Читать книгу Почему маму всё достало - Джилл Симс - Страница 2

Первый рабочий день после рождественских и новогодних праздников всегда дается с трудом. Мало того, что организм в шоке от резкой смены режима, и теперь утро для него начинается не в два часа дня с бокала белого вина и сыра вприкуску с шоколадными батончиками и конфетами, а как и положено – с нормального завтрака, так еще и сознание отказывается воспринимать себя взрослым человеком на ответственной работе, а одежда стала тесной за эти дни. А уж если после первого рабочего дня запланирован первый сеанс семейной психотерапии после, скажем так, «трудного» Рождества, то радости, конечно, вообще никакой.

Кристину мне порекомендовали как очень хорошего специалиста. Моя коллега Дебби из отдела кадров рассказывала, что Кристина спасла от развода семью сестры Дебби – и это после того, как зять десять лет изменял ее сестре с учительницей своих дочек-близняшек, а началось все это у них, когда девочки пошли в первый класс, и вылезло наружу, когда близняшки уже заканчивали школу, так еще этот извращенец, оказывается, любил измазаться клеем и обваляться в блестках, чтобы училка его отшлепала (отсюда у него такая страсть к учительнице начальных классов, у которой этого клея и блесток было завались), так что я подумала, что раз уж Кристине удалось как по мановению волшебной палочки такую передрягу разрешить, то наша с Саймоном размолвка будет для нее пустяковой задачей.

Да и к тому же у нас все было без особых заскоков. Ведь не изменял же он мне с женщиной, которой я дарила вино и кружки с надписью «Лучшему учителю на свете», а она, сидя напротив меня на родительском собрании, не внушала, как важно читать перед сном вместе с моими драгоценными деточками, в то время как у самой на прикроватном столике переливался всеми цветами любимых блесток член моего мужа, слепленный в натуральную величину из школьного пластилина, оставшегося от детских поделок на День матери. То есть я хочу сказать, что в этом контексте перепихон Саймона с какой-то знойной синьоритой во время командировки в Мадриде – не такая уж трагедия. В конце концов, все могло быть намного хуже, не так ли?

Это я и твердила сама себе всю дорогу: «Выше голову! Могло быть и хуже!» У него могла быть нездоровая тяга наряжаться в стиле старушки Энн Уиддекомб. Или он западал бы на кого-нибудь, одетого как Энн Уиддекомб (уж не знаю, что из этого хуже). Он мог бы пойти по стопам Идеального Папочки Идеальной Люси Аткинсон, который бросил Идеальную Мамочку Люси в подвешенном состоянии, когда переметнулся к Фионе Монтегю, лучшей подруге и подражательнице Идеальной Мамочки, и тем самым обрек Идеальную Мамочку на ежедневные встречи с Фионой Монтегю у школьных ворот (она мне никогда не нравилась, вся такая самодовольная, вечно лезет из кожи вон, чтобы произвести впечатление, – хотя ясно-понятно, что Идеальному Папочке нравилось, как Фиона старалась его впечатлить, с тех пор как они съехались, он сильно раздобрел на ее бесконечных капкейках, которыми она завалила свой инстаграм). Конечно, наши дети уже подросли и встречать их у ворот школы не нужно, так что сия участь меня в любом случае миновала. Да и капкейки Саймон не любит.

Хотя, с другой стороны, все было достаточно серьезно. Когда пару месяцев назад Саймон выдал эту новость, мне показалось, что меня ударили под дых. Реально, как будто из меня выпустили воздух. До сих пор не пойму, чем он руководствовался, когда решил признаться в измене. Он говорит, из чувства вины.

Я слышала, что люди говорили о какой-то «буре эмоций», но, честно признаться, до меня не доходило, что это такое, пока меня саму не стало швырять из ярости в отчаяние, а временами я готова была убить его, но потом на меня находило какое-то спокойствие, и я убеждала себя, что мы двое взрослых людей, проживших бок о бок почти четверть века, плюс-минус год-два, у нас двое взрослых детей, мы любим друг друга и сможем преодолеть эти временные трудности – а затем весь цикл эмоций повторялся снова. Мне было так плохо, что кусок в горло не лез, и я три дня ничего не ела, чего со мной раньше никогда не приключалось; обычно я безудержно заедала свой стресс всем чем только можно. Но не в этот раз. Я сбросила почти пять килограммов, так что нет худа без добра.

Спустя пару недель, в течение которых Саймон ходил с видом побитой собаки и повторял без конца, что он виноват, ярость во мне так и не утихла, все наши попытки обсудить ситуацию как взрослые люди заканчивались моими криками, что я поотрубаю ему яйца, если он еще раз вякнет, что тот случай ничего для него не значил, потому что если бы это было так, то какого черта он это сделал, и да, конечно, я поняла, что это был «просто секс», но может быть, уже хватит об этом говорить? – и в конце концов стало понятно, что мы зашли в тупик и нам потребуется профессиональная помощь.

Я услышала, как Дебби из отдела кадров расхваливала чудеса психотерапии Кристины (попутно она рассказывала о рождественских украшениях, которые можно самим смастерить из поделочной глины), и тут я, как бы между делом, попросила номер Кристины, «для подружки», конечно же, потому что нельзя посвящать Дебби в то, что впоследствии будет доведено до сведения всего офиса. Эта ее черта бывает полезна, если вы хотите, чтобы какой-нибудь слух разнесся со скоростью света, – просто скажите Дебби, что информация «строго конфиденциальна», и можете быть уверены на сто процентов, что к концу рабочего дня каждый сотрудник будет в курсе событий.

Саймон сначала не горел желанием идти к психотерапевту, его первой реакцией, как у всех британцев, было ворчание по поводу того, что «неприлично полоскать свое белье на людях» и «все эти модные веяния слишком уж нью-эйдж», но когда я сказала, что это может прекратить наши скандалы, он нехотя согласился попробовать. Вот так мы и оказались у психотерапевта.

Однако после первого сеанса Саймон на удивление проникся идеей. Я думаю, что ему пришлись по душе слова Кристины о том, что не в ее правилах обвинять кого-либо или судить, кто прав, кто виноват, ее роль заключается в том, чтобы способствовать нашему с ним диалогу и предоставить нам возможность обсудить все без осуждения. Саймону также весьма понравилось, что Кристина пресекала любое повышение тона, то есть мне не разрешалось орать на него, и он мог рассчитывать на час тишины в неделю.

Мне все происходящее у Кристины казалось сплошным надувательством. Я рассчитывала, что уж она-то будет обвинять, осуждать, корить Саймона за его непотребное поведение, встанет на мою сторону и вынесет такой вердикт, чтобы он смог сполна искупить свои грехи, и тогда мы бы смогли как-то жить дальше, ну после того, разумеется, как он возместит ущерб в супружеской версии общественных работ, – ну, не знаю, гладил бы до скончания лет все постельное белье, пожизненно менял туалетную бумагу, когда она заканчивается, но сначала его закуют в кандалы и выпорют, конечно. Как-то так.

Однако вместо того, чтобы сойтись во мнении, какой же мерзавец наш Саймон и что его ждет неминуемая расплата, прежде чем мы сможем двигаться дальше, Кристина повторяла что-то нейтральное, типа: «Ааа, мммм. А что Вы тогда почувствовали?»

На сегодняшнем сеансе все повторилось как обычно – Саймон был удивительно говорлив по поводу того, что же он тогда почувствовал, а особенно как он себя почувствовал с испанской синьоритой («Живым. Желанным. Как будто я нужен!»). Сформулировать, как я себя чувствовала, было не так легко…

– Хммммм. А как Вы, Эллен, себя почувствовали, когда Саймон так себя ощутил?

– Замечательно! Просто прекрасно! Абсолютно! – шипела я сквозь зубы, потому что Кристина не разрешала кричать и оскорблять, и, соответственно, я не могла заорать: «Ты был нужен мне, бесчувственный ты болван. Тебе хотелось чувствовать себя желанным – замечательно, а как насчет меня? Я ведь не побежала в койку с первым встречным? Я ведь помнила о супружеском обете, хоть и могла заняться сексом с кем угодно, стоило мне только пальцем поманить, но я ведь этого не делала, потому что Я НЕ ШЛЮХА, а теперь, оказывается, мне нужно тебя пожалеть? Простить за то, что для тебя вообще «ничего не значило», однако ж, чувствовал ты себя при этом живым и желанным. Кто ты после этого, СВООООООЛОЧЧЧЬ!»

Но Кристина на это сказала: «Я чувствую, что от Вас, Эллен, исходит гнев, много гнева».

– Что вы, – пыталась я отмахнуться. – Нет во мне никакого гнева!

– Я чувствую, что Вы сдерживаете в себе очень много гнева, Эллен. Не хотите поговорить об этом? – задумчиво говорила Кристина, а Саймон при этом многозначительно кивал, а у меня внутри все кипело, потому что, разумеется, это я привношу до фига гнева в этот сеанс психотерапии. Если бы не мой гнев, не моя боль и не мое отчаяние, то мы бы здесь и не оказались, и вообще-то вся затея была ради того, чтобы Кристина помогла мне чувствовать меньше гнева, а не больше, не так ли? Говорить мне, что я в гневе за мои же 70 фунтов в час? После первого сеанса я даже засомневалась, а не переквалифицироваться ли мне в психотерапевта, только не такого никчемного, как Кристина, а лучше, и вместо того, чтобы спрашивать: «И что Вы тогда почувствовали?» и увиливать от обвинений, я бы говорила: «Да уж, хреново, дальше некуда!» и «Муженек-то у Вас мудак!» У меня бы здорово получалось! Но Саймон заверил меня, что суть психотерапии не в этом, и уж если бы народу нужны были доморощенные советы, то такого добра завались бесплатно на сайте Mumsnet.

И тут во мне что-то перемкнуло. Может быть, мысль о той обуви, которую я могла бы накупить на 70 фунтов, но вместо этого заплатила их Кристине, чтобы услышать от нее, что я несколько разгневана.

– А Вас удивляет, что я в гневе? – огрызнулась я. – Ведь всегда все только для Саймона. Что Саймон хочет. Что Саймон чувствует. Что Саймону нужно. А кому важно, что я хочу? Кому есть дело до моих чувств? Кому нужны мои потребности? Никому! Все, чем мы здесь занимаемся, так это обсуждаем, что чувствует Саймон.

– Ну, вообще-то я все время спрашиваю Вас, что Вы чувствуете, а у Вас всегда один ответ «Замечательно», – мягко вставила Кристина.

– Так вот, совсем не замечательно! – зарычала я. – Мой муж переспал с другой, и мой брак трещит по швам. С чего Вы взяли, что у меня все замечательно?

– Но я так и не считаю, – ответила Кристина. – Вот поэтому я и спрашиваю Вас, что Вы чувствуете. Ведь это Вы все время твердите, что у Вас все замечательно, и отрицаете наличие гнева и печали. Продолжайте.

– Саймон говорит, что он чувствовал себя лишним и ненужным. А не приходило ему на ум, что я ощущала то же самое? И продолжаю чувствовать так же, только в миллион раз сильнее? Он нашел себе кого-то, кому он стал «нужен», получил свою дозу возбуждения, удовлетворения, горячего секса по-испански, а у меня что? Ничего. Ему досталось все удовольствие, а мне, значит, надо перетерпеть и жить дальше как ни в чем не бывало. А ведь я так и осталась с человеком, который меня даже не замечает, уж не говоря о том, что не хочет меня.

– Я замечаю тебя, – возразил Саймон.

– Нет, не замечаешь, – в сердцах отрезала я. – Ты на меня даже не смотришь, я присутствую, как старая мебель. Ты не замечаешь, как я выгляжу, чем я занимаюсь, и тебе все равно, что я чувствую.

– Мне не все равно, как ты выглядишь, – упорствовал Саймон.

– Как же! Что бы я ни надела, тебе все равно, ты никогда ничего не говоришь, ни разу комплимента от тебя не слышала. А когда я спрашиваю, как я выгляжу, ты даже не удосуживаешься поднять взгляд от планшета, просто бурчишь: «Нормально выглядишь» – и все.

– Но ты нормально выглядишь. Всегда выглядишь хорошо. Что ты хочешь от меня услышать?

– Саймон, «нормально выглядишь» означает, что ты выглядишь прилично, юбка не заправлена в трусы, в зубах не застрял шпинат, и в таком виде можно выйти из дома. Ты не замечаешь, сделала ли я укладку, надела ли новое платье, или с косметикой как-то постаралась. Ты заставляешь меня выпрашивать у тебя даже такую малость, как «нормально выглядишь»!

– Не думал, что это так для тебя важно. Извини. Больше не буду говорить «нормально выглядишь».

– Ну, так сделай мне сейчас комплимент. Давай. Скажи мне что-нибудь приятное.

– Очень хорошо, – выдавила из себя Кристина.

– Нууу, – Саймон задумался. – О, знаю. Ты готовишь лучшую лазанью, которую я когда-либо пробовал.

Я уставилась на него в изумлении.

– Лазанью? Правда? ЛАЗАНЬЮ? Это единственное, самое ЗАПОМИНАЮЩЕЕСЯ, что есть во мне? Долбанная ЛАЗАНЬЯ?

– Ну, ты застала меня врасплох, а про другие вещи, о которых я вспомнил, здесь говорить неудобно.

– Лазанья, значит. Вот к чему ты меня свел. Двадцать пять лет совместной жизни – и все благодаря лазанье? – громким стоном вырвалось у меня.

– Эллен, я хотела бы попросить Вас не повышать голоса, – промолвила Кристина отвратительно спокойным голосом.

– Ох уж простите, извините. Я не буду устраивать здесь сцен и биться в падучей. Но, Кристина, послушайте, Вы говорите мне, что я в гневе, а Вас не удивляет после таких его слов, почему я в гневе?

– Эллен, Вы же знаете, что я не принимаю ничью сторону. Ведь речь не обо мне, а о вас с Саймоном. Саймон, что Вы чувствуете, когда Эллен говорит, что Вы ее больше не замечаете?

– Я считаю, это лицемерие, потому что она тоже не замечает меня, – сердито бросил Саймон. – Она не знает, кто я, чего хочу от жизни, что мне интересно, что меня заводит…

– Видимо, если не лазанья, то испанские тапас, – вставила я.

– Эллен, я бы хотела попросить Вас не прерывать Саймона в очередной раз. Дайте ему высказаться, – сказала Кристина. У этой Кристины не забалуешь, она ведет свои сессии как чертова домомучительница. Совсем не удивлюсь, если в один прекрасный день она поставит меня в угол.

Саймон продолжал:

– Ты хочешь сохранить семью. Тебе не хочется, чтобы дети болтались между двумя домами на выходных, чтобы их знакомили с мачехой или отчимом, чтобы они были разменными пешками в шахматной партии родителей, как это было у тебя в детстве. И я уверен, что мы здесь только потому, что ты хочешь оградить от всего этого детей, а не потому, что ты жаждешь остаться со мной. Ты говоришь, что я тебя не замечаю. Ну так и ты тоже не замечаешь меня. Кто угодно может быть вместо меня. Анонимный персонаж, некий условный муж и отец детей, который нужен для склейки твоей жизни.

– Уж лучше, чем домработница, повариха и нянька в одном лице, за которую ты держишь меня, – накинулась я.

– Эллен, в последний раз предупреждаю, воздержитесь от того, чтобы перебивать Саймона, – сказала Кристина. – В следующий раз я буду вынуждена показать Вам желтую карточку.

Я в ярости уставилась на нее. В ее взгляде яду было тоже немало. Было ясно-понятно, что «желтая карточка» в мире взрослых – это то же самое, что поставить в угол ребенка. Саймону она никогда не угрожала желтой карточкой. Она явно симпатизировала ему больше, чем мне, и это было нечестно. Я уже была готова, что она как взрослая спустится на мой детский уровень, посмотрит строго мне в глаза и скажет, что при счете три я должна перестать баловаться и начать вести себя как следует.

– Я даже не уверен, любишь ли ты меня еще, Эллен, – с трагичным вздохом выдал Саймон. – И это вызывает у меня следующий вопрос: а люблю ли я тебя? Даже и не знаю.

Я открыла было рот, чтобы ответить ему – и пошла ты к черту Кристина со своей желтой карточкой, – как вдруг она встрепенулась: «Ах, это так важно, но, боюсь, что время на сегодня вышло!»

Так тебе, оказывается, можно перебивать других, да, Кристина?

В полной прострации я натянула на себя плащ, и мы покинули офис Кристины. На улице, от холодного ветра, который бился по щекам как рыба об лед, я пришла в себя.

– Так ты меня больше не любишь? – набросилась я на Саймона. – А зачем же тогда это все, если ты меня больше не любишь? Зачем ты меня через это заставил пройти?

– Не устраивай сцен, Эллен, не на улице! – резко сказал Саймон. – Пошли, – добавил он, подталкивая меня к бару рядом с офисом Кристины. – Зайдем, выпьем.

– Тебя реально беспокоит, что я закачу сцену на улице? И вообще надо возвращаться домой, там дети одни, – возразила я.

– Ничего, еще полчасика побудут одни. Нам надо поговорить.

– Мы уже вдоволь наговорились. Ты достаточно ясно высказался. О чем еще говорить?

– Я хочу сказать тебе еще кое-что.

Бар оказался довольно уютным. С милыми кабинками и атмосферной подсветкой, при любых других обстоятельствах моим первым желанием было бы заинстаграмить наш столик. Саймон взял мне бокал вина и сел рядом.

– Так дальше жить нельзя, – сказал он. – Ты терзаешь себя. Я так больше не могу.

– Ты не можешь? То есть человек, который должен быть всегда рядом со мной, который никогда не должен был причинять мне боль, хоть он фактически вырвал мне сердце и растоптал, бросает меня, потому что не может видеть, как мне больно, а мне нужно просто плюнуть и растереть? Ты мне изменил, сравнил меня с лазаньей, сказал, что не любишь меня, и что? Мне надлежит радоваться сейчас? Йуххууу! Мой муж, отец моих детей, меня больше не любит! Офигенно в моей жизни все сложилось! Уррааа!

– Пожалуйста, говори потише! – зашипел он. – Я не говорил, что не люблю тебя.

– Говорил.

– Нет, я сказал, что не уверен, что люблю. Не уверен также в том, что и ты меня любишь. Конечно, я люблю тебя, просто я не уверен, что все еще люблю тебя так же, как тогда. Я хочу сказать, что даже и не знаю, хочешь ли ты все еще быть моей женой, – печально заключил он.

– Ну, конечно же, хочу, – запротестовала я. – Я бы не согласилась на все это, если бы не хотела. А ты разве не хочешь спасти наш брак?

– Не знаю. Не знаю, чего хочу. Я знаю, что я несчастен, и был несчастен довольно долго, задолго до того, как все случилось. Я знаю, что не могу больше извиняться, и даже если бы хотел, мои извинения ничего не изменят. Я знаю, что не могу пытаться изменить прошлое, я могу только поменять будущее, но учитывая сложившуюся ситуацию, ты мне не позволишь это сделать, потому что ты застряла в прошлом. Поэтому, мне кажется, нам надо пожить какое-то время отдельно.

– Что, потянуло отдохнуть от нас на выходных? Очередная пассия?

– Нет, я имею в виду другое. Джефф с работы переезжает в Нью-Йорк на три месяца и не хочет, чтобы квартира пустовала в это время. Я предложил, что перееду к нему и присмотрю за хозяйством. Как раз у нас будет возможность побыть порознь, подумать, попытаться понять, чего мы действительно хотим. Я съеду к нему сегодня вечером. У меня была последняя надежда, что вечером у Кристины что-то произойдет, и ты начнешь выбираться из прошлого, но не случилось, поэтому надо что-то менять.

– Ты меня бросаешь? – выдавила я из себя. – После всего того, через что мне пришлось пройти, ты меня бросаешь? И ты это обставляешь такими истертыми клише, как «я тебя люблю, но не так, как прежде» и что «мне нужно время»? Не мог придумать что-нибудь оригинальнее? Господи, не хватает только фразы «моя жена меня не понимает».

– Вообще-то мне нужно время, и, да, мне нужно свое пространство. И ты не понимаешь, каково мне приходится. Я не могу оставаться с тобой, если на мне все время будет клеймо преступника, а в тебе клокочет неиссякаемый гнев. Это разрушает нас обоих.

– Ах, вот оно что. Отлично, ты забил хет-трик в матче «Как бросить свою жену». То есть ты просто уходишь, съезжаешь к Джеффу в его милую холостяцкую студию и будешь жить долго и счастливо, пока я тут собираю обломки своей разбитой жизни – в очередной раз? Только потому, что тебе, видишь ли, не по себе, что я так расстроена твоей изменой, а ты что? Будешь искать себя?

– Эллен, не передергивай, все не так.

Я залпом допила вино.

– Все именно так.

– Я просто хочу вновь обрести себя, понять, кто я такой, вот и все. Помимо того, что я отец и муж.

– Я скажу тебе, чего ты хочешь. Почувствовал свободу, вкусил запретного плода, а теперь еще захотелось, но только жена с детьми как ярмо на твоей шее висят. Да к тому же это ярмо с кандалами никак не заткнется, а то была бы паинькой, молча смотрела бы сквозь пальцы на то, как ты пытаешься на двух стульях усидеть. И поэтому ты выбираешь легкое решение, просто сваливаешь. Ты у нас снова холостой, а я у разбитого корыта и еще твоих детей буду дальше тянуть. Что ж, замечательно придумал. Просто замечательно. Раз уж ты так решил, давай – вперед, никто за тебя цепляться не будет. Если ты думал, что я буду сидеть здесь и умолять тебя остаться, то ты ошибаешься. Желаю счастья в личной жизни, Саймон. Хотя нет, не так. Пусть у тебя хрен отвалится. Прощай!

– Я не ухожу от тебя, мне просто нужно…

– Будь так любезен, проваливай. Вали туда, где ты больше «нужен».

– Эллен, ну пожалуйста…

Я вышла из бара с гордо поднятой головой и шла так до небольшой игровой площадки в парке за углом, где рухнула на лавочку и разрыдалась. Слава богу, было уже темно и на площадке не было малышни на качелях, которых бы испугала одинокая сумасшедшая тетя, рыдающая во весь голос. Сколько долгих часов провела я на таких лавочках, пока Питер и Джейн играли (и дрались) на площадке, морозила свой зад и думала: «Быстрей бы домой» – но ни разу мне не приходила мысль, что я вот так же буду сидеть на лавочке и обливаться слезами, потому что Саймон меня бросил. Я-то думала, что мы будем вместе с ним стариться. Никогда не представляла свое будущее без него.

Я вытерла слезы весьма подозрительной на вид салфеткой, которую отыскала в кармане плаща (когда дети были маленькими, к этой салфетке прилагались прилипшие надкушенные мармеладные мишки, которыми я бы закусила), и решила, что так тому и быть. Мне ни в чем нельзя было ни на кого положиться, в очередной раз. Хотя у Идеальной Мамочки Идеальной Люси Аткинсон должен быть номерок грамотного юриста по разводам.

Однако жаль, думала я про себя с превеликой досадой, что мне не вернуться в тот милый бар и не сделать несколько снимков для инстаграма, потому как этот бар навсегда стал «баром, где Саймон меня бросил». Если он собирался уходить от меня, мог бы сделать это в какой-нибудь забегаловке и не портить такое хорошее место. Эгоистичный ублюдок.