Читать книгу Гордость и предубеждение - Джейн Остин, Сет Грэм-Смит - Страница 13

День прошел примерно так же, как и предыдущий. Миссис Хёрст и мисс Бингли провели несколько утренних часов с больной, которой хотя и медленно, но становилось лучше, и вечером Элизабет присоединилась к обществу в гостиной. Однако карточный стол не был разложен. Мистер Дарси писал письмо, и мисс Бингли сидела рядом, наблюдая, как оно продвигается, все время отвлекая пишущего просьбами передать от нее его сестре то-то и то-то. Мистер Хёрст и мистер Бингли играли в пикет, а миссис Хёрст смотрела, как они играют.

Элизабет взяла шитье и развлекалась тем, что следила за Дарси и мисс Бингли. Ее несмолкаемые похвалы то его почерку, то ровности строк, выходящих из-под его пера, то длине его письма и глубочайшее равнодушие, какое они встречали, слагались в забавный диалог, совершенно отвечавший мнению Элизабет и о ней, и о нем.

– Как обрадуется мисс Дарси, получив такое письмо!

Он ничего не ответил.

– Вы пишете с такой необыкновенной быстротой.

– Вы ошибаетесь. Я пишу довольно медленно.

– Сколько писем вам приходится писать на протяжении года! И сколько деловых! Меня они приводили бы в ужас!

– В таком случае очень удачно, что писать их мой жребий, а не ваш.

– Прошу, сообщите вашей сестрице, что мне не терпится увидеться с ней.

– Я уже один раз по вашему желанию написал ей это.

– Боюсь, вам не нравится ваше перо. Разрешите, я его очиню. Я очень хорошо чиню перья.

– Благодарю вас, но я сам чиню свои перья.

– Как вам удается писать так ровно?

Он промолчал.

– Скажите вашей сестрице, что я в восхищении, узнав про ее успехи в игре на арфе, и прошу, не забудьте упомянуть, в какой восторг меня привел ее прелестный рисунок для столика и что, по-моему, он, несомненно, превосходит рисунок мисс Грантли.

– Вы не позволите отложить ваши восторги до моего следующего письма? На этом листе осталось слишком мало места, чтобы я мог воздать им должное.

– О, это не важно. Я ведь увижусь с ней в январе. А вы всегда пишете ей такие очаровательные длинные письма, мистер Дарси?

– Обычно они бывают длинными, но всегда ли очаровательными, судить не мне.

– Я совершенно уверена, что тот, кто способен с легкостью написать длинное письмо, не может писать плохо.

– Для Дарси это не такой уж комплимент, Каролина, – воскликнул ее брат, – потому что он вовсе не пишет с легкостью. Слишком уж он привержен всяким длинным ученым словам! Ведь правда, Дарси?

– Стиль моих писем заметно отличается от твоего.

– Ах! – вскричала мисс Бингли. – Чарльз пишет с невообразимой небрежностью. Он опускает половину слов, а остальные покрывает кляксами.

– Мои мысли текут так быстро, что я не успеваю их выразить, и поэтому мои корреспонденты порой не находят в моих письмах ни единой связной мысли.

– Ваша скромность, мистер Бингли, – сказала Элизабет, – обезоружит любой упрек.

– Нет ничего обманчивее скромности, – возразил Дарси. – Нередко это не более, чем равнодушие к чужим мнениям, а иногда и скрытое хвастовство.

– И чему из двух ты припишешь мой недавний образчик скромности?

– Скрытому хвастовству. Потому что на самом деле ты гордишься изъянами своей манеры писать, считая их следствием быстроты мысли и небрежения к ее запечатлению на бумаге, а это, на твой взгляд, если и не достойно хвалы, во всяком случае, придает тебе интересность. Способность делать что-либо быстро всегда ценится ее обладателем, нередко не замечающим несовершенств, к каким приводит эта быстрота. Когда нынче утром ты сказал миссис Беннет, что соберешься за пять минут, если когда-нибудь решишь покинуть Недерфилд, ты видел в этом род панегирика себе, высокой похвалы. Но что столь уж достойного в сумасбродной поспешности, которая помешает завершить необходимые дела и не принесет пользы ни тебе, ни кому-либо еще?

– Право, это уже слишком! – вскричал Бингли. – Помнить вечером весь вздор, сказанный утром! Тем не менее, клянусь честью, я верил, что говорил о себе правду, и верю в это сейчас. А потому я не приписал себе сумасбродство для того, чтобы пощеголять перед дамами.

– Не спорю, возможно, ты верил своим словам, но я отнюдь не убежден, что ты упорхнул бы с такой быстротой. Твое поведение зависело бы от обстоятельств и случайностей, как и у всякого другого знакомого мне человека. И если бы, когда ты вскочил в седло, какой-нибудь друг сказал тебе: «Бингли, лучше подожди до следующей недели», ты, вероятно, послушался бы, ты, вероятно, отложил бы отъезд, а по настоянию кого-нибудь еще остался бы и на месяц.

– Этим вы лишь доказали, – воскликнула Элизабет, – что мистер Бингли не отдает должное своему характеру. Вы представили его в гораздо лучшем свете, чем он делал это сам.

– Я чрезвычайно польщен, – сказал Бингли, – тем, как вы превратили слова моего друга в комплимент доброте моей натуры. Но, боюсь, вы придали им смысл, какого он вовсе в виду не имел. Он, бесспорно, был бы лучшего обо мне мнения, если бы в подобных обстоятельствах я бы отказался наотрез и ускакал бы со всей быстротой, на какую способна моя лошадь.

– И мистер Дарси тогда бы счел, что опрометчивость вашего первого решения искуплена упрямством, с каким вы его выполнили?

– Честное слово, тут я ничего толком объяснить не могу. Дарси должен говорить сам за себя.

– Вы ждете от меня отчета во мнениях, которые вам было угодно приписать мне, хотя я ни разу ничего подобного не сказал. Однако допустим, что дело обстоит именно так, как вы его представили. Вам следует помнить, мисс Беннет, что друг, который предположительно пожелал, чтобы он вернулся в дом и отложил исполнение своего плана, всего лишь пожелал этого, попросил, не представив ни единого довода, почему это следовало сделать.

– Уступить настояниям друга легко и охотно – в ваших глазах это не заслуга?

– Уступка без причины не делает чести ни тому, ни другому.

– Мне кажется, мистер Дарси, вы не отводите никакого места воздействию дружбы или приязни. Сердечное чувство к просящему часто побуждает выполнить его просьбу, не дожидаясь доводов или объяснения причин. Я не имею в виду выдуманный вами случай с мистером Бингли. Быть может, нам лучше подождать, пока не возникнут подобные обстоятельства, а уж тогда обсуждать благоразумность его поведения. Но в целом, при обычных обстоятельствах, когда один друг просит другого переменить не столь уж важное решение, если тот уступит, не дожидаясь уговоров, будете ли вы думать о нем дурно?

– Не следует ли, прежде чем мы продолжим эти рассуждения, сначала более точно установить степень важности, заключенной в этой просьбе, а также и степень близости между просящим и исполняющим просьбу?

– Конечно! – вскричал Бингли. – Давайте выслушаем все подробности, не упустив их сравнительный рост и обхват, ибо это, мисс Беннет, может придать вес доводам, какого вы не ожидаете. Поверьте, не будь Дарси так высок и силен в сравнении со мной, я бы и вполовину не был с ним так уступчив. Право, я не знаю никого ужасней Дарси в определенных обстоятельствах и в определенных местах и уж особенно в его доме в воскресный вечер, когда ему нечем заняться.

Мистер Дарси улыбнулся, но Элизабет показалось, что шутка мистера Бингли его задела, а потому она не засмеялась. Мисс Бингли горячо приняла к сердцу такой упрек ему и попеняла брату за вздор, который он наговорил.

– Я понял твою уловку, Бингли, – сказал его друг. – Ты не любишь отвлеченных споров и хотел положить конец нашему.

– Может быть, может быть. Такие споры слишком уж смахивают на диспуты. Если ты и мисс Беннет прервете свой, пока я не уберусь из комнаты, я буду премного благодарен, а тогда ты можешь говорить обо мне все, что захочешь.

– То, о чем вы просите, – сказала Элизабет, – никакой жертвы от меня не требует, да и мистеру Дарси нужно дописать свое письмо.

Мистер Дарси внял ее совету и дописал письмо. Завершив его, он попросил мисс Бингли и Элизабет сыграть что-нибудь. Мисс Бингли поспешила к фортепьяно, вежливо предложила Элизабет начать первой, а когда Элизабет отказалась столь же вежливо и куда более решительно, села за него.

Миссис Хёрст пела с сестрой, а Элизабет тем временем листала ноты, лежавшие на инструменте, и невольно заметила, что взгляд мистера Дарси очень часто обращается на нее. Ей было странно предположить, что она могла оказаться предметом восхищения такого гордеца, и все же было бы еще более странно, если бы он смотрел на нее потому, что она ему не нравилась. Затем она пришла к выводу, что его внимание привлекает нечто в ней, по его понятиям недопустимое и отталкивающее, неуместное в их обществе. Эта мысль ее не удручила. Он ей так не нравился, что его одобрения она не искала.

После нескольких итальянских арий мисс Бингли заиграла шотландскую мелодию, и мистер Дарси, подойдя к Элизабет, сказал:

– Не испытываете ли вы неодолимого желания, мисс Беннет, воспользоваться случаем и сплясать рил?

Она улыбнулась, но ничего не ответила. Он, несколько удивленный ее молчанием, повторил свой вопрос.

– О! – воскликнула она. – Я слышала, что вы сказали, но не могла сразу решить, как вам ответить. Я знаю, вы бы хотели, чтобы я сказала «да» и дала вам повод отнестись с пренебрежением к моему вкусу. Но я очень люблю обманывать такие ожидания и не дать излиться уже готовому презрению. Вот почему я решила сказать вам, что не хочу сплясать рил, а теперь презирайте меня, если осмелитесь.

– О нет, я не осмелюсь.

Элизабет полагала уязвить его и была изумлена этой галантностью. Однако в ее тоне звучала такая смесь мягкости и лукавства, что ей вряд ли удалось бы сильно уязвить кого-нибудь. Дарси же еще ни одна женщина так не очаровывала, как она. Он даже полагал, что ему угрожала бы настоящая опасность, если бы положение ее семьи не было настолько ниже его собственного.

Мисс Бингли увидела или заподозрила достаточно, чтобы ее охватила ревность; и горячее желание скорейшего выздоровления ее дорогой подруги Джейн стало еще горячей от нетерпения как можно скорее избавиться от Элизабет.

Она часто пыталась вызвать у Дарси неприязнь к их гостье, предсказывая их брак и описывая его счастье в таком союзе.

– Надеюсь, – сказала она на следующий день, прогуливаясь с ним по саду, – когда произойдет столь желанное событие, вы намекнете своей дражайшей теще, насколько ее украсит молчание; а если вам это удастся, прошу, излечите своих младших невесток от привычки гоняться за офицерами. И, если мне дозволено коснуться столь деликатной темы, попытайтесь побороть присущее даме вашего сердца маленькое нечто, граничащее с самомнением и наглостью.

– У вас есть еще какие-нибудь советы, которые обеспечат мне семейное счастье?

– О да! Непременно повесьте портреты вашего дядюшки Филипса и тетушки Филипс в портретной галерее Пемберли. Поместите их рядом с вашим двоюродным дедом-судьей. Они ведь принадлежат к одной профессии, хотя и не к одному кругу. Ну а портрета своей Элизабет вам лучше не заказывать. Какой художник сумеет воздать должное этим чудным глазам?

– Да, уловить их выражение было бы нелегко, но их цвет, разрез?! и ресницы такие прекрасные изобразить возможно.

Тут они встретили шедших по другой дорожке миссис Хёрст и Элизабет.

– Я не знала, что вы хотели совершить прогулку, – сказала мисс Бингли в некотором смущении, опасаясь, не расслышали ли они чего-нибудь.

– Вы обошлись с нами нестерпимо, – ответила миссис Хёрст. – Убежали, не сказав нам, что идете гулять.

Затем, завладев свободной рукой мистера Дарси, она предоставила Элизабет следовать за ними сзади. Ширина дорожки позволяла идти рядом лишь троим. Мистер Дарси почувствовал их неучтивость и тотчас сказал:

– Дорожка слишком узка для нашего общества. Лучше свернем в аллею.

Но Элизабет, у которой не было ни малейшего желания оставаться с ними, ответила со смехом:

– Нет-нет, не сворачивайте! Вы образуете такую очаровательную группу и выглядите на редкость авантажно. Но если добавить четвертую фигуру, все обаяние будет испорчено. До свидания.

Она весело убежала от них и, кружа по дорожкам, радовалась, что через день-два будет уже дома. Джейн настолько оправилась от болезни, что подумывала присоединиться вечером к обществу часа на два.