Читать книгу Собрание сочинений в одной книге - Джек Лондон - Страница 30

Не стоит рассказывать о всех страданиях, перенесенных нами в течение долгих дней, когда мы носились в нашей маленькой лодке по бесконечному простору океана. Сильный ветер дул с северо-запада целые сутки; когда же он затих, его сменил юго-западный. Для нас не могло быть ничего хуже. Но я втянул наш плавучий якорь, поставил парус и старался держать лодку хотя бы в юго-юго-восточном направлении.

В три часа ночи, среди полного мрака, поднялся свирепый юго-западный ветер, заставивший меня снова выбросить плавучий якорь.

Когда рассвело, я сидел с распухшими глазами и смотрел на побелевший океан, грозивший, казалось, разнести в щепы нашу лодку. Нам грозила опасность быть залитыми волнами. Брызги и пена в таком количестве врывались к нам, что я должен был безостановочно вычерпывать воду. Одеяла промокли. Промокло все, и лишь Мод, в непромокаемом плаще и галошах, оставалась сухой. Вода забрызгала только ее лицо и руки. Время от времени она брала у меня черпак и бодро работала им, не обращая внимания на шторм. Все на свете относительно. Этот свежий ветер для нас, боровшихся за жизнь в нашем утлом суденышке, был настоящим штормом.

Озябшие и измученные, мы весь день боролись с морем и жестоким ветром, хлеставшим наши лица. Настала ночь, но никто из нас не спал. К утру ветер все еще хлестал нас по лицу, а мимо неслись седые гребни волн.

На вторую ночь Мод заснула от изнеможения. Я прикрыл ее непромокаемыми плащами и брезентом. Она окоченела от холода, и я боялся за ее жизнь. Но снова занялся холодный, безрадостный день с тем же затянутым тучами небом, яростным ветром и ревом волн.

Я не спал уже сорок восемь часов, промок и продрог до костей и был полумертв от усталости. Мускулы болели от долгого напряжения, но я не мог дать им отдыха. И все это время нас уносило на северо-восток от Японии, к холодному Берингову морю.

Но мы все еще были живы, и лодка была цела, хотя ветер дул неослабно. К вечеру третьего дня он даже усилился. Лодка зарылась носом в волну, и ее на три четверти залило водой. Я работал черпаком как сумасшедший. Лодка сидела теперь очень глубоко, и еще одна такая волна окончательно погубила бы нас. Вычерпав воду, я должен был снять с Мод брезент, чтобы устроить из него перекрытие на носу лодки. Это было хорошо, так как брезент закрыл почти треть лодки, и ближайшие несколько часов он три раза отражал обрушивавшуюся на него воду, когда лодка зарывалась носом в волны.

Мод была в жалком состоянии. Она сидела, скорчившись на дне лодки, губы ее посинели, на посеревшем лице было написано страдание. Но она мужественными глазами смотрела на меня, и губы ее произносили ободряющие слова.

Утром четвертого дня ветер почти улегся, море утихло и проглянуло солнце. О благодатное солнце! Мы купались в его нежащей теплоте и оживали, как букашки после бури. Мы снова улыбались, шутили и бодро смотрели на свое положение. Однако оно оставалось плачевным. Мы были от Японии дальше, чем в ту ночь, когда покинули «Призрак». Я мог лишь самым грубым образом определить нашу долготу и широту. Нас отнесло не менее чем на полтораста миль к северо-востоку.

Я не знал точно, где мы находимся, но мы легко могли оказаться и в близком соседстве с «Призраком». Вокруг нас плавали котики, и я все время ожидал увидеть какую-нибудь промысловую шхуну. Одну из них мы и увидели к концу дня, когда снова задул свежий северо-западный ветер. Но неизвестная шхуна вскоре скрылась за горизонтом, и теперь мы снова остались одни посреди пустынного моря.

Были туманные дни, когда даже Мод падала духом, и я уже не слышал от нее подбадривающих слов; дни штиля, когда мы одни носились по безграничному простору, подавленные величием океана и недоумевая, как мы все еще живы и можем бороться за жизнь; дни ветра и снежных шквалов, когда нам никак не удавалось согреться; дождливые дни, когда мы наполняли наши бочонки стекавшей с мокрого паруса водой.

Моя любовь к Мод все росла. Это была многогранная натура и богатая душа. Я называл ее разными нежными именами, но только мысленно. Признание в любви тысячу раз готово было сорваться с моих губ, но я знал, что теперь не время для этого. Когда мужчина взял на себя задачу спасти и защитить женщину, ему не следует просить ее о любви. Мне казалось, что я ни взглядом, ни жестом не выдавал своих чувств. Мы были добрыми товарищами, и с каждым днем наша дружба крепла.

Больше всего поражало меня в Мод полное отсутствие робости и страха. Грозное море, хрупкая лодка, бури, лишения, наша заброшенность в водной пустыне – все это могло бы испугать и более сильного человека, но, по-видимому, не производило впечатления на Мод, выросшую в обстановке изнеженности и комфорта.

Опять налетел шторм, бушевавший днем и ночью и грозивший поглотить нашу боровшуюся с волнами лодку. Нас все дальше относило на северо-восток. И вот во время этого наиболее свирепого из всех пережитых нами штормов я бросил усталый взгляд на море, ничего не выискивая, а скорее моля разгневанную стихию успокоиться и пощадить нас. И не поверил своим глазам. Дни и ночи бессонницы и тревоги, вероятно, затуманили мой разум. Я взглянул на Мод, и вид ее милых мокрых щек, развевающихся волос и смелых карих глаз убедил меня, что зрение мое нормально. Повернувшись снова в подветренную сторону, я опять увидел выступающий мыс, черный, высокий и обнаженный, бурный прибой, разбивающийся у его основания и высоко вскидывающий фонтаны пены, и черную неприветливую береговую линию, уходящую на юго-восток и окаймленную белой полосой бурунов.

– Мод, – воскликнул я, – Мод!

Она повернула голову и тоже увидела землю.

– Неужели это Аляска? – вскричала она.

– Увы, нет, – ответил я и спросил: – Вы умеете плавать?

Она покачала головой.

– И я не умею, – сказал я. – Поэтому нам придется добираться до берега не вплавь, а постараться проскочить с лодкой между рифами. Но мы должны очень и очень спешить.

Я говорил со спокойствием, которого в душе у меня не было. Мод поняла это и, посмотрев на меня своим пристальным взглядом, сказала:

– Я еще не поблагодарила вас за все, что вы сделали для меня, но…

Она запнулась, как будто подыскивая слова для выражения своей признательности.

– Ну? – угрюмо отозвался я, так как мне не нравилось, что она вздумала благодарить меня.

– Помогите же мне, – улыбнулась она.

– Помочь вам высказать перед смертью вашу благодарность? И не подумаю. Мы не умрем. Мы высадимся на этот остров и найдем приют, прежде чем окончится день.

Я говорил решительно, хотя не верил ни единому своему слову. Я лгал не потому, что боялся. Я не испытывал страха, хотя был уверен, что мы погибнем в этом кипящем прибое, среди выраставших перед нами скал. Ветер в любую минуту мог перевернуть лодку; волны грозили залить ее. За себя я не боялся, но мое воображение рисовало Мод, разбитую и растерзанную прибрежными камнями, и эта мысль была для меня невыносима.

Я ужаснулся картине столь страшной гибели, и на миг у меня мелькнула дикая мысль схватить Мод в объятия и прыгнуть с нею за борт. Потом я решил подождать и лишь в последний миг, шепнув ей о своей любви, броситься вместе с ней навстречу неминуемой смерти.

Мы невольно придвинулись друг к другу на дне лодки. Ее рука искала мою. И так, без слов мы ожидали конца. Мы были недалеко от западного края мыса, и я слабо надеялся, что нас пронесет мимо, прежде чем мы достигнем линии прибоя.

– Мы проскочим, – заявил я с уверенностью, не обманувшей ни меня, ни ее. – Клянусь Богом, мы проскочим!

В своем волнении я побожился, вероятно, первый раз в своей жизни. И это смутило меня.

– Простите, – сказал я.

– Этим вы только убедили меня в вашей искренности, – со слабой улыбкой ответила Мод. – Теперь я знаю, что мы проскочим.

За мысом я увидел отдаленные холмы, и перед нами открылась береговая линия, образовывавшая глубокую бухту. До нашего слуха долетал непрерывный и мощный рев. Он напоминал отдаленный гром и шел с подветренной стороны, заглушая грохот прибоя и достигая нас, несмотря на бурю. Когда мы обогнули мыс, то увидели дугу берега, покрытого белым песком и усеянного мириадами котиков. От них-то и исходил слышанный нами рев.

– Лежбище! – воскликнул я. – Теперь мы действительно спасены. Тут должны быть люди и крейсера для защиты животных от охотников. Вероятно, на берегу есть стоянка.

Но, продолжая изучать линию прибоя, я заметил:

– Плохо, но все же лучше, чем раньше. Если боги будут милостивы к нам, мы обогнем следующий мыс и подойдем к совершенно защищенному берегу, где сможем выйти из лодки, даже не замочив ног.

И боги были милостивы к нам. Пройдя в опасной близости от мыса, мы вошли в глубокую бухту. Здесь море было спокойно, и, втянув наш плавучий якорь, я сел на весла. Берег изгибался все дальше на юго-запад, и наконец показалась бухта внутри бухты, маленькая закрытая гавань, где вода стояла ровно, как в пруде, и лишь изредка подергивалась рябью, когда дыхание шторма врывалось сюда между окружающих скалистых стен.

Котиков здесь не было. Киль лодки черкнул по твердой гальке. Я выскочил и протянул руку Мод. Миг – и она была рядом со мной. Но как только я отпустил ее руку, она поспешно ухватилась за меня. В тот же миг и я закачался и чуть не упал на песок. Так повлияла на нас внезапная неподвижность. Мы столько времени провели на морских волнах, что твердая почва оказалась непривычной для нас. Представлялось, что берег тоже должен подниматься и опускаться, а скалы качаться взад и вперед, как бока корабля.

– Я должна сесть, – сказала Мод, нервно смеясь, и, действительно, тут же опустилась на песок.

Закрепив лодку, я присоединился к ней. Так мы высадились на остров Усилий, больные «земной» болезнью после долгого пребывания на море.