Читать книгу Алый дворец - Джин Ву - Страница 6

Настоящее

Шел восьмой год правления шестнадцатого императора Чжоу, и Шань Умэй возвращалась домой.

Путь ее лежал из оживленной шумной провинции Сычуань до пустынных промерзлых земель севера.

Провинция Шанси лежала у северных границ Поднебесной и принимала на себя удары холода, голода и кочевников. Улицы городов были пустынны, лишь морозный ветер гулял по ним. Снег лежал редкими тонкими пластами, отвердевший и колкий, как лед. Серый туман стелился меж маленьких бедных жилищ, а солнце не показывалось до самого вечера, до последнего мига, когда, окрасив все в багровый, сменялось ночным светилом.

Умей едва не загнала лошадь, забывшись в своем стремлении скорей достичь цели. Девять лет! Девять лет прошло прежде, чем она наконец может ступить на родную землю. У склона хребта Бучжэн ей пришлось спешиться и проделать остаток пути на мече.

Ее родовое гнездо, Дворец Уфэн, находился меж четырех пиков, под надежной защитой каменных великанов. Четыре горы были названы в честь четырех элементов: огня, земли, дерева, металла. Сам Дворец звался пятым пиков и символизировал собой воду – элемент, традиционно культивирующийся членами семьи Шань. Величественное строение из черного камня за долгие годы, что семья Шань защищала покой страны от врагов с севера и нечисти, ни разу не открыло своих ворот для недругов. Лишь однажды, девять лет назад этой крепости пришлось капитулировать. Но не до конца. И даже тогда нога неприятеля не ступила за пределы дамэня39.

У дамэня не было ни одного стражника. Иероглиф «счастье», украшавший парадный вход, выглядел злой насмешкой. Ворота отворились с тихим скрипом. Как можно тише Умэй пробралась внутрь.

Ее дом превратился в семейный склеп. Ни звуков, ни голосов – гнетущее молчание смерти, достойное спрятанной меж горных вершин могилы. Снег походил на пепел. Запустение, царившее в некогда переполненном поместье, выпивало из Умэй все силы. Она чувствовала себя такой же опустошенной, как и стены этого дома. В ее груди зияла черная бездонная яма, засасывающая в себя все в отчаянной и безнадежной попытке заполниться чем-то.

Умэй медленно прошлась по крытым переходам. Провела рукой по перилам, смахивая пыль. Раньше здесь суетливо носилась прислуга, теперь коридоры были пусты и бездыханны.

Хвост тигра – так называлась пристройка с северной стороны главного дома, где отец часами просиживал в одиночестве, читая письма от глав других северных Дворцов и указания с императорской печатью. На столе все еще стояли догоревшие свечи. Умэй открыла двери, впуская тусклый мертвый свет закрытого тучами солнца. Собрала разбросанные по полу листки бумаги. Провела кончиками пальцев по кисти, деревянному столу, спинке кресла, представляя, что отец все еще сидит здесь, окунает кисть в тушь и выводит аккуратные иероглифы.

Умэй не узнавала многочисленные коридоры, не узнавала свою комнату и покои сестер и матери. Из них ушел свет, а в воздухе кружилась пыль. Все краски выцвели, а стены больше не защищали от холода. Он забирался в самые отдаленные углы усадьбы, превращая ее в стылую пещеру с заснеженных вершин гор.

В покои братьев Умэй никогда не ступала. И теперь она простояла у их дверей, прижавшись к ним ухом и слушая режущее уши безмолвие.

Последним, что она посетила, был храм предков. На алтаре возвышались погребальные таблички членов ее семьи.

Умэй омертвевшими от холода пальцами зажгла свечи и палочки благовоний. Опустившись на колени, она поклонилась родителям, братьям и сестрам. Замерла. Ей нечего было сказать им. Просить прощения? Сказать, что старается изо всех сил? Что бы она ни сделала, этого никогда не будет достаточно. Что сказал бы отец, увидев, во что она превратила их родовое поместье? Увидев, какую жизнь она проживает?

– Умэй?

Знакомый голос вывел Умэй из транса и сбросил обратно, на твердый ледяной пол могилы ее близких.

Умэй медленно поднялась и обернулась.

Встречу с этим человеком она откладывала так долго, как только могла. Ее жег стыд. За все, чему она ему обязана.

Чэнь Цинхэ40 был сыном главы Дворца Бэйху41 и ее верным другом, последним во всем мире. Умэй не видела его много лет. Она помнила Цинхэ еще неказистым нелепым юношей. Он не вырос прекрасным тигром, способным пленить сердца тысяч дев, но вытянулся и возмужал. Теперь Умэй едва достала бы ему до плеча.

С горечью она подумала о том, что господин Чэнь должен покорять Поднебесную своим мастерством, или жениться и обустраивать дом, полный тепла и будничной суеты. Или исполнять сыновий долг, ведь его родители еще живы. Но вместо этого он похоронил себя здесь, рядом с ее семьей, и так он отплатил ей лишь за то, что однажды она проявила к нему участие.

– Ох, Умэй, как же ты похудела! Неужели в столице нечего есть? – воскликнул Цинхэ и порывисто прижал Умэй к себе. Вот и еще одна вещь, за которую ей было перед ним стыдно: он ничего не знал о девяти годах в Тяньбао. Умэй убедила его, что должна неотлучно быть в Лояне при императоре.

Ее бросило в дрожь от того, что слишком теплым и слишком живым он был для этого места. Свеча, поделившись своим огнем с тысячей других, не станет гореть слабее. Но Умэй боялась, что Цинхэ когда-нибудь потухнет. Что горе, превратившее ее дом в заброшенную пустошь, выпьет до дна и его.

– Я рада видеть тебя. – сказала Умэй. Это была правда, но звучала она сухо и безжизненно.

Цинхэ было довольно и этого. Он ослепительно улыбнулся и крепко сжал ее длинную белую ладонь.

– Идем-идем, скорей! Все будут так рады видеть тебя!

Время близилось к вечеру. Умэй вместе с Цинхэ отправились к тренировочным платформам.

Ряды адептов Дворца Уфэн заметно поредели. Посеревшее лицо Цинхэ, когда Умэй спросила его о делах Дворца, многое сказало ей. Но картина, представшая глазам, была действительно угнетающей. Разве эти тощие, еле живые доходяги в поношенной темно-синей форме похожи на адептов одного из сильнейших Дворцов? Пусть Уфэн никогда не был слишком богат, но всегда почитался как один из влиятельнейших и уважаемых Дворцов.

Адепты поклонились Чэнь Цинхэ, и откуда-то с задних рядов вырвалось робкое «приветствуем главу». Цинхэ виновато, как нашкодивший пес, глянул на Умэй, но она не изменилась в лице. Ее не было почти десятилетие. Кроме того, она женщина. Неудивительно, что встретили ее прохладно. Пусть она дочь их главы и последняя его наследница… где же она была все эти годы? И должны ли они, гордые адепты Дворца Уфэн, раскланиваться перед женщиной? Умэй оставалось лишь порадоваться, что чужака из другого Дворца адепты и Старейшины встретили тепло, пусть и лишь потому, что не принимали ее саму.

Вернувшись в поместье, Цинхэ провел Умэй к западному павильону.

– Я не решился трогать кабинет твоего отца. Поэтому работал здесь.

Цинхэ распахнул дверь и впустил Умэй в тесную комнатушку, которую раньше использовал слуги как инвентарную. Все пространство занимали шкаф, стол и стертая подушка, на которой на коленях просиживал вечера Чэнь Цинхэ. Умэй кивнула ему и дала знак оставить ее одну. Им многое нужно было обсудить, но Умэй малодушно оттягивала этот момент.

Она перебрала все бумаги. Перечитала записи и подсчеты за последние девять лет. Тень легла на ее холодное хищное лицо. За прошедшие годы север пережил четыре кочевых набега. Полное разорение близлежащих деревень. Теперь не жители платили Дворцу за покровительство и защиту, а Дворцу Уфэн пришлось восстанавливать поселения за счет своих запасов. Ежегодная проверка из столицы и урезанное вдвое императорское жалованье – условия, на которые Умэй согласилась, чтобы ее дом не сравняли с землей. Здесь цифры вдруг уменьшались, и Умэй понимала: столичные чиновники находили новые «признаки мятежа» во Дворце-предателе. Это выжженое на семье Шань клеймо давало чиновникам возможность шантажировать Цинхэ тем, что императору на стол ляжет сообщение о новом бунте, который замышляет Дворец Уфэн. И Цинхэ был вынужден отдавать им все оставшееся от ежегодного жалованья. На Дворец наложили ограничение количества адептов, которое он может принять. Но оно было бесполезно: желающих вступить в ряды адептов неугодного императору Дворца становилось все меньше. Трое из шести Старейшин скончались. Новых из числа адептов Цинхэ не выбрал. Должно быть, он не хотел принимать решение без Умэй. Может, он писал ей письма в столицу. Письма с отчаянной мольбой о помощи, с просьбой вернуться. Письма, которые так и не попали ей в руки. Читая отчеты, Умэй поражалась, откуда Цинхэ брал деньги. Ему едва удавалось сводить концы с концами, но, стоило возникнуть острой необходимости, и он как по волшебству находил нужную сумму.

Умэй закончила с отчетами и впала в ступор на некоторое время. Ей на голову будто взвалили с десяток мешков камней. Положение Дворца было таким плачевным, что она не знала, за что хвататься. Но, сидя на месте, проблемы не решить. Умэй заставила себя подняться и пойти исполнять свои обязанности.

Самое южное здание, отводившееся под прислугу, оставалось единственным живым уголком в усадьбе. Все, кто остался верен семье Шань после того, как ее заклеймили предательством императорской фамилии, и все, кому некуда больше было идти, собрались здесь. Белые изможденные привидения с потухшими лицами. Увидев Умэй, они бросились к ней. Все хотели коснуться ее, заговорить с ней. Они твердили «молодая госпожа, молодая госпожа, вы вернулись, с возвращением, молодая госпожа». Эти люди с несмываемой печатью усталости на лицах походили на потерявшихся детей, которых наконец-то нашла их мать. Цинхэ стоял чуть в стороне, бесконечно счастливый и довольный. А Умэй кричала внутри. Почему эти люди так тянутся к ней, когда она годы проводит вдали? Чэнь Цинхэ рядом с ними изо дня в день на протяжении многих лет, кормит их, ведет, как пастух свое стадо, следит за поместьем. Так почему сейчас он в стороне, всеми забытый? Что в головах этих людей?

Умэй посмотрела поверх голов на Цинхэ. Тревога, внезапно отразившаяся на его лице, насторожила ее. Он косился в сторону закрытых наглухо покоев и нервно сжимал ткань своих длинных рукавов.

Ужин проходил в главном доме, там, где когда-то собирались за трапезой все домочадцы. У главного стола, где когда-то сидел господин Шань, отец семейства, Цинхэ хотел усадить Умэй. Но она наотрез отказалась занимать это место. Оно осталось пустующим. Умэй смотрела туда, и еда застревала у нее в горле. Лучше бы этот стол убрали, но это было бы преступлением и оскорблением памяти ее отца.

Цинхэ сел за стол последним. Он следил, чтобы всем досталась положенная порция, подавал чаши старым и немощным, помогал им взять палочки. Умэй наблюдала за ним, поражаясь его терпению. Она жизнь положила в ноги императору, чтобы сохранить свой дом и жизни этих людей. Но она не смогла бы класть ее к ногам этих людей изо дня в день, как это легко и с улыбкой делал Цинхэ. Слабые люди не вызывали в ней сочувствия, и уж тем более любви.

Она почти доела свой клейкий рис, когда заметила, что Цинхэ торопливо покончил со своей порцией, поднялся из-за стола и вынес из зала сверток с едой. Теперь Умэй окончательно убедилась, что он прячет от нее кого-то.

Уже стемнело, когда Цинхэ развел всех жителей усадьбы по спальням. Умэй дождалась его снаружи, на дуговом мосту у голого сухого дуба. В прежние времена случалось, что летом он одевался бледной редкой листвой. Теперь же он был так же мертв, как и усадьба.

– Спасибо тебе. За все. – сказала Умэй, когда Цинхэ приблизился. Он держал руки сложенными на три цуня выше дяньтяня42, одевался в простые закрытые одежды серого цвета, и выглядел, как благопристойный монах. – Ты знаешь, как я тебе благодарна.

Цинхэ смущенно улыбнулся и потупился.

– Ты не должна…

– Кому ты носил еду?

Цинхэ испуганно уставился на Умэй, будто она поймала его на мелкой пакости.

– Я… не могу сказать. – он порывисто шагнул к ней, заглянул в глаза и с жаром заверил: – Но Умэй… ты же знаешь, что я никогда не сделаю ничего против тебя?

– Я знаю. Всего лишь хочу помочь.

Цинхэ рассмеялся.

– Все в порядке. Это не тяготит меня.

Умэй не стала больше спрашивать его ни о чем. Он делал для нее достаточно, чтобы иметь право на тайны.

Она замялась, подбирая слова, но решила все же сказать прямо:

– Нам нужно уехать.

– Нам? – Цинхэ не спрашивал, зачем. Он не ставил ее слова под сомнение, лишь уточнил то, что казалось ему невозможным: кто же будет следить за Дворцом?

– Да. Я прочитала все записи – долго мы так не продержимся. Принести императору голову Мо Сюэшоу – наш единственный шанс. На жизнь этого… человека мы купим свою свободу.

– Но Умэй! Мы сможем заработать денег, кочевники отошли от границ, деревни восстановлены. Скоро все…

– Не сможем. Проверки из столицы сживут нас со свету. Увидев, что дела во Дворце идут лучше, они будут драть с нас больше, и не остановятся, пока не высосут все. Мы проведем выборы Старейшин, но выберем не трех, а сразу шестерых. Это сделаешь ты. Тебе лучше известно, кто из адептов справится.

– Ты уверена, что хочешь?..

– Я не настолько самоуверенна, чтобы в одиночку гоняться за мастером темных искусств, уничтожившим уже три Дворца. Но во всем этом мире верить я могу только тебе.

Цинхэ был глубоко тронут этими словами. Глаза его увлажнились. Он попытался ответить, но, как всегда, когда он волновался, начал заикаться и бормотать что-то невнятное. Что в юношестве, что сейчас. Хоть что-то в этом мире остается неизменным.

Умэй не могла остаться дома надолго, поэтому следующим утром сразу взялась за дело. Она отдраила кабинет отца, привела в порядок спальни в женской части усадьбы и отмыла несколько коридоров. Ей приходилось делать это, пока никто не видит, в противном случае кто-то из прислуги бросался на нее, норовя отобрать тряпку и сделать работу за нее. Но одного желания было недостаточно. В поместье из прислуги остались лишь старожилы, прожившие в поместье всю свою жизнь. Они едва переставляли ноги, не говоря уже о возможности следить за порядком во всей усадьбе. Умэй хотела сделать для дома так много, как только могла, пока ей снова не пришлось уехать надолго.

Ночь была самым мучительным временем суток для Умэй. Она не страдала кошмарами, но сон ее был неспокойным и сбивчивым. Случалось, что она не могла уснуть до самого утра, или погружалась и вновь выныривала из сна, как борющийся со стихией утопающий.

На третью ночь в усадьбе Умэй лежала в своей постели, глядя в потолок и слушая завывание ветра и скрежет старых сухих ветвей деревьев из сада. День выдался тяжелым, но уставшее тело никак не погружалось в сон. Промаявшись так почти до рассвета, Умэй не выдержала.

Она поднялась и вышла на улицу. Как раз вовремя, чтобы столкнуться с тем, кому тоже не спалось этой безлунной ночью.

Умэй замерла, пораженная. Это сухое надменное лицо она не рассчитывала больше увидеть в этой жизни. В основном потому, что при последней встрече его обладательница всадила в нее стрелу.

Чжэнь Бэйюй43 изменилась за прошедшие годы. Вытянулась и будто иссохла, а ее крючковатая осанка выглядела болезненно. Руки были сложены в благопристойном положении, тонкий подбородок нахально вздернут. Лицо ее, испорченное излюбленными ею белилами, выглядело на несколько лет старше, чем его хозяйка. Изгиб губ стал еще более истеричным, скулы заострились, а взгляд стал еще нахальнее.

– Мне уже можно ловить свою летящую на пол голову? – ядовито поинтересовалась Чжэнь Бэйюй.

Она все такая же злопамятная, подумала Умэй. Прошло девять лет, и теперь, глядя на Чжэнь Бэйюй, она не испытывала ни ненависти, ни ярости, ни даже негодования. Лишь любопытство: когда это они с Цинхэ успели спеться настолько, чтобы он прятал ее здесь от Умэй, как жена любовника от ревнивого муженька.

– Я думала, здесь только старики и Цинхэ, вынужденный за ними ухаживать. – сдержанно ответила Умэй. – А здесь еще и здоровая кобылица задарма питается. Могла бы и пыль протереть.

– Нет моей вины в том, что у поместья никудышная хозяйка.

Умэй усмехнулась.

– Что ж, госпожа Чжэнь, раз мы обменялись любезностями, притворимся, что не видели друг друга?

Вместо ответа Чжэнь Бэйюй развернулась и решительно удалилась.

На следующий день она явилась на общий завтрак. На жалобный скулеж и перепуганный взгляд Цинхэ она лишь буркнула «она знает» и внаглую уселась за столик напротив Умэй, чтобы иногда зло поглядывать на нее и портить аппетит. За два дня упорной работы Умэй и Цинхэ выбрали шестерых Старейшин и перепоручили им вести дела Дворца.

Умэй покидала дом с ощущением, что в стопы ей вбили с десяток гвоздей, и теперь незаживающие раны кровоточат и ноют при каждом шаге. Но она твердила себе, что покидает Дворец, лишь чтобы однажды вернуться в по-настоящему свой дом.

***

Дорога до Наньчана прошла спокойно. Решив избавить себя от неудобств полета на мечах, до самого Наньчана они сплавились на маленькой лодке с бамбуковым навесом. Так большая часть пути была проделана без остановок на ночлег.

Умэй противилась тому, что Чжэнь Бэйюй отправилась с ними. Но та следовала за Цинхэ, как воздушный змей за ветром – куда он, туда и она, только и успевает, что цветным хвостом вилять. Кроме того, Цинхэ настоял, чтобы взять троих адептов Дворца Уфэн. Все трое были крепкими мужчинами немного за тридцать, прошедшими обучение и владеющими неплохими боевыми навыками. Такие люди, несомненно, полезны в походе. Но Цинхэ не учел одного: все трое игнорировали приказы Умэй. Цинхэ, краснея от сжигающей его вины, повторял ее слова, и тогда адепты начинали шевелиться.

Цинхэ без конца извинялся перед Умэй, будто в этом была его вина. Однажды ей надоели его отчаянные покаяния:

– Они все делают правильно. – оборвала его Умэй. – Им не за что меня уважать. Ты был с ними в тяжелые для Уфэн годы, а не я. Глупо требовать повиновения.

Начни она хлестать их кнутом, добилась бы лишь ненависти. Умэй решила, что ей еще предоставится возможность заслужить расположение людей Уфэн.

Было время, она многого боялась. Но, после девяти лет в Тяньбао, лишь один страх все еще ворошил ей душу: страх потерять то последнее, что у нее осталось – Уфэн. В Тяньбао ей приходилось притворяться мужчиной – молодой девушке было не выжить в окружении сотни мужчин, озлобленных скотской жизнью и разлученных с семьями на долгие годы. Она засыпала и просыпалась в холоде, с вечно ноющим пустым желудком, под грязную ругань, предсмертные стоны и кашель. Нечистью кишели те края. Застава Тяньбао отделяла ее от Поднебесной. Земли там пропитались кровью, мучениями и смертью. Если бы не генерал Дуань, Умэй вряд ли смогла бы выжить. Но именно там, в Тяньбао, она научилась терпению, достойному Будды.

Сойдя на берег, путь они продолжили пешком. Самая короткая дорога до Наньчана лежала через бамбуковую рощу. Тонкие, но стойкие стволы вытянулись штыками, верхушки распустились кустистой кроной. Просачивающиеся через листву солнечные лучи окрашивались в зеленый.

Они устраивались на привал, когда Умэй уловила движение. И не одна она: ее спутники заметно напряглись, вслушиваясь. Едва слышные шорохи, дуновение ветра. Их окружало не меньше десятка человек.

Умэй стремительно поднялась. Остальные тоже не мешкали. Не нужно было говорить, что, пока они стремительно движутся к городу, у них есть шанс вырваться из сжимающегося кольца.

Быстрый шаг перешел в бег. Они неслись меж звонких стволов, используя цингун, чтобы не касаться ногами земли и не оставлять следов. Эта чертова роща везде одинакова! Вот-вот должен был показаться город, но все, что окружало их – это зелень. Зелень, зелень, зелень. Сверху, снизу, впереди, справа, слева, позади. Чем дольше они бежали, тем сильнее становилось подозрение, что с их чувствами сыграл злую шутку опытный иллюзионист.

Умэй убедилась в этом, когда они выбежали прямиком на отряд воинов в болотного цвета ханьфу. Лица были скрыты черной вуалью и широкой доули. Тускло высвечивались лишь темные озера глаз. В руках они сжимали тонкие древки копий.

Умэй узнала их. Отряд Цикад, элитные бойцы Дворца Цзянья44. Славились скрытностью и умением подавлять свою ци так, что ни один мастер не почувствовал бы их присутствия. Если бы они не захотели, ни один из спутников Умэй, да и она сама, не распознали бы угрозы. Все это время их гнали прямиком в ловушку. Умэй чертыхнулась. Эти не берут в плен и не ведут переговоров. Убивают на месте. Попробуй выйти к ним с поднятыми руками и познаешь незабываемые ощущения от копья меж ребер.

Хуже всего было то, что Умэй оделась не в традиционные платья Дворца Уфэн, а обычную черную походную одежду. Как и трое адептов дворца. Цинхэ и Бэйюй к Уфэн не принадлежали, и потому никогда не облачались в его форму. В глазах Цикад все они были не более, чем вооруженными до зубов подозрительными типами, обходными путями пробирающимися к Наньчану. Благородные господа, а уж тем более главы Дворцов, не стали бы пользоваться нетоптаными тропами.

– Не двигайтесь! – скомандовала Умэй.

Бросаться врассыпную было глупо – они не знали, сколько Цикад притаилось в роще. Лучше было сгруппироваться и уйти в оборону. Но адепты Уфэн думали иначе. Они бросились в разные стороны, рассчитывая отвлечь на себя часть отряда. Ни один из преградивших им путь Цикад не шевельнулся. Как Умэй и думала – в роще их больше.

Рядом с Умэй остались только Цинхэ и Бэйюй. Бросок – острие копья устремилось в грудь Цинхэ. Умэй взмахнула рукой, воздвигая защитный барьер. Его мощи хватило, чтобы отбить копье. Но Умэй была плоха в создании барьеров, и после первого же удара созданный ею заслон рухнул.

– Нужно бежать. – бросила Бэйюй.

Не сговариваясь, они сорвались с мест. Расстояние между ними и Цикадами сократилось в один миг. Цинхэ и Умэй увернулись от брошенных в них копий. Бэйюй вырвалась вперед. Она первая вклинилась в строй Цикад, мечом встретив их сопротивление. Умэй сорвала с пояса и развернула черный плетеный кнут. Ее магическое оружие Хэйбай45 – подарок от северного мастера – могло удлиняться и укорачиваться, становиться тверже скалы и податливей ручья. Его энергия смешивалась с боевой ци Умэй, и кнут становился продолжением руки.

Взмах – Хэйбай рассек стволы бамбука в радиусе чжана. С глухим треском бамбук обрушился на землю. Строй Цикад разбился, и трое заклинателей тотчас воспользовались этим. Используя цингун, они ринулись вперед, за мгновения развив огромную скорость. Цикады не отставали. Умэй ощутила смутную угрозу и подалась левее. И вовремя – мимо ее уха просвистел дротик. Ей не хотелось думать, чем он был смазан – Дворец Цзянья славился ядами.

Цинхэ никогда не был превосходным бойцом. Но его ци хватило на создание волны, отбросившей от них еще десяток выпущенных в спину дротиков. Умэй едва успела сформировать барьер – прямо перед ними материализовались еще шесть Цикад, и шесть копий нацелились в беглецов. Все это время Цикады скрывались на верхушках бамбуковых стеблей, как охотники, поджидающие добычу.

– Прикройте. – бросила Умэй, устремившись к шестерым Цикадам.

Хэйбай развернулся во всю мощь. Овившись вокруг ноги мужчины, кнут отбросил его. Нанес удар второму, и тот согнулся пополам. Еще один безжалостный взмах руки – и хрустнула свернутая шея. Умэй развернулась. Кнут, вторя ее движениям, протащил тело мужчины и сбил им с ног другого. Хэйбай закручивался спиралью, не подпуская к Умэй Цикад и позволяя ей беспрепятственно разбрасывать их с пути. Она едва не пропустила нацеленное ей в грудь копье. Умэй уклонилась. Перекатившись по земле, она подхватила один из выпущенных в нее дротиков и вонзила его в бедро Цикады.

– Бегите! – крикнула она и бросилась вперед.

Цинхэ на ходу отвязал от пояса один из болтающихся мешочков.

– Умэй! – крикнул он.

Умэй развернулась и хлестнула Хэйбаем по мешочку. Тот порвался, и зеленоватый порошок посыпался на головы Цикад. Одновременно Цинхэ схватил Чжэнь Бэйюй за ворот и потянул за собой, толкнув Умэй в кювет их телами.

Не удержавшись на ногах, все трое покатились вниз. Листья, ветки, камни – все смешалось в единую массу, когда они летели в яму. Спиной Умэй налетела на толстый бамбуковый ствол. Боль ослепила ее на мгновение. Казалось, ее сейчас разорвет пополам. Справившись с собой, она ухватилась за Бэйюй и Цинхэ, тормозя их падение. Втроем они скатились еще немного, а потом поднялись на ноги и, хромая, побежали.

Внизу они уперлись в ручей. Не раздумывая, все трое бросились в воду. Стараясь не всплывать, они поддались течению.

Их вынесло у самой городской стены. Выбравшись на сушу, мокрые и измятые, они обессиленно рухнули.

– Это был иллюзорный порошок? – спросила Умэй у Цинхэ, отдышавшись.

Где-то под ухом источала грязную ругань Бэйюй.

– Он должен был замаскировать обрыв, в который мы бросились.

– Их этим не проведешь. – покачала головой Умэй и поднялась, хотя все ее тело ныло.

Цикады не могли не заметить, что их добыча просто провалилась сквозь землю. Спустившись, они найдут ручей и все поймут. Задерживаться на одном месте было нельзя. Ждать троих адептов Уфэн они не стали. Скорее всего, их тела уже заворачивали в циновки.

У городских ворот они пережили долгий допрос. После того, что устроил Мо Сюэшоу, в города не пускали всех подряд, тщательно выясняя личность и мотивы прибытия. Впрочем, Мо Сюэшоу это еще ни разу не помешало.

В Наньчан их пропустили уже затемно. Идти во Дворец Цзянья было бесполезно: Умэй знала его хозяина, он с заходом солнца приказывал наглухо запереть ворота, и даже самому Будде дали бы отворот поворот.

Все трое приплелись на постоялый двор, но там вдруг обнаружилось, что Цинхэ посеял мешочек с их скудными пожитками.

– Мне… мне так жаль. – пробормотал он, виновато свесив голову.

– Ничего-ничего, ерунда. – ласково похлопала его по спине Чжэнь Бэйюй. Не успела Умэй поразиться несвойственному для нее поведению, как похлопывание превратилось в удар ребром ладони по хребтине. – Просто из-за тебя, дыряворукий тупица, мы будем храпеть на улице в обнимку с вонючими псами и ждать, когда те Богомолы откусят нам головы!

– Зачем же на улице? – рассмеялся кто-то сверху.

Голос этот был знаком Умэй, и ее передернуло. Какого черта он здесь забыл?

Су Минъинь, новый глава Дворца Гаофэй, собственной персоной. Оперся о перила и смотрит на них сверху вниз с усмешкой, которая и милосердную Гуаньинь превратила бы в жаждущую крови Асуру. В день своего назначения Су Минъинь был одет в роскошные парадные одежды с широкой мантией, скрывавшей фигуру. Теперь же на нем была походная практичная одежда, подчеркивавшая статность и стройность фигуры. Но, не изменяя себе, он даже повседневные одежды выбрал из парчи цвета мха с вышивкой из серебряных нитей. Чванливый пижон.

Рядом с ним они, в мятой, недавно высохшей грязной одежде, растрепанные и жалкие, выглядели убогими вшами.

– Я с удовольствием заплачу за лучшие спальни для моих дорогих друзей.

Он грациозно спустился и поравнялся с тремя заклинателями. В подтверждение своих слов Су Минъинь небрежно бросил на стол пестрый мешочек. Звякнув, он развязался и явил всем присутствующим сверкающие золотые слитки. Владелец постоялого двора, низкорослый старик с жидкой бороденкой, жадно бросился на монеты, но Умэй накрыла мешок своей ладонью.

– Не стоит, господин Су. – вежливо отказалась она от такого щедрого предложения. И впрямь лучше уж с собаками на улице.

На удивление, Чжэнь Бэйюй не только поддержала ее, но и высказала господину Су свое фи:

– Чего вылупился, ряженый хорек?! Хочешь, чтобы я тебе улыбку растянула до уха?! – рука красноречиво легла на рукоять меча.

Пристыженный Цинхэ попытался угомонить ее и убрать руку Бэйюй с меча, но та не собиралась сдаваться так просто. Не глядя на их бестолковую нелепую возню, Умэй обратилась к Минъиню:

– Боюсь, мы не можем принять такого подарка.

Улыбка не покинула лица Су Минъиня, когда его рука легла поверх ладони Умэй.

– Для меня – сущие пустяки. Ведь госпожа Шань – моя звезда, что освещает путь во мраке ночи. Неужели я пожадничаю для нее каких-то сотню золотых?

Сотню золотых? Какая еще «звезда в ночи»? Он больной?

Умэй снова отказалась. Минъинь настаивал. Он пододвигал мешочек к старику, Умэй отодвигала его обратно. И так они гоняли несчастные золотые туда-сюда, пока от этого увлекательного занятия их не отвлек строгий голос:

– Что ты делаешь?

Умэй и Минъинь одновременно замерли и посмотрели на высокого юношу. Его лицо и колючие черные глаза показались Умэй знакомыми.

– А, Су Нань46! – воскликнул Су Минъинь.

И тут Умэй осенило. Этот парень – вылитая служанка из Дворца Гаофэй, та самая, что вела себя, как подобает воспитанной госпоже.

– Знакомьтесь, госпожа Шань. – Минъинь приобнял юношу за плечи. – Это – мой сын Су Нань.

Умэй ни на мгновение не поверила в его шутливый обман. Она подозревала, что та служанка могла быть любовницей главы Су, раз ей дозволялось вести себя, как захочет. Но у молодого Су Минъиня не могло быть такого взрослого сына. Не в шесть лет же он его зачал!

Тем временем «сын», поправ все заветы Конфуция, совсем непочтительно врезал локтем своему «отцу» под дых.

– Не отказывайтесь, госпожа. – обратился он к Умэй. – Этот не отстанет.

И как ни в чем ни бывало удалился наверх, к гостевым спальням.

«Этот» решительно придвинул к старику золото, и в этот раз Умэй не стала лишать пожилого торгаша единственной в его жизни радости.

Спальня ей досталась просторная и богато обустроенная. Умэй не обратила на эту пышность внимания. Она попросила прислугу принести таз воды, выстирала в нем одежду. Вымывшись в горячем источнике, она легла в постель. Бэйюй передала ей мазь от Цинхэ, и Умэй обработала ссадины и синяки.

Лежа в кровати, она обдумывала, что Су Минъинь забыл в Наньчане. В их последнюю встречу она призналась, что здесь у нее есть зацепка, где искать Мо Сюэшоу. И вот, не прошло и месяца – этот тип уже тут как тут. Хочет выслужиться перед императором?

Другой вопрос – его спутник, «сын». Умэй, девять лет притворявшаяся мужчиной в Тяньбао, была натаскана в этом мастерстве. И потому безошибочно определила в юноше переодетую женщину, ту служанку Дворца Гаофэй, что привлекла ее внимание. И что за имя такое – «мужчина Су»? Это равносильно тому, что прилепить ей на лоб лист с надписью «это точно мужчина, а никакая не женщина». Быть может, она притворялась юношей, чтобы не поставить крест на своей репутации – где это видано, чтобы женщина путешествовала вдвоем с мужчиной? Кто потом женится на такой? Но, как бы там ни было, доверия Су Минъинь у Умэй не вызывал.

От мыслей Умэй отвлекло смутное предчувствие угрозы. Она успела заметить в окне зеленую тень. Цикады! Все же нашли их.

Не мешкая, Умэй бросилась следом. Нельзя допустить, чтобы шпион привел за собой целый отряд этих… богомолов.

Приземлившись на внутреннем дворе, Умэй пустилась в погоню. Но у черного входа обнаружила лежащий в луже крови труп Цикады с перерезанным горлом. И Су Минъиня, равнодушно вертящего в руках нож. Заметив Умэй, он расцвел в улыбке:

– Умэй, он потревожил твой сон? Не волнуйся, теперь этот жук – головная боль Янь-вана47. – весело сообщил он.

Раньше Умэй покоробило бы столь неформальное обращение к ней. Но за годы в Тяньбао ее болезненная страсть к соблюдению приличий заметно притупилась, и она спустила Минъиню его наглость.

– Глава Су и впрямь достоин Дворца Гаофэй. – вежливо ответила она, на что Минъинь надменно рассмеялся.

– Скорее уж Дворец Гаофэй вполне достоин меня. Госпожа Шань не хочет выпить?

Они прошли в приватную комнатку и закрыли раздвигающиеся деревянные перегородки, отрезая себя от всего мира. Умэй ощутила, будто ее заперли в дырявой коробке со змеей.

Но «змея» вела себя прилично и дружелюбно. Грациозно придержав рукав, Минъинь разлил по их чаркам сладковатое восточное вино. При этом счастливая улыбка не сходила с его лица, и он бросал на Умэй полные искренней теплоты взгляды. От этого ей еще больше стало не по себе. Она согласилась выпить с ним лишь потому, что рассчитывала выяснить его истинные мотивы. Но теперь, оказавшись с господином Су один на один, поняла, что он состоит из множества слоев: снимай один за другим, а сердцевина все же так далеко, что не добраться.

Они говорили о ничего не значащей ерунде. Погода в Наньчане неплоха. Да, и впрямь, но здесь такая сырая осень. А как на севере? Холодно и сухо. В Сычуани прекрасные весны, госпоже Шань обязательно стоит задержаться там на пару месяцев. Погода, пища, магические артефакты. Они прыгали с темы на тему, не задерживаясь ни на одной надолго.

Умэй внимательно следила за каждым движением, самым мимолетным изменением в лице ее собеседника. Она не могла не признать, что Су Минъинь красив. Ясные, яркие глаза и очаровательная улыбка, аккуратные руки с длинными изящными пальцами. Уж если и этим он не сможет кого-то обаять, то его сегодняшний щедрый жест и вовремя протянутая рука помощи не оставили бы равнодушным никого. Но, чем больше Умэй присматривалась, тем больше недоумевала. Безупречные манеры благородного господина перемежались с замашками невоспитанного деревенщины. А его попытки заигрывать с ней… он же стреляет глазками, как дешевая проститутка!

Собственные наблюдения настолько выбили Умэй из колеи, что следующую чарку она осушила одним глотком. Умэй поморщилась. Она никогда не любила вино, его горечь и терпкость. Пила его лишь по особым случаям, чтобы поддержать собеседника, и разговор тек легче. Но это вино… оно было приторно сладким. Су Минъинь же был более чем доволен.

– Господин Су любит сладкое? – спросила Умэй.

– Моя маленькая слабость. – признался он. – Надеюсь, Умэй не злится на меня за то, что я решил последовать в Наньчан?

– Мне скорее любопытно, зачем. Отправить людей на поиски было вполне достаточно.

Су Минъинь придвинулся к ней почти вплотную. Она могла ощутить сладковатый флер вина и свежий аромат трав, исходящие от него. Их разделял стол, и господин Су почти лег на него, чтобы приблизиться к Умэй. Подобная близость была не допустима, но Умэй не изменилась в лице и не шелохнулась. Сидела непоколебимо, как скала.

– Я не могу бросить тебя в беде. – прошептал Су Минъинь. Пока Умэй гадала, пьян он или снова дурачится, он продолжал. – Слышал, этот Мо Сюэшоу – опасный тип.

– Я тоже не безобидная. – произнесено с едва различимым намеком. Су Минъинь безошибочно уловил его и отодвинулся.

– Мо Сюэшоу ищет так много народа. Умэй не боится, что ее опередят? Она вполне могла бы поручить заботы о нем другим.

– Кому же? Чем больше людей преследуют одну цель, тем меньше вероятность, что она будет достигнута. Каждый будет полагаться на остальных, и в итоге никто не сделает ничего. – она выдержала паузу, прежде чем сказать. – Я буду рада, если глава Су сопроводит меня в пути.

Так она сможет присматривать за этим двуличным типом. Это лучше, чем гадать, что же он задумал и когда ждать сюрприз.

Су Минъинь, услышав это, смутился. Он слегка склонил голову, пряча глаза. А за поднятой чаркой вина он скрыл горький излом губ.