Читать книгу Сегун. Книга 2 - Джеймс Клавелл - Страница 2

День клонился к закату, тени удлинились, море окрасилось пурпуром заходящего солнца, дул легкий ветерок.

Блэкторн поднимался по тропинке от деревни к дому, который Марико еще раньше показала ему, сообщив, что именно там он будет жить. Она собиралась проводить его, но Блэкторн поблагодарил и отказался. Он направился мимо коленопреклоненных крестьян на мыс, чтобы побыть в одиночестве и подумать.

Капитан быстро обнаружил, что умственные усилия сейчас слишком тяжелы для него. Облил голову морской водой, надеясь, что в мыслях прояснится, но и это не помогло. Тогда он встал и побрел назад по берегу, мимо пристани, через площадь и деревню, вверх к дому, где теперь ему предстояло жить и которого, насколько он помнил, раньше не было. Выше, доминируя над противоположным склоном холма, тянулось другое строение, крытое частично соломой, частично черепицей, за высоким частоколом, с многочисленными часовыми возле укрепленных ворот.

Самураи группами расхаживали по деревне или стояли и разговаривали. Большинство их уже последовали стройными вереницами за командирами вверх по тропинкам и через холм к местам стоянок. Те самураи, которых встретил Блэкторн, отвечали на его рассеянное приветствие. Жителей деревни он не видел.

Блэкторн остановился перед воротами в изгороди. Перекладины были расписаны довольно-таки своеобразными знаками, а створки украшали сквозные узоры, призванные отчасти скрывать, а отчасти приоткрывать взгляду небольшой ухоженный садик за ней.

Прежде чем он успел открыть ворота, створки распахнулись внутрь, и из-за них Блэкторну поклонился испуганный старик.

– Конбан ва (добрый вечер), Андзин-сан, – его голос жалобно дрожал.

– Конбан ва, – ответил он. – Слушай, старик, э… о намаэ ка?

– Намаэ ватаси ва, Андзин-сан? А, ватаси Ёки-я… Ёки-я. – Старик чуть не пустил слюну от облегчения.

Блэкторн несколько раз повторил имя, чтобы запомнить его, и добавил «сан», но старик энергично замотал головой:

– Иэ, гомэн насай! Иэ сан, Андзин-сама. Ёки-я! Ёки-я!

– Хорошо, Ёки-я, – согласился Блэкторн, но озадачился: «Почему не „сан“, как все остальные?»

Он махнул рукой, отпуская старика, и тот быстро захромал прочь.

– Мне следует быть внимательнее. Я должен помочь им, – сказал Блэкторн вслух.

На веранду через открытые сёдзи нерешительно вышла служанка и низко поклонилась:

– Конбан ва, Андзин-сан.

– Конбан ва, – ответил он, смутно узнавая девушку, которую видел где-то на корабле.

Он отослал ее.

Раздался шелест шелка. Из глубин дома появились Фудзико и Марико.

– Удалась ли прогулка, Андзин-сан?

– Да, Марико-сан. – Его взгляд, не останавливаясь ни на чем, перебегал от предмета к предмету.

– Не хотите ли чаю? Или может быть, саке? Ванну? Вода горячая. – Марико нервно засмеялась, смущаясь его взгляда. – Банный домик еще не совсем отделан, но мы надеемся, что вам будет удобно.

– Саке, пожалуйста. Для начала немного саке, Марико-сан.

Марико пошепталась с Фудзико, которая исчезла в доме. Служанка молча принесла три подушки и удалилась. Марико изящно устроилась на одной из них.

– Садитесь, Андзин-сан. Вы, наверное, устали.

– Спасибо.

Он присел на ступеньки веранды, не сняв сандалий. Фудзико принесла две бутылочки саке и, как приказала Марико, чайную чашку, а не тот крохотный фарфоровый сосуд, которым они обычно пользовались. «Лучше дать ему сразу много саке, – вынесла решение Марико. – Напоить бы его хорошенько, да господин Ябу хочет видеть его сегодня вечером. Ванна и саке немного успокоят Андзин-сан».

Блэкторн опрокинул предложенную ему чашку подогретого напитка, не чувствуя вкуса. Потом другую, третью…

Женщины следили, как он поднимался на холм, через щель в сёдзи.

– Что с ним? – спросила Фудзико, встревожившись.

– Он расстроен тем, что сказал господин Ябу насчет деревни.

– Почему это его должно беспокоить? Его жизнь вне опасности.

– Чужеземцы думают не так, как мы, Фудзико-сан. Например, Андзин-сан считает, что жители деревни такие же люди, как любые другие, как самураи, а некоторые из них даже лучше самураев.

Фудзико рассмеялась:

– Что за вздор? Как крестьян можно равнять с самураями?

Марико не ответила. Она продолжала наблюдать за Андзин-сан.

– Бедный человек, – вздохнула она.

– Бедная деревня! – Верхняя губа Фудзико презрительно изогнулась. – Глупо жертвовать крестьянами и рыбаками. Касиги Ябу-сан – глупец. Как может чужеземец выучить наш язык за полгода? Сколько времени потратил Цукку-сан? Более двадцати лет, не так ли? А разве это не единственный чужеземец, который может свободно изъясняться на японском?

– Нет, не единственный, хотя он и говорит лучше всех, кого я когда-нибудь слышала. Да, для них это трудно. Но Андзин-сан – умный человек. Господин Торанага уверен, что за полгода вынужденного пребывания вдали от варваров, в гуще нашей жизни, привыкнув есть нашу пищу, пить чай, ходить в баню каждый день, он скоро станет похож на одного из нас.

Лицо Фудзико оставалось неподвижным.

– Посмотрите на него, Марико-сан! Такой некрасивый. Такой чудовищно чужой. Странно, я не выношу варваров, но этот, стоит ему войти в ворота, станет моим супругом и повелителем.

– Он очень смелый человек, Фудзико. Он спас жизнь господину Торанаге и нужен ему.

– Да, я знаю, и это должно бы уменьшить мою неприязнь, но, увы, не уменьшает. Тем не менее я приложу все усилия, чтобы он стал похож на нас. Я молюсь, чтобы Будда помог мне.

«В чем причина такой внезапной перемены? – хотелось спросить Марико. – Почему ты согласилась служить Андзин-сан и безоговорочно подчиняться господину Торанаге? Еще сегодня утром ты отказывалась повиноваться, клялась, что покончишь с собой или убьешь чужеземца, как только он уснет. Что же пообещал тебе Торанага, если ты так резко изменила себе, Фудзико?»

Но Марико знала, что лучше не спрашивать. Торанага не счел нужным ничего рассказывать. От Фудзико тоже ничего не узнаешь. Девушка хорошо воспитана своей матерью, сестрой Бунтаро, которая в свою очередь получила достойное воспитание от отца, Хиромацу.

«Интересно, удастся ли господину Хиромацу покинуть Осаку? – задумалась Марико, с большим теплом относившаяся к старому военачальнику, своему свекру. – И что с Кири-сан? С госпожой Садзуко? Где Бунтаро, мой муж? Схватили его, или он успел покончить с собой?»

…Марико смотрела, как Фудзико наливает остатки саке. И эта чашка была выпита, как и все остальные, без всякого выражения.

– Додзо. Саке, – произнес Блэкторн. Принесли еще саке. И оно кончилось. – Додзо. Саке.

– Марико-сан, – всполошилась Фудзико, – господину не следует пить так много. Он опьянеет. Спросите его, пожалуйста, не хочет ли он теперь принять ванну. Я пошлю за Суво.

Но Блэкторн не хотел принимать ванну.

Фудзико приказала принести еще саке, а Марико тихонько попросила служанку:

– Принеси немного жареной рыбы.

Новая бутылочка саке была опустошена с той же молчаливой сосредоточенностью. Пища не соблазнила его.

Подали еще саке, и содержимого двух бутылочек как не бывало.

– Пожалуйста, принесите Андзин-сан мои извинения, – попросила Фудзико. – В доме больше нет саке. Пусть он извинит меня за такое упущение. Я послала служанку достать еще в деревне.

– Хорошо. Он выпил более чем достаточно, хотя и кажется, что это на него совсем не подействовало. Почему бы вам сейчас не уйти, Фудзико? Самое время поговорить с ним о вас.

Фудзико поклонилась и ушла, благословляя обычай вести важные дела через третьих лиц. Таким образом сохранялось достоинство обеих сторон.

Марико объяснила Блэкторну заминку с саке.

– Сколько времени понадобится, чтобы достать еще?

– Немного. Может быть, вам пока стоит принять ванну? Я прослежу, чтобы саке подали сразу, как принесут.

– Торанага ничего не говорил о своих планах касательно меня перед отъездом? О морских делах?

– Нет. Извините, он ничего не говорил об этом. – Марико искала признаки опьянения. Но, к ее удивлению, оно никак не проявлялось: ни легкого оживления, ни сбивчивой речи. От того количества спиртного, что он выпил за столь короткое время, любой японец давно бы уже был пьян. – Вам не нравится саке, Андзин-сан?

– Слишком слабое. Оно не пьянит.

– Вы стремитесь забыться?

– Нет – решить.

– Все будет сделано.

– Мне нужны книги, бумага и перо.

– Завтра я предоставлю вам все это.

– Нет, сегодня же вечером, Марико-сан. Я должен начать сейчас.

– Господин Торанага сказал, что пришлет вам книгу – как вы называете их? – грамматику и словари, составленные святыми отцами.

– Сколько это займет времени?

– Не знаю. Но я проведу здесь три дня. Возможно, за это время смогу быть вам полезной. И Фудзико-сан здесь, чтобы поддержать вас. – Она улыбнулась, радуясь за него. – Мне выпала честь сказать вам, что она будет вашей наложницей, и…

– Что?

– Господин Торанага просил ее быть вашей наложницей, и она согласилась. Она будет…

– Но я не согласен…

– Что вы говорите? Извините, я не понимаю…

– Она не нужна мне. Ни как наложница, ни в любом другом качестве. Я считаю ее безобразной.

Марико уставилась на него:

– Но что же тогда делать?

– Пусть она уезжает.

– Но, Андзин-сан, вы не можете отказаться! Это будет ужасным оскорблением для господина Торанаги, для нее, для всех! Что она вам сделала плохого? Ничего! Усаги Фудзико…

– Слушайте меня! – слова Блэкторна эхом разносились по веранде и всему дому. – Скажите ей, чтобы уезжала!

– Простите, Андзин-сан, вы не правы, что сердитесь. Вы…

– Я не сержусь, – холодно произнес Блэкторн. – Как вы не можете взять в толк, что я устал быть марионеткой? Я не хочу этой женщины. Я хочу получить обратно мой корабль, команду и забыть все это! Я не останусь здесь на шесть месяцев. Мне не нравятся ваши обычаи. Это ужасно, что один человек угрожает похоронить всю деревню, если я не научусь японскому языку. А что касается наложницы – это хуже, чем рабство. Это чертово оскорбление – замыслить такое, не спросив моего согласия!

«Что же теперь делать? – беспомощно спрашивала себя Марико. – При чем тут безобразие, если речь идет о наложнице? И Фудзико вовсе не безобразна. Как он не понимает?» Потом она вспомнила предупреждение Торанаги: «Марико-сан, вы лично отвечаете за то, чтобы, во-первых, Ябу не помешал моему отъезду, после того как я отдам ему свой меч, и, во-вторых, Андзин-сан согласился остаться в Андзиро». – «Я сделаю все, что смогу, господин. Но боюсь, Андзин-сан доставит мне хлопот». – «Обращайтесь с ним как с соколом. Это ключ к нему. Я приручаю сокола за два дня. Вам даю три».

Она отвернулась от Блэкторна и напрягла весь свой ум. «А он действительно похож на сокола, – подумала она. – Тот же пронзительный клекот, бессмысленная ярость, а когда спокоен – то же высокомерие, тот же немигающий взгляд, та же самоуглубленность и непреходящая, внезапно прорывающаяся злобность».

– Я согласна. С вами обошлись ужасно, и вы вправе рассердиться, – промолвила она примирительно. – Да, конечно же, господину Торанаге следовало спросить вас, но он ведь не знает ваших обычаев. Он только пытался оказать вам честь, как поступил бы в отношении любого заслужившего награды самурая. Он сделал вас хатамото – это почти что рыцарь, Андзин-сан. Во всем Канто их не более тысячи. А что касается госпожи Усаги Фудзико, он только пытался услужить вам. У нас, Андзин-сан, это рассматривается как большая честь.

– Почему?

– Потому что ее род очень древний, и она весьма образованна. Ее отец и ее дед – даймё. Конечно, она из самураев, но, – деликатно добавила Марико, – вы окажете ей большую честь, взяв ее в наложницы. Ведь она нуждается в новом доме и новой жизни.

– По какой причине?

– Она недавно овдовела. Ей только девятнадцать лет, Андзин-сан, но она потеряла мужа и сына и переполнена угрызениями совести. Ей необходимо начать новую жизнь.

– Что случилось с ее мужем и ребенком?

Марико колебалась, огорченная невежливой прямотой Блэкторна. Но она понимала, что это его обычная манера поведения.

– Их приговорили к смерти. Пока вы здесь, кто-то должен вести дом. Госпожа Фудзико будет…

– Почему их приговорили к смерти?

– Ее муж чуть не обрек на гибель господина Торанагу. Пожалуйста…

– Торанага приговорил их к смерти?

– Да, но он был прав. Спросите ее. Она того же мнения, Андзин-сан.

– Сколько лет было ребенку?

– Несколько месяцев, Андзин-сан.

– Торанага приговорил младенца к смерти за то, что сделал его отец?

– Да. Таков наш обычай. Пожалуйста, будьте терпимей к нам. В некоторых вещах мы не свободны. Наши порядки отличаются от ваших. Видите ли, по закону наша жизнь принадлежит нашему сюзерену. Глава семьи распоряжается жизнями своих детей, жены и наложниц, а также слуг. Его собственная жизнь в руках сюзерена. Таков наш обычай.

– Так что, глава семьи может убить любого в доме?

– Да.

– Тогда вы – нация убийц.

– Нет.

– Но ваш обычай прощает убийство. Я думал, вы христианка.

– Я христианка, Андзин-сан.

– А как же заповеди?

– Я не могу этого объяснить, правда. Но я христианка, и самурай, и японка, и одно не противоречит другому. Пожалуйста, постарайтесь нас понять.

– Вы отдадите своих детей на смерть, если Торанага прикажет?

– Да. У меня только один сын, но я думаю, что да. Мой долг так поступить. Таков закон – если мой муж с этим согласится.

– Надеюсь, Бог сможет простить всех вас.

– Бог понимает, Андзин-сан. О, он нас поймет. Может быть, он и вам откроет глаза. Извините, я не могу объяснить толком. – Она обеспокоенно посмотрела на Блэкторна. – Андзин-сан, вы для меня загадка. Ваши обычаи мне непонятны. Может быть, нам обоим следует проявить больше терпимости, и тогда мы лучше поймем друг друга? В отношении госпожи Фудзико, например. Она будет присматривать за вашим домом и слугами. Исполнять ваши прихоти – все, что захотите. Ведь кто-то должен делать это. Вам не обязательно спать с ней, если вас это волнует, если вы не находите ее привлекательной. Нет необходимости даже быть вежливым с ней. Она будет служить вам как захотите, любым способом, какой вас устроит.

– Я могу обращаться с ней, как мне вздумается?

– Да.

– Я волен спать с ней или не спать?

– Конечно. Она найдет кого-нибудь приятного вам для удовлетворения телесных нужд, если пожелаете, или не будет в это вмешиваться вообще.

– Я вправе обходиться с ней как со слугой? Как с рабой?

– Да. Но она заслуживает лучшего.

– Могу я прогнать ее? Приказать ей уйти?

– Если она оскорбит вас – да.

– А что тогда будет с ней?

– Обычно в таких случаях женщина с позором возвращается в дом родителей, которые могут или принять ее обратно, или не принять. Кто-то, подобно госпоже Фудзико, предпочтет убить себя, а не терпеть такой стыд. Но она… вам следует знать, что настоящий самурай не может покончить с собой без разрешения его господина. Некоторые, конечно, совершают самоубийство, но они нарушают свой долг и не могут считаться самураями. Я бы не убила себя, несмотря ни на какой стыд, если бы мне не разрешил мой господин Торанага или мой муж. Господин Торанага запретил ей покончить с жизнью. Если вы отошлете ее, она станет неприкасаемой – эта.

– Но почему? Почему семья не примет ее обратно?

Марико вздохнула:

– Извините, Андзин-сан, но, если вы отошлете Фудзико назад, позор будет столь велик, что ее никто не примет.

– Из-за того, что она осквернена? Потому что была около чужеземца?

– О нет, Андзин-сан, только потому, что она не справилась со своими обязанностями, – поторопилась с ответом Марико. – Она теперь ваша наложница – ей приказал господин Торанага, и она согласилась. Вы теперь хозяин дома.

– Я?

– Да, вы, Андзин-сан. Вы теперь хатамото. У вас есть состояние. Господин Торанага дал вам жалованье – двадцать коку в месяц. На эти деньги самурай обычно содержит кроме себя еще двух самураев: кормит, снабжает оружием и лошадьми, заботится об их семьях. Но вам этого делать не нужно. Я прошу вас, пожалейте Фудзико! Проявите христианское милосердие. Она хорошая женщина. Простите бедняжке ее безобразие. Она будет хорошей наложницей.

– У нее нет дома?

– Ее дом здесь. – Марико сдерживала себя. – Пожалуйста, примите ее. Она может многому научить вас. Если вам так удобнее, смотрите на нее как на вещь: деревянный столб, сёдзи, камень в вашем саду – что угодно, только позвольте ей остаться. Если не хотите делить с ней ложе, просто пожалейте ее. Примите Фудзико и потом, как глава дома, в согласии с нашим законом убейте ее.

– У вас на все один ответ, да? Убить!

– Вовсе нет, Андзин-сан. Но жизнь и смерть – это ведь одно и то же. Кто знает, может быть, вы окажете Фудзико большую услугу, лишив ее жизни. Это теперь ваше право перед законом. Ваше право также сделать ее неприкасаемой.

– Итак, я опять пойман в ловушку, – заключил Блэкторн. – В любом случае она погибнет. Если я не выучу вашего языка, будет казнена вся деревня. Когда я иду против ваших желаний, убивают кого-нибудь невинного. Выхода нет.

– Есть очень легкое решение, Андзин-сан. Умереть. Вы не должны терпеть то, чего нельзя вынести.

– Самоубийство – безумие и смертный грех. Я думал, вы христианка.

– Я же сказала, что христианка. Но и у вас, Андзин-сан, есть много способов принять почетную смерть, не накладывая на себя рук. Вы насмехались над моим мужем, когда он не хотел умереть в бою, да? Подобное не принято у нас, а у вас – наверняка. Так почему вы не сделаете этого? У вас есть пистолет. Убейте господина Ябу. Вы ведь считаете его чудовищем. Хотя бы попытайтесь – и сегодня же очутитесь на небесах.

Он посмотрел в ее лицо, ненавидя эти безмятежные черты и любуясь ими против воли.

– Это слабость, умереть вот так, без всякой причины. Лучше сказать, глупость.

– Вы считаете себя христианином. А значит, верите в Младенца Иисуса – в Бога – на небесах. Смерть не должна пугать вас. Что же касается «причины», не нам судить, есть она или нет. Для смерти всегда найдется причина.

– Я в вашей власти. Вы знаете это. Я тоже.

Марико наклонилась к нему и, жалея, дотронулась до плеча:

– Андзин-сан, забудьте о деревне. Миллион вещей может случиться, прежде чем кончатся эти шесть месяцев. Нахлынет приливная волна, или произойдет землетрясение, или вам вернут корабль и позволят уплыть, или Ябу погибнет, или мы все умрем, или что-то еще станется, кто знает? Оставьте Богу Богово, карму – карме. Сегодня вы здесь, и не в ваших силах изменить это. Вы живы и здоровы, окружены почетом, обласканы удачей. Посмотрите на закат. Он прекрасен, не правда ли? Этот закат есть только сейчас. Завтра не существует. Посмотрите! Это так красиво и никогда не повторится снова, никогда, только не этот закат, никогда в целой вечности. Забудьтесь в этом, станьте единым целым с природой и не беспокойтесь о карме, вашей, моей или всей деревни.

Он почувствовал, что обманут ее безмятежностью, ее словами. Посмотрел на запад. По небу расплывались громадные разводы пурпура и черноты.

Он смотрел на солнце, пока то не исчезло.

– Я хочу, чтобы вы стали моей наложницей, – обронил Блэкторн.

– Я принадлежу господину Бунтаро и, пока он жив, не могу ни думать, ни говорить о том, что прозвучало в ваших словах.

«Карма, – подумал он.

Принимаю ли я карму? Свою? Ее? Их?

Ночь красива.

И она красива, но принадлежит другому.

Красивая. И очень умная. Оставь Богу Богово, карму – карме. Ты пришел сюда без приглашения. Ты в их власти.

И в чем ответ?

Ответ отыщется, – сказал он себе. – Потому что Бог на небесах и Бог везде».

Послышался шум шагов. По тропинке на холм поднимались двадцать самураев с факелами, во главе их шествовал Оми.

* * *

– Извините, Андзин-сан, но Оми-сан приказал вам отдать ему пистолеты.

– Скажите, пусть идет к черту!

– Не могу, Андзин-сан, я не осмеливаюсь.

Блэкторн свободно держал одну руку на пистолете, устремив взгляд на Оми. Он умышленно остался сидеть на ступенях веранды. Десять самураев топтались в садике позади Оми, остальные – около дожидающегося их паланкина. Как только Оми без приглашения вошел в ворота, Фудзико появилась откуда-то из дальних комнат и теперь, бледная, стояла на веранде за спиной Блэкторна.

– Господин Торанага не имел ничего против, чтобы я оставался вооруженным рядом с ним и Ябу-сан.

Марико возразила, нервничая:

– Да, Андзин-сан, но, пожалуйста, поймите: Оми-сан прав. Наши обычаи запрещают являться к даймё с оружием. Это не должно задевать вас. Ябу-сан – ваш друг. Вы его гость.

– Скажите Оми-сан, что я не отдам ему мои пистолеты. – Она не стала переводить, и Блэкторн, охваченный гневом, покачал головой: – Иэ, Оми-сан! Вакаримас ка? Иэ!

Лицо Оми застыло. Он прорычал приказ. Два самурая выступили вперед. Блэкторн выхватил пистолеты. Самураи остановились. Оба дула были нацелены в лицо Оми.

– Иэ, – повторил Блэкторн и велел Марико: – Скажите ему, пусть отменит приказ, или я спущу курки.

Она подчинилась, но никто не двинулся с места. Блэкторн медленно поднялся, не теряя прицела. Оми был абсолютно спокоен, словно не ведал страха; его глаза следили за плавными, кошачьими движениями Блэкторна.

– Пожалуйста, Андзин-сан. Это очень опасно. Вы должны встретиться с господином Ябу. Вы не можете идти туда с пистолетами. Вы хатамото, вас охраняют, и к тому же вы гость господина Ябу.

– Скажите Оми-сан, если он или его люди подойдут ко мне ближе чем на десять шагов, я разнесу ему башку.

– Оми-сан в последний раз почтительно предлагает отдать пистолеты.

– Иэ.

– Почему не оставить их здесь, Андзин-сан? Бояться нечего. Никто их не тронет…

– Вы считаете меня дураком?

– Тогда отдайте их Фудзико-сан!

– Что она может сделать? Он заберет их у нее – кто угодно заберет, – и я останусь беззащитен.

Голос Марико стал жестким:

– Почему вы не слушаете, Андзин-сан? Фудзико-сан – ваша наложница. Если вы прикажете, она будет защищать ваши пистолеты, рискуя жизнью. Это ее долг. Я больше не стану вам повторять, но Тода-но Усаги Фудзико – самурай.

Блэкторн, все свое внимание сосредоточивший на Оми, едва понимал, что́ она говорит.

– Скажите Оми-сан, что мне не нравятся такие приказы. Я гость господина Торанаги. Я гость господина Ябу. Гостей просят – им не приказывают, и к ним не вламываются без приглашения.

Марико перевела. Оми бесстрастно выслушал все, потом что-то коротко ответил, глядя на недвижные стволы.

– Он говорит: «Я, Касиги Оми, просил вас отдать мне пистолеты и пойти со мной, потому что Касиги Ябу-сама распорядился доставить вас к нему. Но Касиги Ябу-сама повелел, чтобы прежде я приказал вам сдать оружие. Так что извините, Андзин-сан, я в последний раз приказываю сдать его мне».

Блэкторн почувствовал тяжесть в груди. Он знал, что сейчас подвергнется нападению, и злился на собственную глупость. «Что поделать, настает такая минута, когда больше нет сил терпеть, и ты хватаешься за пистолет или нож, и льется кровь из-за дурацкой гордости. Чаще всего дурацкой. Но если уж мне суждено умереть, Оми испустит дух первым, ей-богу!»

Он чувствовал себя хорошо, хотя немного кружилась голова. Потом в ушах зазвенели слова Марико: «Фудзико – самурай, она ваша наложница!» – и его мозг начал работать. Он нашел выход.

– Подождите-ка! Марико-сан, пожалуйста, скажите Фудзико-сан следующее: «Я отдаю вам свои пистолеты. Вы должны охранять их. Никто, кроме меня, не вправе прикасаться к ним».

Марико выполнила просьбу, и он услышал, как Фудзико откликнулась:

– Хай.

– Вакаримас ка, Фудзико-сан? – спросил он ее.

– Вакаримас, Андзин-сан, – пролепетала она тонким прерывающимся голосом.

– Марико-сан, пожалуйста, скажите Оми-сан, что теперь я пойду с ним. Пусть извинит меня за это недоразумение. Я прошу прощения. – Блэкторн отступил назад, потом повернулся и передал Фудзико пистолеты. Пот бисером выступил у нее на лбу. Он обратился к Оми, радуясь, что все закончилось: – Теперь мы можем идти?

Оми обратился с какими-то словами к Фудзико и протянул руку. Та покачала головой. Оми отдал короткий приказ. Два самурая двинулись к ней. Она тут же засунула один пистолет за пояс, взяла другой обеими руками и направила его на Оми. Курок слегка отошел, и спусковой крючок пришел в движение.

– Угоканай![1] – приказала она. – Додзо!

Самураи послушно остановились.

Оми заговорил быстро и рассерженно, она выслушала, потом ответила мягко и вежливо, но не отвела пистолета от его лица. Спусковой крючок был спущен уже наполовину. Закончила она очень просто:

– Иэ, гомэн насай (нет, извините), Оми-сан.

Блэкторн ждал.

Самураи чуть приблизились к ней. Курок отошел уже на опасное расстояние, почти до верхней точки своей дуги. Но рука ее оставалась твердой.

– Угоканай! – повторила она.

Никто не сомневался, что Фудзико спустит курок. Даже Блэкторн. Оми выплюнул пару отрывистых слов, адресуясь к ней и своим людям. Самураи отошли, она опустила пистолет, но все еще держала его наготове.

– Что он сказал? – спросил Блэкторн.

– Только то, что сообщит об этом случае Ябу-сан.

– Хорошо, уведомьте его, что я сделаю то же самое. – Блэкторн повернулся к своей наложнице: – Домо, Фудзико-сан. – Потом, вспомнив, как Торанага и Ябу объяснялись с женщинами, повелительно буркнул Марико: – Пойдемте, Марико-сан… икимасё! – И он повернулся к воротам.

– Андзин-сан! – окликнула его Фудзико.

– Хай? – Блэкторн остановился.

Фудзико поклонилась ему и быстро стала что-то излагать Марико.

Глаза Марико расширились, потом она кивнула и ответила, потолковала с Оми, который также кивнул, явно взбешенный, но вынужденный сдерживаться.

– Что происходит?

– Минуту, Андзин-сан.

Фудзико что-то крикнула, ей ответили из дома. На веранду вышла служанка. В руках она несла два меча. Самурайских меча.

Фудзико с почтением взяла их в руки, с поклоном предложила Блэкторну и что-то тихо промолвила.

Марико перевела:

– Ваша наложница справедливо указала, что хатамото, конечно, должен носить два самурайских меча. Более того, это его долг. Она считает, что вам не пристало являться к господину Ябу без мечей – это будет невежливо. По нашим законам носить мечи – обязанность самурая. Она спрашивает, не согласитесь ли вы пользоваться этими недостойными вас клинками, пока не купите свои собственные.

Блэкторн посмотрел на нее, на Фудзико, потом снова на нее:

– Вы хотите сказать, что я самурай? Что господин Торанага сделал меня самураем?

– Я не знаю, Андзин-сан. Но еще не случалось такого, чтобы хатамото не был самураем. – Марико повернулась и задала вопрос Оми. Тот нетерпеливо покачал головой и что-то ответил. – Оми-сан тоже такого не знает. Конечно, носить мечи во всех случаях, даже в присутствии господина Торанаги, – особая привилегия хатамото. Это его долг, поскольку он – пользующийся безусловным доверием приближенный. Только хатамото имеет право требовать немедленной аудиенции у господина…

Блэкторн взял короткий меч и заткнул его за пояс, потом проделал то же с другим, длинным клинком, приняв за образец то, как носил мечи Оми. Вооружившись, он почувствовал себя лучше.

– Аригато годзаймасита, Фудзико-сан, – поблагодарил он спокойно.

Та опустила глаза и тихонько ответила. Марико перевела:

– Фудзико-сан говорит: «Если разрешите, господин, поскольку вы должны быстро и хорошо выучить наш язык, я хочу почтительно указать, что одного домо более чем достаточно для мужчины. Аригато, с добавлением или без добавления годзаймасита, – излишняя вежливость, это выражение, которое употребляют только женщины».

– Хай. Домо. Вакаримас, Фудзико-сан. – Блэкторн впервые внимательно посмотрел на нее, как бы заново узнавая. Он увидел пот на лбу, узкие глаза, квадратное лицо и зубы как у хорька. – Пожалуйста, скажите моей наложнице, что в данном случае я не считаю аригато годзаймасита излишней вежливостью по отношению к ней.

Ябу еще раз взглянул на мечи. Блэкторн сидел скрестив ноги на подушке перед ним, на почетном месте. Сбоку от чужеземца устроилась Марико, сзади него маячил Игураси. Они находились в главной комнате дома-крепости.

Оми кончил рассказывать.

Ябу пожал плечами:

– Ты вел себя неправильно, племянник. Это обязанность наложницы – защищать Андзин-сан и его имущество. Конечно, он теперь имеет право носить мечи. Да, ты неправильно повел это дело. Я ясно дал понять, что Андзин-сан – мой почетный гость. Извинись перед ним.

Оми немедленно опустился перед Блэкторном на колени и поклонился:

– Извините меня за ошибку, Андзин-сан. – Он слышал, как Марико перевела, что чужеземец принимает извинение. Оми поклонился еще раз и спокойно вернулся назад, на свое место. Но внутренне он не был спокоен. Теперь им полностью овладела идея убить Ябу.

Он замыслил неслыханную вещь – убить сюзерена и главу своего клана.

Причина коренилась не в том, что его вынудили публично извиниться перед чужеземцем. Здесь Ябу был прав. Оми знал, что проявил ненужное рвение, исполняя глупый приказ дяди отобрать пистолеты этим же вечером. Куда проще было бы подождать, чтобы затем украсть или как-нибудь испортить.

И Андзин-сан был совершенно прав, отдав пистолеты своей наложнице. Так же как и она была права, поступив по велению долга. Она, конечно, спустила бы курок, и ясно почему. Ни для кого не составляло секрета, что Усаги Фудзико ищет смерти. Оми также знал, что только намерение убить Ябу остановило его. Если бы не это, он пошел бы на смерть, а потом его люди отобрали бы у нее пистолеты. Он принял бы достойный конец, как и она, и эту горестную историю передавали бы из поколения в поколение. Люди сложили бы песни, стихи, возможно, даже пьесу но, возвышенную, трагическую, вселяющую мужество, о них троих: верной наложнице и преданном самурае, которые достойно встретили гибель, постигшую их по вине жестокого чужеземца, что пришел из-за восточных морей.

Нет, решение Оми не имело ничего общего с публичным извинением, хотя эта несправедливость усугубила лютую злобу, снедавшую его. Истинная причина заключалась в том, что сегодня Ябу прилюдно оскорбил мать и жену Оми, заставив их несколько часов томиться на солнце, как простых крестьянок, а потом отпустил, ни словом, ни знаком не выразив почтения…

– Это ничего не значит, сын мой, – увещевала мать, – это его право.

– Он наш сюзерен, – поддержала Мидори, его жена, со слезами стыда на щеках.

– Он не пригласил ни одну из вас приветствовать его и военачальников в крепости, – продолжал Оми, – на пиршестве, которое устроили вы. Только еда и саке стоили коку!

– Это наша обязанность, сын мой. Наш долг – делать все, что пожелает господин Ябу.

– А приказ, касающийся отца?

– Это не приказ пока еще. Только слух.

– В письме отец сообщает, что слышал, будто бы Ябу скоро прикажет ему обрить голову и уйти в монахи или совершить сэппуку. Жена Ябу тайком хвасталась этим!

– Это нашептал твоему отцу шпион. Нельзя так доверять шпионам. Извини, но твой отец не всегда мудр, сын мой.

– А что будет с вами, мама, если это окажется правдой?

– Все, что ни случится, карма. Ты должен принимать ее.

– Нет, эти оскорбления невыносимы.

– Пожалуйста, сын мой, прими все как есть.

– Я известил Ябу о корабле, научил его, как вести себя с Андзин-сан и этими новыми варварами, надоумил, как выбраться из ловушки Торанаги. С моей помощью он возвысился. Получив в дар меч, он стал вторым после Торанаги среди военачальников Востока. И что взамен? Одни грязные оскорбления.

– Принимай свою карму.

– Вы должны, муж мой. Прошу, послушайте госпожу, вашу мать.

– Я не смогу жить с таким позором. Я отомщу, а потом убью себя, и эти оскорбления будут смыты.

– Последний раз, сын мой, прошу тебя, принимай свою карму.

– Моя карма – уничтожить Ябу.

Старая госпожа вздохнула:

– Очень хорошо. Ты мужчина. Ты имеешь право решать. Что будет, то будет. Но мало убить самого Ябу. Мы должны все обдумать. Его сын также должен умереть. И еще Игураси. Особенно Игураси. Тогда твой отец станет главой клана – это его право.

– Как это сделать, мама?

– Мы все обдумаем, ты и я. И будем терпеливы. Надо посоветоваться с твоим отцом. Мидори, ты тоже можешь дать совет, но постарайся не болтать глупостей, ладно?

– А как же господин Торанага? Он подарил Ябу свой меч.

– Я думаю, что Торанага хочет одного: чтобы провинция Идзу была сильным вассальным владением. Он больше не желает искать союзников, как это делал тайко. Ябу полагает, что он союзник, но, кажется, Торанаге на этом месте нужен не союзник, а вассал. Наш клан будет процветать, служа Торанаге. Или Исидо. Кого выбрать, а? И как осуществить убийство?

…Оми вспомнил, какая волна радости окатила его, когда было принято окончательное решение.

Он чувствовал ее и сейчас. Но лицо его оставалось непроницаемым. Он следил, как служанки, тщательно подобранные для Ябу в Мисиме, разносят зеленый чай и саке. Оми посмотрел на дядю, Андзин-сан, Марико, Игураси. Все ждали, когда заговорит даймё.

Комната была достаточно просторной, чтобы здесь могло собираться на пирушку до тридцати воинских начальников. Имелось немало других комнат и кухонь для охраны и слуг, а также сад, разбитый вокруг дома. И хотя это сооружение возводилось на скорую руку и для временного пользования, устроено все было прекрасно, к сроку и удобно для обороны. Оми ничуть не беспокоило, что расходы он покрыл из своего увеличившегося дохода. Долг есть долг.

Он взглянул через открытые сёдзи на передний двор, где было полно часовых, на конюшню. Крепостицу окружал ров. Частокол возвели из мощных стволов бамбука, плотно пригнанных друг к другу. Большие центральные столбы поддерживали черепичную крышу. Стены представляли собой легкие раздвижные панели – сёдзи; некоторые из них были прикрыты ставнями, но по большей части их обтягивала, как обычно, промасленная бумага. Добротные доски пола, устланного татами, покоились на сваях, вбитых в утрамбованную землю.

По распоряжению Ябу Оми объехал четыре деревни, собирая материал для строительства форта и дома, а Игураси раздобыл хорошие татами, футоны и прочую утварь, какой не сыщешь в деревне.

Оми гордился своей работой. На плато за холмом был разбит полевой лагерь для трех тысяч самураев, которые стерегли дороги, ведущие в деревню и к берегу моря. Теперь селение было надежно защищено с суши. А если бы опасность подкралась с моря, вовремя предупрежденный сюзерен успел бы скрыться.

«Но у меня нет сюзерена. Кому я буду служить теперь? – спрашивал себя Оми. – Икаве Дзиккуе? Или непосредственно Торанаге? Даст ли мне Торанага то, чего я хочу? Или Исидо? До Исидо так трудно добраться. Но теперь ему многое можно порассказать…»

Сегодня в полдень Ябу вызвал Игураси, Оми, еще четырех командиров и открыл им тайный план подготовки пяти сотен самураев, владеющих огнестрельным оружием. Игураси был назначен старшим, Оми предстояло возглавить одну из сотен. Они обдумали, как включать людей Торанаги в свои отряды, когда те приедут, и как обезвредить этих чужаков, если они окажутся изменниками.

Оми предложил создать на другой стороне полуострова тайный резерв – соединение из трех отрядов по сто самураев в каждом.

– Кто будет командовать людьми Торанаги? – спросил Игураси.

– Это не имеет значения, – отмахнулся Ябу. – Кто бы то ни был, я приставлю к нему пять своих людей, которым прикажу при необходимости перерезать ему глотку. Сигналом к убийству ставленника Торанаги и всех чужаков будут слова «сливовое дерево». Завтра, Игураси-сан, ты подберешь мне подходящих людей. Я потолкую с каждым, но никто из них не должен быть посвящен в мой план.

Теперь, наблюдая за Ябу, Оми предвкушал экстаз мести. Убить Ябу будет легко, но следует предусмотреть каждую мелочь. Только тогда отец или старший брат смогут подчинить своей власти клан и Идзу.

Ябу подошел к главному:

– Марико-сан, пожалуйста, скажите Андзин-сан, что я хочу, чтобы с завтрашнего дня он начал учить моих людей стрельбе из ружей. И я желаю знать, как воюют чужеземцы.

– Но, простите, ружья будут доставлены только через шесть дней, Ябу-сан, – напомнила Марико.

– Для начала хватит и тех, что имеются у моих людей, – внес ясность Ябу. – Приступать надо завтра.

Марико поговорила с Блэкторном.

– Что он хочет знать о войне? – спросил тот.

– Он сказал: «Всё».

– Что в особенности?

Марико уточнила у Ябу.

– Ябу-сан спрашивает, принимали ли вы участие в сражениях на суше?

– Да. В Нидерландах. Один раз во Франции.

– Ябу-сан говорит: «Превосходно». Он хочет ознакомиться с военной стратегией европейцев, с тем, как ведутся битвы в ваших краях. Во всех подробностях.

Блэкторн на мгновение задумался.

– Скажите Ябу-сан, что я могу обучить любое количество его людей, что мне доподлинно известно все, что его занимает.

В беседах с братом Доминго капитан почерпнул много полезного касательно того, как воюют японцы. Монах был весьма сведущ в делах войны и питал к ним живой интерес. «В конце концов, сеньор, – рассуждал старик, – разве это немаловажно – знать, как ведут войну язычники? Каждый пастырь должен защищать свою паству. И разве наши доблестные конкистадоры не авангард матери-церкви? Разве я не был с ними накануне сражений в Новом Свете и на Филиппинах? Я познал войну до тонкостей, сеньор. Это был мой долг, Божья воля – изучать войну. Может быть, Бог послал вас мне, чтобы было кому передать мои познания перед смертью. Слушайте, моя паства здесь, в этой тюрьме, наставляла меня по части военного дела у японцев. Поэтому теперь мне известно, как воюют их армии и как их можно победить. И как они могут победить нас. Запомните, сеньор, то, что я скажу вам по секрету: никогда не соединяйте японскую ярость с современным оружием и современными стратегиями. Или они погубят всех нас».

Блэкторн поручил себя Богу:

– Передайте господину Ябу, что я могу ему помочь. И господину Торанаге. В моих силах сделать их армии непобедимыми.

– Господин Ябу говорит, что, если ваши сведения окажутся полезными, он увеличит жалованье, которое назначил вам господин Торанага, с двухсот сорока до пятисот коку в год через месяц.

– Спасибо. Но предупредите: я сделаю все это при условии, что он отменит свой приказ относительно деревни и через пять месяцев вернет мне корабль и команду.

Марико вздохнула:

– Андзин-сан, вы не можете заключать с ним сделку, как торговец.

– Тогда пусть сделает мне одолжение. Как почетному гостю и будущему благодарному вассалу.

– Ябу-сан говорит, что деревня – это ерунда. Если крестьянам не припекает зад, их не заставишь пошевелиться. Они не стоят вашего беспокойства. Что касается корабля, то здесь волен решать только господин Торанага. Он уверен, что вы скоро получите корабль обратно. Он попросил меня передать ваше требование господину Торанаге сразу же, как я приеду в Эдо. Я это исполню, Андзин-сан.

– Пожалуйста, извинитесь перед господином Ябу, но я настаиваю на отмене приказа. Сегодня же вечером.

– Он же только что отказал вам, Андзин-сан. Это будет не очень красиво с вашей стороны.

– Да, я понимаю. Но пожалуйста, повторите ему мои слова. Для меня это очень важно… я прошу.

– Он говорит, что вы должны быть терпеливы. Жители деревни не ваша забота.

Блэкторн кивнул:

– Благодарю вас. Я понял. Пожалуйста, поблагодарите Ябу-сан и скажите ему, что я не могу жить с таким стыдом.

Марико побледнела:

– Что?

– Я не могу жить со спокойной совестью, зная, что деревню ждет такая участь. Я обесчещен. Это против моих христианских принципов. Я сейчас же совершу самоубийство.

– Самоубийство?

– Да. Я так решил.

Ябу прервал:

– Нан дзя, Марико-сан?

Запинаясь, она перевела свой диалог с Блэкторном. Не желая верить услышанному, Ябу переспросил, она терпеливо повторила все. Тогда даймё изрек:

– Если бы не ваше волнение, я бы посчитал это шуткой, Марико-сан. Почему вы так озабочены? Почему вы думаете, что он способен свести счеты с жизнью?

– Я не знаю, господин Ябу. Он кажется… Я не знаю… – Ее голос замер.

– Твое мнение, Оми-сан?

– Самоубийство противно христианскому учению, господин. Они никогда не лишают себя жизни, как мы. Как делают самураи.

– Марико-сан, вы ведь христианка. Это правда?

– Да, господин. Самоубийство – смертный грех. Оно противоречит заповедям Бога.

– Игураси-сан? Что ты думаешь?

– Шельмовство. Он не христианин. Помните первый день, господин? Помните, что он сотворил со священником? И что позволил совершить над собой Оми-сан, чтобы спасти сопляка?

Ябу улыбнулся, припомнив тот день и вечер, который за ним последовал:

– Да, согласен. Он не христианин, Марико-сан.

– Но извините, я не понимаю, господин. Что за история со священником?

Ябу рассказал ей, что случилось в первый день между иезуитом и Блэкторном.

– Он оскорбил крест? – усомнилась она.

– И бросил обломки в пыль, – добавил Игураси. – Это все обман. Допустим, история с деревней в самом деле опозорила его. Как же он может здесь оставаться после бесчестия, которое учинил Оми-сан, помочившись на него?

– Что? Извините меня, господин, – растерялась Марико, – но я снова ничего не понимаю.

Ябу велел Оми:

– Расскажи, что произошло.

Оми так и сделал. История потрясла Марико, но она ничем не выдала своего замешательства.

– После этого Андзин-сан присмирел, Марико-сан, – закончил Оми. – Без оружия он всегда смирный.

Ябу отпил саке:

– Скажите ему следующее, Марико-сан: самоубийство не в обычае чужеземцев. Это против заветов его христианского Бога. Как же он может покончить с собой?

Марико перевела. Ябу внимательно следил за тем, как отвечает Блэкторн.

– Андзин-сан с великим смирением извиняется. Он говорит: «В обычае или нет, позор слишком велик, чтобы его вынести». Андзин-сан говорит, что… что в Японии он хатамото и имеет право жить согласно нашим законам. – Ее руки дрожали. – Вот что он сказал, Ябу-сан. Он имеет право жить по нашим законам.

– Чужеземцы не имеют прав.

Она возразила:

– Господин Торанага назначил его хатамото. Это дает ему право, да?

Бриз тронул сёдзи, они зашуршали.

– Как он может убить себя? А? Спросите его.

Блэкторн вынул короткий, острый как игла меч и аккуратно уложил на татами, острием к себе.

Игураси скривил рот:

– Надувательство! Слыханное ли дело, чтобы варвар поступил как цивилизованный человек?

Ябу нахмурился, от возбуждения у него замедлился ритм сердцебиения.

– Он смелый человек, Игураси-сан. В этом нет сомнения. И странный. Но это? – Ябу овладело нестерпимое желание наблюдать опасное действо, проверить, как далеко зайдет чужеземец, поглядеть, как он умирает, разделить с ним экстаз агонии. Усилием воли он остановил растущую внутри волну вожделения. – А ты что посоветуешь, Оми-сан? – спросил он хрипло.

– Вы объявили в деревне, господин: «Если Андзин-сан не научится говорить удовлетворительно». Я советую вам сделать небольшую уступку. Пообещать ему, что все, чему он научится за пять месяцев, будет признано удовлетворительным. Только он должен в свою очередь поклясться своим Богом, что никогда не расскажет об этом в деревне.

– Но он не христианин. Разве эта клятва может связать его?

– Я считаю, что он все-таки христианин. В своем роде. Он против иезуитов – вот что важно. Пусть он поклянется именем своего Бога, что приложит все умственные усилия к учению. Поскольку он очень умен, за пять месяцев наверняка сделает большие успехи. Таким образом, ваша честь будет спасена, и его – существует она или нет – тоже. Вы ничего не потеряете, а только выиграете. Очень важно, чтобы он по собственной, свободной воле стал вашим союзником.

– Ты считаешь, он убьет себя?

– Да.

– А вы, Марико-сан?

– Я не знаю, Ябу-сан. Извините, я ничего не могу посоветовать вам. Несколько часов назад я бы сказала: нет, он не возьмет греха на душу. Теперь не знаю. Он… С тех пор как сегодня вечером за ним пришел Оми-сан, он стал… другим.

– А как думаешь ты, Игураси-сан?

– Если сейчас вы поддадитесь на его обман и уступите, он будет снова и снова прибегать к той же уловке. Он хитер, как лисица-ками, – мы же все видим, какой это пройдоха. Все равно в один прекрасный день вам придется сказать «нет», господин. Я бы советовал вам сказать «нет» сейчас. По-моему, он вас морочит.

Оми покачал головой:

– Господин, пожалуйста, извините меня, но я должен повторить: вы очень рискуете. Если мы имеем дело с обманом – что вполне возможно, – этот гордый человек, испытав новое унижение, преисполнится ненависти и не станет помогать вам, как мог бы, в полную меру возможностей. Он выдвигает требования как хатамото, как обладатель законно присвоенного титула. Он говорит, что хочет жить в согласии с нашими обычаями, по законам свободной воли. Разве это не огромный шаг вперед, господин? Я советую проявить осторожность. Используйте его к вашей выгоде.

– Этого я и хочу, – хрипло выдохнул Ябу.

Игураси произнес:

– Да, он необходим нам, мы не обойдемся без его знаний. Но его поведением надо управлять– вы это много раз говорили, Оми-сан. Он варвар. Этим все сказано. Да, я знаю, что он теперь хатамото и с сегодняшнего дня может носить два меча. Но это не делает его самураем. Он не самурай и никогда им не станет.

Марико сознавала, что могла бы понять Андзин-сан лучше всех. Но он был непредсказуем. Его поведение противоречило здравому смыслу и ставило ее в тупик.

Полные муки глаза Блэкторна глядели куда-то вдаль. На лбу блестели капельки пота. «Неужели это от страха? – подумал Ябу. – Страха, что его игра разгадана? Неужели он мошенничает?»

– Марико-сан?

– Да, господин?

– Скажите ему… – Горло Ябу внезапно пересохло, в груди заныло. – Скажите Андзин-сан, что приказ насчет деревни остается в силе.

– Господин, извините меня, пожалуйста, но я бы убедительно просила вас послушаться совета Оми-сан.

Ябу не смотрел на нее, он видел только Блэкторна. Жилка на лбу даймё запульсировала.

– Андзин-сан настаивает на своем. Ну и пусть. Давайте посмотрим, варвар он или хатамото.

Голос Марико был еле слышен:

– Андзин-сан, Ябу-сан говорит, что приказ насчет деревни остается в силе.

Блэкторн слышал слова, но они не трогали его. Он чувствовал себя спокойным и уверенным. Жизнь переполняла его.

Капитан ждал решения, предоставив остальное Богу. Он был погружен в свои мысли, в его голове звучали слова Марико: «Есть легкое решение – умереть. Выжить здесь вы можете, подчиняясь нашим порядкам…»

– …приказ насчет деревни остается в силе.

«Итак, теперь я должен умереть.

Я должен бояться. Но не боюсь.

Почему?

Не знаю. Страх смерти пропал, едва я решил, что здесь жить по-человечески можно, только следуя их обычаям, рискуя жизнью, обрекая себя на гибель. „Жизнь и смерть – одно и то же… Оставьте карму карме“.

Я не боюсь умереть».

За сёдзи начал накрапывать легкий дождь. Он опустил взгляд на клинок.

«Я прожил хорошую жизнь», – подумал он.

Глаза Блэкторна вернулись к Ябу.

– Вакаримас, – выговорил он очень отчетливо, и хотя это слово слетело с его губ, казалось, что его произнес кто-то другой.

Никто не двинулся с места.

Он видел словно со стороны, как его правая рука подняла меч. Потом и левая обхватила рукоятку, лезвие не дрожало и целило точно в сердце. Теперь слышались лишь его последние биения, они становились все громче и громче, пока не превзошли возможности человеческого слуха. Душа возопила о вечной тишине.

Этот вопль смел все защитные рефлексы. Его руки безошибочно направили острие в цель.

Оми был готов остановить Блэкторна, но не ждал от него такого внезапного и яростного замаха. И когда он двумя руками схватился за меч, его пронзила боль, из левой руки брызнула кровь. Оми собрал все силы, чтобы воспрепятствовать последнему рывку. Ему помог Игураси. Вместе они остановили удар. Отвели острие. Тонкая струйка крови бежала по коже Блэкторна в том месте, куда вошел кончик меча.

Марико и Ябу не двигались.

Ябу потребовал:

– Скажите ему, что деревня вне опасности, Марико-сан. Прикажите ему… нет, попросите его поклясться именем своего Бога, как советовал Оми-сан.

Блэкторн медленно приходил в себя. Он смотрел на них непонимающим взглядом. Потом стремительный поток жизни вновь обрушился на него, но он все еще числил себя среди мертвых, а не живых.

– Андзин-сан? Андзин-сан?

Он увидел, как двигаются ее губы, и услышал слова, но все его чувства сосредоточились на дожде и ветре.

– Да? – Он почти не слышал собственного голоса, воспринимая лишь запах дождя, стук капель и вкус морской соли в воздухе.

«Я жив, – сообщил он себе удивленно. – Я жив, и это настоящий дождь на улице, и ветер настоящий, с севера. Вот жаровня с углями, и если я подниму чашку, в ней окажется жидкость и она будет иметь вкус саке. Я не умер. Я жив!»

Остальные сидели молча и терпеливо ждали, отдавая должное его мужеству. Ни один человек в Японии никогда не видел ничего подобного. Все безмолвно спрашивали себя, что же теперь собирается делать капитан. Сможет ли он сам встать и уйти? Как бы я вел себя на его месте?

Служанка принесла бинты и перевязала глубоко разрезанную лезвием руку Оми, остановив кровотечение. Все было очень чинно. Время от времени Блэкторн слышал, как Марико спокойно произносит его имя, пока остальные потягивают чай и саке, наслаждаясь их вкусом.

Казалось, для Блэкторна это состояние выключенности из жизни продлится вечно. Но потом его глаза обрели способность видеть, а уши – слышать.

– Андзин-сан?

– Хай? – отозвался он, превозмогая величайшую усталость, которую когда-либо испытывал.

Марико повторила предложение Оми так, будто оно исходило от Ябу. Она должна была повторить его несколько раз, прежде чем удостоверилась, что он все понял.

Блэкторн собрал остатки сил – победа далась ему нелегко.

– Моего слова было бы достаточно, как для меня достаточно его слова. Тем не менее я поклянусь именем Бога, если он этого хочет. Но лишь после того, как Ябу-сан поклянется своими богами, чтобы скрепить уговор со своей стороны.

– Господин Ябу клянется Буддой.

Блэкторн произнес слова клятвы, которой потребовал от него Ябу, и выпил немного зеленого чая. Никогда этот напиток не казался ему таким вкусным. Только вот чашка – она была до того тяжелой, что он не смог долго держать ее в руках.

– Прекрасно, когда идет дождь, правда? – спросил он, следя за исчезающими капельками дождя, удивленный ясностью своего видения.

– Да, – признала она мягко, понимая, что его чувства воспарили на высоту, непостижимую для того, кто не устремлялся своей охотой навстречу смерти и не был возвращен к жизни велением неведомой кармы. – Почему бы вам теперь не отдохнуть, Андзин-сан? Господин Ябу благодарит вас и предлагает продолжить разговор завтра. Сейчас вам следует отдохнуть.

– Да. Спасибо, это было бы прекрасно.

– Вы можете встать?

– Думаю, что смогу.

– Ябу-сан спрашивает, не нужен ли вам паланкин?

Блэкторн подумал-подумал и наконец решил, что самурай должен ходить пешком.

– Нет, спасибо, – отказался он, хотя ему так хотелось лечь, закрыть глаза и сразу же уснуть. Однако он опасался, что стоит ему забыться сном, как кошмар вернется, заставляя его пережить все заново.

Он медленно поднял меч и принялся внимательнейшим образом его рассматривать. Потом отправил клинок в ножны, потратив на это немало усилий.

– Простите, что я так медлителен, – пробормотал он.

– Не извиняйтесь, Андзин-сан. Сегодня вечером вы родились заново. Мы знаем, это требует большого присутствия духа. Большинство людей после подобного не имеют сил даже на то, чтобы встать. Можно, я вам помогу?

– Нет-нет, благодарю вас.

– В этом нет никакого стыда. Я бы сочла за честь помочь вам.

– Спасибо. Но я хочу попробовать сам.

Но он не смог подняться сразу. Ему пришлось опереться о пол руками, чтобы встать на колени, а потом подождать, пока придут силы. Наконец он встал на ноги.

Все поклонились ему.

Блэкторн пошел, шатаясь как пьяный, ему удалось сделать несколько шагов. Он схватился за столб и мгновение держался за него. Его качало, но он шел сам, без посторонней помощи. Как мужчина. Одну руку он держал на рукояти большого меча, голова его была высоко поднята.

Ябу сделал большой глоток саке. Когда к нему вернулась способность говорить, он обратился к Марико:

– Пожалуйста, проводите его. Проследите, чтобы он благополучно добрался домой.

– Да, господин.

Она ушла, а Ябу повернулся к Игураси:

– Ты глупая кучка дерьма! – Игураси тут же в раскаянии склонил голову до самой циновки. – Надувательство, ты говоришь? Твоя глупость стоила бы мне очень дорого.

– Да, господин, вы правы. Я прошу немедленной отставки до конца моих дней.

– Это будет слишком хорошо для тебя! Ступай и живи на конюшне, пока не позову! Спи вместе с глупыми лошадьми! Ты лошадиноголовый тупица!

– Слушаюсь, господин.

– Убирайся! Оми-сан будет теперь командовать ружейным полком. Пошел вон!

Свечи мерцали и потрескивали. Одна из служанок пролила немного саке на маленький лаковый столик перед Ябу, и он долго ее ругал. Затем выпил еще хмельного.

– Надувательство? Надувательство, – брюзжал он. – Глупец! Почему вокруг меня одни глупцы?

Оми помалкивал, потешаясь в глубине души.

– Но только не ты, Оми-сан. Твои советы очень хороши. С сегодняшнего дня твой доход удвоен. Шесть тысяч коку. На следующий год присоединишь к своему наделу тридцать ри вокруг Андзиро.

Оми поклонился до полу. «Ябу заслуживает смерти, – подумал он презрительно. – Им так легко вертеть».

– Я ничем этого не заслужил, господин. Я только исполнил свой долг.

– Да, но сюзерен должен вознаграждать за верность долгу. – Ябу носил сегодня меч Ёситомо. Ему доставляло огромное удовольствие дотрагиваться до легендарного оружия. – Судзу, – позвал он одну из служанок, – пришли сюда Дзукимото!

– Как скоро начнется война? – спросил Оми.

– В этом году. Может быть, у нас есть в запасе шесть месяцев, а может, уже нет. А что?

– Возможно, госпоже Марико следует задержаться здесь дольше трех дней. Чтобы помочь вам.

– Зачем?

– Андзин-сан говорит ее устами. За полмесяца с помощью Марико-сан он сможет подготовить двадцать человек, которые обучат сотню, а те – остальных. Тогда будет уже неважно, останется он жить или умрет.

– Почему?

– Вы не упустите случая снова бросить вызов Андзин-сан. И кто знает, каким будет исход в следующий раз. Вдруг вы захотите его смерти? – Оба знали, так же как и Марико с Игураси, что какими бы богами ни клялся Ябу, клятва для него пустой звук. Конечно же, он не имел намерения держать обещание. – Может статься, что вам потребуется надавить на него. Когда сведения получены, что толку в том, кто их сообщил?

– Никакого.

– Вам нужно освоить военную стратегию чужеземцев, но только быстро. Господин Торанага может прислать за капитаном, поэтому нужно как можно дольше удерживать здесь эту женщину. Полмесяца хватит для того, чтобы выпотрошить из него все знания.

– А Торанага-сан?

– Он согласится, если это ему правильно преподнести, господин. Оружие принадлежит вам обоим. И ее постоянное присутствие здесь важно также с других точек зрения.

– Да, – подтвердил Ябу с удовлетворением. Мысль о том, чтобы задержать Марико в Андзиро как заложницу, пришла ему в голову еще на корабле, когда он намеревался выдать Торанагу Исидо. – Тода Марико должна быть под защитой. Нельзя допустить, чтобы она попала в руки врага.

– Да. И вероятно, ее можно использовать для давления на Хиромацу, Бунтаро и весь их клан, даже на Торанагу.

– Набросай письмо насчет нее.

Оми продолжал, повинуясь наитию:

– Моя мать получила сегодня известие из Эдо, господин. Она просила передать вам, что госпожа Гэндзико подарила Торанаге первого внука.

Ябу сразу же насторожился. «Внук Торанаги! Нельзя ли через него получить власть над великим даймё? Внук – это продолжение династии, наследник. Как бы заполучить мальчишку в заложники?»

– А что с госпожой Осибой? – осведомился он.

– Она выехала из Эдо три дня назад. Сейчас уже в безопасности. Во владениях господина Исидо.

Ябу размышлял об Осибе и ее сестре Гэндзико. Какие же они разные! Осиба, такая живая, красивая, остроумная, безжалостная, самая желанная женщина в стране и мать наследника. Гэндзико, ее младшая сестра, спокойная, задумчивая, плосколицая и непривлекательная, но столь же беспощадная – ее жестокосердие уже стало легендой. Она унаследовала эту черту от матери, одной из сестер Городы. Сестры любили друг друга, но Осиба терпеть не могла Торанагу и его семью, тогда как Гэндзико ненавидела тайко и Яэмона, его сына. «Действительно ли тайко – отец сына Осибы? – спросил себя Ябу. Этим вопросом втайне задавались все даймё. – Чего бы я ни отдал, чтобы обладать этой женщиной».

– Теперь госпожа Осиба больше не заложница в Эдо. Это имеет хорошую и плохую стороны, – заметил Ябу осторожно. – Правда?

– Хорошую, только хорошую. Теперь Исидо и Торанага очень скоро начнут войну. – Оми умышленно опустил «сама» в этих именах. – Госпожа Марико должна оставаться здесь для вашей защиты.

– Посмотрим. Составь письмо Торанаге.

Судзу, служанка, осторожно постучала и открыла дверь. Вошел Дзукимото.

– Где все те подарки, которые я приказал доставить из Мисимы для Оми-сан?

– Они все в кладовой, господин. Вот список. На конюшне можно выбрать двух лошадей. Хотите, чтобы я сделал это прямо сейчас?

– Нет, Оми-сан выберет их завтра.

Ябу пробежал глазами аккуратные строчки: двадцать кимоно (из недорогих), два меча, доспех (после починки, но в хорошем состоянии), две лошади, вооружение для сотни самураев – меч, шлем, нагрудник, лук, двадцать стрел и одно копье на каждого (наивысшего качества). Всего на четыреста двадцать шесть коку. Кроме того, камень под названием «Ожидающий варвар».

– Ах да! – воскликнул он, оживившись при воспоминании о той ночи. – Камень, который я нашел на Кюсю. Ты хочешь дать ему другое название, да? «Ожидающему варвару»?

– Да, господин, если это еще занимает вас, – поддержал беседу Оми. – Но не окажете ли вы мне честь, выбрав завтра место для него в саду? Я пока не нашел подходящего.

– Я решу это завтра.

Ябу отдыхал, вспоминая историю камня, те давние дни, знаменитого властелина, тайко, и последнюю «ночь стонов». Им овладела меланхолия. «Жизнь так коротка, печальна и жестока», – подумал он и посмотрел на Судзу. Служанка нерешительно улыбнулась в ответ. Она была красавица: тонкий овал лица, стройность и деликатность. Хороша, как и две другие. Их доставили в паланкине из его дома в Мисиме. Сегодня вечером они все разгуливали босиком, в кимоно из лучшего шелка, белизною кожи споря с фарфором. «Любопытно, – подумал он, – что мальчики так грациозны. Во многих отношениях они более женственны, более чувственны, чем девушки». Потом он вспомнил про Дзукимото:

– Чего ты ждешь? Убирайся!

– Да, господин. Вы просили напомнить о налогах. – Дзукимото поднял с татами потное тело и с радостью поспешил уйти.

– Оми-сан, удвой все налоги, – распорядился Ябу.

– Будет исполнено, господин.

– Грязные крестьяне! Они совсем не хотят работать. Все они лентяи. Я защищаю их от разбойников, которые рыщут по дорогам, от морских пиратов, правлю ими мудро, по справедливости, а что делают они? Дни напролет потягивают зеленый чай, саке и уплетают рис. Моим крестьянам пора жить своим умом!

– Да, господин, – поддержал Оми.

После этого Ябу опять вернулся к теме, которая так интересовала его:

– Андзин-сан удивил меня сегодня вечером. А тебя?

– О да, удивил, господин. Более, чем вас. Но вы поступили очень мудро, заставив его покончить с собой.

– Ты думаешь, Игураси был прав?

– Я только восхищаюсь вашей мудростью, господин. Вам следует иногда говорить ему «нет». Я полагаю, вы правильно сделали, сказав «нет» сегодня вечером.

– В какой-то миг его гибель казалась неизбежной. Рад, что ты был наготове. Я надеялся на твою предусмотрительность. Андзин – необычный чужеземец, да? Жаль, что он варвар и такой наивный.

– Да.

Ябу зевнул и принял у Судзу чашку с саке.

– Полмесяца, ты говоришь? Марико-сан следовало бы остаться здесь хотя бы на это время, Оми-сан. Тогда я решу, как поступить с ним. Ему скоро надо будет преподать еще один урок. – Он засмеялся, показывая плохие зубы. – Если Андзин-сан станет просвещать нас, нам следовало бы просветить его, не так ли? Ему надо научиться, как правильно совершать сэппуку. На это стоит посмотреть! Я думаю, что дни чужеземца сочтены.