Читать книгу 47 ронинов - Джоан Д. Виндж - Страница 4

Япония, 1701

Кай нагнулся, ощупью исследуя лесную подстилку под зелеными всходами, что знаменовали приход новой весны. Его мозолистые, с несходящим загаром, как у обычного крестьянина, руки зачерпнули рыхлую землю – какое-то животное, пробегая здесь, вывернуло ее из-под мшистых камней и палых листьев.

Втянув носом запах, Кай нахмурился. Что-то не так. Он перевел взгляд на широкую вмятину в нескольких шагах от себя. Однажды ему уже доводилось видеть подобный след – давно, не на этой охоте… очень давно.

Сзади чуть слышно треснула веточка, и он порывисто обернулся, обводя глазами лес. Облегченно выдохнул – никакое не чудовище, всего лишь лиса.

Но не простая. Снежно-белая, она неотрывно и без страха смотрела на него, не двигаясь с места и подняв одну лапу, – смотрела, словно на равного, словно оценивая. Внезапно, будто испугавшись окрика, она метнулась прочь и исчезла в зеленой дымке между деревьев.

Лисица, да еще и белая…

Мгновением позже со склона донесся стук копыт – подъезжали остальные участники охоты. Возможно, лиса просто услышала их раньше?

Кай смотрел, как поднимаются на холм, возникая из утреннего тумана, князь Асано и его спутники. Верхом на конях, в полных боевых доспехах, они походили на видение из прошлого, на отряд, прорвавшийся сюда из прежних, воинственных времен, когда самураями становились, доказав свою отвагу на поле битвы, а не по праву рождения.

Теперь та эпоха уже забывалась. Почти вековой мир, установленный сёгунами Токугава, принес на смену бесконечным кровопролитным войнам жесткий порядок, ограничивающий все и вся. Новая власть закона устанавливала строгую иерархию, которая четко определяла принадлежность человека к благородному сословию воинов-самураев кровью предков, поддерживая его привилегированное положение в обществе. Прочим полагалось знать свое место и не питать бесплодных надежд занять иное – незримые перегородки между сословиями были так же несокрушимы, как стены замка Эдо, твердыни сёгунов.

Большинство из тех, кто поднимался сейчас по склону, нечасто надевали доспехи – только ради того, чтобы попрактиковаться в боевых навыках, которые могли им никогда и не понадобиться. Но эта охота не была заурядной – когда добычу наконец настигнут, вся броня на них и все взятое с собой оружие не покажутся лишними.

Увидев Кая, верховые придержали коней и остановились на подъеме. Только тут он заметил, что перестал дышать, и медленно выдохнул. Потом уселся на пятки и стал дожидаться, пока всадники и князь Асано его признают.

Сам он легко выделил господина по богато украшенному шлему со знаком рода; остальных с такого расстояния он мог только угадывать. Минуло почти двадцать лет, но на мгновение, представ перед охотниками, Кай вдруг вновь почувствовал себя тем напуганным мальчишкой, на которого когда-то, давным-давно, наткнулся такой же отряд.

Он давно уже был не жалким хинином, убиравшим на псарне, а главным ловчим князя Асано, однако в остальном по сути мало что изменилось – настолько, что немудрено на миг и забыть.

Каштановые волосы Кая со временем потемнели, так что он мог сойти и за настоящего японца, а чтобы не волнились, он смазывал их тем же мятным маслом, которое использовали для своих волос самураи. От них самих шел такой мятный дух – впрочем, довольно приятный, – что они ничего не замечали.

И все же, как ни старался Кай быть принятым – хотя бы в качестве слуги, – для господ он всегда оставался прежде всего презренным полукровкой. Его присутствие здесь, само его существование самураи из замка воспринимали так, как если бы он и впрямь был демоном.

Дождавшись карабкавшихся по склону пеших носильщиков и крестьян-загонщиков, охотники вновь двинулись вперед.

Редкое чувство теплоты и приязни коснулось Кая, когда его взгляд встретился со взглядом князя Асано, тяжелым от усталости, но решительным. Даймё вопросительно посмотрел на своего главного ловчего, и Кай поднял руку, давая понять, что обнаружил не просто следы, но нечто более существенное. Он был рад, что может хоть чем-то отплатить человеку, который спас ему жизнь и всегда продолжал верить в него – в отличие от прочих.

Рядом с господином, как обычно, ехал Оиси Ёсио – он стал главным советником князя несколько лет назад, заняв место ушедшего на покой отца. У Оиси были теперь жена, гора скучных обязанностей и сын, только недавно достигший совершеннолетия – то есть чуть младше его самого на момент их первой встречи с Каем. Однако в полном боевом облачении Оиси по-прежнему казался Каю грозным, словно ощетинившийся копьями отряд.

К князю и советнику подскакал еще один самурай – Ясуно, такой же надменный и заносчивый, как прежде. Лет ему было почти столько же, сколько Оиси, но жизнь его ничуть не изменила – во всяком случае, в лучшую сторону. Поклонившись, Ясуно указал вверх по склону, как обычно, словно не замечая Кая.

– Мой господин, думаю, зверь ушел выше.

Ветер отчетливо донес слова до главного ловчего, и его губы сжались в тонкую линию.

Князь, посмотрев на гору, туда, где чаща с разросшимся подлеском становилась еще более непроходимой, только покачал головой.

– Спроси Кая, что он думает.

Хотя поза Ясуно стала напряженной, он почтительно поклонился и направил лошадь к Каю.

– Оиси, ступай за ним, – добавил князь.

Тот, кивнув, поскакал следом. Как ни привык он беспрекословно повиноваться господину, видно было, что приказ доставил ему не больше удовольствия, чем Ясуно.

Кай уставился в землю, собирая волю в кулак. Когда всадники подъехали и он поднялся с колен, его лицо уже ничего не выражало. Под взглядами всадников, вздымавшихся над ним, словно два надменных божества, со своими копьями, луками и мечами, Кай и так чувствовал себя весьма неуютно, но все же выдержал долгую паузу, прежде чем покорно опустить глаза.

Он протянул на ладони клочок окровавленной шерсти зверя.

Всадники, взглянув, вновь перевели глаза на Кая с таким видом, будто в руке у него ничего не было.

– С этим зверем что-то нечисто, – проговорил он наконец и кивнул в направлении зеленой стены деревьев вверх по склону, куда даже его взгляд не мог проникнуть. – Зверь там, на вершине, – но спустится снова, чтобы поохотиться. Безопаснее будет расставить сети и ждать его здесь.

Ясуно в ответ только презрительно фыркнул, разом отвергнув слова Кая, его годами оттачиваемый опыт охотника и безошибочные инстинкты, да и само его существование.

– Мы гоняемся за этой тварью уже несколько дней, – бросил он, будто не Кай возглавлял отряд все это время, притом пешим, а не на лошади. – Нужно убить ее сейчас, пока она не наделала новых бед!

Кай оглянулся на Оиси. Тот смотрел на него все с тем же подозрением, как и много лет назад, когда они впервые увидели друг друга. Пауза затягивалась, и Кай уже решил, что надежды на понимание нет – да, наверное, никогда и не было.

Однако Оиси, еще раз с хмурым видом осмотрев окровавленный клочок шерсти, кажется, все-таки понял, что что-то не так. Поймав его взгляд, Кай предостерегающе качнул головой. Оиси молча развернул лошадь и вместе с Ясуно поскакал обратно, к ожидавшему их господину.

Оставалось покорно наблюдать, как они докладывают князю, намеренно понижая голос, чтобы Кай их не услышал. Что скажет Ясуно, было понятно и так, но и Оиси, вопреки всем своим познаниям в тактике и военном ремесле, вопреки охотничьему опыту и личной ответственности за безопасность сюзерена, держался того же мнения. Предупреждение Кая он отверг из чистой неприязни к нему – либо, хуже того, из жажды испытать себя в настоящем бою, стремления поставить все на остроту своего клинка.

– Зверь там, наверху, господин. Нужно настичь его, пока у нас есть такая возможность.

«Бака! Глупцы!» Кай сжал зубы, чтобы не выкрикнуть это вслух. Его-то жизнь всегда зависела от стали – в чужих руках… Попытайся он предупредить их, на что они нарываются и во что втягивают своего господина, Ясуно просто вытащил бы из ножен катану, никогда прежде не ведавшую вкуса человеческой крови, и убил бы на месте наглеца, осмелившегося подвергнуть сомнению его совет князю.

По закону, самурай вправе зарубить чем-либо оскорбившего его простолюдина – будь оскорбление действительным или мнимым. Если бы не личное покровительство князя, кто-то из его свиты уже давно опробовал бы меч на мальчишке-полукровке с псарни, отхватив ему руку, ногу, а то и голову.

Пытаться протестовать значило только зря погибнуть. Его истинные слова никогда не дойдут до князя – хоть это может стоить жизни всем охотникам.

Господин, кивнув, направил лошадь вверх по круче. Главного ловчего он одарил признательной улыбкой. Кай низко поклонился в ответ. Когда он выпрямился, мимо уже проезжали остальные. Никто из них даже не взглянул в его сторону.

Дождавшись, пока все проскачут, Кай с отвращением отбросил клочок шерсти, который все еще держал в руках, и через силу заставил себя прочитать охранительную молитву – только ради господина, – хотя на язык так и просились проклятья на головы его слуг. Их жажда крови уже привела даймё на грань опасности – возможно, смертельной.

Все это время они преследовали не обычного зверя, а кирина. В сравнении с ним ни медведь, ни стая голодных волков не внушали такого страха. Даже Кай никогда не видел подобного чудовища, а он повидал немало существ, которые и не снились обитателям замка Ако.

Рисунки в книгах, сделанные якобы со слов очевидцев, ясно показывали, что те лгут, – изображения были нелепыми до смехотворности. Кай знал истину – он слышал ее от тех, кто встречал кирина на самом деле. Их рассказы внушали ужас и повергали в трепет – именно потому, что были правдой.

Кирины нечасто попадались на глаза человеку или животным даже в своем обычном прибежище – горных долинах, – при том, что обладали гигантскими размерами. Пугливые, осторожные существа, питавшиеся только растительной пищей, они медленно, в одиночестве, бродили по горным склонам, предаваясь глубоким, не доступным человеку размышлениям. Оплетенные лианами, укрытые ветками и листвой, кирины были почти невидимы для глаз людей.

Как и многие создания, обитавшие в гуще первозданных лесов и на склонах затерявшихся в облаках гор, кирины обладали странной, мерцающей сущностью, проявлявшейся частично в этом мире, а частично – в мире духов. Те, кого люди называли ёкай, «демонами», на самом деле просто лучше их самих умели управляться с ки, всеобъемлющей энергией, что наполняла мироздание и струилась сквозь все сущее в нем, живое и неживое.

«Зачем ки камням?..» – вспомнил вдруг Кай вопрос, на который когда-то, мальчиком, не смог ответить. Это стоило ему нескольких шрамов, до сих пор оставшихся на теле. Однако потом год за годом лишь терпение и стойкость помогали ему выжить – а кому, как не камням, они нужны больше всего? Теперь-то он видел, что без ки не обходится ничто вокруг – лишь с ее помощью тела людей, известно им о том или нет, могут двигаться, и она же позволяет камням сохранять неподвижность.

В жизни Кая бывали минуты – особенно в те редкие дни, когда ему удавалось мельком увидеть Мику и поймать ответный взгляд, по-прежнему полный тоски от разлуки, – когда он чувствовал, будто сам мало-помалу превращается в камень.

Испытав, однако, на себе все недостатки человеческого существования, Кай остро осознал, насколько неглубоко чувствует течение ки большинство людей. Не то, что ёкаи, которые могли сознательно притягивать эту энергию к себе и с ее помощью творить то, что люди считали невозможным и противоестественным. В их понимании все ёкаи были демонами, злыми духами, хотя на деле за этим словом скрывались проявления как истинного зла, так и просто чего-то непонятного, непостижимого.

Редкий человек мог ощутить присутствие ки. Немногие смогли бы поверить, что такое вообще возможно, – и подавляющее большинство продолжало испытывать страх перед любым из созданий, подлинная сущность которых оставалась им недоступной.

Однако кирины обычно были миролюбивейшими из земных обитателей. И только когда хрупкое равновесие их существования оказывалось чем-то серьезно нарушено, проявлялась иная сторона их натуры – умевшие, как никто другой, управляться с энергией ки, в ярости они способны были причинить невообразимые разрушения.

Каю никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь из них, спустившись с гор, заходил так далеко в земли, которые люди считали своими, как этот, преследуемый сейчас охотниками. Не говоря уже о том, что на своем пути этот кирин в бешенстве ломился через деревни и поля, сокрушая дома и уничтожая посевы, пожирая тела убитых им животных – и даже человеческие.

И почему, во имя всех богов, это чудовище объявилось именно во владениях господина Асано – далеко не худшего человека из живущих на земле, а по мнению Кая, и вовсе одного из лучших?

Оставленный позади вместе с носильщиками и крестьянами, Кай опустился на колени, склонил голову и закрыл глаза. Вслушиваясь в шум ветра, вдыхая его запах, ощущая кожей, он пытался другими чувствами воспринять то, что было недоступно зрению.

Ни меча, ни лошади ему не полагалось, и Кай был столь же бессилен остановить грозящую беду, как и любой из сгрудившихся вокруг него простолюдинов. Никому из них не доводилось раньше принимать участие в подобной охоте – впрочем, как и самураям. С другой стороны, и личную заинтересованность в поимке добычи они тоже испытывали нечасто. Но место и для них, и для Кая было определено раз и навсегда, совсем как в жизни, и покинуть его они не могли – а в общем-то, и не стремились.

Охотники приближались к зазубренной вершине холма в густом утреннем тумане, по-прежнему стелившемся между стволами деревьев и торчащими тут и там серыми каменными выступами. Пробираться приходилось по чаще, без дороги. Самураи то и дело натягивали поводья, сдерживая коней: те, обычно спокойные, рвались и храпели.

Горло Оиси стиснуло – он вспомнил невысказанное предупреждение Кая. А вдруг стоило все-таки принять его во внимание? Лошади беспокоились не просто из-за сложного подъема или чувствуя напряжение всадников. «Если животные напуганы, значит, близко противник» – чьи это слова? Сунь Цзы? Враг – необязательно человек. Если господин Асано попадет в беду из-за гордыни своего главного советника…

Среди покрытых мхом камней, разросшихся кустов и свисающих вниз ветвей ничего нельзя было различить – все сливалось в сплошное зеленое марево, туман делал очертания предметов зыбкими и неверными. Внезапно лошадь Оиси сама, без команды, остановилась и вскинула голову, навострив уши.

И тут он тоже услышал. Звуки, донесшиеся откуда-то спереди, не походили ни на что знакомое – словно утробный рык невообразимых размеров зверя, перемежаемый сухим хрустом и треском. Будто ломались ветки… Нет, не ветки – кости. Чудовище пожирало что-то – или кого-то.

Оиси обернулся к князю и, стараясь скрыть тревогу в голосе, проговорил:

– С вашего разрешения, я отправлю нескольких людей вперед на разведку, мой господин.

Почувствовав его озабоченность, тот успокаивающе улыбнулся.

– Ты чересчур осторожен.

Оиси заметил зажегшийся на миг в глазах господина боевой огонек. Даймё жаждал схватки с равным противником – в последний, может быть, раз.

– Два отряда, – взмахом руки указал он. – Пусть гонят его на нас.

Оиси повторил команду, и охотники мгновенно разделились. Часть осторожно двинулась вперед, огибая непроходимые заросли. Лучники готовили стрелы, остальные поудобнее перехватывали рукояти прямых копий и изогнутых нагинат.

Когда все заняли места и изготовились, Оиси кивнул Хадзаме, своему помощнику. Тот поднес к губам старинный, инкрустированный серебром рог и подул. Рог испустил жалобный, почти одушевленный вой, от которого кровь стыла в жилах и сжимались зубы. Когда звук и эхо от него растаяли в воздухе, лес окутала странная, противоестественная тишина – ни жуткого рыка, который мог производить только кирин, ни птичьих голосов. Это длилось какие-то секунды, хотя Оиси показалось – вечность.

Потом весь покрытый растительностью склон с оглушительным треском словно ожил, и чудовищный зверь, выскочив из укрытия, ринулся в атаку.

Высотой вдвое превосходя всадников, он несся на них с неумолимой мощью камнепада. Огромную голову венчали две пары рогов – одни, на лбу, торчали вперед костяными копьями, грозя проткнуть нападающих, другие, похожие на оленьи, изгибались отростками по сторонам, как ветви расщепленного молнией дерева, готовые подцепить любого, кто зайдет с боку. Удар каждого копыта мог повергнуть наземь и искалечить наездника вместе с лошадью; таким же смертоносным выглядел и похожий на бич хвост, длиной больше самого туловища.

«Что-то с этой тварью не так», – мелькнуло в голове у Оиси, который, затаив дыхание, следил за приближением чудовища.

Три пары глаз чудища заволокло багровой пеленой, оскаленные клыки торчали подобно огромным ножам; грубая кожа на жуткой, лишенной шерсти морде пестрела мшисто-зелеными и пепельно-серыми, как от проказы, пятнами, словно покрытый лишайниками валун; свалявшиеся сосульки волос по ее сторонам походили на щупальца. Косматую гриву покрывала грязь и ржавые потеки разных оттенков – то ли кровь, то ли гной. Туловище усеивала чешуя, ярко-оранжевая и изумрудно-зеленая, напоминавшая какой-то нездоровый светящийся налет. Больной, обезумевший дух леса, против которого бессильны стрелы и копья.

Круто развернувшись, так что стоявшему бок о бок князю невольно пришлось сделать то же самое, Оиси бросил коня вверх по склону, убираясь с пути кирина. Остальные тоже лихорадочно натягивали поводья, но никак не могли разъехаться; лошади оступались на предательски скользких камнях и крутом косогоре.

Лучники осыпали пронесшееся между ними чудовище градом стрел с обеих сторон, но с таким же успехом они могли пускать в него соломинки. Уколы только привели кирина в еще большее неистовство. Басё, размерами и силой не уступавший борцу сумо, ткнул в бок чудовища изогнутой нагинатой, однако клинок соскользнул с чешуи, не оставив даже царапины.

Ясуно недвижимо застыл прямо на пути твари. Оиси слишком поздно понял его самоубийственное намерение в одиночку расправиться с ней. Увы, боги благоволили – если так можно сказать – этому удальцу не более, чем остальным охотникам: кирин внезапно свернул и пронесся за спиной Ясуно, не оставив тому возможности нанести удар или хотя бы задержать чудовище.

Охотники атаковали зверя с разных сторон и чем могли, но кирин с ревом раскидывал их в стороны, как осенний ветер – листья. Оиси вдруг понял, что чудовище движется прямо на него… Нет, его цель – князь! Казалось, одержимость твари направлена именно на правителя Ако!

Видимо тоже почувствовав это, скакун князя от испуга взвился на дыбы. Пытаясь удержаться, даймё схватился за поводья. Теперь он не мог даже защитить себя.

Осознав, какая опасность угрожает господину, Оиси с трудом направил собственного коня вперед и завопил во всю мощь легких, чтобы привлечь внимание зверя. В последний момент, оставив князя, кирин повернул к новому противнику.

А потом вдруг остановился – и бежал, ведомый безотчетным стремлением вырваться из приготовленной ему ловушки.

Оставшиеся внизу с возрастающим ужасом прислушивались к звукам невидимой битвы, которые доносились сверху. Даже Кай ничего не мог разобрать в шуме и гвалте – людских воплях, конском ржании и невероятном треске. Его зрение тоже было бесполезно – очертания деревьев сливались в одно серо-зеленое туманное марево.

Внезапно все стало пугающе четким – земля задрожала, и из чащи на поляну выскочил кирин. За ним мчались оставшиеся в седлах всадники, сосредоточенные только на том, чтобы поймать чудовище.

Крестьяне и носильщики, привлеченные звуками битвы и подошедшие к зарослям слишком близко, бросились бежать, но было слишком поздно. Раздались крики, и кирин, проложив себе дорогу в толпе, устремился под спасительное укрытие деревьев ниже по склону.

Кай тоже побежал – не от чудовища, а за ним, не меньше самураев настроенный не дать ему уйти.

Заметив несущуюся мимо обезумевшую лошадь, он отчаянным рывком ухватился за седло и вскочил ей на спину. Натянув поводья, усмирил животное и направил его за чудовищем к самой кромке деревьев.

Безоружный, Кай мог только попытаться выманить кирина обратно на открытое место. Бросив храпящую от страха лошадь наперерез, он закричал и стал размахивать руками. И разъяренное чудовище ринулось на него. Выскочив из-за деревьев, Кай заметил мчащихся навстречу самураев и с облегчением свернул в сторону. Пусть те, кто начал этот бой, его и заканчивают.

Несколько самураев попытались накинуть на кирина сеть, но это еще больше разозлило его. Порвав путы, зверь вырвался из кольца всадников и вновь устремился к лесу.

Ясуно в одиночку бросился в погоню. Кай вполголоса выругался, развернул лошадь и пустился следом.

Он нагнал безумца как раз когда тот, перевесившись с седла, ухитрился вонзить меч в спину чудовища, позади торчавших вбок ветвистых рогов. Рана не была смертельной и лишь привела кирина в ярость. Резко повернувшись, одним взмахом огромной головы он сбросил Ясуно с лошади. Тот вскочил на ноги – и попятился, увидев наставленные на него, готовые пронзить насквозь рога.

Кай галопом рванулся к чудовищу и, вытянув руку, ухватил рукоять торчавшего из тела меча. Отросток рога пропорол ткань рукава и вонзился в плечо, но Каю все же удалось, выдернув катану, удержаться в седле. Наконец-то у него было оружие! Пришпорив лошадь, он с диким криком понесся вокруг кошмарной твари. Кирин, тут же забыв про Ясуно, обернулся, чтобы расправиться с новым противником.

За секунду до столкновения с гигантской тушей Кай направил лошадь в сторону, привстал в стременах и, счастливо избегнув удара рогов, рубанул сбоку по шее, по уязвимому месту, где сочленялись череп и хребет.

Брызги отравленной крови кислотой обожгли кожу, но Кай едва почувствовал боль, захваченный жестоким ликованием единого мгновения, разделявшего жизнь и смерть. Он не держал меч в руках многие годы и сейчас ощутил с прозрачной ясностью, как клинок стальной молнией входит глубоко в плоть, рассекая хрящи позвоночника. «Острейшей сталью, что убьет и бога» — как говорили те, кому довелось одолеть кирина. Теперь Кай знал, что это правда – до последнего слова.

Он натянул поводья, отводя лошадь от страшных рогов с торчащими, словно пики, отростками, но недостаточно быстро. Голова кирина мотнулась в агонии, и один из отростков ударил Кая в спину, подцепив под лопатку. С криком вылетев из седла, он кубарем покатился по земле. Не в силах подняться, юноша беспомощно лежал, хватая ртом воздух. Если тварь нападет снова, ему конец.

Однако рана была слишком серьезна. Качнувшись, кирин повалился на колени и больше уже не встал.

Превозмогая дурноту, Кай поднялся и, хоть кровь пропитывала ткань поношенного кимоно, заковылял к поверженному чудовищу, ведомый непонятным ему самому побуждением.

Он остановился перед гигантской головой, прямо под взглядом трех пар глаз. Багровая пелена ярости уже уходила из них, сменяясь печальным спокойствием, в котором сквозила вековая мудрость. Темные зрачки смотрели без злобы, с бесконечным смирением – существо, чья голова опускалась все ниже, словно возвращалось мысленно к миру и покою, которыми была наполнена его прежняя жизнь. Изуродованное мукой тело принадлежало некогда благородному созданию. Теперь разум возвращался к кирину, освобождаясь в преддверии смерти от наложенного кем-то страшного заклятья.

Страдания его подходили к концу; душа отлетала, соединяясь с великой спиралью времени, устремленной в будущее. В жесте запоздалого раскаяния Кай протянул руки к испещренному пятнами лбу, тщетно пытаясь вспомнить древние слова молитвы, долженствующие облегчить переход в иной мир. Огромные темные глаза наполнились влагой, будто кирин ронял слезы. Исполинская голова коснулась земли и замерла.

На глазах у Кая морок отвратительной злобы, изуродовавшей плоть и разум сверхъестественного существа, отступал, словно ночной кошмар, тающий с пробуждением души к новой, неведомой жизни. Кай оглядел себя – ожоги от отравленной крови исчезали, ее потеки на коже и одежде меняли цвет с черного, как деготь, на сияющий золотом ярко-алый. То же магическое свечение исходило от гривы кирина; грязная масса свалявшихся, похожих на черви колтунов превращалась в воротник густого золотистого меха.

С усилием заставив тело двигаться, Кай добрался до рукояти вонзенной в шею кирина катаны. Ухватившись обеими руками, он осторожно вытащил клинок и только тут ощутил у себя за спиной чье-то присутствие – присутствие человека, который видел все происшедшее от начала до конца.

Кай обернулся. Взгляд Ясуно упал сперва на свой меч в чужих руках, потом метнулся выше. Глаза его горели гневом и унижением. Дрожащим от ненависти голосом самурай проговорил:

– Лучше бы мне погибнуть от рогов этой твари, чем быть обязанным жизнью грязному полукровке.

Кай слепо уставился на катану. Слова медленно доходили до его сознания. Потом, по-прежнему не поднимая глаз, он низко поклонился и протянул меч Ясуно.

– Это не моя заслуга, – произнес он со странным чувством, превращая традиционную формулу скромности в обещание молчать.

Ясуно выхватил катану так, будто спасал из чужих рук собственную душу.

Сквозь заросли послышался звук копыт. Подъехавшие охотники окружили тело убитого кирина и двух человек рядом с ним. Взгляды, едва скользнув по Каю, хоть тот от боли не смог даже положенным образом преклонить колени, надолго задерживались на кирине и наконец сосредоточились на Ясуно с окровавленным мечом.

В круг въехал князь Асано, и у Кая от облегчения закружилась голова – господин был жив и невредим. Как и другие, переведя глаза с трупа существа на Ясуно, князь решил, что это и есть герой. С мрачноватой улыбкой истинного воина он пошутил:

– Тебе его и тащить, Ясуно.

Все остальные разразились громким смехом, в котором звучали облегчение и торжество победы, – все, кроме самого Ясуно. Если бы не низкий поклон, в котором он надолго застыл перед господином, каждый бы увидел, что на его лице нет и тени радости.

– Ако в долгу у тебя, – уже серьезно проговорил князь, отвечая самураю признательным кивком. Его лицо отражало то же восхищение и радость, что и лица прочих охотников. – Теперь мы, наконец, сможем без страха ждать приезда сёгуна.

Приезд сёгуна – Кай и забыл о нем, его самого это мало касалось. Неудивительно, что господин, обычно всегда трезвомыслящий, стремился закончить охоту именно сегодня.

Осторожно, стараясь не споткнуться, Кай попятился, чтобы незаметно слиться с группкой крестьян, наблюдавших за этой сценой с почтительного расстояния. Не нужно, чтобы господин Асано видел его. Слава обошла Кая стороной, но он и не желал ее. Не сегодня. Не так. Он оглянулся на мертвого кирина. Исчезнуть поскорее. Скрыться с глаз.

Продолжая отступать, Кай неосторожно задел чьи-то ножны. Вздрогнув от неожиданности, он дернулся и увидел над собой Оиси. Тот с легким раздражением, но без гнева посмотрел на простолюдина, осмелившегося коснуться его меча. Однако лицо главного советника переменилось, стоило ему узнать Кая. Заметив же раны на теле ловчего и потеки отливающей золотом крови кирина, Оиси озадаченно нахмурился, потом взглянул на Ясуно, словно начиная что-то смутно понимать…

– За Ако! – провозгласил князь Асано, и внимание Оиси отвлеклось на него и прочих самураев, вторивших боевому кличу. Когда он обернулся, Кая уже не было рядом.

Убравшись подальше с глаз Оиси и других охотников, Кай опустился на поваленное бревно и стянул кимоно с раненого плеча. Он поспешно надрал пальцами дерна со мхом пополам и заткнул рану в спине, куда угодил рог кирина. Здоровая рука едва дотянулась до окровавленного отверстия; от жуткой, до дурноты боли Кай чуть не закричал и вцепился зубами в рукав, чтобы не выдать себя. Другие раны тоже не мешало бы обработать; некоторые из них оказались довольно глубокими, но все же могли подождать. Кай почти и забыл, каково это, когда на тебе живого места нет, – однако по прежнему горькому опыту знал, что от такого не умирают. И все же спина кровоточила слишком сильно; если бы он ничего не предпринял, то просто не дошел бы обратно до замка.

Взгляд против воли вновь упал на поверженное тело. Кай не желал больше на него смотреть, хоть и знал, что до конца жизни будет помнить смерть и преображение кирина. «За Ако!..»

Вновь почувствовав на себе чей-то взгляд, он резко обернулся. Белая лисица вернулась и сидела неподалеку, рассматривая его с выражением до странности разумного интереса. Кай вдруг заметил, что один глаз у нее как у настоящих лис, карий с красноватым оттенком, а вот другой – бледно-голубого цвета.

Кицунэ… Оборотень-ёкай, владеющий таким числом магических способностей, что все и не перечислишь, но являющийся обычно в виде лисы. Теперь, рассмотрев лисицу как следует, Кай заметил призрачную, подрагивающую дымку иномирности, едва уловимо окутывавшую земной образ. Белый, как снег, цвет шкуры свидетельствовал, что перед ним древний и могущественный дух. Зачем он здесь? Из-за кирина?

Еще на секунду задержав на Кае взгляд, который вполне можно было назвать задумчивым, лисица повернулась и растворилась в лесу – словно последнее перышко утреннего тумана.