Читать книгу Куриный бульон для души. Мама и сын. 101 история о безграничной любви - Джек Кэнфилд - Страница 4

Мой сын Алекс был готов покорять вершины сразу, как только появился на свет. Мы с ним еще даже не вернулись домой из больницы, а у него уже был такой вид, будто он собирается встать на ножки, если только кто-нибудь протянет ему мизинцы для страховки. Прошло много лет, и мой тощий маленький подросток впервые собрал свое снаряжение, обувь, мел и веревки и отправился покорять Альпы.

Каждый раз, когда Алекс ходил на скалодром, я втайне надеялась, что ему это надоест. Но оказалось, что лазание по горам – это единственное, что ему действительно нравится. Поэтому я просто не могла ответить отказом, когда он стал умолять меня отпустить его в Швейцарские Альпы. Я понимала, что там ему предстоит совершить восхождение вместе со своим приятелем Пьером и его отцом. Но признаться, что от одной только мысли об этом меня охватывает настоящий ужас, было выше моих сил.

Если бы тогда я увидела «скалу», на которую они собирались взобраться в тот солнечный день, то ни за что бы не согласилась. Филипп (так звали отца его приятеля) заверил, что она вполне по силам моему сыну.

И вот мы на месте. Монолит (как я могла не задаться вопросом, почему он так называется?) возвышался над Национальным парком Верхняя Савойя, рассекая небо подобно небоскребу – трехсотфутовый вертикальный меч из светлого гранита.

Я ахнула.

– Что?!

Нет, они не могли находиться там наверху – Алекс никогда бы не сделал ничего столь безрассудного! Не может быть, чтобы ЭТО было по силам моему сыну.

– Regardez![2]

Собравшиеся у подножия горы люди показывали на двух альпинистов, цеплявшихся за склон. Те двое двигались очень медленно и были едва различимы. Я запрокинула голову, не в силах оторвать взгляд от крошечных фигурок. Через несколько минут у меня заболела шея.

– Там наверху люди! – прокомментировал кто-то по-французски, указывая в небо. Чувство вины накрыло меня. Я должна была знать, куда они направляются. Должна была настоять на своем и сказать: «Нет». Теперь моя глупость могла стоить жизни моему сыну и отцу его друга.

В неподвижном альпийском воздухе был отчетливо слышен каждый звук. Голос Алекса казался тихим и неуверенным, когда он отвечал на указания Филиппа. Хотя Алекс прекрасно говорил по-французски, Филипп на всякий случай обращался к нему по-английски. Перестраховывался! Эта ирония не ускользнула от меня, пока я сжимала и разжимала кулаки и старалась дышать как можно медленней.

Между тем толпа у подножия горы росла.

– Ce n’est pas des Français, ça[3], – сказал кто-то. – Они говорят по-английски.

Раздался ропот, затем несколько человек понимающе закивали:

– Эти англичане сумасшедшие!

Англичане или нет, но безумная парочка продолжала медленно, с остановками, подниматься по отвесному склону скалы. Зачем кому-то понадобилось вот так цепляться за скользкую каменную стену?

Алекс не смотрел вниз – лишь на Филиппа, который выкрикивал ему указания, пока мой сын поднимался вслед за ним в небо.

Снова послышались голоса – кто-то сделал еще одно открытие.

– Там, наверху, маленький мальчик!

Это откровение задело всех за живое, теперь в их голосах зазвучало осуждение.

– Где мать этого мальчика? – спросил один наблюдатель. – Как она могла позволить ему сделать такое?

«Действительно, как?» – повторила я про себя, борясь с подступившей тошнотой.

Вдруг наступила тишина: зрители отвлеклись от скалы высотой в тысячу футов и заметили, что я стою поблизости, но не присоединяюсь к ним. Теперь все они смотрели на меня – на единственную подозреваемую, на плохую мать. Кое-кто осмелился сочувственно мне улыбнуться. Я улыбнулась в ответ.

– C’est mon fils[4], – наконец призналась я. – Это мой сын.

Пришлось рассказать, почему альпинисты говорят по-английски.

– А, американцы… – Это, по-видимому, все объясняло.

И тут я почувствовала, что атмосфера у подножия горы изменилась. Или это просто я заметила то, что до той минуты ускользало от меня. Люди по-прежнему смотрели вверх, но в их позах и взглядах я видела не осуждение, а сочувствие и заботу.

Я прищурилась. Улыбка возвращалась ко мне, сердце понемногу успокоилось. Там, наверху, был мой сын. Все за ним наблюдали, а он совершал нечто, о чем мы, привязанные к земле существа, не осмеливались и мечтать. Он следовал за своей страстью.

Когда Филипп и Алекс, перевязанные веревкой, словно в замедленной съемке, благополучно спустились обратно на землю, толпа разразилась аплодисментами в честь маленького мальчика, который покорил большую гору. Слезы, которые я смахнула, прежде чем обнять его, не были слезами страха. Я гордилась им.

Алекс улыбался, и такой улыбки на его лице я не видела еще никогда. Он излучал тихую гордость за свое высшее достижение. Не то, которого я желала ему, а то, что он выбрал для себя сам. Он сам поставил перед собой препятствие и преодолел его. Разве это не было истинным показателем успеха?

И пусть в обычной жизни Алекс по-прежнему забывал подбирать свои носки, складывать грязную одежду в корзину для белья и наводить порядок на кухне. Но он познал радость победы на своей собственной священной земле, выиграл свою первую битву.

Я не могу обещать, что никогда больше не буду беспокоиться о его безопасности. Да и какая мать смогла бы? Но в тот день, у подножия Монолита, я тоже начала свой путь – путь к доверию и бесстрашию.

Диердре У. Хоннольд