Читать книгу Белые ночи - Джо Смит - Страница 4

Куда-то начисто проваливается весь наш один на двоих апломб, куда-то проваливается к чертям эта стена холодности и официоза, когда мы одновременно, ни фига не сговариваясь, тянемся за Мишкой по приезде в Дом. Одно это – уже как заплыв в шторм. Так смешно: сталкиваемся лбами над коляской. И господи ты боже ж мой: да я б всю жизнь вот так с тобой сталкивалась бы лбами над коляской, неважно детей или внуков. Всему виной это твое чертово обаяние, и магнетизм, такой, что меня просто как варежку выворачивает сейчас, наизнанку, и в глазах сразу все-все видно. Потому что ты невероятный, и ты существуешь, и ты теплый, черт, какой же теплый и это твое тепло сбивает с ног невероятной энергией и… Хватит истерить, дамочка! Просто выполняй свою работу, желательно хорошо. Этот высокий красивый приехал и уехал. А тебе как-то надо дальше самой по себе проживать. Возьми себя наконец-то в руки, Наталья!

– Мне кажется, что все сложится, – шепчет мне босс, рассматривая во все глаза эту голливудскую звезду, согнувшуюся пополам над колыбелькой, – У него взгляд отца.

– Там дальше видно будет, – слегка осипшим голосом, уже заковавшись обратно в свои латы, произношу я, разворачиваясь к выходу.

Надо вернуться домой, поймать и зафиксировать хоть какую-то почву под ногами. Я твердо решаю закончить все эти внутренние брожения. Очень твердо. Только почему-то шатает, как пьяного в дымину матроса.

Дэниэл даже не смотрит на предоставленное ему авто. Сразу выруливает мимо стоянки. А вот я бы проехалась, хотя ходу от работы до дома от силы десять минут медленным шагом. Но Элла Владимировна убедительно порекомендовала с иностранца глаз не спускать. Конечно, все это было сказано мягким тоном, ненавязчиво, туманными полунамеками. Что там у них происходит? Не доверяют потенциальному папке? Но документы подписаны. Тогда что? От всех этих вопросов на которые – будем честны – мне в данный момент глубоко чихать, голова идет кругом. Я едва успеваю за Дэниэлом. Или лучше даже в мыслях называть его «мистер Локвуд» и никак иначе? Спасет ли это мою бессмертную душу – или я уже провалилась?

Березы, рябинки – чахлые, едва покрытые листвой – мелькают по обочинам дороги. Локвуд бодро чешет впереди. Его шаг – широкий, немного косолапый – как три моих. Поэтому на подходе к дому я дышу, как чумная лошадь. А мне еще кормить и укладывать этого невозможного, мать его растудыть и растак!

Локвуд снова задевает своей черной башкой притолоку двери в подъезд. Сыплется трухлявое дерево, серая штукатурка и обрывки какой-то пакли. Я, ясен пень, сразу же проваливаюсь в какой-то совершенно иррациональный испанский стыд. Бормочу долбанное «Sorry, sorry», пока «Гулливер» вытряхивая мусор из кудрей, проводит по ним длинными пальцами. Ни уверенности, ни какого-либо элементарного чувства собственного достоинства и безмятежного покоя, все это, конечно, мне не добавляет.

***

Мы заваливаемся в квартиру: я хмурая и отчего-то злая, как черт, мистер Локвуд усталый, но как-то так внутренне довольный, что аж завидно. Ладно, надо менять тактику. Где найти дополнительные резервы внутренних сил и концентрации? Не знаю, как у нормальных людей – у меня эти залежи хранятся исключительно в ледяной отрешенности, смахивающей на глухую ненависть. И если я хочу выгрести из этого шторма со взглядом цвета горячего, темного – ох мамочки! какая пошлость! – шоколада, то надо что-то делать. Но получается из рук вон плохо.

Скрываюсь в кухне, пока Локвуд оккупирует ванную. Попросил чистое полотенце – и потопал плескаться.

Кидаю пельмени в закипающую воду, тарелку с борщом засовываю в микроволновку. Есть несколько минут все обдумать.

Выравниваю дыхание. Нет, все это, конечно, распрекрасно, но завтра в шесть утра я должна бы быть на нашей стоянке, с Игорем и ребятами, а вместо того, чтоб начать собираться, продолжаю растекаться тут умиленной, отчаянно сопротивляющейся, а всё-таки лужицей. Хватит. Ишь ты какой! Моется там себе, а я тут разносолы ему на стол подавай! И за что, собственно говоря? Правильно, Нат, правильно. Так его, так! Ату, ату! Прочь из моей головы! И вообще, надо все-таки позвонить Игорю и как-то объяснить ему все.

– Алло, Гарик. Я, наверное, не смогу приехать, – начинаю тараторить я, предвосхищая вопросы и расспросы. Потому что я не могу вот так взять все и выложить, дурацкую эту ситуацию не могу объяснить.

– Бред, Ната! Мы тебя ждем, завтра, в шесть. И никаких игр разума. Я тебя знаю!

– Серьезно. Не могу, – твердо, тверже, чем ожидала, чеканю я. Но голос дает осечку.

– Да что там стряслось?

– У меня гость.

Это – только верхушка айсберга. Сама не понимаю, почему так тяну с объяснением. Глупо звучит: «Я не приеду, я плюну на вас ребятки, закадычные мои друзья, из-за красного-распрекрасного мистера Локвуда, который умудрился выпасть мне на голову, как прошлогодний снег!»

– И? Да что мне тянуть из тебя? Колись!

– У меня в гостях, – и потом на каком-то чудовищном автомате, – Локвуд, Дэниэл Локвуд.

Повисает пауза. Я знаю Игоря – он что-нибудь придумает мне такого сказать, чтоб я перестала вести себя как дитя малое.

Выглядываю в комнату. Ага, их светлость изволили закончить банные процедуры и теперь, развалившись в кресле у окна листают томик Чехова. Отлично. Значит, не привиделось мне все это.

Трубка усиленно сопит, но продолжает хранить молчание.

– Понимаешь ты? – продолжаю я, начиная гупое сражение с кухонной дверью. Деревяшки в ней совсем рассохлись и теперь она просто не помещается туда, где ей положено быть.

– Дай подумать, – пауза, и взяв ноту повыше, почти не оставляя шансов успокиться, а только заводя еще сильнее, – Серьезно? Тот самый?

– Да, – обреченно вздыхаю я. Миссия по закрытию двери провалена безнадежно.

Игорек, дружочек, ну скажи что-нибудь!

– Ну, и чего ты паришься? – как всегда одним махом развязывая все мои загогулины, наконец-то произносит бодрым голосом Игорь, – Бери с собой!

Куда уж нереальнее? Куда уж более странно? Куда уж? Но, оказывается, теперь в нашем лесу странности просто ходят табунами.

Давлю «отбой». Что это, если не все та же карма?

– Мистер Локвуд… ммм… эм, – тяну я, просачиваясь в комнату, – Понимаете, тут такое дело. Вообще мы с друзьями собирались на туристическую базу, недалеко от города, но почти в тайге… и… Короче, дикий русский туЛоквудм – вы не против попробовать? А?

Кто еще на весь этот бред ответит согласием? Не знаю. Он?

– Дикий? – поднимает взгляд от книги и прищуривается так, как я видела тысячу раз и тысячу раз полюбила, когда морщинки вокруг глаз теплыми лучиками.

А эти некоторые неуемные писаки-критики позволяли себе утверждать, что эмоциональный диапазон у мистер а Локвуда, как у громоотвода! Все брехня. Такая же, как и мои себе обещания отгородиться непроницаемой стеной отрешенности, какого-то мифического и совершенно неуместного сейчас профессионализма и глухой ненависти. Почему-то в этот момент эти сложные чувства не срабатывают и тают без возврата. На лице, может немного против моей воли, растягивается улыбка.

– Дичайший.

– Я не против.

Выносите меня!

А потом мы ужинаем и Дэниэл буквально лопает борщ. И я больше ни о чем не думаю. Не хочу. Потому что меня топит в каком-то щемящем чувстве. Я даже подпираю подбородок ладонью и это совсем по-домашнему. Локвуд тактично не обращает внимания на мое любование. Спокойно и молча ест. Отставляет тарелку. Произносит вежливо:

– Спасибо, очень вкусно. Необычно, но… Как это называется?

И да – сейчас будет забавно.

– Это борщ. О, – спешу перебить его, – не пытайтесь это произнести, у вас не выйдет все равно.

– Ха, – он опять щуриться, немного поводит губами, как будто пробуя на вкус само слово, – ты уверена?

– У вас получится, – я немного напрягаюсь, чтоб вспомнить цитату из Стругацких, – «боржч»

– Да ладно. Все так плохо? – усмехается Локвуд и я хочу, ужасно хочу, чтоб он принял этот глупый вызов.

– Угу, – не в силах смотреть на его притворную печаль, я милостиво киваю головой, – Ладно, валяйте.

– Боощт.

– Не так плохо, – смеюсь и Дэниэл смеется в ответ. Это как-то сразу расслабляет и выравнивает.

Только где-то в самом темном углу подсознания ворочается и ворочается неприятная мысль: не отпуская вожжи, потому что все это очень странно и вообще ни разу не понятно – вот так просто проводить время рядом с ним. Тебе нравится – поет мерзкий скрипучий голосочек рационализма – но не надо, чтоб нравилось, не стоит оно того, не равноценно. Для него все это – пойми ты уже, Наталья – просто еще один способ расширить гоЛоквудонты, попробовать новое, так что заканчивай.

Интересно, что станется, если я перестану вот так вот одергивать себя?

***

Сна ни в одном глазу. Завтра (то есть сегодня уже – на часах два) вставать ни свет ни заря. Поднимаюсь с продавленного дивана, закутываюсь в халат и топаю на кухню. Сердце отчаянно колотится – Дэниэл и тайга. Одна тайна в другой. Одно чудо в другом. Нет, с тем, что этот невозможный прямо сейчас сопит на тахте в моей однушке, я уже как-то смирилась. Вопрос в том, на сколько меня хватит. Ответ, прямо скажем, неутешительный. Хреновый, прямо скажем, ответ.

Надо выпить ромашкового чая и успокоиться. Всего-то дождаться следующей пятницы, когда Дэниэл уедет. И я останусь в привычной зоне комфорта. Никто не будет вот так зарываться головой в подушки, оставляя на них запах своих волос, никто не будет уплетать борщ, смешно коверкать слова, улыбаться лучисто, мучить меня собой.

Да, все это защита, хреновенькая, хлипенькая, но все-таки защита. От очевидного разочарования и реальности. Ну, Ната, ну взрослая же девочка! Не надейся, ни на кого и ни на что! Просто предвкушай поездку и ночевку, и песни у костра, и… его, рядом-рядом, потому что палаток мало, потому что так хочется, чтоб он ночевал в одной палатке с тобой, потому что все варианты уже перебрала – и просто не можешь противиться.

Возвращаюсь в комнату. Тянусь по деревянному, покрытому паласом полу, как какой-то ангел скорби. Сколько я вот так буду еще? Смотрю на Дэниэла, на лохматую макушку, точащую из-под подушки, на раскинутые руки-ноги. Каким таким чудом занесло эту знаменитую задницу в наш медвежий угол? Что там щелкнуло во Вселенной, что эта звезда упала именно в наше болото?

Отодвигаю штору и выхожу на балкон. В сильные ветра он скрипит и качается как старая баржа.

Оглядываю безразличным взглядом двор. На школьной площадке кто-то уже стучит баскетбольным мячом. И почти так же, назойливо до невозможности, стучит в мозгу мысль: как так вышло, что прямиком из своих блокбастеров, своей солнечной Калифорнии он, невозможный, пришел именно в наш город? В город, где жителей и сто тысяч не наберется, в город, застрявший среди песка и снега. Может – размышляю я, наблюдая, как белая ночь набирает еще красок к своему извечному серо-жемчужному – может как-то повлияли на Вселенную наши радуги, что раскидываются в небесах даже зимой? А может – и мне лично хочется сейчас верить именно в это – Локвуд сейчас здесь, потому что один особо фортовый пацаненок по имени Мишка, отчаянно нуждается в семье?

Я очень хорошо помню тот день полгода назад, когда зареванная двадцатитрехлетняя дура принесла его к нам в Дом. Парень, что по ее словам «заделал бэйби», выставил условие: либо он, либо ребенок. Паскуда. Пацаненок оказался аллергиком. В ту достопамятную ночь, пятую или шестую по счету, его бронхитный надрывный кашель не давал так называемому «родителю» спать. «Унеси куда-нибудь этого задохлика», велел тот и я до сих пор благодарю небо, что у девчонки хватило мозгов выбрать наш Дом. Надеюсь, что та скотина до сих пор плохо спит.

Бросаю взгляд на часы. Надо вернуться в комнату. Надо, отчаянно надо постараться не пялиться на спящего мужчину, от которого, кроме прочего зависит сейчас судьба Мишки. Надо попытаться поспать хотя бы еще час. Или просто выпить кофе и забить? Выбираю второе.

***

– Я храпел? – темная голова появляется в проеме кухонной двери. С спросонья голос у этой головы осипший. Туловище, потягиваясь, тянется за сигаретой.

Застываю с джвезвой в руке.

– Может хоть кофе к сигарете, а?

– Да, пожалуй. Я разбудил? – ударение на местоимение. О, пожалуйста, не делай вид, что тебе есть хоть какое-то дело.

– Нет. У меня бессонница.

Отворачиваюсь к плите.

– Я зря согласился, да? Ты теперь себе голову ломаешь, как со мной быть дальше?

– Что? Нет. Честно. Просто сон не идет, вот и все.

– Ну, как скажешь, – о, бросьте Ваши штучки, мистер, анализ мой конек! Только вот в Вашем присутствии ни хрена не получается.

– Вот, – ставлю чашку на стол и опять это: ненавязчивое, легкое полу-касание твоей руки. Как печка, ей Богу! Да если б… если б я только могла, имела это чертово право впечататься тебе в грудь, повиснув на шее, обхватить тебя руками! Я ведь даже в еще худшем положении, чем обычные твои фанаты: те даже сфотографироваться могут, особо смелые – перекинуться парой фраз. А я раз за разом должна делать вид, что абсолютно адекватна в твоем присутствии. И я была такой, клянусь, весь день. До меня, наверное, просто еще не дошло, что ты будешь тут всю неделю, что мы везде будем вместе, что вот так будешь курить у меня на кухне… Мне кажется, что ты – морок, особо сложная галлюцинация, наведенная магией белых ночей.

Мистер Локвуд, верите ли Вы в любовь? Потому что я – да. Потому что я сейчас, именно в этот момент закручиваюсь опять в бараний рог, не должна бы – но черта с два! А Вы курите, пьете кофе – и нет Вам никакого дела, что прямо тут, перед Вами, почти по-чеховски, возможно рушится чья-то жизнь.

***

Полтора часа для сна я все-таки краду из умиляющего сумасшествия. Просто падаю в темную бездну. На ум почему-то приходит образ волны. Она обрушивается на меня, совсем как в том твоем фильме. Молодой и зеленый агент внедряется в банду, которая кроме всего прочего проводит свободное время, занимаясь серфингом. Минут тридцать экранного времени главарь, почему-то проникнувшись симпатией к герою Локвуда, агенту Джону, учит того держать волну и себя самого на ней. По-первости пацана конечно пару раз накрывает и, наглотавшись соленой воды, он зарекается в принципе подходить к океану, но, конечно, завидев, как спортивного вида девушка покоряет волну за волной, меняет свое решение. Конечно же, он влюбляется в незнакомку. И все бы хорошо, но эта краля – девушка главаря, белобрысого и загорелого, между прочим. И вот Джонни весь оставшийся час ходит по краю, выбирая что ему, красивому молодому засранцу дороже. Я так и засыпаю, под шум океана в моей голове. Будильник, бессердечная сволочь, трезвонит именно в тот момент, когда киношный спец-агент целует меня, девушку главаря банды…

***

К машине я спускаюсь на полнейшем автомате. И хотя Дэниэл настойчиво предлагает свои услуги по транспортировке нашего немаленького багажа до машины, я упираюсь изо всех сил. В итоге падаю на сидение почти без сил. Коротко бросаю: «Дэниэл – Гарри, Гарри – Дэниэл» и практически тут же вырубаюсь. Сниться мне опять агент Джон, и то, как он спасает меня. От чего только? Я так сильно по уши во всех этих чувствах.

Но сон, чудный сон или дрема меня держат. И мы летим над городом, а небо розовое, с жемчужным отливом, как в белые ночи. И оказывается – я не вижу, но ощущаю это каким-то появляющимся только во сне седьмым чувством – что это уже не агент Джон. Это герой, спасающий землю от злобных машин. И руки у него теплые-теплые, сильные и нежные. И как-то так мне повезло, что он отвлекся от мега-монстров с механикой и электросхемами внутри, потому что я, дуреха, попала в беду.

И вот он вырвался со мной из жуткой засады, обхватил руками – и взмыл в небо. Я приникла к его плечу – и ничего мне не страшно. Сон реальный до чертиков. Плечо у Избранного твердое, объятия уютные… просыпаться не хочется. Тем более, когда оказывается, что я спокойно себе посапываю на плече у Дэниэла (даже стыдно как-то), да еще умудрилась пустить слюну на его толстовку. Кошмар! Я зажмуриваюсь сильнее: может наваждение пройдет?

Ничуть не бывало. Нет. Наваждение аккуратно перекладывает мою голову на спинку сиденья, выходит из машины – видимо мы приехали, вдыхает глубоко-глубоко, ныряет обратно, и вот тут самое время мне «проснуться». «Проснуться» и столкнуться с двумя карими водоворотами, что по незнанию называют обыденным словом «глаза». Брови вразлет, скулы, щетина – потянись рукой и проведи по ней, дурочка, другого шанса может просто не быть! И я слушаю свой внутренний голос: обвожу ладонью овал лица. Как ладонь горит, щеки тоже. Мать моя мамочка! Обладатель карих водоворотов щурится, что твой кот. Смотрит секунду, как будто оценивая какие-то шансы и выдыхает: «Пойдем!». Хватает меня за руку и вытаскивает из машины.

Таежный, ни с чем несравнимый воздух сразу же обваливается на нас, как падающая сосна. Темный лес, ловящий свое отражение в реке, мелко дрожащей холодными мурашками течения, проглатывает нас сразу. Знаю эти штуки: выпотрошит, обсосет все косточки, омоет ледяной водой речки – и выбросит на сушу, как новеньких. Под молочное небо, в котором по утрам ни облачка.