Читать книгу Миниатюрист - Джесси Бёртон - Страница 4

В три часа пополуночи лай собак возвещает о приезде ее супруга.

Йохан Брандт. Она мысленно репетирует: «Добрый день. Йохан и Петронелла Брандт рады вас видеть, мы…»

Ее мысли обрывает взрыв лая.

Нелла Элизабет, смелее. Она не решается сойти вниз, но и уснуть уже не может. Лежит, полная нехороших предчувствий, не зная, что делать. В конце концов она встает, сует ноги в паттены и крадучись идет по коридору. Марин ее опередила. Из-за балюстрады Нелла слышит голоса Йохана и его сестры. Собаки с запахами моря в шерсти поскребывают когтями мраморную плитку и упругими хвостами охаживают мебель. Вытягивая шею над погруженной во мрак балюстрадой, она всматривается в супруга – незнакомое дорожное платье, толстые пальцы, больше присталые мяснику. Голос звучный, суховатый.

– Здравствуй, Марин.

– Брат. Рада тебя видеть. Я молилась о твоем благополучном возвращении.

Он молчит. Выйдя из темноты, они оглядывают друг друга.

– У тебя усталый вид, – говорит она. – Дела в Лондоне задержали?

– Ну да. Осень у них…

– …отвратительная. Позволь.

Она снимает с него верхнюю одежду.

– Йохан, ты исхудал. Вот что значит надолго отлучаться из дома.

Он направляется в кабинет, пропустив ее слова мимо ушей.

– Резеки, Дхана, – зовет он собак, и те, как старые друзья, трусят за ним. Нелла переваривает странные клички. Резеки. Дхана. У нее дома собак называют Хантерами и Снежками – клички простенькие, зато в точку, полное соответствие содержания и внешнего вида.

– Брат, – произносит Марин ему вслед. – Она здесь.

Он останавливается и стоит так, не оборачиваясь. Нелла замечает, как оседают его плечи и никнет голова.

– Вот как.

– Было бы лучше, если б ты был здесь, когда она приехала.

– Не сомневаюсь, что ты справилась.

Между бледным лицом Марин и широкой спиной ее брата повисает пауза.

– Не забудь, – говорит она.

Во время очередной паузы он лохматит шевелюру.

– Да уж не забуду.

Кажется, Марин собирается еще что-то сказать, но вместо этого обнимает себя за плечи и потирает руки.

– Как же холодно, брат.

– Так ложись в постель.

Дверь в кабинет затворяется, а Марин все стоит с плащом в руках. Затем она накидывает его себе на плечи, делает несколько шагов и останавливается, чтобы зарыться лицом в складки грубой ткани. Нелла переступает с ноги на ногу, пол под ней скрипит. Перебросив плащ через руку, Марин вглядывается в темноту. Нелла задерживает дыхание, молясь о том, чтобы лестница снова не заскрипела. Слава богу, Марин направляется к платяному шкафу, и Нелла тихо ретируется в спальню… ждать.

Несколько минут спустя, после того как закрылась дверь в спальню Марин, Нелла бочком, по стеночке, выходит на лестницу. В прихожей она останавливается перед платяным шкафом, ожидая увидеть плащ там. Но нет, он, скомканный, валяется на полу. Нелла присаживается и подбирает его. От плаща пахнет сыростью, усталостью и оставшимися позади городами. Она вешает его на крючок и деликатно стучит в дверь, за которой исчез ее супруг.

– Побойся бога, – доносится голос. – Утром поговорим.

– Это я.

– Кто «я»?

– Я. Петронелла. Нелла.

Через минуту дверь открывается. Лицо Йохана в темноте неразличимо. В Ассенделфте, на свадьбе, он не казался ей таким огромным.

– Esposa mía[3], – его первые слова.

Она не поняла, и ей не перевели. Он отходит к свету, и открывается его лицо, загорелое, обветренное. При свечах радужка, серая, как у сестры, почти прозрачна. Он кажется смущенным. Запах мускуса, резкий, обескураживающий. Его слипшиеся жирные волосы не мешало бы вымыть.

– Я приехала.

– Да. Почему ты не спишь?

– Я пришла поздороваться.

Он целует ей руку. Его губы мягче, чем она ожидала, но сам поцелуй больше похож на клевок.

– Поговорим утром, Петронелла. Я рад, что ты добралась благополучно. Очень рад.

Звучит не слишком убедительно, но она относит это на счет усталости с дороги. До сих пор они виделись всего два раза, и это было живое общение, так что все впереди. Он отступает в полосу желтоватого света и закрывает дверь. Только сейчас Нелла осознает, как заледенели ее босые ступни. Она возвращается в свою комнату, бывшую комнату Марин, садится у окна и смотрит, как над каналом вдоль Херенграахт поднимается туман. Луна похожа на стершуюся монету.

Тихо выдохнув, она перемещается в уголок спальни. Уже не первый час она ведет борьбу за сохранение достоинства, это было последнее слово, которое прокричала вослед отплывающей барже ее мать. Пока не очень-то получается. «Опасайся девиц, – говорила ей мать, – особенно городских. От них одна грязь, и не только с улицы». Если Корнелия выдерет из хвоста Пибо хоть одно перышко, думает Нелла, она за это заплатит. Сама мысль вызывает у нее легкую тошноту.

Ее супруг – один из богатейших людей в Амстердаме, влиятельный человек, повелитель морей и морских богатств. «Такой хорошенькой грех пропадать ни за грош, – сказала мать, сообщив о том, что Брандты предлагают взять ее под свое покровительство. – Жизнь незамужней женщины слишком тяжела». – «Чем же это? – удивилась дочь. – По-моему, тяжелее живется замужним». Мать поглядела на нее как на сумасшедшую. Нелла, свидетельница того, как материнская обходительность сменилась паникой от известия о посмертных долгах супруга, не могла взять в толк, отчего мамаша так жаждет подобных кандалов для нее. Может, разница в том, что Брандт – богатый пастух, а Оортман был овцой.

Нелла обводит взглядом серебряный кувшин, полированную мебель красного дерева, турецкий ковер, роскошные картины, от которых кружится голова. Великолепные часы с маятником тихо отсчитывают секунды. Циферблат украшен солнцами и лунами, а стрелки филигранью. Ничего подобного ей видеть не приходилось. Она подбирает разбросанные по полу вышитые думочки и складывает их на шелковое пурпурное покрывало.

Мысленно возвращается в родной Ассенделфт с брошеной лютней, давно растаявшими снеговиками, с материнскими сливовыми пирогами, которых ей уже никогда не отведать. Правильно сделала, что уехала, одному Господу Богу известна ее тайна: она мечтала уехать. Но от этого разочарование, которое ее сейчас накрыло, меньше не становится. На смену завышенным ожиданиям пришло ощущение униженности. Зачем она здесь, если ее супруг не пожелал встретить ее подобающим образом? Она вспоминает лицо Отто и паттены в протянутой руке, его розоватую ладонь по контрасту с коричневым телом, его грудной голос. Вспоминает почти неприкрытое презрение в глазах Корнелии. Она забирается в кровать и зарывается в подушки. «Достоинство, Петронелла Элизабет, – говорит она вслух. – Ты теперь замужняя женщина и должна сохранять достоинство».

Дом, несмотря на ранний час, уже бодрствует. Она слышит, как открывается и закрывается входная дверь, а чуть позже, этажом выше, скрип другой двери. Перешептываются два голоса, шаги в коридоре, и снова дом погружается в напряженную тишину. Она вслушивается – тишина обманчива. Что-то там происходит, но она боится выйти из комнаты в свою первую ночь. Вдруг под кроватью притаились волки и они вопьются зубами в лодыжки? Доносятся выкрики торговки рыбой. «Идиот! Идиот!» – проносится у нее в голове.

Резкость этих выкриков и несчастный мальчишка, шарящий в грязном подоле. Нелла жаждет более понятных признаков окружающей жизни. Радующей глаз баржи на канале, беспричинного мужского смеха, яркого солнца. Все это послужило бы доказательством того, что она не забыта, что у нее есть свое место в этом мире под названием Золотая Подкова.