Читать книгу Декстер во тьме - Джеффри Линдсей, Джефф Линдсей - Страница 4

Да разве это луна? Где та яркая луна, сияющая острой, режущей радостью? Нет ее. О, эта манит, скулит и блестит, дешевка, канавное подобие той, какой ей следовало быть, и нет в ней никакой остроты. Нет у этой луны ветра в парусах, чтобы нести хищников сквозь сладость ночного неба к восторгу резать и кромсать. Вон она, эта луна: перемигивается застенчиво сквозь безупречно чистое окно с женщиной, присевшей на краешек дивана и бодро-весело щебечущей про цветы, канапе и Париж.

Париж?

Ну да, далеко растекающимся густым, как сироп, голосом с луноликой серьезностью женщина щебечет о Париже. Все талдычит про Париж. Опять.

Так что же это за луна! С ее-то едва не бездыханной улыбкой да ухмылкой из кружев по краям? Позвякивает слабенько в окно, но никак не может проникнуть внутрь сквозь сплошное до одури приторное щебетанье. И какому же Темному Рыцарю было бы по силам высидеть там, в другом углу комнаты, где сидит сейчас Декстер Ошеломленный, притворяется, что слушает, а сам исподлобья луну разглядывает?

Эта луна, должно быть, свадебным медом мазана: разворачивает свое брачное знамя в гостиной и в ночи, призывает всех собраться вокруг него, дает сигнал – в атаку, еще один – в церковь, дорогие друзья, потому что Декстер Убийственные Ямочки сочетается браком. Сцеплен с вагоном блаженства, что тянет за собой прелестная Рита, которую, как выяснилось, всю жизнь одолевала страсть увидеть Париж.

Женат, медовый месяц в Париже… Неужели этим словам и в самом деле место в одном предложении с любым другим намеком на нашего Призрака-Потрошителя?

Вправду ли видим мы вдруг протрезвевшего и глупо улыбающегося головореза у алтаря в действующей церкви, в галстуке и фраке а-ля Фред Астер, надевающего кольцо на затянутый в белое пальчик под сморкание и лучезарные улыбки всей собравшейся паствы? А потом и Демона Декстера в мадрасских шортах до колен, глазеющего на Эйфелеву башню и смакующего café au lait[1] возле Триумфальной арки? Держащегося за руки и до головокружения раскатывающего по Сене, тупо пялящегося на всякую безвкусную безделушку в Лувре?

Конечно, полагаю, лучше бы мне было устроить паломничество на улицу Морг, это святилище для серийных головорезов.

Однако давайте на миг станем капельку серьезнее: Декстер в Париже? Вопрос тем, кто на старте: «Американцам все еще позволяют ездить во Францию?» И тем, кто финиширует: «Декстер в Париже? На медовый месяц?» Как может Декстер, человек полночного толка, даже подумать о такой обыденщине? Как может человек, считающий, что секс так же интересен, как и бухгалтерский учет, вступить в брак? Короче, как перед лицом всего, что есть нечестивого, темного и убийственного, может Декстер и впрямь собираться проделать такое?

Вопросы замечательные и очень здравые. И если честно, не так-то легко на них ответить даже самому себе. Однако вот он я: выношу китайскую пытку водой, выслушивая щебетания ожидающей чудес Риты, и гадаю, как Декстеру удастся вытерпеть такое.

Ладно. Декстер такое вытерпит, потому что должен сохранить и даже подновить необходимую для него мимикрию, которая не позволяет миру увидеть его таким, какой он есть на самом деле. В противном случае кто согласился бы сесть с ним за один стол в сумерках, в особенности когда еще и столовое серебро имеется. Вполне естественно, нужно хорошо и упорно поработать, чтобы убедиться: не до всех еще дошло, что Декстером правит его Темный Пассажир, шелковый голос, шепчущий с затененного заднего сиденья. Однако время от времени он забирается на переднее сиденье, чтобы сесть за руль и отвезти нас в Парк Немыслимого. Нельзя давать овцам понять, что Декстер – это волк среди них.

Так что взялись мы, Пассажир и я, за работу, весьма тяжкий труд при нашей-то маскировке. За последние несколько лет нам удалось создать Декстера Ухажера. По замыслу, он представляет миру бодрое, а превыше всего нормальное лицо. В этом чарующем проекте Рита значится как Подруга, и это с многих точек зрения идеальное решение, учитывая, что секс Рите так же неинтересен, как и мне, зато в качестве сопровождения ей нужен Понимающий Джентльмен. А Декстер понимает по-настоящему. Не людей, романтику, любовь и всякое такое бла-бла-бла. Нет. Декстер понимает, что есть смертельно скалящаяся итоговая черта, он знает, как отыскать в Майами из множества кандидатов наиболее достойного на эти последние темные выборы в скромный Зал Славы Декстера.

Тут абсолютной гарантии, что Декстер – прелестный попутчик, нет. Прелесть дается годами практики и является искусственным продуктом упорного и мастерского труда в лаборатории. Но бедная Рита – ей крепко досталось в ужасно несчастливом и буйном первом браке, – похоже, так и не в силах отличить маргарин от сливочного масла.

Прекрасно. Два года Декстер с Ритой нежились и блистали в майамском обществе, были повсюду замечаемы и всеми обожаемы. Потом, однако, после целой серии событий, способных настроить просвещенного наблюдателя на скептическую волну, Декстер с Ритой как-то нечаянно оказались помолвлены. И чем больше я раздумываю, как самому выпутаться из такой смехотворной ситуации, тем больше сознаю: то был логичный следующий шаг в доработке моей маскировки. Женатый Декстер-некто-Декстер с двумя готовенькими детками! Уж он точно ничуть не похож на того Декстера, которым является на самом деле. Квантовый скачок вперед сквозь пространство-время на новый уровень человеческой мимикрии.

И потом, есть еще и двое детей.

Может показаться странным, что человеку, чья единственная страсть – человеческая расчлененка, могли и вправду нравиться дети Риты, но ему они нравятся. Мне нравятся. Заметьте, слезы никак не увлажнят мои глаза при мысли о выпавшем зубике, потому как для этого необходима способность ощущать эмоции, а я вполне счастлив и без любой такой переменной. В целом же, однако, дети мне куда более интересны, нежели их родители, а особенно меня раздражают те, кто чинят им вред. Сказать по правде, изредка я таких выслеживаю. А когда нападаю на след этих хищников, когда полностью уверен, что они на самом деле натворили то, что давно творят, я все делаю, чтобы они напрочь утратили способность творить такое, – притом очень радостной рукой, без оглядки на совесть.

Итак, тот факт, что у Риты после плачевного первого брака имелось двое детей, отнюдь не был отталкивающим, особенно после того, как стало ясно: детям нужен особый отеческий подход Декстера, чтобы держать в прочной узде собственных Темных Пассажиров, надежно пристегнуть их к безопасному, уютному заднему сиденью и не отстегивать до той поры, пока сами не научатся машину водить. Ведь если поразмыслить, то как раз эмоциональный и даже физический ущерб, причиненный Коди с Астор их насквозь пропитанным наркотиками биологическим отцом, и толкнул их на Темную Сторону, как и меня. А теперь они должны были стать моими детьми как по закону, так и по духу. Этого почти хватало, чтобы во мне возникло ощущение: в жизни, в конце концов, есть некая влекущая цель.

Так что у Декстера появилось несколько отличных поводов вынести это… но Париж? Я не понимаю, откуда пошла мода представлять Париж чем-то романтическим. Помимо французов, кто-нибудь, кроме Лоуренса Уэлка, когда-нибудь считал, что аккордеон – это сексуально? И разве не ясно стало теперь, что мы им там не нравимся? И что они ничего лучше не придумали, как упрямо говорить по-французски?

Видно, Рите мозги промыло какое-то старое кино, что-нибудь с задорной оторвой-блондинкой и тихим красавцем-брюнетом, где под модерновую музыку они гоняются друг за другом вокруг Эйфелевой башни и смеются над старомодной неприязнью неопрятного, курящего «Голуаз» мужика в берете. Или, может, послушала она разок песни Жака Бреля и решила, что те созвучны ее душе. Кто знает? Так или иначе, но в капкане мозга Риты накрепко засело представление: Париж есть столица изысканной романтики, – и нечего было даже пробовать извлечь его оттуда без серьезной хирургической операции.

Итак, после бесконечных споров по поводу, что лучше: цыпленок или рыба, а также вино заказать или бокал у бара выпить, – настал черед одержимо бредовых монологов про Париж. Наверняка мы можем целую неделю себе позволить, тогда хватило бы времени осмотреть сад Тюильри и Лувр, а еще увидеть что-нибудь из Мольера в «Комеди Франсез». Я принужден аплодировать глубине ее постижений. Что до меня самого, то мой интерес к Парижу давно улетучился, как только мне стало известно, что он во Франции.

Нам повезло: от необходимости изыскать корректный способ поведать Рите обо всем этом меня спасло неуловимое явление Коди с Астор. Они не вломились в комнату с мечущими огонь ружьями наперевес, что свойственно большинству детишек от семи до десяти лет. Как я уже говорил, их дорогой биологический папочка нанес им нечто вроде ущерба, одно из последствий которого состоит в том, что их приход-уход никоим образом заметить нельзя: они являлись в помещение методом диффузии. Еще миг назад их нигде не видно, а через мгновение они уже тихонько стоят рядом в ожидании, когда их заметят.

– Мы играть хотим, банку попинать, – заявила Астор.

Представителем этой пары была она, Коди же за целый день ни разу четырех слов кряду не выдавал. Он не был глуп, совсем нет. Просто предпочитал бо́льшую часть времени не болтать. В данный момент он просто глянул на меня и кивнул.

– О! – вырвалось у Риты, образовав паузу в ее соображениях о земле Руссо, Кандида и Джерри Льюиса. – Что ж, тогда, может, вам…

– Мы хотим банку попинать с Декстером, – сообщила Астор, и Коди весьма энергично кивнул.

Рита нахмурилась:

– Полагаю, об этом следовало бы поговорить раньше, но не кажется ли тебе, что Коди с Астор… не следовало бы им, я имею в виду, начать называть тебя как-то иначе… ну… я не знаю… Но просто Декстер? Это смахивает на некое…

– А что, если мон папир? – предложил я. – Или мсье граф?

– А что, если такое не по мне? – пробурчала Астор.

– Просто, по-моему… – начала Рита.

– Декстер вполне годится, – встрял я. – Они к этому привыкли.

– Как-то не кажется уважительным, – возразила Рита.

Я опустил взгляд на Астор и попросил:

– Покажи своей маме, как у тебя получается уважительно произносить «Декстер».

Та закатила глаза и протянула:

– Пж-ааааалста.

– Видишь? – с улыбкой обратился я к Рите. – Ей десять лет. Она что хочешь не в силах выговорить уважительно.

– Ну да, и все же… – гнула свое Рита.

– С этим все о’кей. С ними все о’кей, – сказал я. – А вот Париж…

– Айда на улицу, – произнес Коди, и я удивленно глянул на него.

Целых шесть слогов. Для него это было практически речью.

– Хорошо, – вздохнула Рита. – Если ты и в самом деле думаешь…

– Я почти никогда не думаю, – заметил я. – Это мешает умственному процессу.

– Тут смысла нет никакого, – сказала Астор.

– А тут смысл и ненадобен. Это правда, – парировал я.

Коди покачал головой. «Пни жестянку», – буркнул он. И вместо того, чтобы подивиться на прорезавшийся у него зуб разговорчивости, я просто пошел вслед за мальчиком во двор.