Читать книгу Доктор Сакс - Джек Керуак - Страница 21

Подземный ворчащий ужас лоуэллской ночи – черное пальто на крюке на белой двери – в темноте – у-у-х! – сердчишко мое, бывало, грохало вниз при виде громадного головного покрова, что вставал на дыбы, подхлестнутый вожжами, в липкой пасте моей двери – Откроешь дверь чулана, все, что под солнцем, внутри, и под луной – бурые дверные ручки величественно выпадают – сверхштатные призраки на разных крючках в дурной пустоте, подглядывают за моей постелью сна – крест в маминой спальне, торговец в Сентралвилле его ей продал, то был фосфоресцирующий Христос на черном лакированном Кресте – он светился, Иисус во Тьме, я всякий раз сглатывал от страха, если проходил мимо, когда садилось солнце, он принимал собственное свечение, как похоронные дроги, словно в «Убийстве по часам»[32], кошмарной страховизжащей кинокартине о старой даме, что квохчет в полночь из своего мавзолея с – ее никогда не видно, лишь горестная тень ползет по секретеру тук-туктук, а ее дочери и сестры верещат по всему дому – Никогда не нравилось мне видеть дверь моей спальни даже чуть приотворенной, во тьме она разверзалась черной дырой опасности. – Квадратный, рослый, худой, суровый, Граф Кондю стоял у меня в дверном проеме множество раз – у меня в спальне была старая «Виктрола», тоже призрачная, ее населяли старые песни и старые пластинки грустной американской древности в ее старой утробе красного дерева (куда я, бывало, совал руку и жал на гвозди и трещины, среди игольной пыли, старых стенаний, Руди[33], магнолий и Жаннин периода двадцатых[34]) – Страх перед гигантскими пауками, с ладонь величиной, а ладони что бочонки – почему… подземные рокочущие ужасы лоуэллской ночи – во множестве.

Ничего нет хуже, как вешать в темноте куртку, с вытянутых рук каплют складки материи, ухмылка темного лица, что окажется высоким величавым изваянием, бездвижным, широкопологоловым или в шляпе, безмолвным – Мой первый Доктор Сакс был вот так вот совершенно безмолвен, тот, кого я видел, он стоял – на песчаном откосе ночью – когда-то раньше мы играли в войну на откосах по ночам (посмотрев «Большой парад» с Дылдой Саммервиллом полностью в грязи[35]) – мы играли, ползая в песке, будто пехотинцы Первой мировой на фронте, в обмотках, с чернотой на губах, печальные, все перепачканные, отплевываясь комками грязи – У нас были палочные винтовки, у меня сломана нога, и я крайне жалко заполз за валун в песке… арабский валун, теперь мы в Иностранном легионе… по песчаному полю долины там бежала песочная дорожка – в свете звезд крупинки серебряного песка посверкивали – песчаные откосы затем подымались и озирались, и ныряли на квартал во все стороны, в сторону Фиби все заканчивалось у домов на улице (где жила семья белого дома с цветами и мраморными садами побелки вокруг, дочери, выкупы, их двор заканчивался у первого песчаного откоса, именно того, который я обстреливал кусками брусчатки днем, когда познакомился с Дики Хэмпширом, – а другая сторона заканчивается на Риверсайде отвесным утесом) (мой смышленый Ричард Хэмпшир) – я видел Доктора Сакса ночью Большого Парада в песке, кто-то конвоировал взвод на правый фланг, и, будучи вынужденным укрыться, я проводил разведку с видами на ландшафт в поисках возможных подозреваемых и деревьев, а тут такой Доктор Сакс грукует в пустынном плато древесины в кустарнике, за ним все-звезды Целого Мира вытянулись а-ля кубок, луга и яблони фоновым горизонтом, ясная чистая ночь, Доктор Сакс наблюдает за нашей жалкой песчаной игрой в непостижимом молчанье – Я гляжу разок, смотрю, он исчезайт на падучих горизонтах мигом ока… да и была ли хоть какая-то разница между Графом Кондю и Доктором Саксом у меня в детстве?

Дики Хэмпшир показал мне, в чем эта разница может быть… мы начали рисовать вместе хахачки у меня дома за столом, у него дома в спальне, когда на нас смотрел его меньшой братец (совсем как младший брат Пэдди Соренсона наблюдал за нами с Пэдди, когда мы рисовали смешилки 4-леток – абстрактные, как черт знает что, – а ирландская стиральная машинка пререкается и старый ирландский дедушка пыхтит своей глиняной вверхтормашечной трубкой на Больё-стрит, мой первый «английский» кореш) – Дики Хэмпшир был моим величайшим английским корешем, и он действительно был англичанин. Странно, что у его отца во дворе стоял старый «чандлер»[36], года 29-го или 21-го, вероятно все же 21-го, деревянные спицы, как у развалюх каких-нибудь, что попадаются в лесах Дракута, в них воняет говном, они все просели и набиты гнилыми яблоками, и мертвые, и уже совсем готовы пустить из земли новый побег автомобильного растения, что-нибудь вроде сосны Термина с обвисшими нефтяными деснами и резиновыми зубами, а в центре источник железа, Стального дерева, такую вот старую машину частенько можно увидеть, но она редко в целости, хоть больше и не ездила. Отец Дики работал в типографии на канале, как и мой… старая газета «Гражданин», что выходила – синева фабричного тряпья в закоулках, хлопья хлопковой пыли и дымовые зонтики, мусор, я иду по долгому солнечному бетонному хрипу фабричного двора в грохочущем реве окон, за которыми работает мама, меня ввергают в ужас хлопчатобумажные платья женщин, спешащих с мануфактур в пять – женщины слишком много работают! они больше не сидят дома! Работают больше, чем раньше! – Мы с Дики обходили фабричные дворы и соглашались на том, что фабричный труд – сущий ужас. «Я вместо этого что, я буду посиживать в зеленых джунглях Гватемалы».

«Воды мало?»

«Не-не, Гватемалы – у меня брат туда едет —»

Мы рисовали смешилки о приключениях в джунглях Гватемалы. У Дики выходило очень хорошо – он рисовал медленнее меня – Мы изобретали игры. Моя мама делала нам обоим карамельный пудинг. Жил Дики выше по Фиби напротив песчаного откоса. Я был Черный Вор, я лепил записки ему на дверь.

«Берегись, Сегодня Ночью Черный Вор Нанесет Новый Удар. Подпись, Черный Вор!!!» – и улепетывал, как таракан (средь бела дня записочки подбрасывал). По вечерам приходил в накидке и широкополой шляпе, накидка из резины (пляжная накидка моей сестры из тридцатых, красная и черная, как у Мефистофеля), шляпа – старая, с широкими полями, у меня была… (потом я носил огромные фетровые, все ровные, чтоб походить на Алана Лэдда в «Стволе внаем»[37], в 19, что тут глупого) – Я подскальзывал к дому Дики, крал его плавки с веранды, оставлял записку на перилах под камнем: «Черный Вор Нанес Удар». – Потом убегал – потом, днем уже, стоял с Дики и прочими.

«Интересно, кто же этот Черный Вор?»

«Мне кажется, он живет на Гершоме, я так вот думаю».

«Может быть, – может быть, – но опять же – не знаю».

Стою там, рассуждаю. По некой причудливой причине, имевшей отношение к его личному психологическому расположению (душе), Дики был в ужасе от Черного Вора – он начал верить в зловещие и отвратительные аспекты расклада – или же – тайные – совершенно бесшумные – действия. Поэтому я иногда с ним виделся и ломал ему волю байками: «На Гершоме он крадет радио, хрустальные сервизы, что-нибудь из сараев —»

«Что еще он у меня украдет? Я уже потерял обруч, шест для прыжков, плавки, а теперь еще и тележку брата… мою тележку».

Все эти предметы прятались у меня в погребе, я собирался их вернуть так же таинственно, как они исчезли – по крайней мере, так я себя уверял. Погреб у меня был просто рассадником зла. Однажды днем Джо Фортье отрубил в нем голову рыбе, топором, просто потому, что мы поймали рыбу, а съесть не могли, поскольку старый грязный чукучан из реки (Мерримака с Мануфактур) – бум – тресь – у меня звезды в глазах – Добычу я прятал там, и у меня были тайные пыльные ВВС из поперечных палок с грубыми шасси из гвоздей и хвостом, спрятанные в старом угольном ящике, готовые к пубертатной войне (на случай, если мне надоест Черный Вор), и вот – у меня туда светил тусклый огонек (фонарик сквозь ткань черную и синюю, гром), и это вот сияло тупо и зловеще на меня в накидке и шляпе, а снаружи за бетонными окошками погреба краснота сумерек лиловела в Новой Англии, и детишки вопили, собаки вопили, улицы вопили, а старейшины грезили, и среди заборов на задах и на фиолетовых пустырях я скакал в развевающейся накидке коварством сквозь тыщу теней, всякая мощнее прежней, пока не добирался (обогнув дом Дики, чтоб отдохнул) до Ладо под уличным фонарем песчаного откоса, где кидал тайком гальку посреди их попрыгушечных скачков на грунтовке (в холодные ноябрьские солнечные дни песчаной пылью дуло по Фиби, как в бурю, сонный шторм арабской зимы на Севере) – Ладо обыскивали все дюны песка, стараясь отыскать эту Тень – этого вора – этого воплощенного Сакса-галькокида – не находили его – я испускал свой «Муи-хи-хи-ха-ха» во тьме лилевых фиалолетовых кустов, я вопил так, чтоб не услышали, в земляной насыпи, шел к себе в хижину Волшебника Страны Оз (на заднем дворе Фиби, то была старая коптильня окороков или сарай для инвентаря) и просачивался внутрь сквозь квадратную дыру в крыше, и вставал, расслабившись, худой, огромный, поразительный, размышляя о таинствах моей ночи и триумфах моей ночи, о ликованье и громадной ярости моей ночи, муи-хи-хи-ха-ха – (поглядывая в зеркальце, сверкая глазами, тьма шлет собственный свет в саване) – Доктор Сакс благословил меня с крыши, где прятался, – мой сотрудник в пустоте! черные таинства Мира! Итд! Всемирные Ветра Вселенной! – я прятался в этой темной хижине – прислушивался кнаружи – безумье на дне моей улыбки тьмы – и сглатывал от страха. Меня наконец поймали.

Миссис Хэмпшир, мама Дика, сказала мне сурово прямо в глаза: «Джек, это ты – Черный Вор?»

«Да, миссис Хэмпшир», – тут же ответил я, загипнотизированный тем же таинством, что однажды вынудило ее сказать, когда я спросил у нее, дома ли Дики или в кино, тусклым, плоским, трансовым голосом, будто отвечала Медиуму: «Дики… ушел… очень… далеко…»

«Тогда верни все вещи Дики и извинись перед ним». Что я и сделал, и Дики тер красные мокрые глаза носовым платком.

«Что за дурацкую мощь обнаружил я, что за сила мною овладела?» – спырсил себя я… и совсем вскоре после мои мать с сестрой в нетерпении пришагали по улице забрать меня из кустов Ладо, потому что искали пляжную накидку, пикник на берегу затеяли. Мама раздраженно сказала:

«Я воспрещу тебе читать твои проклятущие Захватывающие Журнальчики[38], хоть костьми лягу (Tu va arretez d’lire ca ste mautadite affaire de fou la, tu m’attend tu?)» —

Записка Черного Вора, что я написал от руки, печатными буквами, чернилами, жирно, на красивых обрывках лощеной бумаги, которые раздобыл в папиной типографии – Бумага была зловеща, богата, могла перепугать Дики —