Читать книгу Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века - Джеймс Картмелл Ридли - Страница 4

Отъезд из Москвы. – Владимир. – Прибытие в Нижний. – С высоты Нижегородского кремля. – Ярмарка. – Пароход. – Пассажиры. – Макарьев. – Староверы. – Пристань. – Прибытие в Казань.

Колокола московских «сорока сороков»[111] церквей извещали о том, что армейские части, стоявшие лагерем у города, и разношерстная толпа людей, прибывших со всех концов империи, приветствуют нового царя[112]. Иноземные экипажи, туземные дрожки и казачьи курьеры мчались по улицам, и, казалось, целиком были поглощены этим великим событием. Когда я в последний раз бросил взгляд с кремлевского вала, солнце уже перевалило за Воробьевы горы, с которых этот город лицезрел Наполеон[113], и приближалось к горизонту. В вечернем свете позолоченные и разноцветные купола церквей приобрели еще более насыщенный окрас.

Я не сразу отправился в путь, а решил, как и хотел, дождаться 3 сентября рассвета. К тому же пришлось долго объяснять полицейским чинам, что нам нужно получить разрешение на выезд из Москвы до окончания коронации, и что времени на сборы и загрузку дилижанса у нас мало. В Нижний Новгород дважды в неделю ходит почтовая карета, а в остальные дни – дилижанс: первая преодолевает этот путь за 36 часов, а второй – за пару суток. Нам выпало отправиться на дилижансе, но, дав кучерам деньги «на водку», т. е. на выпивку, мы сумели доехать до пункта назначения за 41 час. Большую помощь в подготовке нашего турне нам оказал управляющий почтовыми каретами, немец по национальности мистер Рейнбот, умственная одаренность и учтивость которого хорошо известны всем москвичам[114]. Наши экипажи были довольно тяжелые, но крепкие и надежные, а их колеса вызывали восхищение всякого, кто имел опыт езды в довольно шаткой повозке из Варшавы в Петербург в качестве правительственного курьера. Новое шоссе было превосходным, и салон дилижанса для нас, взявших с собой много провизии, находился вне всяких похвал.

Местность между Москвой и Нижним холмистая и большей частью покрыта сосновыми и березовыми лесами, землепашеством здесь занимаются главным образом на возвышенностях по причине заболоченности низин. В пути мы встретили лишь несколько великолепных деревьев, ибо пространство по обеим сторонам дороги всегда стараются держать открытым, чтобы устранить всякую опасность для проезжающих. Уничтожение лесов давно вызывает тревогу. Бесспорно, что вблизи судоходных рек потребляется огромное количество строительной древесины, а в Петербургской и Московской губерниях с каждым годом все сложнее бывает достать дрова. Но пока леса покрывают треть всей Европейской России, по-видимому, беспокоиться особо не стоит, к тому же потребность страны в древесине, а также побудительные мотивы и возможности для ее расточительства в последнее время снизились в результате активной разработки торфяников в Московской губернии и других частях империи, открытия залежей угля на Урале и антрацита на Донбассе. Как известно, дефицит обычно приводит к более экономному хозяйствованию. Использовать торф в качестве топлива выгоднее – говорят, его 2 куб. фута заменяют 3 куб. фута дров.

Единственным крупным городом между Москвой и Нижним Новгородом оказывается Владимир, некогда являвшийся столицей владимирских князей, которые долго и успешно боролись со своими восточными соседями – татарами. Сейчас он знаменит своими вишневыми садами[115]. Мы прибыли туда на следующий день после отъезда из Москвы и, перекусив в экипаже, отправились гулять по городу, пока наш ямщик обедал. Владимир красиво расположен в широкой зеленой долине Клязьмы, впадающей в Оку. Несмотря на погожий день и радующее глаз изобилие церковных куполов, мне не терпелось ехать дальше, поэтому я с тоской поглядывал на дорогу, тянущуюся по восточному холму в направлении Нижнего.

На следующее утро мы прибыли в Нижегородскую губернию. Казалось, что дороге, деревьям и длинным вереницам повозок – по двадцать, пятьдесят и даже по сотне сразу, везущих с ярмарки азиатские товары, – не будет конца, как вдруг с очередной возвышенности и поредевшего леса показалась Волга. Нижний (Нижний Новгород) расположен на склонах высокого мыса в месте слияния Оки и Волги. Замечено, что правый берег почти всех русских рек высокий, а левый – низкий. Так в основном обстоит дело и на той части Волги, где я побывал. Кроме того, Ока издалека видна с равнин юго-западнее нее, она огибает уходящие в голубую даль холмы до места, где стоит Нижний. Дорога, которая уже несколько часов была совершенно прямой, свернула налево, когда мы приблизились к этому месту, открыв нам вид на деревянный городок, в котором проходит ярмарка, и на небольшой лес мачт, тянувшийся вдоль рек за ней. Ярмарка расположена в низине между двумя реками у их слияния, и в августе и отчасти в сентябре это, вероятно, очень людное, если не одно из самых оживленных мест в мире, а в остальное время оно пустует. Застроена ярмарка строго регулярно: у всех улиц имеются названия, дома пронумерованы. В центре расположено большое каменное здание, в котором находятся резиденция губернатора, полиция, почта и прочие учреждения[116], а на окраине имеются русская церковь[117] и мечеть[118]. На территории ярмарки находится множество кафе, где, кстати, подают не кофе, а чай, и лучший в Нижнем ресторан. В ярмарочном городке под мощеными улицами проложены канализационные трубы – говорят, что их общая протяженность весьма велика. За порядком здесь следит особый казачий полк[119].

В Нижний нужно въезжать со стороны ярмарки, поэтому мы очутились на какой-то ухабистой улице с лавками, набитыми сибирскими товарами и снующими грузными, неторопливыми мужиками. Наш тарантас на несколько минут остановился у почтовой станции, и прохожие забросали меня вопросами, на которые я не успевал отвечать, а потом с грохотом поехал по плавучему мосту через Оку[120] до «гостиницы» (так русские называют отель), расположенной сразу на другом береге реки[121]. Видимо, сервис в ней со времен Олифанта значительно улучшился. Правда, нам пришлось самим подмести комнату, отказаться от матрацев и добиться значительного снижения платы за проживание.

Из моего окна открывался прекрасный вид на мост с его бесконечным потоком телег, дрожек и людей, двигавшихся на ярмарку и обратно, и на любопытное скопище речных судов – от огромных восточных астраханских барж до маленьких каноэ, которые курсируют по реке, когда мост разводят для пропуска больших челнов. Отель очень удобно расположен – менее чем в пяти минутах езды от центра ярмарки. На противоположной от моста стороне картина совершенно иная. Через загородные леса можно попасть на вершину холма, с которого открывается великолепный вид. Нижний, подобно Москве, Казани и другим русским городам обладает собственным кремлем, и прогулка по его валу – одно из самых приятных занятий, какие только можно себе представить. На западе виднеются медленно текущие навстречу друг другу две реки и прямое, пересекающее лес Московское шоссе, а потом все теряется за горизонтом. Ниже нас раскинулся деревянный город, погруженный в облако пыли, которая в дни ярмарки окутывает его весь день. Реку заполняли медленно плывшие с обвисшими в штиль парусами суда, туда-сюда снующие пароходики – одни сами по себе, а другие с длинными рядами барж, которые искривлялись, когда буксиры бросали якорь напротив города. Едва различимые песни моряков приятно ласкали слух. Река текла на восток, и на следующий день мы надеялись последовать за ней.

Вид с Нижнего Новгорода

В ярмарочном городке насчитывается примерно две с половиной тысячи лавок и чуть ли не двести тысяч человек, но, кажется, это число всех его посетителей. Однако изобилие здесь того, что может представлять интерес для путешественника, а именно европейских и азиатских товаров, не подлежит сомнению. Больше всего изумляют уральские железо и медь, китайский чай – как дорогих сортов, так и кирпичный, привезенный бухарскими купцами индийский и китайский хлопок, сибирские меха и разнообразная продукция закавказских губерний. Поскольку здесь не принято рекламировать свой товар и даже рассказывать о нем, приходится заходить в лавки и перебирать там все подряд: я, например, обшарил примерно шестьдесят-семьдесят лавок и в итоге стал обладателем сибирского ковра, жестяного фонаря, двух накидок из черной бухарской овчины, или, как их называют, карагасов, чая и трех карикатур на военную тематику. Все это я отослал на родину через англичанина, которого неоднократно встречал на пути сюда и уговорил приехать в Нижний, правда, не смог убедить его поехать со мной дальше.

Наше пребывание в Нижнем совпало с завершением ярмарки, и об этом возвестил спуск флага с ее офиса[122]. Процессия священнослужителей в торжественных одеяниях с хоругвями и прочими священными атрибутами шла по улицам, чтобы помолится благополучному завершению мероприятия и за всех его участников, и удачи ему в будущем – у русских это составляет большинство молитв. Приближение процессии православные встретили, сняв головные уборы и кланяясь, а несколько фигур восточного типа изгибом губ и покачиванием голов, облаченных в тюрбаны, демонстрировали гордую магометанскую надменность. Многие лавки уже закрылись, но после официального окончания торгов купцы со своими товарами оставались в городе еще две с лишним недели.

Я очень благодарен мистеру Гранту[123], англичанину, который возглавлял Волжское пароходство[124]. Он не только обратил мое внимание на многие товары, которые без него я бы, вероятно, упустил из виду, но и помог решить ряд формальностей. Путешествуя по России, иностранец, наряду с множеством других мелких забот, обязан получать новый паспорт в столице каждой губернии, по которой проезжает. Конечно, это правило строго не соблюдается, и обычно паспорт выдают для проезда сразу по нескольким губерниям – так, в год нашего турне в Петербурге этот документ предоставляли либо до Москвы, либо до Нижнего (в нем я получил его до Перми), в главном городе Оренбургской губернии Уфе[125] – до Астрахани, а там – уж до самой Варшавы. Правда, в этом мне всегда помогали добрые люди.

После тяжелого ярмарочного дня мы отправились в превосходный ресторан, где блюда, мало отличавшиеся от привычных нам, вина, часть из которых, кажется, были бордоскими и рейнскими, и обладающий чувством юмора мистер Грант заставили меня на время забыть, что я нахожусь в России. И только за полночь, когда выбритых официантов в белых фартуках сменили бородатые трактирщики в длинных кафтанах, вместо красного вина на столах появился чай, а взамен маршей военного оркестра на нас обрушились чудовищные гнусавые звуки группы цыган, я спустился с небес на землю.

Мне посчастливилось найти пассажирский пароход, который на второй день моего пребывания в Нижнем отправлялся в Казань. Судно принадлежало компании «Самолет»[126], но мистер Грант был так любезен, что представил меня капитану, служившему прежде в Волжском пароходстве. Этот отменный офицер, голландец по происхождению, был исключительно учтив и отлично знал фарватер. Мы должны были отчалить в девять часов утра, но нам намекнули, что лучше подняться на борт на пару часов раньше, иначе все свободные места займут возвращающиеся с ярмарки.

Поэтому мы покинули отель в пять часов утра 7 сентября, и так как мост был открыт для пропуска барж, то переправились через реку в маленькой лодке, сопровождаемые криками толпы, которую сдерживал казак с длинным кнутом. Пристань находится за ярмаркой, и берег, на котором она стоит, весной заливает вода, поэтому торговцам приходится ежегодно сносить и заново строить свои лавки. Обычно это место бывает довольно безлюдно, но в дни ярмарки здесь не менее шумно, хотя и не столь оживленно, чем на пристани у Тауэра[127].

Когда мы взошли на борт парохода, палуба уже была заполнена разношерстной толпой людей – русскими почти со всех восточных губерний, татарами из Казани, немцами из-под Саратова, персами и армянами из Астрахани, бухарцами и бухарскими евреями из Оренбурга, были и люди, направлявшиеся в Ташкент. Я думаю, что многочисленность иностранцев на нижегородской ярмарке несколько преувеличена, ведь обычно азиатские купцы далеко не ездят. В Кяхте ведется бартерная торговля с китайцами, в Оренбурге – с бухарскими и хивинскими, а в Троицке – с ташкентскими и кокандскими купцами. Многие из них осели в крупных торговых центрах – в частности, в Нижнем – и, в большинстве своем являются российскими подданными.

Однако на борту было достаточно людей, чтобы не скучать во время двухдневной поездки в Казань. Если на палубе толпилось множество богатых негоциантов (успешных в бизнесе сразу можно определить по их большим животам) в пестрых платьях, то в каюту набилось еще больше совсем уж богатых лиц в гораздо более роскошной одежде. Не ожидая ничего хорошего от предстоящей ночи, я, найдя свободный уголок, бросил туда свои пальто и плед и уже хотел было устроиться на палубе, но капитан, несмотря на мое сопротивление, уговорил меня перебраться к нему в каюту. Не только одежда и внешний вид, но и багаж моих попутчиков выглядели необычно. Всевозможные коробки и ящики – от гробов до корпусов повозок – деревянные, из коры, покрытые мишурой и фольгой, а то и с рисунками всей китайской флоры. Среди этих тюков, узлов и мешков мой английский чемодан выглядел совершенно неестественно.

Так как все пассажиры прибыли на пароход за час до отправления, мы вовремя подняли якорь, и сразу после девяти часов утра Нижний стал уходить вдаль, а звон его колоколов постепенно затихал. Плавание по Волге – дело хлопотное в силу ее широты и мелководности. Вдобавок, песчаные отмели постоянно меняют свое расположение, поэтому всякая лоция на следующий год становится бесполезной – ее заменяет регулярная практика судовождения. Капитан нашего судна, казалось, чувствовал себя на этой реке как у себя дома – он знал каждый ее поворот и изгиб, каждый ярд извилистого русла, знал, где существует опасность сесть на мель. К тому же он почти все время проводил на капитанском мостике. Какова здесь навигация, свидетельствует тот факт, что пароходу приходится идти по реке не прямо, а зигзагами, в результате чего путь от Нижнего до Казани увеличивается примерно наполовину.

Днем я пребывал на кожухе гребного колеса, куда пригласил узкий круг друзей, главными из которых были русский фабрикант из Марасов (примерно в ста двадцати верстах к юго-востоку от Казани)[128], мой спутник Л. и капитан Лан[129] из Казани. С этого места можно было обозревать палубу и всю округу. Самое важное действо разворачивалось прямо под нами – там за столом люди весь день пили чай. Пополнение запасов топлива сейчас организовано лучше, чем во времена Олифанта: заранее подготовленные лодки быстро доставляют дрова на судно. Стук чурбаков по палубе, несомненно, разбудил спящих в каюте торговцев, а самым любопытным пассажирам пришлось смешно подпрыгивать, когда дрова выгружали на палубу. Минут через десять огромная гора древесины завалила проход, но большую ее часть вскоре убрали вниз, а остальное сразу пошло в дело.

Погода по-прежнему стояла прекрасная, и пейзаж радовал глаз. Невысокие горы на правом берегу были покрыты соснами, у Макарьева[130] – дубами, изредка перемежающимися вязами и липами с уже заметными приметами осени. Левый берег реки здесь ровный, с длинными желтыми песчаными отмелями у самой кромки, за которыми тянутся луга и леса.

Макарьев, расположенный примерно в ста верстах от Нижнего на левом берегу реки, – это первый встреченный нами в пути «град» (город). Он довольно древний, а его старинный монастырь настолько нависает над рекой, что его подпирают сваи[131]. Большая ярмарка существует здесь с 1524 г., когда царь Василий Иванович[132] запретил русским купцам торговать в Казани. Как и многие другие светские институты, ярмарку прибрала к рукам русская церковь и стала проводить ее в стоявшем здесь монастыре. После уничтожившего его в 1817 г. пожара она была перенесена на нынешнее место. С одним селом, расположенном выше Макарьева, связана недавняя история обретения крепостным мужиком огромного богатства – иногда такое случается. Этот человек нажил примерно пять миллионов рублей, но, как мне рассказали, принадлежал грузинскому князю, который при жизни отказывался отпускать его на волю – это сделал его наследник, и теперь упомянутый мужик владеет самым большим домом в Нижнем.

Чуть ниже находилось селение староверов. Это одна из многих сект, существующих в России. Правда, о ней мало что известно по причине подозрительного отношения к староверам со стороны православных властей, из-за чего они не афишируют свои догматы. Староверы всегда обладали большим влиянием, причем настолько, что Петр Великий стал их преследовать и обложил двойным налогом, который, однако, через несколько лет отменили. Со времен Екатерины II власти безуспешно пытаются примирить староверов с православной церковью. Их религиозные установки основаны на Библии и по сути являются иудаистскими, староверы отвергают все новое, причем даже в одежде. Согласно их вере, нельзя бриться и стричь волосы – вслед за Тертуллианом они полагают, что в противном случае происходит обезображивание головы и лица, которые Господь дал человеку[133]. Они не употребляют табака и картофеля, считая первый воплощением Сатаны, а второй – плотью предателя Иуды и одновременно запретным плодом Эдемского сада. Староверы часто конфликтовали с властями, так как принимали в свою среду священников, преданных анафеме в официальной церкви, делали их своими руководителями и поручали им рукополагать собственных священнослужителей. Все это вызывало серьезную озабоченность властей, и в 1838 г. их четыре училища были разогнаны с помощью военной силы, а ученики сосланы в Сибирь[134]. Главные институты староверов находятся, видимо, на востоке, в малонаселенных и глухих частях страны – таких, как Саратовская и Оренбургская губернии, а также Сибирь. Старообрядчество весьма распространено среди торговцев и фабрикантов, гораздо реже – у дворян и крестьян.

Мы бросили якорь поздно ночью где-то вблизи Козьмодемьянска, но незадолго до этого холодный речной туман загнал меня вниз, в мое уютное пристанище – каюту капитана, где я вечером занимался написанием писем и чтением старых номеров «Галиньяни»[135], узнавая европейские новости, которые уже некоторое время не получал.

Утром, в полдень и на закате кожух другого гребного колеса с разрешения капитана заполняли магометане, чтобы совершать свои молитвы. Для нас, европейцев, они звучали непривычно и грубо, но мы понимали, что, пав ниц в сторону Мекки и с благоговением повторяя слова, которыми уже тысячу лет на значительной части Старого Света почитают среди океана многобожия Единого, Живого, Истинного[136] Бога, эти люди стремились услышать слова Аллаха и вдохнуть в себя его дух.

На рассвете меня разбудил топот татарских деревянных башмаков над моей головой. Совершив привычный утренний туалет, который позднее свелся у меня к минимуму, я вновь уселся на колесном кожухе и принялся за бодрящий чай, которого на пароходе, кажется, было столько же, сколько в Волге воды.

В Чебоксарах мы в последний раз запаслись дровами. Отсюда до Казани пароход обычно идет семь часов, но сейчас из-за обилия пассажиров он плелся дольше. На второй день пейзаж стал красивее – горы приняли более правильные формы, а лес приобрел разнообразие. Ниже Чебоксар растут обширные дубовые леса. Стройных сосен вдоль реки почти нет, потому что лучшие из них рубят и отправляют на судоверфи в Петербург, а то и в Архангельск. Река полна диких уток, а левобережье славится своими медведями.

Последние двенадцать-пятнадцать верст до Казани Волга течет прямо, и в конце пути из воды постепенно поднимается город. Хотя стояла хорошая погода и мы плыли по столь прекрасной реке, как Волга, двое суток, проведенные на пароходе, сильно утомили меня, и все же тяжело было расставаться с почтенным старым бухарцем, который не сразу простил меня за то, что я рисовал, как он пьет чай, с хитрыми татарами, которые отчасти стали соучастниками моего поступка, с застенчивым ташкентским парнем, за которым я, хохоча, гонялся по палубе с альбомом в руках, но особенно с нашим капитаном-голландцем, с которым мы попрощались крепким английским рукопожатием.

Старик – бухарец

Около пяти часов вечера 8 сентября пароход причалил к берегу в пяти верстах от Казани. Город выглядел изумительно, когда мы ехали по проложенной по лугу между ним и рекой неровной дороге. Даже в сравнении с Нижним он был довольно красив, а его своеобразное расположение и вроде бы старинная татарская башня[137] придавали ему особое очарование. Крепко вцепившись в мчавшиеся дрожки, чтобы не вывалиться, я провожал взглядом Волгу и одновременно украдкой присматривал за телегой, в которой узкоглазый татарин вез наш багаж. Мы остановились в гостинице Рязанова[138] с ее двустворчатыми дверями, псевдо-дамасскими занавесками, диванами во французском стиле и карточным столом. Но для нормального проживания нужно не только это, а беспомощный слуга лишь непрерывно кланялся и пялился на нас. С величайшим трудом, после долгих уговоров, угроз, упреков и призывов нам удалось получить у него тазик и два полотенца. В дальнейшем мы научились обходиться без вещей, которые на Западе служат для поддержания комфорта, здоровья и опрятности, но тогда, в Казани, решили провести experimentum crucis[139], чтобы узнать, какой сервис может предоставить путешественнику русская гостиница.

Сначала мы отправились в дом мануфактурщика, который готовился выехать «за город», в Марасу. Он был очень любезен и велел двум своим слугам сопровождать нас, когда мы пойдем покупать «тарантас», т. е. дорожный экипаж. Потом мы пошли по длинным прямым улицам[140], протянувшимся через весь город, и, удивившись после оживленных Москвы и Нижнего его тишине и отсутствию прохожих, уселись на кремлевском валу. Облака уже заволакивали небо, но луна, почти полная, продолжала сопротивляться темноте, а рассыпанные внизу огни города делали Казань более живой, чем днем. Сидя в потемках, да еще и на валу Казанского кремля, следовало бы молчать, но то ли ночь, то ли вид старинной татарской башни и общее впечатление от города развязали мне язык, и я как-то сам собой стал рассказывать своим спутникам о древней истории, болгарах, финских, славянских и индогерманских миграциях, причем мое красноречие явно превосходило мои познания в этих вопросах.