, может быть, даже испарился под палящими полуденными лучами.

– Где? – переспросил мой товарищ, и я ответил:

– Шел вон там, но куда-то пропал.

После этого мы сели в машину и поехали по городу, хотя было всего два часа пополудни и стояла адская жара. Беспокойство исчезло, мы беззаботно смеялись над всяческими глупостями и так доехали до окраины туземного поселка, где кончались пыльные фаланстеры, начинался песок и где солнцу сопротивлялись лишь несколько грязных лачуг, которые я из сострадания посчитал нежилыми. Однако, приглядевшись, я заметил, как струйка дыма, почти неразличимая в солнечном мареве, поднимается от одной из этих хижин, с трудом пробивая себе дорогу к небу. Значит, там внутри живут люди, подумал я в порыве филантропического раскаяния и снял соломинку с рукава своего белого костюма.

– Что за люди! – сказал я, оборачиваясь к моему товарищу. – Посмотри вон на того парня с глиняной миской в руке, он что, собирается…

Я не закончил фразу, так как у меня перехватило дыхание. Взгляд мой, которому из-за солнца никак не удавалось сосредоточиться на чем-то одном, упал на человека в белом бурнусе: удаляясь, он ковылял посреди песка по направлению к лагуне.

– Вот это да, – произнес я нарочно громко, чтобы успокоиться. – Полчаса ездим, а попали опять в то же место! Посмотри, вон тот тип, о котором я тебе говорил!

Это был он, вне всяких сомнений: та же неуклюжая походка, та же неуверенность, как будто он искал чего-то, или не знал, куда идти, или же у него кружилась голова. И опять он удалялся от меня, с какой-то, как мне показалось, терпеливой и роковой неизбежностью.

Это был он; тревога возродилась во мне с новой силой, так как я хорошо знал, что мы хотя и петляли, но отъехали далеко, на несколько километров, чего человек пешком никак не смог бы сделать за это время. И все-таки загадочный араб был там и направлялся к лагуне: кто его знает, чего он там ищет? Да нет, ничего он не ищет, я это прекрасно понимал. Кто бы он ни был – человек из плоти и крови или мираж, – но он пришел ко мне, чудом перенесся с одного края туземного поселка на другой, чтобы явиться предо мной, и я осознавал (или, может, внутренний голос нашептывал мне это) некую неясную связь с этим существом.

– Какой тип? – безмятежно откликнулся мой спутник. – Парень с миской, что ли?

– Да нет же! – сказал я со злостью. – Разве ты не видишь вон того, вдали?.. Нет, он опять куда-то…

Слова в буквальном смысле застряли у меня в глотке. Был ли то световой эффект, или обман зрения, или подлое надувательство, но человек опять словно растворился в воздухе. Я стал что-то бормотать, растерянно оглядывая пустынную местность.

– Ты перегрелся, – заметил мой спутник. – Давай вернемся на корабль.

Тогда я попробовал рассмеяться и сказал:

– Да нет, что ты, я пошутил.

Вечером мы снялись с якоря. Корабль спускался по каналу к Красному морю в направлении тропиков, и всю ночь образ араба не покидал меня, хотя я упорно пытался думать о чем-нибудь будничном. Мозг сверлила навязчивая мысль, будто я вслепую бреду по пути, определенному кем-то другим. Мне даже мерещилось, что человек из Порт-Саида к этому причастен, что именно его прихоть направила меня по этим южным дорогам, а его медвежья походка – лишь способ привлечь мое внимание: подобными приемами издавна пользуются деревенские колдуны.

Корабль плыл, и я мало-помалу убедил себя, что ошибаюсь: все арабы одеваются более или менее одинаково, и я, совершенно очевидно, обознался по вине своего безудержного воображения. И все же в то утро, когда мы причалили в Массауа, я почувствовал в душе смутный отзвук былой тревоги. Я сошел на берег один в самое жаркое время суток и, гуляя, останавливался на каждом перекрестке, чтобы осмотреться вокруг. Казалось, я провожу что-то вроде испытания, пробую на прочность некий шаткий мостик. Интересно, появится ли вновь этот человек или призрак из Порт-Саида?

Я бродил полтора часа, и солнце (пресловутое солнце Массауа) ничуть меня не смущало, потому что испытание, похоже, оправдывало мои ожидания. Пешком я прошел через Таулуд, остановился осмотреть дамбу, видел арабов, эритрейцев, суданцев, много прекрасных и уродливых лиц, но его так и не встретил. С радостью я жарился на солнце, как если бы мне удалось оторваться от преследования.

Потом пришел вечер, и корабль вновь отплыл на юг. Все мои спутники уже сошли на берег; я был едва ли не единственным пассажиром и чувствовал себя непрошеным гостем в этом чуждом мне мире. Отдали швартовы, корабль начал потихоньку отходить от пустынного причала, никто никого не провожал, и мне опять пришло на ум, что призрак из Порт-Саида интересовался именно мной. Пусть из-за него я чувствую постоянную тревогу, но все же это лучше, чем ничего. Да, он напугал меня своими внезапными исчезновениями, но при всем при том здесь было и чем гордиться. Ведь он в самом деле пришел ко мне (мой спутник по прогулке даже не заметил его). Теперь, когда я осмысливал все на расстоянии, существо это казалось мне олицетворением, средоточием самой Африки. Значит, между мной и этой землей существует связь, только прежде я об этом не подозревал. А посланец из волшебных полуденных царств специально пришел, чтобы указать мне путь.

Судно было уже метрах в двухстах от причала, как вдруг на краю мола показалась маленькая одинокая фигура в белом. Она неторопливо ковыляла по серой полосе цемента, как будто искала чего-то, или не знала, куда идти, или же у нее кружилась голова. Сердце у меня забилось. Это он, человек или призрак, и хотя мне трудно было его разглядеть на таком расстоянии, но он снова удалялся от меня, упорно двигаясь к югу, неуклюжий посланец мира, к которому, вероятно, мог бы принадлежать и я.

А сегодня в Хараре я встретил его опять. Я сижу здесь, в пустом и уединенном доме одного моего друга, совершенно ошалев от жужжания вентилятора. Мысли качаются вверх-вниз, как на волнах: то ли я просто устал, то ли продуло в машине. Нет, это уже не страх, как там, близ лагуны в Порт-Саиде; просто я чувствую себя немощным, недостойным того, что меня ожидает.

Я вновь видел его сегодня, когда осматривал лабиринты туземного города. Полчаса ходил я по этим меандрам, совершенно одинаковым и одновременно столь непохожим; после грозы стало замечательно светло. Мне открывались сказочные дворики, обнесенные красными саманными стенами, точно маленькие форты. Переулки по большей части были пустынны, дома (если их можно назвать домами) безмолвны: иногда приходило в голову, что город вымер, уничтоженный чумой, и что выхода у меня нет – ночь застигнет меня в судорожных поисках избавления.

Об этом я как раз и думал, когда появился он. Волею случая крутая улочка, по которой я спускался, оказалась не такой извилистой, как прочие, а довольно прямой, так что было видно вперед метров на восемьдесят. Он шел меж камней, ковыляя еще сильнее, чем раньше, и очень многозначительно удаляясь в противоположную от меня сторону. Это выглядело не то чтобы трагично и уж совсем не гротескно… даже не знаю, как сказать. Но то был он, человек из Порт-Саида, посланец сказочных царств, который останется теперь со мной навсегда.

Я побежал вниз так быстро, как только мог. Уж в этот-то раз он не сможет ускользнуть от меня: две одинаковые красные стены шли вдоль улицы, и дверей в них не было. Я добежал до того места, где переулок круто изгибался, и ожидал увидеть человека в белом за поворотом не более чем в трех метрах. Однако его там не оказалось. По своему обыкновению, он растворился.

Я снова встретил его чуть позже: он все так же удалялся по одному из этих лабиринтов. Теперь я не стал за ним бегать. Остался стоять, рассматривая его со смутной грустью, пока он не исчез в боковом переулке. Что ему все-таки от меня надо? Куда он хочет увести меня? Не знаю, кто ты – человек, привидение или мираж, – но боюсь, что ты ошибся. Боюсь, я не тот, кого ты ищешь. Мне кажется, я понял, что ты хочешь увести меня все дальше и дальше, вплоть до границ твоего неведомого царства.

Может, зря я не следую за тобой. Ты терпелив: поджидаешь меня на уединенном перепутье, чтобы указать мне путь, с поистине восточной деликатностью ты делаешь вид, что избегаешь меня, и даже не осмеливаешься открыть свое лицо. Ты, видно, намерен дать мне понять, что твой повелитель ожидает меня посреди пустыни в роскошном белом дворце, охраняемом львами, где поют заколдованные фонтаны. Это было бы прекрасно, я знаю, я и в самом деле не прочь попасть туда. Но душа моя смиренна и боязлива, невзирая на мои укоры, ее крылья трепещут, она вся замирает от страха, стоит ей оказаться на пороге великих приключений. Вот таков я, к сожалению, и, боюсь, твой властелин зря теряет время, ожидая меня в белом дворце посреди пустыни, где я, возможно, и был бы счастлив.

Нет, нет, Бога ради! Будь что будет, о посланец, отнеси весть, что я приду, тебе даже не обязательно вновь появляться. Сегодня вечером я чувствую себя превосходно, хоть мысли и путаются немного. Я принял решение и отправляюсь в путь. (Но способен ли я на такое? Не отступит ли моя душа в последний момент, не задрожит ли, не спрячет ли голову в робкие крылья, не попросит ли остановиться?)