Читать книгу Друзья времён моей индейской жизни - Джеймс Уиллард Шульц - Страница 5

Наши охотники вернулись в полдень, их лошади сгибались под грузом жирного мяса вапити. Старый Белая Трава сопровождал процессию – его руки были покрыты запёкшейся кровью.

– Я это сделал! – крикнул он нам. – Я помог разделать этих животных, и эта молодая женщина, убившая вапити, отдала мне шкуру одного из них, и оба языка. А теперь помогите мне слезть с лошади.

Мы осторожно помогли ему слезть, и он проковылял через лагерь к своему вигваму, напевая песню радости. Все мы с улыбкой смотрели на то, как Вороньи Перья и мой сын расстелили на земле две шкуры вапити и выложили на них мясо, а потом разделили его по вигвамам. Все женщины сразу забрали свои доли и понесли их к себе. Я увидел, как Сайо'пекина побежала к реке с охапкой покрытых белым жиром кишок, и понял, что это значит: у нас будет угощение из исапуот'систс (тушеной требухи). Мой рот при мысли об этом наполнился слюной. Между прочим, в давние времена пикуни называли племя Ворон исапуот'систс (искаженное исапуо), потому что те очень любили это кушанье.

Я смотрел, как Сайо'пекина промывает раз за разом несколько ярдов кишок, и пошел за ней, когда она понесла их в свой вигвам и положила в сковороду. В другой сковороде она порезала несколько фунтов вырезки на мелкие кусочки и набила ими кишки, вывернув их наизнанку, и, наконец, завязав концы кишок жилкой. Свернув их в спираль, она положила их на горячие угли костра и хорошо обжарила, переворачивая с помощью двух палочек, а потом переложила в котелок с кипящей водой и продержала там несколько минут. Наконец она выложила их на сковородку, порезала на кусочки и протянула нам. Мы ели и хотели, чтобы этой еды было больше. В процессе готовки из мяса выделялся сок, который смешивался с белым жиром, который покрывал кишки и теперь был внутри. Это был самый лучший способ приготовить мясо. Я хорошо помню, как наш друг, доктор Джордж Берд Гриннел рассказывал нам, что в давние времена, когда он был на озере Святой Марии, мы угощали его исапуот'систсом, который приготовил Хвостовые Перья Перешедший Холм. Он сказал тогда:

– Апикуни, если ты откроешь ресторан в Нью-Йорке и будешь готовить там только это блюдо (вместе с бутербродами и кофе), то тебя ждет большой успех. Все эпикурейцы города будут приходить к тебе, чтобы отведать исапуот'систс.

– Городская жизнь не для меня. Лучше я буду нищим здесь, чем миллионером в Нью-Йорке, – ответил я.

Во всех вигвамах нашего маленького лагеря старые друзья наслаждались едой – исапуот'систсом, жареной печёнкой, рубцом и лучшими кусками жирного мяса, а потом, набив желудки, мы уселись на удобные лежанки. Потом женщины отправились на хребет, чтобы набрать ягод ирги, а мы, мужчины, собрались на берегу озера, чтобы покурить и поговорить.

– Однажды с моим отцом случилось странное происшествие – здесь, прямо за этим хребтом, на самом южном маленьком притоке реки Обрывистых Берегов, – сказал Тяжелый Взгляд.

– Мы стояли лагерем прямо здесь, и однажды утром отец пошёл ставить капканы на бобров вдоль речки. Пока он ставил последний из них, то увидел лося, вышедшего на другой берег бобрового пруда, выстрелил и убил его. Потом он сел на лошадь, пересёк реку там, где она вливалась в пруд, спустился к лосю, освежевал его и разделал. Мясо было достаточно жирное для этого времени лета – месяца Зрелых Ягод, так что он взял его столько, сколько смог погрузить на лошадь, и отправился в лагерь, ведя лошадь в поводу. Он перепрыгнул узкую протоку, вытекавшую из пруда, но лошадь уперлась и не пошла за ним. Он хлестал ее веревкой, отчего лошадь сильно разозлилась – она трясла головой, ржала и брыкалась. Теперь разозлился сам отец – он стал ругать лошадь, называть её плохой бесполезной скотиной. Может быть, лошадь его поняла – она издала длинное ржание, словно говоря: «Я покажу тебе, какая я бесполезная» и длинным прыжком скакнула через протоку. Но в момент прыжка мягкая почва берега под ней провалилась, и она упала на спину, оказавшись в воде и мягкой грязи, покрывавшей дно протоки, и так лежала, молотя ногами по воздуху, не в силах подняться на ноги. Отец продолжал стегать ее, но это было бесполезно, и скоро она затихла.

– Ты ленивая тварь, стоишь меньше чем ничто, и даже не пытаешься подняться! Ну так лежи тут и подыхай, – сказал ей отец, очень рассерженный, а сам присел рядом, чтобы отдохнуть, и, будучи очень усталым, почти сразу уснул.

Друзья мои, пока он спал, ему было послано видение: к нему прилетела колибри и сказала:

– Я вижу, что у тебя неприятности, но не отчаивайся; я помогу тебе. Просто встань и снова потяни повод, и всё у тебя будет хорошо.

Отец проснулся, вскочил и снова потянул веревку, и тут лошадь с трудом наполовину повернулась, уперлась передними ногами о берег, приподняла зад и повернулась на живот, поднялась и вышла на берег. Отец был более чем удивлен – он не мог понять, как колибри могла заставить лошадь повернуться и выбраться из этой грязи. Но она была здесь, стояла на земле с опущенной головой, дрожала, грязь и вода стекали с тюка с мясом, которое теперь пришло в полную негодность, потому что песок с него смыть полностью невозможно, как ни старайся. Поэтому он сгрузил его там же и оставил волкам, а сам нашел место, где дно протоки было твердым, вернулся к лосиной туше и нагрузил лошадь оставшимся мясом. Когда он вернулся к нам, давно стемнело, и он рассказал нам о своем странном видении. Как же смогла эта маленькая птичка, самая маленькая из всех, поднять лошадь из грязи!

– Ах! Это действительно странно и удивительно! – воскликнул Курчавый Медведь.

– А по мне, так ничего странного нет, – сказал Белая Трава. – Солнце дает нашим братьям, зверям и птицам, силу помогать нам, и дает её достаточно и маленькой колибри, и самым большим из наших помощников, например таким как настоящий медведь.

– Да, конечно. Всё это делает Солнце, – сказал Курчавый Медведь, и все остальные знаками выразили свое согласие.

– Скажи, Тяжелый Взгляд, – спросил Белая Собака, – хотя у твоего отца и были сильные священные помощники, волк и колибри, всё же он и вы, его дети, не всегда могли избежать нападения врагов?

– Да, мы не однажды сражались с ними. Самое тяжёлое сражение с ними было на береги нижнего из озёр Святой Марии, – ответил Тяжелый Взгляд.

– Мы зимовали в форте Бентон, где мой отец был охотником, а я помогал ему. Работа была нетрудной – отъехав недалеко от форта, можно было встретить стадо бизонов, погнаться за ними на наших быстрых скакунах, убить сколько нужно, освежевать и разделать, а потом приезжали наши работники с вьючными лошадьми и фургонами, которые отвозили в форт мясо и шкуры. Иногда вместо того, чтобы охотиться на бизонов, мы ради разнообразия должны были добыть на равнинах несколько антилоп, а то и дойти до реки Тетон, или пересечь реку (Миссури) и подняться до отмели Шонкин, чтобы там добыть несколько оленей или вапити.

Когда настала весна, отец стал беспокоен и часто стал говорить мне:

– Жить тут, в этих глиняных стенах, мне надоело. Мне воздуха не хватает. Я хочу вернуться в горы, поставить там лагерь и ставить капканы на бобров.

– Да, конечно, – сказал я наконец. – Я вижу, что ты не будешь счастлив, пока не уйдёшь отсюда, так попроси агента освободить нас от службы на компанию.

Мой отец пошел к нему, Большому Ножу (Джеймсу Доусону), очень доброму человеку и большому начальнику, и попросил его отпустить нас.

– Но ведь ты, Поднимающийся Волк, и твой сын, Тяжелый Взгляд, нанялись ко мне на три зимы и три лета, и оба подписали об этом бумагу, – сказал тот.

– Я знаю, что это так, вождь, но большие горы зовут меня; я хочу пойти туда и там поставить свой лагерь, я задыхаюсь здесь, в этих стенах из сухой грязи.

– Да, я знаю, что ты чувствуешь. Я чувствую то же самое. Я тоже хотел бы пойти в горы, бродить по ним, жить в вигваме. Ладно, я отпускаю тебя и твоего сына на всё лето, до месяца Падающих Листьев, но ты должен пообещать, что продашь мне все добытые вами бобровые шкуры, а не понесешь их к северным торговцам на Большую Северную реку (Саскачеван).

Отец с этим согласился, и на следующий день мы оставили форт, ведя с собой два фургона и тридцать верховых лошадей. Нас было: отец с матерью, моя сестра Лиззи, вдова, и трое её маленьких детей, моя женщина и я сам. Я взял её за два месяца до этого, и мы не успели достаточно хорошо друг друга узнать.

От форта мы отправились прямо к озеру Святой Марии, любимому месту охоты моего отца. По пути мы остановились на опушке соснового леса на Северной Вилке Маленькой реки (Молочная река), и там у отца было плохое видение: он увидел большую змею. Он проснулся, разбудил нас и рассказал об этом, и сказал, что мы должны быть очень осторожны, потому что большая змея предвещает большую опасность, которая поджидает нас. Мы знали, что это так. На следующее утро, когда мы отправились дальше, я велел моей сестре Лиззи управлять моим фургоном, моя женщина сопровождала наш табун, а я был впереди, внимательно высматривая врагов, но ничего не видел – ничего, что бы меня встревожило в тот день.

После полудня мы пересекли протоку у нижнего из озёр Святой Марии и встали лагерем у узкой полоски леса у нижней части озера, где часто прежде останавливались и несколько раз зимовали. Мы тогда не называли эти озёра именами, которые дали им белые; мы просто называли их Внутренними озёрами, как их всегда называли пикуни. Несколько лет спустя мой отец вместе с Чёрными Накидками поставил на берегу нижнего озера большой крест и назвал два озера именем святой женщины Чёрных Накидок, которая, как они говорили, родила сына, хотя мужчины у нее не было…

– Ещё одна большая ложь Чёрных Накидок, – пробурчал Вождь Воронов.

– Да! – воскликнули остальные.

– Конечно, ложь, – продолжил Тяжелый Взгляд. – Но тем самым днем, когда мы поставили лагерь и ужинали, мой отец сказал то, что я никогда не забуду:

– Мать, дети мои, – сказал он, когда набил трубку и удобно уселся, чтобы покурить, – эти озёра и горы вокруг них – самое прекрасное место в нашей стране. Они так прекрасны, так удивительны, что я уверен в том, что белые однажды захватят их.

Моя мать улыбнулась.

– Иногда ты словно теряешь разум. Всё, что нужно или будет нужно белым в этой стране – бобровые и другие меха, которые мы добываем для них, – сказала она. Но как же он оказался прав!

– Ай! Твой отец был наделён Солнцем великой силой, он мог предвидеть, что должно случится, – сказал старый Белая Трава.

– Так вот, – продолжал Тяжелый Взгляд, – ночь прошла спокойно, настало утро, и после завтрака мы с отцом спустились к реке и поставили все четырнадцать капканов, поймали форель, а я добыл гуся.

Вождь Ворон

Белый Телёнок, сын старого вождя Белого Телёнка

После полудня, когда я отдыхал в своем вигваме, я внезапно почувствовал боль в спине. Она не проходила, и я знал, что это плохой знак – подтверждается видение моего отца. Я был уверен, что нам грозит близкая опасность. Мною овладело беспокойство – пока не стемнело, я много раз выходил из вигвама и осматривался, но не заметил ничего подозрительного. На закате я вместе со своей женщиной вышел на равнину ниже озера, собрал наш табун и отвёл его в лес, поближе к нашему вигваму, и там стреножил вожаков. Настала ночь. Я сидел на своей лежанке и смотрел на свою женщину, которая по другую сторону костра готовила гуся, которого я добыл. Она жарила его, часто поворачивая, чтобы он хорошо подрумянился, но я чувствовал, что не хочу его есть. Боль в спине всё усиливалась. Наша собачка, единственная, какая у нас была, заболела – она жалобно повизгивала. Всё было плохо, всё указывало на опасность, ужасную опасность, которая нам угрожала.

Когда гусь был готов, моя женщина разделила его между нами. Мой отец только раз откусил и отодвинул свое блюдо. Я со своей тарелки съел только маленький кусочек. Отец смотрел на меня, а я на него, и я понял, что он тоже чувствует опасность, но ничего не говорит, чтобы не беспокоить раньше времени женщин и детей. Пора было ложиться спать, и я попросил мою женщину пойти со мной напоследок взглянуть на лошадей, и, когда мы были у табуна и в вигваме нас не было слышно, я сказал ей:

– Мы в опасности: я чувствую, что она близко. Мой отец во сне видел большую змею, моя спина болит, наша собачка заболела – все это предупреждает нас об опасности. Если что-то случится, если в этот момент мы окажемся не вместе, ты должна прийти ко мне с ружьём и боеприпасами и заряжать его, как только я выстрелю.

– Ты знаешь, что я не трусиха, – сказала она. – Я буду помогать тебе, пока смогу стоять на ногах.

Мы в последний раз посмотрели на лошадей, вернулись в вигвам и легли спать.

Спать я не мог. Я лежал, чувствуя, что вот-вот что-то случится, и немного спустя услышал, что с лошадьми что-то происходит – те, которых я стреножил, брыкаются и ржут. Я подумал, что это, быть может, настоящий медведь хочет убить одну из них. Я разбудил мою женщину и сказал ей, что пойду и посмотрю, что происходит с лошадьми. Мой отец тихо сказал мне¸ чтобы я кричал, увидев опасность. Мы не раздевались, даже дети Лиззи, даже мокасины не снимали, потому что ощущали беспокойство и страх от близкой опасности.

Я на четвереньках выполз из вигвама и направился к лошадям, они больше не прыгали и не ржали – они шли, освобождённые от привязи, через лес, и я понял, что враги уводят их. Луны не было, но звезды на ясном небе давали немного света. Я встал и, пройдя через лес, увидел выходящего из него человека, который вёл лошадей.

Я выстрелил в него, он громко вскрикнул и упал, а лошади побежали обратно в лес. При вспышке выстрела я увидел, что мужчина был ассинибойном. Ошибиться я не мог – в форте Больших Ножей в устье реки Вапити12 я видел многих из них и знал, как они одеваются и какие у них причёски.

Когда я выстрелил, отец, моя женщина и сестра Лиззи выскочили из вигвама и бросились мне на помощь, а враги, прятавшиеся в лесу с нашими лошадьми, стали в них стрелять. Они спрятались за фургонами, всё ещё загруженными провизией и другими припасами, и я побежал к ним и взял у моей женщины другое ружьё, отдав ей то, из которого стрелял, чтобы она его перезарядила. У Лиззи тоже было ружьё – гладкоствольное кремневое, купленное у северных торговцев, как и у моего отца. Она была в ярости. Она громко пела военную песню пикуни и кричала врагам:

– Собаки! Вы не убьете моих детей!

Она выстрелила в мужчину, который приблизился к нам, и я увидел, как тот упал.

Враги продолжали стрелять в нас, а мы в них, целясь по вспышкам их ружей. Их защищал лес, нас фургоны, стоявшие в тридцати шагах перед нашими вигвамами. Моя мать и трое детей Лиззи оставались в вигваме, потому что отец велел им на выходить оттуда и лечь на землю, чтобы вражеские пули их не задели. Также он велел им сохранять спокойствие и не кричать. Но сейчас, когда мы стреляли по врагам, а они по нам, Мэри, старшая девочка, стала плакать, а две её сестры начали кричать и звать маму, и моя мать, как мы слышали, пыталась их успокоить, а Лиззи кричала, чтобы они закрыли рты и лежали спокойно.

Враги тоже слышали крики в вигваме. Они были хитрыми, эти ассинибойны, и сердца их были холоднее зимнего льда. Пока одни из них продолжали стрелять в нас, укрывшихся за фургонами, другие проползли к вигваму сзади. намереваясь войти в него и убить тех, кто был внутри. Они стали выдергивать колышки, которыми крепилась к земле обшивка вигвама, и пролезать под ней, и моя мать это услышала и вместе с детьми выскочила наружу. В это же время враги стали стрелять по нам с другой позиции, к северу от фургонов.

И тогда отец крикнул нам:

– Скоро они станут стрелять со стороны вигвама! Если они нас окружат, мы будем уничтожены! Мы должны укрыться в лесу, идите за мной!

– Да! Идем! Дети, держите рты закрытыми! – сказала Лиззи.

– Мы должны ползти, прижимайтесь к земле, пока не отойдем от них подальше, – сказал я.

– Да, так. А теперь следуйте за мной, – ответил отец.

Мы отползли на сотню шагов или больше, добрались до рощи, потом встали на ноги и немного постояли, прислушиваясь. Враги продолжали стрелять по фургонам, больше мы по пути ничего не слышали. Мы прошли через лес к озёрной протоке, спустились к широкому мелкому броду и там, держа детей на руках, её перешли. В это время враги перестали стрелять – несомненно, они поняли, что за фургонами нас нет. Мы прошли вниз по каменистому восточному берегу, потом ушли с него в осиновую рощу, поднялись выше на склон хребта и там отдохнули. На душе у нас было тяжело, просто ужасно.

Моя мать начала плакать:

– Мы всё потеряли, – причитала она, – наших лошадей, наши фургоны, всю нашу одежду, все вещи, которые так нам дороги, потому что они служили нам много зим!

Моя женщина плакала с ней в унисон, и дети тоже. Только Лиззи не потеряла присутствия духа:

– Мы целы! Мы здоровы и полны сил! У нас будут другие лошади и фургоны, мы скоро приобретем всё, что потеряли! Всё это ерунда, птичья голова13! – говорила она так настойчиво, что мой отец и я улыбнулись.

Настало утро. Мы увидели своих лошадей, которые паслись на большой равнине ниже озера. Над нашим вигвамом поднимался дым, в него входили и выходили люди, другие разбирали содержимое наших фургонов. Когда солнце проделало небольшой путь в синеве, несколько врагов привели лошадей, оседлали нескольких из них нашими седлами, а остальных навьючили теми из наших вещей, которые им приглянулись. Потом они принесли много сухих веток, обложили ими фургоны и вигвам и подожгли. Моя мать и моя женщина снова заплакали, дети тоже – они видели, как всё наше добро пропадает в дыму и пламени. Лиззи грозила врагам кулаком и называла их ассинибойнскими собаками. Мы с отцом ничего не говорили – мы думали о том, как трудно будет нам и как долго это будет – восстановить всё, что мы потеряли. Мы смотрели, как враги спускаются по равнине с нашими лошадьми и в устье Быстрой реки пересекли более широкую реку и ушли на восток за хребет. Мы знали, что возвращаться на место, где стоял наш лагерь, бесполезно: ничего из того, что могло бы нам пригодиться, мы бы там не нашли. Свои капканы мы бросили. Мы перешли хребет и направились к Средней Вилке Маленькой реки, и по пути я подстрелил чернохвостую олениху, стельную и жирную. Так что еды нам хватало, и мы хорошо поели, поджарив мясо на горячих углях. И Лиззи улыбнулась:

– Всё-таки мы убили двоих их этих собак-ассинибойнов! Я снова говорю: ничего страшного, птичья голова!

Мы с отцом тоже улыбнулись, но у матери и моей женщины сил на улыбку не нашлось.

Когда, спустившись по Медвежьей реке, мы отделились от своих людей, мы знали, что скоро они вернутся в горы, чтобы заготовить новые шесты для вигвамов. Мы направились на юг и тут, на реке Двух Магических Хижин, нашли их большой лагерь и направились прямо к вигваму моего дяди, Три Солнца. Туда же пришли многие родственники и друзья, которые беспокоились, почему мы пришли пешком, и, когда отец рассказал им, что на Внутренних озерах на нас напали асинибойны, сожгли наш вигвам и фургоны и забрали всё наше имущество и увели лошадей, они посочувствовали нам и сказали, что поделятся с нами своими вещами, чтобы возместить то, чего мы лишились. Три Солнца дал нам пять лошадей, другие дали по одной, две, три или больше – всего получилось двадцать пять. Несколько женщин принесли новые белые выделанные бизоньи шкуры и сделали нам большой вигвам. Другие принесли кожу для подкладки вигвама, парфлеши, оленью кожу для одежды, вяленую пищу, кухонную посуду, сёдла, ножи и топоры, всё необходимое для шитья, бизоньи шкуры и одеяла для постелей. Ещё до заката у нас было всё, что мы потеряли – кроме фургонов и упряжи.