Читать книгу Черный телефон - Джо Хилл - Страница 3

За месяц до сдачи сборника Эдди Кэррол открыл бумажный конверт, и на стол выскользнул журнал «Северное литературное обозрение». Эдди нередко получал журналы по почте – с названиями типа «Кладбищенский карнавал». Часто приходили и рукописи. Его дом в Бруклине превратился в склад подобной литературы, громоздившейся неопрятными кучами на диване и на столике с кофеваркой. Сплошной хоррор… Немыслимо прочесть все, что тебе поступает, однако, заступив на должность редактора «Лучшего современного хоррора Америки», Эдди такую попытку предпринял. Ему тогда только перевалило за тридцать.

Больше трети своей жизни он потратил на работу с антологиями, сдав в печать шестнадцать выпусков альманаха. Тысячи часов ушли на чтение, редактирование и подготовку ответов авторам. Тысячи часов, которые никто тебе не вернет…

Со временем Эдди особенно возненавидел поступающие с почтой журналы, презирая оседавшую на руках дешевую типографскую краску и ее мерзкую вонь. Экономией на материалах грешили многие издания.

Большую часть ложащейся на редакторский стол мазни Эдди не дочитывал – просто не находил в себе сил. При одной мысли об очередном рассказе о вампирах, предающихся плотской любви, накатывал приступ слабости. Он честно пытался продраться сквозь стилизацию под Лавкрафта, однако при первом же удручающе серьезном упоминании о Верховных Богах у него что-то немело внутри – так отнимается рука или нога перед инсультом. Эдди пугался: неужто дожил до паралича души?

Вскоре после развода обязанности редактора «Лучшего современного хоррора» превратились для него в утомительную и безрадостную повинность. Не бросить ли все к черту? Подобные мысли добавляли легкого оптимизма, однако всерьез Эдди об этом не помышлял. На его счет в банке ежегодно поступало двенадцать тысяч долларов. В основном доход складывался из гонораров за составление антологий плюс кое-что капало за публичные лекции и занятия со студентами. Без стабильной подпитки его ждал худший из возможных сценариев: придется искать работу.

Название выпавшего из конверта журнала ни о чем не говорило. Обычное литературное издание с фотографией склонившихся под ветром сосен на шершавой обложке. Штамп на последней странице заявлял, что обозрение издается университетом Катадина. Северная часть штата Нью-Йорк… Эдди перевернул обложку, и в руки ему упали два скрепленных степлером листа – письмо от главного редактора, преподавателя английской литературы Гарольда Нунана.

Прошлой зимой на Гарольда вышел человек, работавший в университете лаборантом на полставки – некто Питер Килрю. Прослышав, что Нунана назначили главным редактором журнала, и тот принимает заявки на публикацию, Килрю попросил его глянуть на свой рассказ. Нунан пообещал – больше из вежливости. Однако, прочитав рукопись под названием «Мальчик с пуговицами: история любви», он был поражен богатством и силой языка автора, а также жутковатым сюжетом. Для Гарольда работа редактора была внове. Прежний главный, Фрэнк Макдейн, ушел на пенсию, отработав в журнале двадцать лет, и Гарольду хотелось несколько изменить приоритеты, обратившись к литературе, которая встряхнула бы тихую читательскую аудиторию.

«Вероятно, я в этом преуспел», – писал он. Вскоре после публикации «Мальчика…» глава факультета английской литературы в частном разговоре раскритиковал нового главного редактора, сказав, что тот превратил журнал в площадку для примитивного эпатажа, присущего молодежной культуре. Почти пятьдесят человек отказалось от подписки – не шутка для издания с тиражом около тысячи экземпляров. Одна из выпускниц университета, в основном финансировавшая «Литературное обозрение», впав в ярость, остановила спонсорские перечисления.

Нунану пришлось уволиться, и пенсионер Фрэнк Макдейн, откликнувшись на призыв общественности, согласился курировать журнал.

Письмо Нунан завершил так:

«Продолжаю придерживаться мнения (пусть и спорного), что «Мальчик с пуговицами» – замечательная, хотя и шокирующая литературная находка. Надеюсь, вы найдете время для его прочтения. Не стану скрывать: если вы решитесь опубликовать рассказ в следующей антологии лучших произведений в жанре хоррора, я сочту это своеобразной реабилитацией своего честного имени.

Пожелал бы вам насладиться рассказом, однако боюсь, что “насладиться” – не самое подходящее слово.

С наилучшими пожеланиями, Гарольд Нунан».

Эдди прочел письмо в прихожей и, не раздеваясь, открыл страницу с началом рассказа. Через пять минут ему стало жарко, и, бросив куртку на крючок, он переместился на кухню.

Устроившись на ступеньках поднимающейся из кухни лестницы, Эдди пробежал несколько страниц. Машинально перебрался на диван в кабинете, откинув голову на стопку книг, и продолжил чтение под косыми лучами слабенького октябрьского солнца.

Он на одном дыхании дошел до конца и выпрямился, словно опьянев от странного восторга. Настолько жесткой, если не сказать – отвратительной – прозы ему встречать еще не доводилось, а это кое о чем говорило. В профессиональной жизни через его руки проходила разная литература – была и жесткая, и отвратительная. Порой в этом болезненном, засиженном трупными мухами болоте вырастал цветок невероятной красоты. Сегодня был тот самый случай. Новый цветок оказался злым и испорченным, однако Эдди желал его сорвать. Он вернулся к началу и вновь углубился в повествование.

* * *

Главная героиня – замкнутая семнадцатилетняя девушка по имени Кейт, которую в начале рассказа затаскивает в свою машину настоящий великан с болезненно-желтыми глазами и железными брекетами во рту. Гигант связывает ей руки и пихает на пол между сиденьями мини-фургона, а там уже лежит парнишка примерно ее возраста. Кейт решает, что мальчик мертв – уж очень тот изуродован. К его стянутым стальной проволокой векам грубо пришпилены круглые желтые пуговицы с изображением улыбающейся рожицы.

Парнишка неожиданно оживает, касаясь рукой бедра Кейт. Та захлебывается беззвучным криком, а мальчик продолжает шарить по ее телу, наконец добирается до лица, и шепчет: его зовут Джим, с гигантом он таскается по дорогам уже неделю – с тех пор, как тот убил его родителей.

«Он проколол мне глаза и заявил, что моя душа вылетела сквозь дырки. Мол, он слышал такой звук, какой бывает, когда дунешь в пустую бутылку из-под колы. Говорит, слушал бы и слушал. А потом воткнул мне в глазницы эти заглушки – чтобы жизнь не утекла из тела». Мальчик касается желтых смайликов. «Хочет посмотреть, сколько мне удастся прожить без души».

Великан привозит своих жертв в заброшенный кемпинг в одном из национальных парков, где заставляет их предаваться сексуальным утехам. Ему кажется, что Кейт, целуя Джима, проявляет недостаточно страсти, и он ударом ножа распарывает девушке щеку, вырезая язык. Джим в испуге визжит, на ощупь мечется по кемпингу; кругом кровь, и Кейт в суматохе удается сбежать в лес. Через несколько часов окровавленная, истерически рыдающая девушка выходит к шоссе.

Задержать похитителя не удается – они с Джимом выезжают из парка и словно испаряются. У следователей нет ни одной улики, они понятия не имеют, кто такой Джим, о великане известно еще меньше.

Через пару недель после выхода из больницы Кейт получает письмо. В конверте обнаруживается единственная улика следствия – две пуговицы с улыбающимися рожицами и торчащими из отверстий обломками окровавленной стальной проволоки. Там же лежит моментальный снимок моста в Кентукки.

На следующее утро под мостом находят страшно изувеченного мальчика, в пустые глазницы которого неторопливо заплывают речные рыбки.

Кейт, некогда привлекательная девушка, теперь внушает знакомым жалость и неподдельный ужас и отдает себе отчет, что чувствуют при встрече окружающие. Отражение в зеркале оптимизма также не добавляет. Ей приходится посещать специальную школу, где учат общаться на языке жестов, однако долго Кейт там не выдерживает: товарищи по несчастью – глухие, хромые и увечные – лишний раз напоминают ей о слабости и зависимости калек от общества.

Девушка пытается вернуться к нормальной жизни, однако особыми успехами похвастаться не может. Близких друзей она не завела, профессионального образования не имеет, к тому же комплексует по поводу собственной внешности и немоты. Автор с особой болью описал сцену, где Кейт, выпив для смелости, заигрывает в баре с незнакомым мужчиной, получая в ответ лишь насмешки от своего избранника и его компании.

Ее преследуют ночные кошмары, в которых она снова и снова проживает страшные и порой выдуманные обстоятельства своего похищения. Иногда Джим оказывается не жертвой преступления, а соучастником; он насилует Кейт, и пуговицы в его глазах превращаются в зеркальные диски, отражающие ее искаженный криком рот. Бывает, что кошмары производят на Кейт возбуждающий эффект, однако психотерапевт уверяет: это в порядке вещей. Девушка отказывается от услуг врача, обнаружив, что тот во время разговора рисует в блокноте жутковатую карикатуру.

В попытке избавиться от навязчивых сновидений она пробует все подряд: спиртное, таблетки и даже героин. Наркотики требуют денег, и она залезает в тумбочку к отцу. Тот застигает Кейт за попыткой кражи и выбрасывает ее из дома, после чего попадает в больницу с микроинсультом. Мать умоляет Кейт больше не попадаться ему на глаза. Вскоре в центре ухода за детьми-инвалидами, где подрабатывает девушка, происходит неприятный инцидент: один из детей выкалывает острым карандашом глаз товарищу по несчастью. Все понимают, что Кейт в случившемся невиновна, однако беда не приходит одна: в центре ухода становится известно о ее пагубном пристрастии к наркотикам. Героиня теряет место, и, даже избавившись от зависимости, новой работы найти не может.

Холодным осенним днем, выходя из местного супермаркета, Кейт натыкается на полицейскую машину с поднятым капотом. Полисмен в зеркальных солнечных очках изучает перегревшийся радиатор. Мельком бросив взгляд на заднее сиденье, девушка видит там постаревшего на десять лет и прибавившего в весе великана. Кисти преступника скованы наручниками.

Приблизившись к полицейскому, копающемуся в моторе, Кейт пишет записку: знает ли тот человека, сидящего на заднем сиденье? Инспектор объясняет, что великана задержали за кражу охотничьего ножа и мотка скотча из хозяйственного магазина на Плезант-стрит.

Кейт знает, о каком магазине идет речь, поскольку живет по соседству, и у нее подкашиваются ноги.

Она начинает бешено строчить в блокноте, пытаясь рассказать, что сделал с ней гигант десять лет назад. Ручка не успевает за мыслями; записки выходят сумбурными, и все же полицейский вроде бы ухватывает суть написанного и ведет ее к передней дверце. Кейт охватывает непреодолимый ужас – придется ехать в одной машине с похитителем. Инспектор напоминает, что руки гиганта надежно прикованы к дверце – причинить ей вред он никак не сможет. Очень важно немедленно разобраться с этим делом в полицейском участке.

Наконец Кейт дает себя уговорить. Под сиденьем лежит зимняя куртка, и полицейский настаивает, что дрожащая девушка должна ее накинуть. Она благодарно смотрит на патрульного, заносит ручку над блокнотом – надо сказать «спасибо» доброму человеку – и вдруг замирает, рассмотрев свое отражение в зеркальных очках.

Захлопнув дверцу, полицейский возвращается к двигателю, а девушка, застегивая онемевшими пальцами чужую куртку, обнаруживает на ее груди две пуговицы с улыбающимися рожицами. Она дергает за ручку дверцы: та заперта. Пытается открыть окно – ничего не выходит. Снаружи хлопает капот, и на лице человека в зеркальных очках появляется отвратительная ухмылка. Он вовсе не полицейский…

Мальчик с пуговицами обходит машину, открывая заднюю дверь, и выпускает гиганта наружу – ведь слепой, как ни крути, не может сидеть за рулем.

В густом лесу человек теряет ориентиры, начиная ходить по кругу, – именно так чувствует себя Кейт. В свое время ей удалось сбежать от мальчика с пуговицами и страшного гиганта. Однако из чащи она так и не выбралась и продолжает блуждать в темноте, цепляясь за кустарник и описывая бесцельные круги. В итоге она неминуемо попадет туда, куда и должна была попасть. Жуткая мысль, как ни странно, успокаивает девушку. Наверное, ей на роду написано остаться с этими чудовищами. Кейт даже испытывает облегчение – хоть какая-то определенность… Она расслабляется, завернувшись в теплую куртку.

* * *

Эдди нисколько не удивился, что Нунана подвергли обструкции за «Мальчика с пуговицами». Рассказ, по сути дела, был посвящен деградации человеческого существа – в данном случае женщины, и героиню автор выписал как добровольную жертву жестокого обращения во всех возможных сферах: эмоциональной, сексуальной и духовной. Тема сама по себе нехорошая, однако Джойс Кэрол Гейтс также писала подобные рассказы для журналов, ничем не отличающихся от «Северного литературного обозрения», да еще и получала за это литературные премии. Единственным непростительным грехом Килрю стал провокационный конец истории.

Эдди понимал, к чему ведет автор. Прочитав едва ли не десять тысяч рассказов в жанрах мистики и хоррора, он полагал, что утратил способность удивляться – и все же от чтения «Мальчика с пуговицами» получил удовольствие. В то же время в среде знатоков эпатажные финалы (независимо от мастерства писателя) считались признаком инфантильной коммерческой литературы и плохих телевизионных сериалов. Читатели «Северного литературного обозрения», как представлялось Эдди, были людьми средних лет, учеными, преподававшими творчество Гренделя и Эзры Паунда и вынашивающими неизбывные мечты о публикации собственных стихов в каком-нибудь «Нью-Йоркере». Для них шокирующая развязка оказалась сродни оконфузившейся балерине, громко испортившей воздух во время «Лебединого озера» – провал настолько оглушительный, что ничего, кроме нервного смеха, не вызывает. Одно из двух: либо Гарольд Нунан был издателем еще неискушенным, не понимающим, что его читатель бежит от грубой реальности, либо подсознательно рассчитывал на последующее увольнение.

Концовка рассказа была скорее в духе традиций Джона Карпентера, чем Джона Апдайка. И все же Эдди не удавалось припомнить аналогичных решений в каком-либо из журналов, посвященных хоррору, во всяком случае – в последнее время. Двадцать пять страниц поданной с исключительным натурализмом истории женщины, пострадавшей в юности и пронесшей комплекс вины выжившего через десяток лет? Автор явно хотел привлечь внимание читателя к таким явлениям, как тиранические отношения в семье, паршивая работа и постоянное безденежье. Надо сказать, очень редко встречаются рассказы, столь искусно повествующие о хлебе насущном. Как правило, писатели, работающие в жанре хоррор, не поднимались выше живописаний кровоточащих кусков мяса.

Эдди было одиннадцать, когда родители отвели его на «Привидения» в орегонском театре. В зале он сидел в компании двоюродных братьев, однако, едва погасили свет, братишек поглотила тьма. Эдди остался один, запертый в собственном душном ящике с мечущимися тенями. Несколько раз он ловил себя на желании зажмуриться – и все же справлялся, хотя сердце так и колотилось от испуга, смешанного с наслаждением. Наконец включили свет. Нервы Эдди звенели, словно туго натянутые веревки – так бывает, когда коснешься оголенного провода. С тех пор он не переставал желать подобных ощущений.

Много лет спустя, когда Эдди уже профессионально занимался литературой, чувство, испытанное в театре, притупилось – не ушло совсем, но стало далеким отголоском. В последнее же время отступил и он, сменившись атрофией восприятия. Разглядывая кипу журналов на кофейном столике, Эдди не ощущал ничего, кроме тупой скуки. Хотя нет. Наверное, его посещал страх, хотя и далеко не в привычном его понимании.

Сегодня все было иначе: он находился под огромным впечатлением. «Мальчик с пуговицами» по-настоящему взял его за душу. Случалось ли ему публиковать хоть раз нечто подобное? Эдди стянул с книжной полки самый первый и до сих пор непревзойденный номер «Лучшего современного хоррора», попытавшись вспомнить, что взволновало его больше всего в той антологии. Глянув на оглавление, он тут же перелистнул страницу. Первый выпуск был посвящен его бывшей жене, Элизабет. «Она помогает мне найти дорогу во тьме», написал он тогда в головокружительном приступе нежности.

Больше года Элизабет спала с их инвестиционным консультантом. Эдди уличил жену в измене, а она собрала чемоданы и уехала к матери, забрав с собой Трейси.

* * *

– Знаешь, а я почти рада, что ты нас застукал, – призналась она через пару месяцев по телефону. – Наконец с этим покончено!

– С твоим романом? – спросил Эдди.

Никак хочет сообщить, что рассталась с банкиром?

– Нет, – ответила Лиззи. – Я имею в виду твой омерзительный хоррор и тех отморозков, что приходили в наш дом – маленьких потных слизняков, возбуждающихся от трупов. Развод – лучшее, что могло со мной случиться. Надеюсь, теперь у Трейси нормальное детство, а я буду общаться исключительно с нормальными, переросшими подростковый возраст людьми.

* * *

Мало того что Лиззи трахалась за его спиной, – она еще и попрекала его детством Трейси. У Эдди тогда просто перехватило дыхание от злости, и до сих пор в горле вставал ком, стоило вспомнить тот разговор. Он швырнул сборник обратно и побрел на кухню. Пора обедать. Возбуждение, не находившее выхода, наконец спало. Спасибо Лиззи – бывшая жена порой выручает, пусть между ними теперь сорок миль и постель другого мужчины.

После полудня Эдди отправил электронное письмо Нунану, попросив того поделиться контактами Килрю. Не прошло и часа, как Гарольд перезвонил. Ему приятно, что мистер Кэррол заинтересовался «Мальчиком с пуговицами» для своей антологии. Нет, электронной почтой автора он не располагает, зато знает его домашний адрес и телефон.

Эдди отправил письмо Питеру Килрю, однако конверт вернулся со штампом «Не доставлено». Набрал номер телефона. «Линия отключена». Он снова позвонил Нунану в университет.

– Не могу сказать, что вы меня удивили, – тихо и несколько смущенно заговорил Гарольд. – У меня сложилось впечатление, что Питер – бродяга: по-моему, ему вечно не хватает денег, и он берет подработки – то там, то здесь. Наверное, лучше вам связаться с руководителем лаборантов – Мортоном Бойдом. Наверняка у него есть данные Килрю.

– Когда вы его последний раз видели?

– Заезжал к нему в марте – как раз после того, как вышел «Мальчик с пуговицами» и разразился скандал. Говорили, что рассказ написал настоящий женоненавистник, требовали от автора письменных извинений, ну и тому подобное. Хотел сообщить ему, что тут происходит. Наверное, даже рассчитывал, что Питер осадит критиков, станет защищаться – напишет, например, в студенческую газету, однако он заявил, что не намерен проявлять слабость. Странный получился у нас разговор. Питер вообще странный парень, и дело даже не в его рассказах.

– О чем вы?

– Сам не пойму, – засмеялся Нунан. – Как бы это сказать… Знаете, бывает, лежишь с высоченной температурой и вдруг посмотришь на обычный предмет типа настольной лампы, а она тает или уплывает вдаль. Встречи с Питером Килрю вызывают именно такое ощущение. Не знаю, в чем причина. Наверное, меня несколько пугают его интересы.

Автор нравился Эдди все больше и больше.

– Например?

– Когда я приехал, дверь открыл его старший брат. Парень был полураздет; думаю, они живут вместе. Так вот, этот брат – не хочу показаться бестактным – ошеломляюще толст. С ног до головы в татуировках. На животе у него красовалась ветряная мельница со свисающими с лопастей полуразложившимися трупами. А на спине я углядел татуировку эмбриона с длинными клыками и черными пятнами вместо глаз. Ах, да, в руке у зародыша был скальпель.

Эдди неуверенно засмеялся.

– Впрочем, в итоге он оказался неплохим парнем, – продолжил Нунан. – Вполне дружелюбным. Угостил меня содовой, и мы уселись на тахте перед телевизором. Что самое забавное – прямо во время разговора, пока я рассказывал о буче в университете, Питер, усадив брата на пол, проколол ему ухо под пирсинг.

– То есть?

– Клянусь! Я выдаю подробности, а Питер тем временем втыкает ему раскаленную иглу в верхнюю часть уха. Кровищи было – не поверите! Когда толстяк поднялся, мне показалось, что ему пуля попала в висок – такое открылось кровотечение. Помните финал «Кэрри», где героев облили кровью из ведра? А этот встает и предлагает мне еще кока-колы…

На этот раз они расхохотались в унисон. Немного помолчали, и Нунан неожиданно выпалил:

– Они смотрели передачу про Джонстаун.

– Что?

– По телевизору шел документальный фильм про тот поселок во Французской Гайане, где сотни людей добровольно ушли из жизни. Пока мы общались, а Питер дырявил брату ухо, звук он выключил. По экрану бежали кадры с улицами, полными трупов, с птицами, рвущими останки… – Нунан тяжело сглотнул. – По-моему, это была запись из их домашней видеотеки – похоже, пленку парни закольцевали. Уставились в телевизор, словно зомби.

Вновь повисла тишина. Очевидно, Нунану стало неловко за свой рассказ. Вероятно, Килрю искал вдохновение, с невольным уважением подумал Эдди.

– Считаете, что «Мальчик с пуговицами» – выдающийся образец современной литературы? – поинтересовался Нунан.

– Именно так.

– Не знаю, что скажет Питер по поводу включения «Мальчика» в антологию, но мне это было бы очень приятно. Надеюсь, я вас не слишком напугал.

– Я не из пугливых, – улыбнулся Эдди.

* * *

Бойд из университета мало чем помог.

– Питер рассказывал, что его брат занят на площадке коммунального строительства в Покипси. То ли там, то ли в Ньюберге. Питер вроде хотел к нему присоединиться. Подобная работа неплохо оплачивается, и, если уж ты попал в эту сферу, никто тебя не уволит. Можешь быть маньяком-убийцей – кого волнует?

Услышав про Покипси, Эдди заинтересовался. На конец месяца в городке был запланирован небольшой конгресс для авторов, работающих в жанре фэнтези – то ли «Темный ВандерКон», то ли «Темный ДримКон». Да хоть «МастурбатКон» – неважно. Важно, что Эдди приглашали поучаствовать, а он плевать хотел на поступающие от организаторов письма. Его больше не интересовали незначительные конгрессы, да и со временем не складывалось – поджимали сроки на работе.

Впрочем, он каждый год посещал Всемирную премию фэнтези, старался не пропускать летний лагерь «Камп НеКон», не брезговал и некоторыми регулярными встречами по интересам. Подобные конвенты были частью работы, от которой он пока не отмахивался – туда приезжали приятели, да и Эдди в глубине души любил такие мероприятия. Там пробуждались приятные воспоминания.

Как-то он встретил на одном из конгрессов человека, предложившего купить первое издание «Я люблю Гейлсбург весной». Эдди давным-давно забыл о существовании этого произведения, однако, глянув на хрупкие пожелтевшие страницы, пропитанные ароматами бабушкиных чердаков и многолетней пыли, замер. На него нахлынули пережитые в детстве чувства. Он читал этот сборник в тринадцать лет и целых две недели жил в состоянии восторга: выбирался из спальни на крышу, лишь бы не расставаться с книгой, не слышать, как бранятся и дерутся родители. Эдди до сих пор помнил запах шершавой, раскаленной от солнца черепицы и далекое жужжание газонокосилки. А лучше всего отложилось в памяти счастливое удивление после невероятного романа Джека Финнея «Десять центов Вудро Вильсона».

Эдди позвонил на стройку в Покипси; звонок перевели на отдел кадров.

– Килрю? Арнольд Килрю? Его сократили с полгода назад, – уведомил мужчина с пронзительным и в то же время хриплым голосом. – Вы ведь представляете, насколько сложно здесь добиться увольнения? Это первый человек за многие годы, которого мне пришлось отпустить. Арнольд скрыл свое уголовное прошлое.

– Нет, меня интересует Питер Килрю, вероятно, они братья. Не припомните, этот Арнольд – толстяк, покрытый татуировками?

– Вовсе нет. Худой жилистый парень, однорукий. Левую руку потерял, работая на прессе – судя по его рассказам.

– Вот как… – пробормотал Эдди.

Судя по всему, Арнольд просто обязан быть родственником Питера Килрю.

– А что конкретно вы о нем узнали?

– Арнольд нарушил защитное предписание суда.

– Бракоразводный процесс? – предположил Эдди, невольно сочувствуя осужденному, пострадавшему от железной хватки адвокатов бывшей жены.

– Ни черта подобного, – откликнулся менеджер. – Ему запретили приближаться к собственной матери. Что вы на это скажете?

– Вы не в курсе, они случайно не родственники с Питером Килрю? Как можно связаться с Арнольдом?

– Я ему в личные секретари не нанимался, приятель. Больше вопросов нет?

Больше вопросов у Эдди не было.

* * *

Он попытал счастья в справочной службе, обзвонив всех людей в районе Покипси, носящих нужную ему фамилию, однако никто не сознался в родстве с Питером Килрю, и Эдди прекратил поиски. Прибрался в кабинете, не глядя скомкал бумажки на столе, побросав их в мусорную корзину, и переложил стопки книг из одного угла в другой. Идеи иссякли. Терпение – тоже.

Ближе к вечеру он рухнул на диван, собираясь с мыслями, и, продолжая злиться, задремал. Во сне гонялся за мальчишкой, укравшим у него ключи от машины в совершенно пустом кинотеатре. Парнишка – почему-то черно-белый – мерцал, словно привидение или герой старинного кинофильма, и никуда не торопился, помахивая ключами над головой. Под его истерический смех Эдди и проснулся.

Покипси…

Питер Килрю жил где-то в этой части штата Нью-Йорк и наверняка появится в субботу на «Темном ФутурКоне». Вряд ли он устоит. Кто-нибудь да познакомит его с Эдди. Просто нужно появиться на конвенте, и они точно встретятся.

Оставаться на ночь Эдди не планировал – ехать было всего четыре часа. Выедет пораньше, вернется поздно вечером. В шесть утра он уже гнал восемьдесят миль в час по левому ряду шоссе 1–90. За спиной вставало солнце, бросая слепящие блики в салонное зеркало. Шикарные ощущения: вжимаешь педаль в пол, и машина летит на запад, преследуя собственную тень. Через некоторое время Эдди вспомнил одну маленькую девочку, которая должна была сидеть рядом, и снизил скорость. Очарование доро́гой куда-то ушло.

Трейси любила ездить с отцом на подобные конгрессы. Собственно, от такого приключения не отказался бы ни один ребенок. Зрелище что надо: взрослые корчат из себя дураков, переодеваясь в Пинхеда или в Эльвиру. Как тут устоишь? Лабиринты столов, зловещие экспонаты – не заблудиться бы! А еще можно купить за доллар резиновую отрубленную руку. Как-то раз Трейси целый час играла в пинбол с Нилом Гейманом на Всемирной премии фэнтези в Вашингтоне. До сих пор переписываются.

Добрался Эдди к полудню. Площадку конгресса устроили в концертном зале. Народу было полно, и от бетонных стен рикошетило эхо неумолчного гула толпы, перемежаемого взрывами хохота. Эдди не стал объявлять о своем приходе, и тем не менее одна из организаторов – пухленькая женщина в пиджаке в тонкую полоску с длинными фалдами – тут же его заприметила.

– Даже не надеялась! – воскликнула она, тряхнув кудрявой рыжей шевелюрой. – Вы ведь нам так и не ответили. Что-нибудь выпьете?

Ему в руку немедленно втиснули бокал кока-колы с ромом. Вокруг собралась кучка желающих поболтать по поводу кинематографа, литераторов и «Лучшего современного хоррора». Эдди уже не понимал, как это ему пришло в голову пренебречь таким мероприятием. Кто-то из приглашенных лекторов как раз опаздывал на круглый стол, посвященный малым формам в хорроре. Надо же, какая удача! Хотя…

Его провели в конференц-зал, заставленный складными стульями, усадив за длинный стол, на краю которого примостился запотевший графин с водой. Рядом устроились другие участники: учитель, написавший книгу об Эдгаре По, редактор сетевого журнала и местный писатель, подвизающийся на детском фэнтези. Рыжеволосая женщина представила их паре десятков людей, заполнивших зал, и дала слово для короткой вступительной речи. Эдди выступал последним.

Он начал с того, что каждое литературное произведение несет в себе заряд фэнтези, а любой конфликт или ощущение опасности, вводимое автором в повествование, является зародышем хоррора. А хоррор в чистом виде сочетает в себе большинство основных элементов литературы, доводя их до крайности. Любое художественное произведение – не более чем вымысел, продолжал он, и в этом смысле жанр фэнтези даже более честен, чем реализм.

Эдди остановился на том, что чаще всего творения в стиле фэнтези и хоррора – обычная пачкотня, созданная творчески ограниченными авторами со скудным воображением. А если еще и сюжет изначально плох… Бывает, что месяцами ждешь свежей идеи, запоминающегося персонажа или яркого стилистического приема.

Впрочем, так было всегда, заметил он. Какую область ни возьми, – везде засилье дилетантов, которым в жизни не добиться успеха. Конечно, никто не запрещает пробовать и ошибаться, учиться на собственных промахах и пытаться снова. Порой стоит наклониться – и в песке под ногами неожиданно сверкнет драгоценный камень. Эдди рассказал присутствующим о Клайве Баркере и Келли Линк, о Стивене Галлахере и Питере Килрю, не забыв о «Мальчике с пуговицами».

Так или иначе, напомнил он себе, ничто не сравнится с восторгом, который испытываешь, вдруг наткнувшись на нечто действительно ценное и волнующее. Ни на что не променяю это состояние радостного шока, решил Эдди, еще не закончив выступление.

Наконец он выдохся, и с задних рядов робко захлопали. Аплодисменты подхватил весь зал – словно пошли круги по воде, и воодушевленные слушатели поднялись со своих мест.

Дискуссия завершилась, и Эдди вышел из-за стола мокрый как мышь. Он пожал несколько рук и, сняв очки, протер потное лицо полой рубашки. Подслеповато моргая, ответил еще на одно рукопожатие. Водрузив очки на нос, обнаружил перед собой худого миниатюрного человечка с кривыми, желтыми от никотина зубами и тонкими, словно нарисованными, усиками. Особой радости от встречи Эдди не испытал.

Мэтью Грэм служил редактором одиозного любительского издания под названием «Грязные фантазии», посвященного хоррору. Вроде бы Грэма в свое время задерживали за сексуальные домогательства к несовершеннолетней падчерице, однако до суда дело не дошло. Эдди старался не переносить свое отношение к Грэму на авторов, которых публиковал его журнальчик, и все же ни разу не встретил там произведения, заслуживающего попасть в антологию. Страницы «Грязных фантазий» были отданы под рассказы об одурманенных наркотиками могильщиках, насилующих трупы, и об олигофренах, рожающих кошмарных демонов в загаженных уборных у древних индийских захоронений. Писанина изобиловала чудовищными орфографическими и грамматическими ошибками.

– Согласитесь, Питер Килрю – это нечто, – завязал разговор Грэм. – Я опубликовал его первый рассказ. Не читали? Я отправлял вам экземпляр.

– Должно быть, пропустил, – отозвался Эдди.

В «Грязные фантазии» он не заглядывал уже больше года, а один из последних номеров порвал на кусочки для кошачьего лотка.

– Вам понравится, – не умолкал Грэм, обнажив в улыбке редкие зубы. – Килрю – один из нас.

– Вы с ним общались? – постарался не содрогнуться от отвращения к собеседнику Эдди.

– Общался? Мы с ним даже выпили сегодня за ланчем. Он был здесь с утра, вы просто разминулись. – Грэм ухмыльнулся, дыхнув на Эдди нестерпимой вонью изо рта. – Могу сказать, где он живет. Совсем недалеко.

* * *

За поздним обедом Эдди прочел рассказ Килрю в одном из номеров «Грязных фантазий», который вручил ему Грэм. Произведение под названием «Свиньи» было посвящено психически нестабильной женщине, разродившейся выводком поросят. Свинки, обучившиеся человеческой речи, ходили на задних ногах и даже носили одежду, напоминая персонажей «Скотного двора». В финале свиньи проявили-таки звериное начало, растерзав свою мать в лохмотья, и сошлись в смертельной схватке, выясняя, кому достанется самый лакомый кусочек.

Едкий и агрессивный рассказ существенно отличался от обычных публикаций «Грязных фантазий», отдавая психологическим реализмом, который Эдди Кэррол не слишком приветствовал. Впрочем, написано было неплохо. Один из пассажей, где поросята сражались за право пососать материнскую грудь, представлял собой необычную и довольно страшную пародию на порнографию.

В журнал Грэм вложил свернутую вдвое бумажку с грубой схемой проезда к дому Килрю. Жил тот в двадцати милях от Покипси – в крохотном городке Пайклиф, который Эдди предстояло миновать на обратном пути; потом живописная дорога через Таконский хребет выведет его обратно на шоссе 1–90. Телефона у Килрю не было. Грэм упоминал, что Питер нуждается, и связисты отключили его линию за долги.

До Таконского хребта Эдди добрался уже в сумерках, сгущавшихся под сенью огромных дубов и высоких елей на обочинах дороги. Пустое шоссе забиралось все выше и выше в горный лесной массив. В свете фар иногда мелькало семейство оленей, остановившихся у края проезжей части, и их отсвечивающие розовым глаза провожали машину Эдди, поблескивая от страха и любопытства.

Пайклиф был невелик: торговый комплекс, церковь, кладбище и заправка. На перекрестке мигал желтым глазом светофор. Эдди проехал дальше, вырулив на узкую муниципальную дорогу, тянувшуюся сквозь сосновый лес. Совсем стемнело, и температура за бортом упала настолько, что пришлось включить обогреватель. На Тархил-роуд начался серпантин, и «Цивик», завывая от напряжения, пополз в гору. На миг зажмурившись, Эдди едва не пропустил крутой поворот. Пришлось изо всех сил вывернуть руль, чтобы не влететь в заросли кустов на краю пропасти.

Через полмили асфальтовое покрытие сменилось гравием. Эдди потихоньку пробирался в темноте, поднимая мерцающую в свете фар известковую пыль. В световом конусе показался толстяк в оранжевой вязаной шапочке, запустивший руку в почтовый ящик с надписью «КИЛ Ю», и Эдди замедлил движение.

Мужчина поднял ладонь к глазам, прикрываясь от яркого света, изучил приближающийся автомобиль и махнул рукой в сторону дома – езжай за мной. Толстяк двинулся по подъездной дорожке, словно ждал гостей, и Эдди медленно поехал вслед. По обе стороны грунтовой аллейки торчали заросли болиголова, и ветви заскребли по стеклам и кузову «Цивика».

Наконец дорожка вывела в пыльный дворик, раскинувшийся перед большим желтым домом в деревенском стиле, с башенкой и покосившейся верандой, выходившей на две стороны. Разбитое окно у входа было заколочено листом фанеры. Чуть поодаль, в сорняках, валялся унитаз. Осмотревшись, Эдди невольно вздрогнул. Всяк путь ведет к любовной встрече, подумал он, потешаясь над собственным воображением, и припарковал машину рядом с древним трактором, под капотом которого колосилась дикая кукуруза.

Сунув ключи в карман, Эдди выбрался наружу, направляясь к крыльцу, где его уже поджидал пузан в шапочке. Дорожка вела мимо ярко освещенного сарая, сквозь закрытые двери которого доносился визг циркулярной пилы. Эдди окинул взглядом дом. В одном из окон второго этажа маячил темный силуэт человека, рассматривающего непрошеного гостя.

Эдди сообщил толстяку, что ищет Питера Килрю, и тот мотнул головой в сторону двери. Топай за мной.

В тускло подсвеченном коридоре за дверью криво и косо висели фотографии в рамках; на второй этаж вела узкая лестница. Пахло сыростью и еще чем-то странным – то ли мужским потом, то ли несвежим тестом, однако Эдди решил прикинуться, что ничего не заметил.

– Тут у нас куча всякого хлама, – жизнерадостно протрубил толстяк. – Давайте повешу вашу куртку. Глаза б мои на это не смотрели!

Эдди сдал верхнюю одежду, и толстяк, задрав голову, испустил дикий вопль:

– Пит, к тебе пришли!

Внезапная смена тембра заставила Эдди вздрогнуть.

Наверху скрипнула половица, и на лестничной площадке появился худой человек в вельветовом пиджаке и квадратных очках в черной пластмассовой оправе.

– Чем могу быть полезен? – осведомился мужчина.

– Меня зовут Эдвард Кэррол. Издаю альманах «Лучший современный хоррор». – Он подождал реакции Питера, однако тот не проявил интереса. – Прочел в «Северном обозрении» один из ваших рассказов – «Мальчик с пуговицами». Отличная вещь! Мне хотелось бы издать ее в сборнике этого года. – Помолчав, Эдди добавил: – А вас не так легко найти!

– Поднимайтесь, – предложил Килрю, отступив на шаг, и Кэррол двинулся по лестнице.

Пузатый брат Питера развернулся к коридору, зажав под мышкой куртку гостя и почту семейства Килрю, однако тут же резко остановился и глянул вверх, взмахнув конвертом.

– Эй, Пит! Пришла мамина социальная страховка! – удовлетворенно крикнул он.

Эдди уже добрался до второго этажа. Питер, не дожидаясь его, шел к открытой двери в торце странно искривленного коридора. Похоже, дом сильно покосился – разок Эдди, сохраняя равновесие, даже пришлось схватиться за стену. Некоторые половицы отсутствовали. У входа в коридор болталась люстра с хрустальными подвесками, заплетенными паутиной и какими-то грязными волокнами, и из тайников подсознания Эдди выплыл горбун, играющий на глокеншпиле первые такты из увертюры к «Семейке Адамс».

Питер занимал небольшую комнату под свесом крыши. У одной стены стоял исцарапанный карточный стол с пишущей машинкой «Селектрик», издающей тихое жужжание. В машинку был вставлен лист бумаги.

– Вы работали? – поинтересовался Эдди.

– Я никогда не останавливаюсь.

– Что ж, отлично…

Килрю уселся на койку, и Эдди перешагнул порог. Пришлось пригнуть голову – потолок нависал совсем низко. У Питера были странные бесцветные глаза и веки с красной каймой, – возможно, аллергия? Он, не мигая, изучал гостя.

Эдди рассказал ему об антологии, упомянув, что может уплатить автору две сотни долларов с последующими авторскими отчислениями. Килрю кивнул, не задав ни одного вопроса, лишь сухо поблагодарил высоким хрипловатым голосом.

– Что думаете о концовке рассказа? – помолчав, неожиданно заговорил он.

– Вы о «Мальчике»? Мне понравилось, в противном случае я не задумался бы о включении его в сборник.

– В университете Катадина мое произведение возненавидели. Этим девочкам в плиссированных юбках – дочкам богатых папочек – мой рассказ не пришелся по душе, а уж финал – тем более.

– Никто из них не ожидал подобной развязки, – кивнул Эдди, – поэтому некоторых она неприятно поразила. Шокирующие финалы не вписываются в мейнстрим.

– В первой редакции гигант затягивает на шее девушки удавку, – объяснил Килрю, – и та, уже теряя сознание, чувствует, что мальчик закупоривает ее дупло пуговицей со смайликом. В итоге я не решился на подобную концовку и уничтожил последний лист. Вряд ли Нунан опубликовал бы рассказ в таком виде.

– В хорроре часто бывает, что мысли, не вошедшие в окончательный текст, придают ему особую силу, – заметил Эдди, чтобы не молчать. Его вдруг пробил холодный пот. – Дойду до машины – возьму бланки договора.

Он сам не понял, зачем это сказал. Никаких бланков в машине не было, просто нахлынуло внезапное желание глотнуть чистого холодного воздуха.

Пригнувшись, он выбрался в коридор и едва не перешел на бег.

Спустившись по лестнице, Эдди заколебался. Интересно, куда делся жирный братец Питера с его курткой? Помявшись, он двинулся вперед, и, чем дальше шел, тем темнее становилось в коридоре.

Под лестницей Эдди приметил маленькую дверцу и дернул ее за ручку. Дверь не поддалась, и он пошел дальше в поисках гардеробной. Где-то совсем близко зашипел жир на горячей сковороде, пахнуло луком, и раздался звон ножей. Толкнув дверь справа, Эдди заглянул в гостиную. На стенах висели головы животных. Длинный тусклый луч из коридора осветил лежащую на столе красную скатерть со свастикой, и Эдди тихо прикрыл створку.

Чуть дальше, по левой стороне, была открыта еще одна комната. Кухня… Толстяк с голым татуированным торсом стоял у кухонной стойки, разделывая кусок печени. В сосках у него болтались стальные колечки. Кэррол хотел было окликнуть жирдяя, однако тот развернулся к плите, обойдя стойку, и принялся мешать какое-то варево. Из одежды на нем были лишь трусы-стринги, и на удивление тощие бледные ягодицы толстяка подрагивали при каждом шаге. Эдди отступил в темноту и осторожно углубился в коридор.

Внизу полы казались еще более кривыми, чем на втором этаже, что вряд ли соответствовало действительности. Тем не менее, похоже, под домом в свое время произошло землетрясение, и фасад его сместился относительно задней части.

Эдди не понимал, почему не повернул обратно. Какой смысл блуждать в темноте в этом странном хлеву? Ноги сами несли его вперед.

Он открыл еще одну дверь слева – ближе к торцу коридора, и тут же отпрянул от вони и яростного гудения мух. Из комнаты пахнуло теплым неприятным душком. Здесь было темнее всего. Похоже, гостевая спальня. Эдди, уже разворачиваясь, краем глаза заметил какое-то движение на кровати. Прикрыв руками нос и рот, он отважился сделать шаг вперед и подождал, пока зрение не приспособится к мраку.

На кровати лежала худая обнаженная старуха, едва прикрытая простыней. Эдди показалось, что она потягивается, закинув тощие руки за голову.

– Простите, мэм, – пробормотал он, снова двинувшись к выходу, и снова остановился, оглянувшись.

Старуха вновь задвигалась под простыней, не опуская рук. Эдди понял, что за запах ощутил, открыв дверь: зловоние разлагающейся плоти. Он встал как вкопанный, уставившись на женщину.

Наконец привыкнув к темноте, Эдди разглядел, что руки старухи примотаны стальной проволокой к изголовью. Глаза обитательницы комнаты превратились в заплывшие щелки, из горла вырывался тихий хрип; под сморщенными мешочками грудей резко выступали ребра. Над кроватью жужжали мухи. Язык женщины высунулся изо рта и облизал пересохшие губы, однако старуха не произнесла ни слова.

Выскочив в коридор, Эдди побежал прочь на негнущихся ногах. Не заметил ли его толстяк из открытой кухни? Он, не раздумывая, проскочил дальше, краем глаза увидев Питера, стоящего на лестничной площадке. Тот вопросительно посмотрел сверху, и Эдди небрежно, удивившись сам себе, бросил на ходу:

– Сейчас вернусь с договором!

Он толкнул входную дверь и с грохотом вылетел наружу. Прыгать с крыльца не стал, пересчитал ногами каждую ступеньку. Когда бежишь в страхе, обычно не до ступенек – так и подворачивают лодыжки. Эдди сто раз видел это в ужастиках. Морозный воздух обжег его легкие.

Дверь сарая на этот раз была открыта, и Эдди мимоходом бросил взгляд внутрь. Утрамбованный земляной пол, ржавые крюки и цепи, свисающие со стропил, болтающаяся на стене бензопила… За столом стоял высокий угловатый мужчина. Однорукий. От второй руки осталась лишь неровно заросшая, испещренная шрамами культя. Бесцветные глаза калеки проводили Кэррола осуждающим недобрым взглядом. Эдди улыбнулся и кивнул.

* * *

Распахнув дверцу машины, он упал за руль – и тут же дернулся в панике: ключи остались в кармане куртки! Эдди едва не закричал, однако из горла вырвался лишь истерический смешок. Подобный поворот сюжета он не раз встречал и в кино, и в сотнях рассказов. Герой всегда теряет ключи, либо у него не заводится машина, либо…

Однорукий брат Килрю молча смотрел на Эдди, остановившись в дверях сарая. Кэррол махнул ему рукой, судорожно отсоединяя сотовый от гнезда прикуривателя. Телефон молчал. Связь отсутствовала. Эдди даже не удивился, лишь сдавленно и нервно хихикнул.

На крыльце виднелось два силуэта. Теперь за ним наблюдали все трое. Эдди выбрался из машины, медленно двинулся по подъездной дорожке и перешел на бег, услышав окрик сзади.

Добежав до конца, он пересек дорогу и вломился прямо в чащу. Тонкие ветви хлестали его по лицу; Эдди споткнулся. Упал на колено, порвав брюки, вскочил и тут же бросился вперед.

Ночь выдалась ясной и безоблачной; в бездонном небе сияли мириады звезд. Остановившись на краю крутого склона, Эдди присел на корточки между валунов. Надо отдышаться. В боку кололо, сверху слышались голоса и хруст ветвей. Кто-то крутанул стартер маленького движка – раз, другой, и наконец в ночи раздалось ровное рычание бензопилы.

Эдди кинулся вниз, продираясь сквозь ветви елей, на ощупь перепрыгивая через корни и булыжники. Склон становился все круче. Не упасть бы! Он бежал слишком быстро – так недолго врезаться в препятствие. Останешься потом лежать тут, корчась от боли.

Эдди вновь набрал скорость, пока не почувствовал, что словно парит, покрывая каждым прыжком несколько ярдов темноты. Голова шла кругом, и охватившая его паника странным образом смешивалась с азартным возбуждением. Еще немного, и он взлетит! Черный ночной лес – привычная история. Шансов немного. Эдди понимал, где очутился и что следует за ним по пятам. Рассказ, в который ему довелось попасть, близился к финалу, а все сюжетные ходы он знал, как свои пять пальцев. Уж кому-кому, а Эдди обязательно повезет – он наверняка выберется из темной чащи.