Читать книгу Харизма - Джинн Райан - Страница 3

Я отлично умею плавать, но на собственном опыте знаю, каково это – тонуть. Примерно так. Паника сдавливает грудь, сердце яростно бьется, и ты изо всех сил борешься за возможность сделать хотя бы один вдох. Я сжимаю руки так, что ногти впиваются в ладони, я борюсь за глоток воздуха на этой совершенно сухой и скучнейшей сцене. На виду у жюри научного конкурса, незнакомых мне людей, съехавшихся со всего штата Вашингтон, моей семьи и Джека, которого тоже допустили до участия.

Доктор Лин, главный судья, преподаватель физики в моей школе, постукивает пальцем по стопке заметок, ожидая, что я буду убеждать его, что мой проект важен для общества.

Хотя я боюсь, что волна безнадежности обрушится на меня и затопит мои легкие, я заставляю себя заговорить. «Ученые определили, ну, что многие гены связаны с разными нарушениями, так что…» Сердце колотится в груди как пулемет, пытаться говорить – дохлый номер.

Доктор Лин поднимает голову.

– Мисс Холлингс?

Он смотрит на мои дрожащие колени.

– Эйслин? С вами все в порядке?

Я киваю и собираю все свои силы, чтобы закончить ответ на вопрос. Но мое зрение туманится, и я с трудом делаю еще один вдох, отчего голова кружится еще сильнее. Все книжки советуют «принять» паническую атаку – как будто у меня вообще есть выбор – позволить ей охватить твое сознание, а потом уйти. Но вот чего они не говорят – паника не течет, она сотрясает твое тело как землетрясение, оставляет тебя совершенно потерянной, бьющейся на краю пропасти, готовой поглотить тебя.

Доктор Лин поднимает брови, ждёт невыносимо долго, а потом наклоняет микрофон к себе.

– Если бы вы могли исправлять генетические нарушения, где бы вы провели черту? Что, если кто-то потребует, чтобы ему убрали лысину или увеличили рост?

Он зачитывает это из манифеста тех ненормальных, которые устраивают протесты перед лабораториями «Nova Genetics», крича о том, что генная терапия – это «игра в Бога». Тех ненормальных, которые, если бы могли, лишили бы человечество жизненно важных лекарств.

Но хотя я знаю, насколько не правы любители протестовать против всего, это ничуть не помогает мне дать блестящий ответ. Мои слова хромают, как бредущие куда-то беженцы.

– Безосновательное изменение генов не одобрено к разработке.

Я хлопаю глазами, глядя на зрителей. В первом ряду мама наклоняется вперед, вытянув шею, словно толкая воздух подбородком – как будто это может меня подстегнуть. Ее беспокойство о том, как оплатить мою учебу в колледже, в последнее время преследовало ее постоянно, а я надеялась прогнать его, завоевав сегодня крупный приз.

Доктор Лин вздыхает, глядя на жалкую ученицу, которая едва способна даже описать свой проект, не то что выиграть состязание, сколько бы наводящих вопросов он ни задавал.

Мне нужно сказать еще много всего, но я чувствую, что колени могут подвести в любой момент. Я опираюсь на стол, на котором стоит мой стенд. Большая ошибка. Стол наклоняется, и напечатанные на картоне схемы начинают шататься. Я отпрыгиваю, но слишком поздно, и стенд опрокидываются, а распечатки разлетаются по всей сцене, долетая до участника, сидящего за соседним столом. Это Джек. Долговязый, светловолосый, мило улыбающийся Джек.

Он собирает бумаги с пола и протягивает их мне, прошептав:

– Ты отлично справляешься.

Нет. Отличные выступления не сопровождаются вздохами и хихиканьем слушателей. Тот, кто отлично справляется, не рискует задохнуться на сцене.

Предательский румянец заливает мое лицо. Сотни пар глаз смотрят, смотрят, и, черт побери, только что мелькнула вспышка фотоаппарата? Я тереблю в руках бумаги, чувствуя, как горит шея. Каждая молекула моего тела кричит: «Беги!» Но я не побегу. Уже давно я убедила себя, что если я хоть раз позволю себе убежать от своих страхов, я никогда не смогу остановиться. Так что я стою на месте и терплю.

Доктор Лин записывает что-то в своем блокноте.

– Хотите что-то добавить?

Он так настойчив либо из-за того, что я учусь в школе, где он преподает, либо из садизма. Впрочем, никакой разницы.

Я судорожно вдыхаю и смотрю на маму. Она сжимает губы так, что они побелели. Наверное, она удивляется, почему я потратила на этот проект несчётные часы вместо того, чтобы заниматься чем-нибудь полезным – например, помогать ей ухаживать за моим братом, Сэмми.

Я глотаю воздух.

– Надеюсь, вам представится случай прочитать мой доклад.

Он удивленно моргает, будто не расслышал моих слов.

– Но мы бы хотели, чтобы вы сами нам рассказали.

Ага, я бы тоже хотела. Но все, на что я способна – безмолвно кивнуть.

Он говорит:

– Ладно, хорошо. Если вы так считаете.

Это звучит до отвращения угрожающе, но я не могу найти слов, чтобы убедить его в том, как важна моя тема, как генная терапия даровала зрение слепым и жизнь умирающим. Однажды удастся исправить мутации, вызывающие муковисцидоз. Это из-за него Сэмми каждый день чувствует себя так, будто задыхается. Каждый чертов день.

Вот что я должна была бы сказать. Но проще расщепить атом, чем заставить мои губы выговорить еще одно связное предложение.

Доктор Лин переходит к проекту Джека. Я стараюсь не напрягать колени. Не убегай, не прячься, не падай духом. Предел моего успеха скатился до этой постыдно банальной мантры.

Стараясь не встречаться взглядом с мамой и Сэмми, я сосредотачиваюсь на докладе Джека, который он представляет в своем типичном стиле – уверенно и спокойно. Обычно я то и дело ловлю его взгляд – который он тут же отводит, заметив, что я смотрю на него. Днем, когда мы редактируем тексты для «Всякой мороси», он всегда пытается завязать разговор, а я из-за этого чувствую себя так же непредсказуемо, как сейчас. Он сдастся – это просто вопрос времени. Как приходилось сдаться и другим парням, неважно, сколько комплиментов они изобретали, обычно следуя одному и тому же шаблону, сравнивая мои длинные светлые волосы с гривой единорога или прической скандинавской принцессы. Нет уж, я закончу предпоследний класс так же, как начала, в большей неприкосновенности, чем любая из этих принцесс, запертых в башне.

Наконец, судьи отпускают нас. Опустив голову, я иду к маме и Сэмми, который кашляет в платок, стараясь делать это потише. Моему брату десять, но он, как и большинство детей с муковисцидозом, выглядит моложе своих лет, из-за того, что его телу постоянно не хватает питательных веществ.

Слишком громким голосом – таким она обычно расхваливает дома покупателям – мама говорит:

– Больше ни у кого нет такого проработанного исследования, как у тебя. Вряд ли многие подростки знают, как секвенировать ДНК.

Я опускаю голову. Вряд ли многие подростки, знающие, как секвенировать ДНК, не могут связать двух слов, когда это так важно!

Мы стоим там, скрестив руки, переминаясь с ноги на ногу. Каждые двадцать секунд я смотрю на часы. Ожидание – всегда сложно; сегодняшних событий достаточно, чтобы у меня голова пошла кругом. Бесконечно тянутся минуты, и вот наконец финалистов вызывают на сцену. Я стою рядом с мамой и Сэмми, который снова кашляет. Доктор Лин объявляет, что проект Джека, посвященный восстановлению популяции лосося, получает первое место – и шанс побороться за еще более крупный приз в национальном состязании, которое пройдет этим летом. Каким-то чудом я удостаиваюсь почетного упоминания – но денежного приза не получаю.

Мама закрывает рот руками. Но через мгновение она уже снова выглядит невозмутимо и ободряюще хлопает меня по плечу. Сэмми начинает кашлять еще сильнее, его лицо краснеет, и он с усилием хватает воздух. Мы с мамой к этому привыкли, а люди вокруг – нет, и они разглядывают нас и показывают на нас пальцами.

Мама хлопает Сэмми по спине. Я лихорадочно роюсь в ее сумочке в поисках платков. Мы втроем пробираемся к выходу, и нас провожают сочувственные взгляды. Какая-то женщина предлагает нам позвонить врачу, но мы уверяем ее, что в этом нет необходимости. На этот раз.

Снаружи, когда Сэмми наконец удается восстановить дыхание, он говорит:

– Простите за это представление.

Я стукаю по его кроссовку носком своего ботинка.

– Не извиняйся за это. К тому же, мое представление было круче твоего, приятель. У меня были декорации и сцена.

С этим он не спорит.

По дороге домой я пишу сообщение своей лучшей подруге, Эви, рассказывая ей об основных моментах своего фиаско, хотя знаю, что она не ответит, пока не закончится конкурс дебатов, в котором она участвует. Следующее сообщение я отправляю доктору Стернфилд, моей наставнице из «Nova Genetics». По крайней мере, работа, которую я сделала под ее руководством, зачтется мне при поступлении в колледж.

Когда мы заходим в дом, мама безжизненно улыбается – должно быть, это потребовало от нее сверхчеловеческих усилий – и говорит:

– Я знаю, что ты старалась изо всех сил.

Если бы только этих сил было больше. Я рассеянно потираю руки.

– Сегодня я помогу Сэмми с его лечением.

Хотя бы это я могу сделать.

Мы с Сэмми поднимаемся в его комнату, где я хлопаю его по спине и груди, чтобы вытрясти ту пакость, которая чертовски усердно пытается разрушить его легкие. Обычно он ухитряется вставлять шутки в промежутках между ударами, но сегодня он молча скрючивается над своим альбомом. Я не пытаюсь завязать разговор. Было бы бессердечно жаловаться на проблемы с оплатой обучения в колледже человеку, живущему с осознанием факта, что его ожидаемая продолжительность жизни составляет тридцать с чем-то лет.

Когда я заканчиваю, Сэмми наполняет свой небулайзер несколькими лекарствами, которые он будет вдыхать следующие полчаса. Помощь ему больше не понадобится, но он любит компанию. Надев маску, через которую он вдыхает аэрозоль, Сэмми сидит на кровати с альбомом в руках, а я устраиваюсь в кресле рядом с ним.

Все вокруг нас, все стены его спальни на ту высоту, до которой он может достать, покрыты яркими изображениями драконов и других созданий, названия которых знает только Сэмми. Сейчас он добавляет штриховку и тени к карандашному рисунку башни Спейс-Нидл[1], которую атакуют роботы.

– Это и правда здорово, – говорю я.

Он втягивает воздух из маски.

– Много времени, чтобы практиковаться.

Ага, слишком много времени. И при этом, возможно, недостаточно.

Сорок минут спустя я собираюсь лечь спать. Я забираюсь под одеяла и пристраиваю ноутбук на коленях, мечтая о том, чтобы завтра пропустить школу. Но завтра – последний день учебного года, хотя на самом деле это всего полдня, и учиться вообще никто не будет.

Мой телефон пищит. Я принимаю приглашение в видео-чат, и экран заполняет неоново-сверкающая улыбка Эви. Ее густые черные волосы собраны в узел на макушке, чтобы были видны филигранные золотые сережки, которые купила ей мама во время очередной поездки в Индонезию.

Она вся будто сверкает и искрится.

– Я победила!

Мы стукаемся кулаками через экран.

Ее лицо приобретает более серьезное выражение.

– Я перед тобой в долгу, ведь ты помогла мне подготовиться. Если бы только я могла так же помочь тебе с участием в научном состязании. Хит Робертс – скотина, раз он выложил то фото.

Мои внутренности сжимаются.

– Какое фото?

Еще до того, как Эви отвечает, я отодвигаю ее изображение в сторону, чтобы открыть страницу Хита. На фотографии видно, как я сбиваю свой стенд в финале научного конкурса. А под ней он написал: «Горячая? Да! Безнадежная? О, да!»

Да что он вообще там делал? Потом я вспоминаю, что его младший брат прошел в финал среди учеников средней школы. Отступившее было тошнотворное ощущение безнадежности снова поднимается у меня внутри.

– И все это видели?

Эми пренебрежительно машет рукой.

– А вчера все обсуждали задницу Шошанны. И, кстати, это кончилось тем, что ее несколько раз пригласили на свидание. А тебе то, что ты приняла участие в состязании, зачтется как экспозиционная терапия[2]. Это был смелый поступок, слышишь меня?

Спасибо урокам психологии, Эви настаивает, что экспозиционная терапия поможет мне преодолеть стеснительность. Честно говоря, не то чтобы я не пыталась сама справиться с этой проблемой. К настоящему моменту я перепробовала: лекарственные средства от тревожности (вызывают сердцебиение и все равно не помогают), гипноз (от него я просто засыпаю), упражнения на визуализацию (не могу сосредоточиться), диету, исключающую сахар (делает меня раздражительной) и, вот теперь, экспозиционную терапию, которая, как свидетельствует множество тестов, является самым эффективным способом лечения социальных фобий. Однако всегда остается некий процент людей, вроде меня, которые пытаются, пытаются снова, и терпят поражение. Эви настаивает, что это только вопрос времени. Но я знаю, что в каждой кривой нормального распределения есть свои выбросы.

Она демонстративно хлопает ресницами.

– Кстати, некий футболист, который может и был слабым звеном в команде на дебатах, но весьма приятен на вид, три раза спросил меня насчет завтрашней вечеринки у Дрю.

Мои внутренности сжимаются.

– Тебе стоит пойти с Эбби и Зоуи.

Она грозит мне пальцем.

– Ты уже месяц не бывала на вечеринках, а летние каникулы уже на носу. Лучшие друзья не позволяют своим лучшим друзьям совершить социальное самоубийство.

– Лучшие друзья не выталкивают друга за пределы комфорта после того, как он провалил дело, в котором все от него ожидали успеха.

– Ты достигаешь успеха не только в науке и в попытках помочь мне поддерживать мой прекрасный средний балл. Не будь типичной «девочкой-стесняшкой». Начиная с субботы ты будешь блондинкой-спасательницей. Помни об этом.

Я прерывисто выдыхаю. На свою летнюю работу я записалась в рамках экспозиционной терапии и при поддержке моего тренера по плаванию, и я тщательно старалась не думать о ней, хотя она начиналась послезавтра.

– Хватит с меня экспозиционной терапии.

– На сегодня. Посмотрим, смогу ли я заставить Хита удалить это фото.

Она выходит из сети.

Уф. Может, я успею до завтра сломать ногу? Или, может, я подвергнусь скоротечному приступу гриппа? Так от этой «терапии подвергания» будет хоть какой-то толк.

Предаваясь размышлениям о том, как уйти от реальности, ну то есть от того, чтобы быть мной, я откладываю ноутбук на стол и засыпаю, крепко скрестив руки на груди, как мумия. Но я просыпаюсь каждые пару часов. Как обычно. Каждый раз, просыпаясь, я слышу, как Сэмми кашляет и тяжело дышит. Как обычно.

Неожиданно меня поражает мысль, что для нас обоих жизнь – это бесконечная борьба за возможность просто дышать.

Массовые протесты

против глубинного генетического тестирования

Норман Ким, для блога «Здоровье Сиэтла»

Многочисленные митингующие вышли на улицы, чтобы выразить протест против совместного заявления, которое сделали «Ассоциация специалистов по репродуктивной медицине Сиэтла» и «Nova Genetics» (организация, которая занимается разработкой генной терапии). Они намереваются проанализировать тысячи эмбрионов на предмет возможных дефектов. Доктор Маделина Олевски, директор упомянутой «Ассоциации», заявляет:

«Мы делаем все, что можем, чтобы наши клиенты могли воплотить в жизнь мечту о здоровом ребенке – вот прогресс, который мы приветствуем».

Но одновременно высказываются мнения, что генетическое тестирование свернуло на опасный путь. Нита Фартинг, президент объединения «Люди за равенство», возражает:

«Любого разумного человека перспектива неестественного отбора приведет в ужас. В обществе, где разделение между богатыми и бедными уже вызывает тревогу, наука, которая разделяет нас на уровне ДНК, разрушит американский идеал равенства, и на этот раз – навсегда. Мы сделаем все, что потребуется, чтобы отразить эту атаку на человечность. Создатели лекарств, которые изменяют человека как вид, должны быть готовы к отвечать за последствия своих действий».