Читать книгу Тень Кондора - Джеймс Грейди - Страница 4

Рональд Малькольм вздохнул и сунул руку с веником под кровать. Веник достал примерно до половины глубины. Малькольм понимал, что подмести по-настоящему сможет, только отодвинув кровать от стены, но успокоил свою совесть мыслью о том, что сойдет и так. Луч света, пробившись сквозь шторы, высветил поднятые усилиями Малькольма пылинки. Они взлетали вверх с каждым взмахом веника, а потом воздушный поток уносил их в сторону, где они и оседали до следующей уборки. Малькольм вздохнул еще раз, глубже. К запаху домашней пыли добавился слабый аромат пыльцы – странной смеси мускуса и молотого перца. Интересно, подумал он, появятся в этом году какие-нибудь действенные средства от аллергии или нет?

Малькольм прислонил веник к стене и вернулся из спальни в гостиную. На столе стояла чашка недопитого кофе. Он плюхнулся на диван, закинул ноги в кроссовках на журнальный столик («убедительная имитация натурального дерева!») и в который раз за день огляделся по сторонам.

Для квартиры в современном многоквартирном комплексе гостиная отличалась довольно большими размерами. Даже диван и столик не занимали всей длины стены. Дверь на стене справа вела в маленькую прихожую. У стены слева стоял другой столик с музыкальным центром, пластинками и сломанным телевизором. Телевизор не продержался у него в доме и трех месяцев, чем освободил Малькольма от необходимости омрачать жизнь пошлятиной. Стену напротив занимали книжные полки, по большей части заставленные книгами. Библиотека состояла из философских трактатов, нескольких учебников по основам психологии, нескольких томов по истории, целой полки биографических изданий, двух полок классики и почти не читанного пособия по бухгалтерскому делу, которое ему не удалось вернуть в магазин, когда он после второго же занятия бросил курсы по ведению бизнеса. В самом центре висела на кнопках репродукция рисунка Пикассо. За ней на полке располагались «Мальтийский сокол» Дэшила Хэммета, книжка из серии Эда Макбейна про 87-й полицейский участок, «Умолкнувший оратор» Рекса Стаута и «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери – все купленные по внезапному порыву в букинистической лавке. Чайник на маленькой кухоньке («в комплекте с барной стойкой») справа от Малькольма засвистел: вода вскипела. Из почти такой же маленькой, расположенной за стеной с книжными полками спальни, равно как и из ванной, не доносилось ни звука. Молчал даже обычно подтекающий душ.

Чайник надрывался почти целую минуту, пока Малькольм не спустил ноги с дивана и не поплелся с кофейной чашкой на кухню. Он выплеснул остывшую бурду в раковину и только после этого выключил горелку. Зачерпнув чайной ложкой растворимый кофе из банки, он просыпал несколько коричневых крупинок на липкую столешницу.

– Вот черт, – недовольно буркнул он, зачерпнул еще раз, встряхнул ложку для надежности, высыпал кофе в чашку и налил в нее кипяток.

Возвращаясь на диван, Малькольм задержался у музыкального центра, сунул в автомат подачи несколько наугад взятых с полки сорокапяток и нажал на кнопку «пуск». Лапка звукоснимателя сорвалась с опоры с готовностью королевского гвардейца, стоящего по стойке «смирно», зависла над началом дорожки и медленно опустилась на диск. Послышался треск царапин, потом надрывно завела свою арию Кармен. Малькольм прослушал несколько тактов, бездумно тряхнул головой и нажал на кнопку «смена диска». Автомат повторил все заново, только на этот раз из динамиков послышались проверенные временем, знакомые с университетских времен звуки «Райтиоз Бразерз». Малькольм вернулся на диван.

Пятая уже чашка с утра, подумал он. Угроблю к черту печень. А что, возразил он себе, можно подумать, у меня есть другое занятие? Никаких больше уроков для того, чтобы их прогулять, никаких поручений, чтобы их отложить на потом, никаких совещаний, чтобы на них опоздать. Может, недолгое действие кофеина поможет принять решение, чем заняться сегодня: прогуляться в парке, покадрить кого-нибудь из юных, якобы невинных студенток, с бедрами еще слишком узкими, чтобы рожать… а может, совершить увлекательное путешествие в ближайший супермаркет? Решения, решения, решения… Малькольм улыбнулся и поднес чашку к губам.

Он покосился на репродукцию. Дон Кихот и Санчо Панса, рисунок тушью по белому листу. На заднем плане виднелась маленькая по сравнению с этими двумя фигурами мельница. Малькольм покачал головой. Несколько взмахов кисти – и персонажи ожили. И какие персонажи… Сложные даже для своего черно-белого мира.

Рисунок остался единственным вещественным напоминанием, которое Малькольм сохранил (ну, не считая одежды, нескольких книг, пластинок и пары деталей обстановки) о том недолгом времени, когда он числился агентом ЦРУ. Вообще-то настоящим агентом Малькольм никогда не был, хотя – как и у каждого из сотрудников Управления – у него имелась кодовая кличка: Кондор. Малькольм работал заурядным аналитиком, с девяти до семнадцати-ноль-ноль, с двухнедельным оплачиваемым отпуском. Аналитиком в девятой секции семнадцатого отдела разведывательного директората ЦРУ. Репродукция Пикассо висела тогда на стене его кабинета.

Вплоть до прошлого года девятая секция была почти всеми забытым отростком обширной аналитической системы ЦРУ, маленькой группой, занимавшейся обработкой «нефактической» информации – то есть копавшейся в шпионских боевиках и детективных романах в поисках идей, способных пригодиться Управлению. Секция занимала симпатичный, сиявший белоснежной штукатуркой особняк в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, прямо за зданием Библиотеки Конгресса, с невинной вывеской «Американское литературно-историческое общество». По большому счету, всем в Управлении не было дела ни до Общества, ни до лично Малькольма. Во всяком случае, до тех пор, пока их бухгалтер не наткнулся случайно на следы небольшой контрабандной операции, которую кучка сотрудников ЦРУ провернула, используя Общество в качестве прикрытия. Действуя из лучших побуждений, а также руководствуясь инстинктом самосохранения, бухгалтер совершил роковую ошибку: он доложил о своей находке в рапорте. Рапорт попал в руки тех самых контрабандистов, которые продолжали работать в американских спецслужбах. В один далеко не прекрасный день Малькольм вернулся с ленча на работу и обнаружил всех своих сослуживцев убитыми.

На протяжении шести дней Малькольм уходил от преследования, пытаясь остаться в живых. На протяжении шести дней убийцы и американские спецслужбы прочесывали Вашингтон в поисках Малькольма и девушки, которую он сумел уговорить помочь ему. На пятый день в девушку выстрелили. Уверенный в том, что она погибла, Малькольм отказался от плана, который придумали для него пожилой джентльмен и Кевин Пауэлл, и сам начал охотиться на своих преследователей. Он завершил операцию на шестой день: сдал властям преданного своими подельниками вожака преступной группировки и хладнокровно застрелил главного агента-убийцу – в момент, когда тот был беспомощен. Теперь же Малькольм находился «в бессрочном отпуске с сохранением оклада и положенных льгот» – такую награду он получил за свое успешное выживание.

А в Сан-Франциско на специальную правительственную стипендию изучала юриспруденцию слегка прихрамывающая и жалующаяся на нерезкую фокусировку одного глаза девушка, которая рисковала жизнью ради Малькольма. На письма, телефонные звонки и вопросы, заданные через общих знакомых, она не отвечала.

Ну и ладно, думал Малькольм. Что уж тут поделаешь? Все позади, прошло, можно забыть и не вспоминать. Он больше не увидит ни Венди, ни Конторы, ни того улыбчивого старикана, ни молодого… как там его… Кевина Пауэлла. Никого из них. Он закончит аспирантуру, получит степень, найдет какой-нибудь славный и тихий колледж и похоронит себя в глуши. Никто об этом не узнает, никто не будет переживать, и это его вполне устраивает. Он сделал еще глоток кофе.

В дверь позвонили как раз тогда, когда «Райтиоз Бразерз» отыграли первые аккорды «Отлива». Малькольм нахмурился. Месяц начался уже давно; к тому же домовладелец знал, что деньги за квартиру он переводит всегда по почте. Для коммивояжеров, пытающихся втюхать свой товар на дому, время года тоже не самое подходящее. Вряд ли кто-то из знакомых по университету собрался бы к нему в гости, и Малькольм давно уже не надеялся на то, что какая-нибудь хорошенькая одинокая соседка постучится к нему в дверь с просьбой о сахаре. Он пожал плечами и отворил дверь.

– Привет, Кондор, – произнес Кевин Пауэлл. – Как дела?

Малькольм молча взглянул на опрятно одетого симпатичного мужчину средних лет, стоявшего перед ним. В голове у Малькольма вдруг воцарилась полнейшая пустота. Никаких картин перед глазами, никаких щемящих сердце воспоминаний. Довольно долго он так стоял, не произнося ни слова.

– Нет, – почти спокойно произнес он наконец и решительно закрыл дверь.

Стоило щелкнуть замку, как все вернулось – и картины, и воспоминания. Малькольм тяжело привалился к косяку и закрыл глаза. Произошло наконец, думал он, они все-таки пришли. Малькольм даже не очень понимал, что именно ощущает, но основным чувством определенно было облегчение. Ожидание в конце концов закончилось. Он несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул и снова открыл дверь. Кевин никуда не делся – он стоял и улыбался.

– Я так понимаю, закрывать перед вами дверь не имеет смысла. Вряд ли вы уйдете. Так что давайте уж заходите. Сюда.

Кевин не ответил, но в гостиную прошел и огляделся по сторонам. Все в точности соответствовало фотографиям. Он сел в видавшее виды кресло у музыкального центра.

– Как вам жилось все это время, Малькольм?

– А вы не знаете?

Воинственность, подумал Кевин, обиженная, агрессивная, чуть параноидальная – в точности как предсказал доктор Лофтс. Кевин прекрасно понимал, что отвечать так же грубо бессмысленно.

– У вас найдется еще кофе?

– Наливайте, – проворчал Малькольм, плюхаясь на диван.

Кевин не стал цепляться к тону – он даже не слишком косился на долговязую фигуру в голубых джинсах и водолазке, – а просто прошел на кухню, нашел чистую чашку, поставил чайник на плиту, дождался, пока вода закипит, и сделал себе кофе. Затем осторожно, чтобы не плеснуть на пальцы кипятком, вернулся в гостиную и уселся в то же кресло. Оба молча смотрели друг на друга, пока музыкальный центр распинался о прелестях любви. Потом диск закончился и наступила тишина.

– Полагаю, вам интересно знать, зачем я здесь, – как бы невзначай предположил Кевин.

– У меня на этот вопрос тысяча и один ответ, но я просто скажу «да». Мне интересно, но хочу сразу предупредить, что я со всей этой лабудой закончил. Я в ваши игры больше не играю.

– Вас никто и не просит, – заметил Кевин.

– Вот и отлично. – Малькольм встал и заходил по комнате. – Раз так, нам особо и говорить не о чем, верно? Если только вы не пришли с новостями, которые могли бы меня заинтересовать.

Кевин проигнорировал намек.

– Развлекаетесь, Малькольм? Вам это… удобно? Спокойно? Приятно? Укрыться в Огайо и заняться диссертацией, на которую вам в общем-то наплевать. Вы этого хотели?

– А что? – огрызнулся Малькольм. – Боитесь, что деньги налогоплательщиков пропадают зря? Так не переживайте, мать вашу, я за все достаточно заплатил, и вам это прекрасно известно!

Отлично, подумал Кевин. Чувство долга…

– Это ваша жизнь, Малькольм, ваш собственный выбор, и вы это знаете. Старик согласился дать вам отпуск и жалованье на три года, ничего не требуя взамен. Он совершенно не обязан был этого делать. Он мог бы даже упечь вас в тюрьму за убийство – хоть через суд, хоть через Контору. Вы не выполняли приказов, с Мароником разделались сами, по собственной инициативе. Старик за одно это мог бы вас заживо похоронить, но, напротив, обошелся с вами более чем любезно.

– Премного благодарен, – язвительно буркнул Малькольм.

– Недостаточно благодарны, если откажете нам в небольшой помощи.

– Так я и знал! – вскинулся Малькольм. – Так и знал, что вы не просто так приперлись! Я вам для чего-то нужен, так?

Кевин пожал плечами:

– У нас есть одно дело, с которым вы могли бы нам немного помочь. Ничего особо серьезного.

Малькольм пересек комнату и остановился, нависнув над Кевином.

– И какое? Вам нужно, чтобы я еще кого-нибудь для вас ухлопал? Чтобы при этом еще кого-то застрелили? Забудьте, не буду я этого делать!

Кевин еще раз пожал плечами и встал, осторожно отстранив Малькольма.

– Отлично, никаких проблем. Нам в общем все равно, занимаетесь вы чем-нибудь полезным или ведете растительный образ жизни. – С этими словами он направился к двери.

– Что ж, именно этим я и собираюсь заняться. Осяду здесь… и не благодаря вам, заметьте. Так что если вы что-то хотели, можете об этом забыть.

Кевин медленно пошел к двери.

– Удачи. Чек по-прежнему будет приходить на ваше имя. Возникнут проблемы или вопросы – вы знаете, как с нами связаться. Я в городе до вечера, потом улетаю обратно в Вашингтон. Я в «Террейс-Хилтон», номер шестьсот шесть, до пяти вечера – если у вас вдруг изменится настроение и вы захотите поболтать. Я записан как мистер Роджерс. Заглядывайте, если хотите. Угощу вас выпивкой или пристойным кофе.

– Обойдусь без ваших любезностей, – проворчал Малькольм, открывая дверь. – Я сыт ими по горло. И не ждите, все равно я к вам не приду. Ни за что.

Выходя, Кевин улыбнулся:

– Не беспокойтесь, Малькольм, не буду ждать. Увидимся.

– Не приду я! – Малькольм отпрянул назад, в квартиру, и захлопнул дверь. Несколько минут он возбужденно ходил по комнате. Потом снова врубил «Райтиоз Бразерз» и добавил громкости. Все время, пока из динамиков грохотала «Душа и вдохновение», он метался по комнате и только на «Однажды в моей жизни» плюхнулся на диван и застыл. Песня еще не закончилась, когда его начало трясти.

В пятнадцать двадцать четыре Кевин очередной раз посмотрел на часы. Что, если Малькольм не придет? Что, если расчет не оправдается? Он тряхнул головой и выглянул в окно. В пятнадцать двадцать шесть в дверь негромко постучали.

Даже находясь не на операции, действуя на совершенно законных основаниях, не ожидая ни малейшей угрозы, Кевин прижался к стене рядом с дверью, нащупывая рукой пистолет.

– Да? – откликнулся он.

– Это я.

Кевин, разумеется, узнал голос, но привык действовать наверняка.

– Кто – «я»?

– Малькольм… тьфу, Кондор.

Кевин улыбнулся сам себе, потом изобразил серьезное лицо и открыл дверь. Парень за дверью оставался в джинсах, но водолазку сменил на рубашку со свитером. Каштановые волосы Малькольма растрепались от ветра и упали на голубые глаза, смотревшие в точку на полу перед ботинками Кевина.

– Хотите поговорить? То есть… вы не против?

– Не против, Малькольм, – улыбнулся Кевин. – Совсем не против. Более того, с удовольствием поговорю. Заходите.

Малькольм шагнул в номер, и Кевин аккуратно прикрыл за ним дверь.

– Наш замечательный доктор утверждает, – говорил Кевину пожилой джентльмен накануне, – что Малькольму, то есть Кондору, просто некуда деться, кроме как прийти к нам. Ему придется прийти, придется работать с нами. Все просто запрограммировано на такой результат. У него нет другого выхода. Что бы им ни двигало: чувство вины за смерть людей, за то, что он живет на наши деньги, ожесточение, одиночество, чувство долга, скука, жажда острых ощущений или что угодно, результат будет один: он все сделает. Я верно сказал, доктор?

Доктор Лофтс посмотрел на Кевина. Массивный мужчина работал в ЦРУ ведущим психологом и специализировался на том, что в медицине называется прогнозированием поведения. Управление запрашивало у него исследования, касающиеся многих людей, и доктор Лофтс предсказывал, как кто-либо поведет себя в определенной ситуации. Доктор Лофтс и его команда заработали свою репутацию во время Карибского кризиса, когда Джон Кеннеди принял решение о блокаде Кубы, основываясь на результатах их оценки психологического портрета Никиты Хрущева. Доктор улыбнулся.

– Мне даже понравилось, как ловко вы обошлись без нашей медицинской тарабарщины. Да, я согласен: Малькольм готов с нами работать. Давайте посмотрим на признаки. Только-только переехав в Цинциннати, он регулярно посещал семинары, выполнял все учебные задания и все такое. Забросил свою привычку прятаться от жизни с помощью боевиков и прочей жесткой литературы – что было бы нормальной реакцией на участие в реальных событиях. Он даже пытался наладить отношения с другими аспирантами и преподавателями, хотя это продолжалось и недолго. Теперь же, год спустя, Малькольм редко посещает университет, судя по результатам наблюдения, снова читает книги своего любимого жанра, почти ни с кем не встречается. Его новый мир представляется ему скучным и лишенным смысла. Помножьте это на чувство вины, чувство долга, его обычную склонность к отчужденности – и в результате он наверняка решит нам помочь… если, подчеркиваю, мы не будем толкать его на что-то слишком серьезное или опасное. Запомните, это очень, очень важно. Я бы добавил еще, – продолжал доктор, – что у нашего приятеля весьма романтическая точка зрения на то, что мы называем абсурдной судьбой. Он придет, поскольку понимает, что не может не прийти.

– Так в чем заключается план, сэр? – поинтересовался Кевин у пожилого человека. – Вы так и не сказали мне, что делать, не говоря уж о том, что делать Кондору.

Пожилой джентльмен улыбнулся:

– Это отчасти оттого, что я сам не знаю, как все провернуть. Твоя работа, мой мальчик, проста. Отследить перемещения Паркинса, выяснить, откуда он попал в Монтану и, если получится, зачем туда направился. Потом ты сам проделаешь этот же путь. Где-нибудь по дороге, надеюсь, ты натолкнешься на что-то или кого-то… А может, это что-то или кто-то сам на тебя натолкнется. И я желаю тебе удачи, потому что Паркинс, судя по всему, сумел хорошо замести следы. Все обычные поиски ничего не дали. И еще – будь очень осторожен, поскольку противник, кем бы он ни был, вряд ли захочет, чтобы ты его тревожил, как Паркинс. Задача Малькольма еще проще. Как тебе известно, я приберегал его до тех пор, пока он не созреет. Он обладает полезными способностями. Вот мне и показалось, что некоторые вложения с прицелом на будущее не помешают – на случай, если в один прекрасный день нам удастся вылепить из него нечто ценное. Теперь он созрел, а поскольку его участие в операции могло бы оправдать все финансовые хитрости, на которые пришлось пойти, дабы в него инвестировать, мы отправим Кондора прощупать почву в Монтане. С хорошей легендой – чтобы противник не догадался, кто он такой. Легенду ему дадим не слишком сложную, но и не очень простую, чтобы местные тоже ничего не заподозрили. Работать он будет официально на Бюро, но по контракту с нами. Если мои предположения верны, со стороны противника ему ничего не грозит. Вряд ли после убийства Паркинса они захотят поднимать шум. Малькольм-Кондор может привлечь к себе их внимание – а тогда тебе, мой мальчик, будет проще залезть к ним с черного хода.

– Но вы обеспечите Малькольму прикрытие? На случай, если все обернется серьезнее, чем мы думали?

– Ну… – замялся пожилой джентльмен. – С этим могут возникнуть сложности. Там места сельские. Мы не можем нагнать туда чужаков, потому что местным это покажется подозрительным, и тогда его легенде грош цена. Мы будем держать небольшую группу агентов Управления на базе ВВС в восьмидесяти милях от городка, где остановится Кондор, но, боюсь, никого ближе. Тебе нужно уложиться с поисками маршрута Паркинса в неделю… ну, в десять дней. После противник сосредоточит внимание на тебе, а ты за себя как-нибудь постоишь.

– Вы думаете, сэр, Малькольм справится? Даже если что-то пойдет не так?

Пожилой джентльмен снова улыбнулся:

– Ну, так или иначе, это будет интересно. Очень интересно.

Кевин поморгал, отгоняя от себя это воспоминание, и покосился на сидевшего с противоположной стороны прохода Малькольма. Тот кивал в такт каким-то своим мыслям. Должно быть, подумал Кевин, сегодняшняя исповедь длиной в час изрядно его утомила. Малькольм говорил шестьдесят минут: то медленно и задумчиво, то едва не срываясь. С бесстрастного анализа своих «долгов» он перескакивал на какие-то воспоминания и даже фантазии. В конце концов он посмотрел на Кевина в упор.

– Но ведь это все равно ничего не меняет, верно? – спросил он. – Я иду с вами, потому что так надо: мне нужно во всем разобраться, а единственный способ это сделать – пойти с вами.

– В чем вы хотите разобраться? – удивился Кевин.

– Сам не знаю, – признался Малькольм. – Правда, не знаю.

Когда самолет, на котором летели Кевин с Малькольмом, начал снижаться для посадки в Вашингтоне, на московских улицах показались первые пешеходы. Одним из тех, кто торопливо шагал по пустынным тротуарам, был Николай Рыжов, этакое воплощение медведеподобного русского крестьянина. Крестьянское происхождение проявлялось и в его походке вразвалочку, и в телосложении: даже в свои шестьдесят три он сохранил крепость мускулов. Впрочем, одет он был побогаче других, да и работал вовсе не в селе. Он занимал весьма ответственный пост в Комитете государственной безопасности СССР, сокращенно КГБ. Хотя организация эта считалась гражданской, большинство ее сотрудников носили воинские звания. Вступая в должность руководителя отдела, Рыжов выбрал себе чин полковника, хотя этот подтянутый седеющий мужчина вполне мог бы стать и генералом. Утренний холод, похоже, его не тревожил. Зато телохранители, проверявшие дорогу впереди, прикрывавшие его с боков и со спины, зябко поеживались, поругивая про себя шефа за пристрастие прогуливаться по дороге на работу.

КГБ – одна из двух основных спецслужб Советского Союза, занимающаяся шпионажем. Вторая, уступающая ей по численности, – ГРУ, военная разведка. КГБ ведет свою биографию с 1881 года, когда царское правительство России создало Департамент государственной охраны, или просто охранку, служившую тайной полицией и внешней разведкой. Менее чем через два года после своего создания шпионское ведомство русского царя послало своих агентов в Соединенные Штаты для слежки за Владимиром Легаевым, сотрудником охранки, бежавшим из матушки-России, чтобы стать профессором в американском колледже. Не забывала охранка и присматривать за потенциальными нарушителями государственного порядка внутри страны. Так, например, в досье охранки, датированном 1 мая 1904 года, отмечено, что второй и третий пальцы на левой ноге человека, называющего себя Иосифом Сталиным, срослись, соединившись перепонкой, как у водоплавающей птицы.

Тайная полиция и служба разведки, сменившие охранку после революции, действовали примерно в том же ключе, что и предшественница, однако названия и аббревиатуры их неоднократно менялись. Так, уже 20 декабря 1917 года была создана ЧК, или Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Многие русские до сих пор называют агентов КГБ чекистами. В 1938 году некто Лаврентий Павлович Берия возглавил Народный комиссариат внутренних дел, или НКВД, и удерживал это руководство вплоть до конца 1953 года, пока точку в его правлении не поставила пуля. Западные разведки до сих пор не могут точно определить дату этого события. Гражданская разведывательная служба в рамках КГБ была создана через год после смерти Берии, 13 марта 1954 года. Подобно всем своим предшественникам, КГБ размещался в большом здании на Лубянке – наполовину тюрьме, наполовину бюрократическом учреждении.

Рыжов любил приходить на работу рано. Он мог сам определять свое рабочее расписание, и ему нравилось пользоваться этой свободой. Большинство его предшественников тоже ею пользовались, но лишь до определенного момента, а потом то, где, когда и даже как гулять, диктовали им тюремные надзиратели. Рыжов любил свежий, чистый, почти как в деревне, утренний воздух. Пройдет всего два или три часа, и этот воздух наполнится вонью фабричных дымов, автомобильных выхлопов и прочими неприятными ароматами. Ну, не настолько неприятными, как где-нибудь в Лос-Анджелесе или других западных городах, в которых ему довелось побывать, но все же достаточно противными.

Впрочем, в тот день Рыжову было не до ставших привычными воспоминаний.

В отличие от Малькольма, Рыжов отчетливо понимал, что ему хочется. Он хотел знать, что его проект развивается по плану; хотел, чтобы в этом не возникало ни тени «сомнительности», как советские бюрократы предпочитали называть то, что находится почти за гранью возможного. Однако Рыжов знал, что все развивается не совсем по плану и что именно ему придется сделать так, чтобы все продолжалось как надо.

Черный автомобиль плавно остановился у расположенного напротив дома на Лубянке универмага, где продавались игрушки, в шести метрах от Рыжова. Водитель выскочил и распахнул дверь, приглашая Рыжова садиться, но тот отрицательно мотнул головой и сделал сидевшему в салоне человеку знак, чтобы тот вышел на тротуар.

Невысокий, начинавший полнеть мужчина средних лет по фамилии Серов, который, поеживаясь, выбрался из машины, имел – как и сам Рыжов – звание полковника, однако в действительности значительно уступал ему по статусу. Рыжов руководил отделом, Серов – подразделением этого отдела. Бесспорно, важным подразделением, формально ответственным за любимый проект Рыжова, и все же только подразделением. В обычных для КГБ операциях подразделение Серова обладало некоторой степенью независимости, но только не в случае этой операции под кодовым названием «Гамаюн». Серов руководил ею лишь на бумаге, подчиняясь приказам либо агента по фамилии Крумин, формально находившегося у него в подчинении, либо самого Рыжова, который обыкновенно не снисходил до личного руководства полевыми операциями. Серов терпеть не мог работать между Круминым и Рыжовым. Он знал, что те связаны довольно сложными отношениями и оба отводят ему в операции роль простого инструмента. Случись что, обвинят в этом и накажут не агента Крумина и не руководителя отдела Рыжова. Накажут полковника Владимира Серова.

«Я словно между молотом и наковальней, – хотелось бы ему пожаловаться жене. – Нет, правда, между молотом и наковальней. Они заставляют меня делать все, что им пожелается, а если этого не получат, если что-то пойдет не так, меня скомкают и выбросят на помойку, как… как… как ржавый металлолом, вот».

Однако Серов не разговаривал с женой о работе. О своих тревогах он не рассказывал вообще никому. Мало ли кто услышит.

– Доброе утро, товарищ полковник, – пробормотал Серов. – Как дела сегодня?

Серов старался не отставать от своего рослого спутника. Впрочем, тот шагал не слишком быстро; окружавшие их на некотором отдалении телохранители и медленно следовавший сзади автомобиль превращали их продвижение в подобие небольшой траурной процессии. Те редкие прохожие, что встречались на пути, старательно отводили глаза в сторону.

– Дела неважно, – холодно произнес Рыжов, даже не ответив на приветствие. – Совсем неважно.

Значит, новости плохие, подумал Серов со странным чувством облегчения. Тревога, охватившая его с момента телефонного звонка, который поднял его с постели, улеглась. Случись катастрофа, Рыжов бы уже расстрелял его… ну или просто арестовал. В крайнем случае убаюкивал бы его обходительностью, чтобы потом застать врасплох.

– Что не так, товарищ полковник?

– Боюсь, операция «Гамаюн» под угрозой. – Голос Рыжова звучал спокойно, но казалось, что ему стоило большого труда сохранять это спокойствие. – Очень серьезной угрозой.

Как начальнику подразделения, Серову полагалось знать о неприятностях с операциями задолго до того, как о них станет известно начальству, но в данном случае вся информация шла напрямую Рыжову. По крайней мере, подумал Серов, в неведении моей вины нет, и это ему хорошо известно.

– Что случилось? Меня не информировали о каких-либо непосредственных угрозах.

Рыжов улыбнулся:

– Это потому, товарищ полковник, что доступ к информации у вас ограничен. Как начальник отдела, я владею значительно более полными знаниями.

Серов кивнул. Рыжов начал бахвалиться – это добрый признак.

– Десять дней назад связной Пятого отдела допустил непростительную ошибку. Напился как свинья в лондонском баре и принялся спорить во все горло с каким-то англичанином насчет политики ядерного сдерживания. При этом он ухитрился вскользь упомянуть «Гамаюн». И, как назло, там присутствовал агент американской разведки, который подслушал разговор и – на случай, если нашему пьянчуге действительно известно что-то ценное, – проследил его до дома. Несколько часов назад мне сообщили, что этот американец работал в разведке Военно-воздушных сил. Американец, должно быть, обладал неплохим чутьем, а еще отменным везением. Он прошел за нашим связным до самого его дома, вломился внутрь и как следует над ним поработал. Связной так и не протрезвел. Он попытался отбрехаться, но американец на это не повелся. Американец блефовал… хотя, как знать, может и не совсем блефовал… в общем, запугал связного тем, что, если тот не расколется, он сдаст его британским властям. Связной раскололся. Американец допрашивал его несколько часов. Помимо всего прочего американец узнал от него имя Крумина, примерный план его следующей поездки в Америку, а еще то немногое, что связной знал о Крумине и…

– Боже праведный! – простонал Серов, разом забыв свой официальный атеизм. – Господи, спаси и сохрани!

– Слава богу, связной знал не слишком много, однако и тех крох, которые удалось из него выдоить, хватило, чтобы американец сумел вычислить, когда Крумин сделает пересадку в Лондоне на пути к «Гамаюну». Согласно моим источникам в разведке США, американский агент был из тех, кого называют «горячими головами», поэтому он, похоже, решил сорвать куш в одиночку. Он нашел Крумина в Хитроу и проследил его аж до Торонто. Крумин почувствовал, что засветился, и стряхнул американца с хвоста. Однако тому как-то удалось снова найти Крумина. Возможно, связной выложил ему больше, чем сказал нам, хотя лично я думаю, у американца просто неплохо варил котелок. В общем, ему удалось проследовать за Круминым до самого «Гамаюна». Там его, конечно, обнаружили и поймали, но очень скоро он сумел бежать. Крумин и ребята с «Гамаюна» выследили его. Им пришлось его застрелить, лишившись тем самым прикрытия. Теперь американцам известно, что что-то происходит, а еще у них на руках агент, смерть которого они не могут объяснить.

– А связной? – поинтересовался Серов. – Что со связным?

– Связной наворотил и других ошибок. Его начальство заподозрило неладное и допросило его. Тот не нашел ничего умнее, как сообщить, что он водил американца за нос. В общем, пришлось замочить идиота.

– А, – бесстрастно кивнул Серов. Рыжов питал склонность к старым чекистским синонимам слова «расстрела». – Ну, по крайней мере, на этот счет больше не надо беспокоиться.

– Да, – согласился Рыжов. – Информация, которую я вам сообщил, сложена из того, что мы узнали от связного, от наших источников в Америке и от Крумина.

– Как будем действовать? – Тон Серова не оставлял ни малейших сомнений в том, что руководство целиком принадлежит Рыжову.

– По крайней мере, в ближайшее время непосредственная опасность «Гамаюну» не угрожает. Связной не знал почти ничего, кроме имени Крумина. Зачем финансовый отдел снабдил его этой информацией, если в его обязанности входило только переводить средства на счет в нью-йоркском банке, мне неизвестно. Ну, хотя бы второй раз они такой ошибки уже не совершат. Тем не менее в первую очередь нам надо защитить «Гамаюн». Это тем важнее, что в ближайшее время Крумину необходимо совершить еще одну поездку. Нам нужно ублажить американцев. У них на руках загадка и мертвый агент. Вне всякого сомнения, они не пожалеют времени и сил на то, чтобы разгадать это. Если бы мы имели дело с ЦРУ, нам, по крайней мере, не пришлось бы опасаться опереточной мести. Но, к несчастью, американский агент был одним из людей этого кретина, генерала Рота. А с дилетантами вечно возникают проблемы. Мы можем надеяться лишь на то, что за делом будет следить начальство Рота. Действия профессионалов предугадать проще. Так вот, нам надо помочь американцам – так, чтобы отгадку этой тайны они нашли, но по нашему выбору. А для этого, – Рыжов остановился, повернулся и ткнул в Серова указательным пальцем, – нам с вами нужно найти для них то, что они называют «подставой».