Читать книгу Флориан Бэйтс и похищенные шедевры - Джеймс Понти - Страница 6

Мы так и сидели в молчаливом изумлении, пока мама не расхохоталась.

– Ну наконец-то, – восхищенно заметила она, – кто-то проделал с Флорианом то же самое, что он постоянно проделывает с нами.

Я тоже рассмеялся. Я просто поверить не мог: Маргарет воспользовалась ТЕМЕ, чтобы вычислить, что мой отец одолжил чьи-то клюшки для гольфа, будучи в Калифорнии. И я даже не представлял, как ей это удалось. Я так и таращился то на нее, то на отца, пытаясь сообразить, что за зацепки она заметила.

– Лучше расскажи ему, как ты это сделала, – посоветовал отец, – пока его мозг не взорвался.

– Да, пожалуйста, – попросил я. – Я в полном тупике.

Еще мгновение Маргарет понежилась в лучах славы, а затем приступила к объяснениям:

– Прежде всего – поездка в Калифорнию. Я поняла еще прежде, чем мы сели за стол. Мистер Бэйтс положил кейс на столик в прихожей, и из кармашка торчал край «Лос-Анджелес таймс», – она повернулась к отцу: – Думаю, вы читали ее в самолете на обратном пути.

– Само собой, читал, – подтвердил папа. – Очень неплохо.

– Но этого недостаточно, – возразил я, подняв руку. – То, что у папы есть лос-анджелесская газета, еще не означает, что он сам был там. Мы каждое воскресенье получаем «Нью-Йорк таймс», не ездя за ней в Нью-Йорк. «Лос-Анджелес таймс» продается в аэропортах по всей стране.

– Верно, но ТЕМЕ говорит о совокупности мелочей, – отозвалась Маргарет. – А ты не дал мне закончить. На кейсе твоего папы есть бирка. И на ней написано: «ХМОЛА».

– «Хмола»? Что это?

– Не знаю, но, уверена, «ЛА» там означает «Лос-Анджелес». Может, «Художественный музей обществ Лос-Анджелеса».

– «Художественный музей округа Лос-Анджелес», – поправил отец. – Это мои новые клиенты. Последние три дня я изучал их протоколы безопасности.

– И так ты вышла на Калифорнию, – сказала мама. – Но откуда ты узнала, что он играл в гольф?

– Его выдали руки.

Отец поднял руки, и я тут же все увидел.

– Правая загорела, а левая бледная, – я покачал головой. – И как я мог это прошляпить?

– Да, Флориан, ну как ты мог это прошляпить? – укорила мама и, повернувшись к Маргарет, шепнула: – А что он прошляпил?

– Когда играешь в гольф, надеваешь одну перчатку, – объяснила наша гостья. – И, если достаточно много играть, за короткий срок на солнце загорит только одна рука.

Мама с подозрением глянула на отца и поинтересовалась:

– Ну и сколько именно времени ты посвятил гольфу, изучая протоколы безопасности?

Папа ухмыльнулся:

– Разве я виноват, что директор музея любит поговорить о работе за игрой в гольф?

– По-прежнему непонятно, как ты узнала о том, что отец брал у кого-то клюшки, – сказал я.

Маргарет улыбнулась:

– Это-то оказалось легче всего. Мы же все присутствовали здесь, когда твой папа приехал домой. У него с собой были чемодан и ручной кейс…

– …а клюшек не было, – докончил я.

– Не-а. Значит, ему пришлось у кого-то их там одалживать.

Блестяще! На самом деле – даже лучше, чем блестяще. Идеально. Маргарет взяла мою фишку и превратила ее в нашу фишку. До сего момента практическая ценность ТЕМЕ сводилась к тому, что этот метод помогал осваиваться на новом месте, когда мы с семьей переезжали. Но в тот день теория стала чем-то бо́льшим. Она превратилась в занятие для двоих.

К примеру, во время поездок в метро мы развлекались такой игрой: смотрели, кто что держит в руках, и пробовали на основании одного этого предсказать, кто выйдет на следующей станции. Однажды мы сидели на ступенях мемориала Линкольна и пытались вычислить, какой из туристов из какого штата, глядя на их одежду. Чем больше мы играли, тем лучше у нас получалось. Но мы не старались специально развивать свои навыки, чтобы сделаться шпионами, детективами или кем-то вроде. Нам просто было весело.

До тех пор, пока мы не увидели его.

Это случилось двадцать девятого июля. Я запомнил, потому что это был день рождения Маргарет. В качестве подарка моя мама устроила для нас экскурсию по музейному закулисью. Она провела нас в студию, где работает, показала всякое хайтековое оборудование и даже дала посмотреть на свежеполученного Пикассо, которого еще не выставили. Было жутко круто. Выйдя из студии, мы оказались в галерее импрессионистов.

Мы прошли мимо художника, который копировал картину Моне «Женщина с зонтиком».

– Он реставратор, как твоя мама? – спросила Маргарет.

– Нет, – ответил я. – Он копиист.

– В смысле фальсификатор?

– Фальсификация – это когда ты выдаешь свою работу за оригинал, – объяснил я. – А копиисты – это художники, которые практикуются, перерисовывая чужие работы. Отличный способ учиться у мастеров. С него начинали большинство великих художников.

– Так он здесь не работает?

– Нет, просто получил от музея разрешение. Не думаю, что это было трудно, потому что он действительно хорош. Его картина – точь-в-точь как оригинал.

– Тоже европеец, – заметила Маргарет.

– Точнее, француз, – поправил я. – Это Моне, «Женщина с зонтиком».

– Я не про автора картины! А про того, кто ее перерисовывает. Он европеец, посмотри на обувь.

На копиисте были кеды «Европа», точно как у того типа в первый день, когда я начал учить Маргарет ТЕМЕ.

– Прямо как у Спящей красавицы, – подтвердила она.

Я рассмеялся, но тут кое-что привлекло мое внимание. Человек, которого мы видели в первый день, был молодым отцом в отпуске. Человек перед нами – художником за работой. Поставь их рядом – не найдешь почти ничего общего. Но Теория мелочей привела меня к неожиданному выводу:

– По-моему, это тот же парень.

– Исключено, – возразила Маргарет. – Тот – блондин, а этот – брюнет.

– Я вижу.

– И первый был стопроцентным туристом, – добавила она, – а не студентом-хипстером, изучающим живопись.

– Это я тоже вижу. Но все-таки думаю, что это он.

– Почему?

– Во-первых, посмотри, как он держит кисть. Он левша, как и тот тип.

– И как множество других людей, – парировала Маргарет, подняв руку и шевеля пальцами: – К примеру, я.

– Только десять процентов людей – левши, – заявил я. – Если ты помножишь эти десять процентов на небольшое число тех, кто в Вашингтоне носит такую обувь, и еще сузишь круг, оставив только мужчин его возраста и телосложения, итоговая сумма окажется смехотворно мала. А теперь учти, что двое таких мужчин побывали в одном музее за последние несколько недель. Можно сделать вывод, что перед нами тот же человек, которого мы видели в прошлый раз.

– То есть ты утверждаешь, что доверяешь ТЕМЕ больше, чем собственным глазам? – уточнила Маргарет. – Если всякие мелочи говорят тебе что-то – ты будешь считать это правдой?

Прежде чем ответить, я минуту подумал:

– Да. Именно так.

Она вздохнула:

– Я тоже. Не могу ткнуть пальцем в конкретную причину, но он и мне кажется тем же самым человеком. Было бы здорово, имей мы способ убедиться наверняка.

– Да, – согласился я, погруженный в собственные мысли.

Мы еще немного постояли, а затем одновременно повернулись друг другу и хором проговорили:

– Шрам.

– На щеке, – проговорила Маргарет. – А помнишь, кто его заметил?

– Кажется, ты.

– Ой, тебе не кажется! – поддела она. – Ты знаешь, что я. Ты думал, что он ничего не значит, а я думала, что он как раз важен. И, выходит… Права была я.

– И какой у нас план? – спросил я. – Хочешь постоять тут, поздравляя себя? Или все-таки подойти и поискать шрам у этого парня?

– Я за оба варианта, – отозвалась Маргарет. – Но я над тобой сжалюсь. Идем и выясним.

Я вычислил, что мы вполне сможем бросить взгляд на щеку художника, притворившись, будто разглядываем соседние картины. Но стиль Маргарет – переть напролом. Она просто подошла прямо к этому типу и глянула ему через плечо:

– Вы очень красиво рисуете, – похвалила она.

– Спасибо, – откликнулся он с легким акцентом. – Когда оригинал так прекрасен, как Моне, его и копировать легче.

Заговорив, он повернулся к Маргарет и улыбнулся. Шрам оказался на месте: пересекал его левую щеку.

Ни у одного из нас больше не оставалось сомнений. Это был тот же человек.