Читать книгу Непрошеные советы Веры Вонг - Джесси К. Сутанто - Страница 11

Сана сыта по горло напористыми азиатскими женщинами, с нее хватит. Каждое утро она твердит себе, что именно сегодня даст маме отпор. У нее даже написана целая речь, затем переписана, перечеркнута, снова переписана и так далее. Несколько раз Сана репетировала перед зеркалом, отрабатывая тот идеальный тон на грани самоуверенности и почтения. Ночами, лежа в постели, она представляет, на что это будет похоже, когда ей наконец-то хватит смелости произнести свою речь. Но всякий раз на следующий день ей звонит мама, и слова застревают у Саны в горле, как пастилка от кашля.

И вот, откуда ни возьмись, возникает Вера, совершенно посторонняя, лет на десять старше матери, и воплощает собой образ напористой азиатской тетушки, каких Сане приходилось терпеть всю свою жизнь. Что ж, Сана попрактикуется на Вере. Да, это хороший план. Если получится дать отпор Вере, значит, получится отстоять себя и перед мамой. Всю дорогу до чайного магазина Сана проговаривает все, что собирается сказать.

«Вера, как вы можете звонить мне в семь утра и говорить, чтобы я «привела себя в божеский вид»? Это недопустимо. Вы не моя мать, и, даже если бы ею были, я бы попросила обращаться со мной как со взрослой. Потому что я и есть взрослая».

Нет, слишком пространно.

«Вера, я заблокирую ваш номер, потому что вы переходите все границы».

Да, отлично. Вера спросит, что за границы такие, и Сана терпеливо ей все объяснит.

Но, когда Сана переступает порог «Всемирно известного чайного магазина Веры Ванг», первое, что она видит, – это чересчур привлекательный парень, с которым она столкнулась накануне. Затем, прежде чем Сана успевает опомниться, на нее уже наседает Вера.

– Ах, Сана! Входи, входи! Сядь вот сюда, рядом с Рики.

Вот она уже цепкой хваткой держит Сану за запястье и ведет к стулу по соседству с Рики.

Рики, в свою очередь, всем своим видом напоминает похищенного ребенка. Глаза широко раскрыты, рот чуть приоткрыт, как будто он хочет о чем-то спросить, но до ужаса боится услышать ответ. Когда их взгляды пересекаются, Сана приподнимает брови с немым вопросом: «Ты понимаешь, какого черта здесь происходит?» Рики едва заметно качает головой. Этот немой диалог немного ее успокаивает. По крайней мере, Рики в не меньшем замешательстве.

– Рики, это Сана, – объявляет Вера, опускаясь на свой стул. – Сана, это Рики, еще один мой подозреваемый.

Сана вдруг чувствует, что ей тесно в собственной коже. Подозреваемый? Она сжимает и разжимает кулаки, гадая, как долго образцы ДНК сохраняются под ногтями.

На мгновение воцаряется молчание, а затем Рики прокашливается.

– Эм… вы уже несколько раз повторили это слово «подозреваемый». Не могли бы вы это прояснить?

– О, конечно, – бодро отвечает Вера, наливая Сане чашку чая. – Вы два из моих подозреваемых. Подозреваемых в убийстве Маршалла, – добавляет она на всякий случай.

– Ка… – вопрос застревает у Саны в горле, и пока она пытается вновь обрести дар речи, Вера протягивает ей чашку. Годы муштры в общении со старшими напоминают о себе, и Сана машинально выдает: – Благодарю, тетушка.

В следующий миг ей, конечно, хочется пнуть себя, потому что, во‑первых, Вера ей не тетушка, а во‑вторых, даже будь оно так, эта тетушка подозревает ее в убийстве.

– Ой, какая ты любезная! – Вера улыбается, но затем смотрит на ее руки, и улыбка меркнет. – Ах, у тебя все руки заляпаны краской. Надо мыть лучше, краска вредная для кожи. Вот почему они у тебя такие сухие.

Сана убирает руки со стола, щеки горят от стыда.

– Да, это… я просто, эм, красила комнату.

«Ха, – раздается тонкий голосок в голове. – Ты хочешь, чтобы так оно было». В действительности Сана лишь замешала краски, и только затем, чтобы простоять битый час перед чистым полотном, пока краска не начала стекать по кисточке ей на руку, по предплечью и до самого локтя, после чего Сана отшвырнула кисточку и выбежала из комнаты. Старая песня.

– Сколько тебе уже лет, Сана? В каком году ты родиться?

Сана отвечает, и Вера задумчиво хмурит лоб. Через пару секунд она цокает и качает головой.

– А, ты Дракон. Не подойдешь моему сыну. Я думать, если ты не убийца, конечно, что надо познакомить тебя с моим сыном, только он Бык, так что не подойдет. Дракон съест Быка. – Она поворачивается к Рики: – А ты? Какой твой знак?

– Эм, Крыса, – сконфуженно отвечает Рики.

– О! – Вера хлопает в ладоши, и лицо ее расплывается в улыбке. – Чудесно! Идеальное сочетание, вы два! Так я и знала. Из вас получится хорошая пара, я знаю. Если никто из вас не убивать Маршалла, это подарок с небес. Какая удача!

Сана и Рики смотрят друг на друга, и единственное, что не дает Сане сгореть от смущения, – это такой же смущенный вид Рики. По крайней мере, она такая не одна. И вообще, какое это имеет значение? Уж если что-то и должно ее смутить, так это подозрение в убийстве. Но происходит столько всего и сразу и… ой, Вера сует ей прямо под нос булочку и велит есть. Сана машинально подчиняется и не успевает осознать, как рот уже набит слоеным тестом с таро, а Вера объясняет, почему это китайские булочки, а не французские, как могла бы подумать Сана. Самонадеянно со стороны Веры полагать, будто Сана думает о французских булочках, в то время как ее мозг издает бесконечное «Что-о-о?»

– Так вот, у Саны, – сообщает Вера, – пот-каста… знаю, ты можешь думать, что у нее очень плохая кожа, но на самом деле это как радио, только по Интернету. Очень хорошо, правда? Это как твоя работа, Рики, только на радио! Ну, не на радио, а по Интернету. – Она кивает, довольная своим пояснением, и переводит взгляд на Сану. – А Рики – репортер из «Баззфид»!

– Вау, – произносит Сана полным псевдофранцузской булочки ртом. – И правда впечатляет.

Рики трет щеку и смотрит в свою чашку. Ой, он такой же застенчивый, думает Сана с умилением. У нее сжимаются внутренности при мысли, что Рики и Вера узнают о ней правду: что у нее нет ни подкаста, ни пот-касты и в действительности она ничем толком не занимается, если не считать провальных попыток посвятить себя единственному делу, в которое влюблена с того дня, когда в возрасте одного года окунула руку в банку с краской.

– Эм, – Рики прокашливается. – Вы сказали, мы оба подозреваемые? Можно спросить почему?

– Конечно, – Вера ставит чашку. – Не надо принимать близко к сердцу, окей? Ох уж вы, молодые, так близко все принимаете. Если я считаю тебя убийцей, что с того? Это не значит, что я считаю тебя плохим человеком.

– Хм. – Сана облизывает губы. – Разве нет?

Вера цокает языком.

– Что за чушь. Конечно нет.

– Но почему вы вообще нас подозреваете? – спрашивает Рики, теребя воротник.

– Много причин. – Вера оттопыривает большой палец. – Первое: все знают, что убийцы возвращаются на место преступления. Так? Им хочется полюбоваться на свою работу. Так что я знаю, мне остается только ждать и смотреть, кто появится. Вы двое появляться вчера, поэтому попадаете в мой список. Видите? Ничего личного.

– Вы сказали, много причин? – напоминает Сана, хоть и не уверена, что хочет знать остальные.

– Да, конечно. Окей, дамы вперед. Сана, где ты была в ночь, когда был убит Маршалл?

У Саны взрывается мозг, и сознание заполняет ослепительно-белая вспышка с пронзительным воплем. «Скажи что-нибудь, – вопит внутренний голос. – Что угодно!» Но ничего не приходит на ум.

– Это глупо, – произносит Рики.

Сана сморит на него, и сердце скачет, как затравленный кролик.

– Мы не знаем Маршалла, Вера. И уж точно мы не должны рассказывать вам, где были в ночь, когда он умер.

Он говорит это с таким уверенным видом. Это и есть умение дать отпор напористой азиатской тетушке? Сана под впечатлением и в ужасе одновременно.

– Для начала давайте разберемся, почему вы думаете, что Маршалл был убит.

Вера пожимает плечами, но смотрит так же пристально и настороженно.

– Ладно, не нужно говорить мне сейчас. Я выясню позже. Давайте смотреть, почему я считаю, что Маршалл убит. Что ж, очень похоже, что этот Маршалл очень плохой человек, такой, которого могли убить.

Сана готова поклясться, что ее внутренности превратились в змей и извиваются в животе. Тошнота подступает к горлу. Потому что Вера абсолютно права. Маршалл был очень плохим человеком, из тех, кто напрашивается на убийство. Так или иначе, нельзя показывать, что они с Маршаллом были знакомы лично, поэтому Сана усилием воли берет себя в руки и смотрит, как ей кажется, с выражением чистого любопытства.

– Да ну? Что вы такого выяснили о Маршалле? – И запоздало добавляет: – Я спрашиваю для своего подкаста, конечно же.

Вера подается вперед и произносит заговорщическим тоном:

– Я думаю, у этого Маршалла есть что-то, что хотят получить другие люди. Он что-то прячет, очень надежно.

Когда Сане было шесть, родители повезли их с сестрой на озеро Тахо, и она впервые увидела снег. Они с сестрой прыгали в сугробы, бросались снежками, визжали и веселились. Сана помнит, как сестра оттянула ей воротник и сунула пригоршню снега за шиворот, и то состояние, когда холод обжег спину. Сейчас у нее в точности такое же ощущение, будто кто-то сунул за шиворот пригоршню снега. Маршалл что-то прятал? Откуда Вера это знает?

Но, прежде чем Сана успевает что-то сказать, Вера внезапно хлопает в ладоши и встает.

– Окей, все выпили чай? Поднимитесь наверх и помогите мне кое-что спустить. Вы, молодые, посильнее меня. Идем! – рявкает она, потому что Сана и Рики сидят в недоумении.

Они оба синхронно встают и еще раз беспомощно переглядываются, после чего следуют за Верой по расшатанной лестнице. Стены увешаны картинами в старомодных, облупленных рамах, некоторые обкрошились по краям. На втором этаже, очевидно, располагаются жилые комнаты Веры. Тесное, сумрачное пространство под завязку завалено всевозможным хламом. Сана замечает стопки старых газет и журналов, заросшую паутиной швейную машинку, старую пишущую машинку без половины клавиш и коробки, вероятно, забитые таким же бесполезным мусором. Знакомая картина. В доме ее родителей девственно чисто, поскольку мама требует безукоризненного порядка для многочисленных интервью и видео, которые она снимает для своих фанатов. Но в детстве, к кому бы из своих друзей Сана ни приходила домой, особенно к тем, чьи семьи не так давно иммигрировали, ей часто доводилось видеть многочисленные потрепанные коробки, полные хлама. Памятные вещи с родины, слишком старые, чтобы пользоваться, слишком ценные, чтобы выбросить, и слишком тягостные, чтобы смотреть. Поэтому они бережно оставлены доживать свой век и напоминать о тех, кого нет рядом.