Читать книгу Сыграй на цитре - Джоан Хэ, Joan He - Страница 7

Я знаю, что ты планируешь.

Нападающий разворачивает меня. Лезвие лунного света разрезает воздух между нами, освещая нижнюю половину его лица. Его рот кривится в ухмылке, когда я поднимаю свой веер.

– Славное оружие.

– Спорим, тебя никогда не шлепали веером. – Не паникуй. Я молчу о том, что у меня на самом деле есть оружие. Я была не в восторге от идеи испортить свой аксессуар, но Жэнь настояла на этом. Теперь, как бы полоснуть его, не угробив мои одежды…

– Ты хотела сказать «не пронзали веером насквозь»? – Одним движением он хватает меня за другое запястье, прижимает его к колоннаде над моей головой и откидывает бамбуковую ручку моего веера. В уголке моего правого глаза зловеще сверкает лезвие острого серебряного складного ножа.

– Не волнуйся, – говорит он, пока я сопротивляюсь, пытаясь вырваться. – Я хочу, чтобы ты излила на меня свои тайны, а не кровь.

– Какие тайны? – Должно быть, он следил за мной. Вопрос в том, как долго.

Я щурюсь, всматриваясь в его лицо в поисках ответов. Он делает мне одолжение, подставив лицо лунному свету. Сухопарый, на грани истощения, как будто его морили голодом, украшен парой острых скул и глазами с тяжелыми веками. Цвет его кожи даже какой-то более анемичный, чем у меня, а его бледные виски поразительно контрастируют с длинными, черными, как вороново крыло, волосами. Часть их собрана в хвост, а оставшиеся пряди свободно свисают вниз. Пряди щекочут мне лицо, когда он прижимается губами к моему уху.

– Может быть, для начала обсудим настоящую причину твоего появления здесь?

Он отступает назад, выпадая из лунного света. Тень снова вуалью закрывает его лицо, и я костенею. Что-то в нем кажется знакомым. Он молод, как и я, что должно выделять его на фоне всех этих тучных взрослых, столпившихся вокруг стола с картами. Но я его не узнаю. Не помню, чтобы видела его в шатре. Как я могла его не заметить? Может ли он быть слугой?

Он одет не так, как слуга, и эта деталь становится очевидной, когда из-за угла появляется настоящая прислуга. Позолоченный поднос, балансирующий на ее руках, звенит, когда она останавливается как вкопанная. Она таращится, и я смотрю прямо через плечо моего захватчика. Я не знаю, как мы выглядим, но, судя по румянцу на лице прислуги, я сомневаюсь, что как-то приемлемо.

Так не пойдет. Я стала Восходящим Зефиром не для того, чтобы незнакомые парни могли расплющить меня о колоннаду. Мой веер может быть и вне досягаемости, но его пах определенно нет. Мое колено уже на полпути к цели, когда к служанке возвращается голос. Он журчит, словно птичья трель.

– М-мастер Ворон, вам нужен врач?

«Мастера Ворона» внезапно одолевает приступ кашля. Он сгибается и падает – ни на кого другого, а на меня.

Меня сбрасывали с лошади. Я вляпывалась в бычье дерьмо. Меня скидывали с лошадей прямо в бычье дерьмо. Жизнь в бегах от Миазмы далеко не радужна. Но я никогда не терпела подобного унижения, как сейчас: превратиться в человеческую подушку. Мои щеки вспыхивают, и я пытаюсь оттолкнуть его от себя, но он слишком неподъемен для мешка с костями. Весь вес его тела придавливает меня, когда он хрипло произносит что-то вроде «хорошо» и «беги» служанке.

А она и рада повиноваться.

В тот момент, когда она поворачивает за угол, я высвобождаю запястье и хлестко бью его веером.

– Прошу прощения, – говорю я, когда он отшатывается, хватаясь за лицо. – Мышечные спазмы.

– Все в порядке. – Он похлопывает себя по щеке, морщится и опускает руку. – Мне тоже жаль. За то, что только что произошло. – Он показывает на свою грудь. – Спазм легких.

Он думает, что самый умный. Считает, что я не замечаю легкой усмешки в уголках его губ, исчезающей, когда он наклоняет голову и поправляет одежду.

Так вот почему я его не узнала. Без плаща и шляпы он не тот полуживой Ворон-переросток, которого я, как мне казалось, уже знаю. Во-первых, он намного моложе – ему не может быть больше моих восемнадцати – и, учитывая его проделки, намного здоровее.

– А Ми-Ми в курсе, что ты симулируешь свою болезнь? – спрашиваю я, когда он отдергивает свой воротник обратно на молочно-белую ключицу.

– Симулирую? – Его глаза невинно расширяются. – Хотел бы. Нет, все еще умираю от чахотки.

Я морщу нос. Другие могут подумать, что я ходячий стереотип стратега, с веером и все такое, но, по крайней мере, у меня не наблюдается чахотки или какой-либо другой болезни из-за переутомления.

– Ты должен быть в маске.

– Зачем? Мой кашель – мое секретное оружие. – Я начинаю осторожно отодвигаться; он блокирует путь к отступлению. – Но я пощажу тебя, если ты расскажешь мне, почему ты переметнулась на другую сторону.

– Потому что я верна империи. И всегда была.

– Даю тебе еще одну попытку. – Он делает шаг вперед и хватает меня за рукав. Его глаза сверкают, опасные. Радужки цвета оникса, но, когда лунный свет падает на них, я вижу сталь, холодную и жесткую.

Я тоже могу быть холоднее и жестче.

– Потому что я сыта по горло объедками с чужого стола. Жэнь никогда не даст мне величия, которого я заслуживаю.

Облако закрывает луну, и в коридоре темнеет.

– Давай проверим твои слова, – наконец произносит Ворон. Он отпускает мой рукав, и на какую-то немыслимую долю секунды я подумываю о том, чтобы броситься наутек. Но бежать некуда. За Вороном вражеская земля. Показать страх здесь – то же самое, что обнажить свое истинное лицо.

– Тогда испытай меня. – Я складываю руки на груди – и мое сердце чуть не выпрыгивает из груди, когда он кладет руку мне на поясницу.

– Расслабься, – говорит Ворон, и в его голосе звучит обида. – Я просто прокладываю нам путь.

– А я просто пытаюсь избежать заражения. После того, как я сожгу эти одежды, нужно принять горячую ванну.

– Если тебе от этого станет легче, врач говорит, что я не заразен.

– Пока что.

– Да. Похоже, что мое состояние ухудшается, как я заметил. Тебе повезло, что я такой оптимист.

Я подавляю желание парировать и позволяю ему вести меня по коридору. Мы проходим мимо чайных комнат и внутренних двориков. Я запоминаю все, что могу, на случай возможного побега.

Побег. Мое сердце замирает от внезапного мрачного предчувствия. Если я захочу сбежать, мне нужно держаться подальше от людей, которые могут разгадать мои планы.

Таких как Ворон.

Он первый стратег, с которым я столкнулась лицом к лицу за последнее время. Настоящий противник. Кончики моих пальцев покалывает в предвосхищении его попыток испытать меня. Затем они расслабляются. Стратег или нет, но он с Севера. Если он хоть в чем-то похож на свою леди, то может опуститься до пыток. Скольких ногтей я могу лишиться, прежде чем вместе с кровью пролью свое признание?

Успокойся и перестань додумывать. Я дотрагиваюсь до своего веера, пока Ворон продолжает вести меня мимо решетчатых дверей в неосвещенную комнату.

Сначала она кажется пустой. Затем я вижу цитру, блеск ее семи шелковых струн, туго натянутых на продолговатом корпусе, изготовленном из древесины адамового дерева. Одна цитра – нет, две. Поднятые на столики и обращенные друг к другу, как два противоположных берега, а между ними озеро деревянного пола.

Я знаю, как Ворон планирует испытать меня.

Он пересекает комнату и садится за одну из цитр.

Через секунду я делаю то же самое.

– Что-то мне подсказывает, что ты умеешь играть? – спрашивает он, закатывая свои широкие рукава.

– Не сомневайся.

– Что-то не припомню, чтобы видел твою цитру по дороге сюда.

– Она сломана. – В прошлом месяце и правда лопнула струна. Тем не менее оставить ее было упущением, от которого я стараюсь отвлечься. – Жэнь так и не починила ее.

– А, – губы Ворона трогает легкая улыбка, – неудивительно, что ты переметнулась.

Безобидная шутка. Или же нет? Я ненавижу, что не могу рассказать, и ненавижу то, как дерзко это звучит, когда я говорю:

– Вообще-то я знаю, как играть. – Так поступил бы любой уважающий себя стратег. Благодаря дуэтам на цитре заключались перемирия, укреплялись союзы, решались исходы битв. Цзихуа, стратег Династии Ло, однажды сыграл на цитре, чтобы положить конец войне. Моя собственная цитра собирала пыль задолго до того, как порвалась струна. В лагере Жэнь не так уж много людей, которые разбираются в тонкостях музыки, а играть для такого воина, как Облако или Лотос, означало бы обесценить инструмент.

Ворон, однако…

Он знает, что музыка цитры – это язык, общий для стратегов. Он думает, что моя игра раскроет то, чего не слышно в словах.

Но меня не так-то легко расшифровать. Когда он начинает с обычной фразировки, я перехожу к делу и ударяю по струнам цитры, пробегая по ним пальцами. Диссонирующие ноты взмывают ввысь, как стая загнанных фазанов, а затем резко обрываются в мертвой тишине. Моя правая рука щипками выводит быстрое стаккато, все быстрее и быстрее, пока каждая струна не начинает дрожать от звука и после. Но, прежде чем зазвучит мелодия, я обрываю ее.

Я наполняю музыку своим разочарованием. Лагерь Жэнь ограничен в ресурсах. Я выплескиваю опустошение. Лотос и Облако меня не уважают. Я вкладываю свою боль в крещендо. Мои усилия растрачены впустую, недооценены. Мелодия ускоряется. С помощью колкой и четкой, как лезвие, техники я вырезаю крылья для своих запертых в клетке эмоций. Я отрываю руки от струн и позволяю нотам взлететь.

Вот. Ворон хотел знать правду? Я воспроизвела все причины, по которым я мечтала бы быть на стороне Миазмы.

Тяжело дыша, я смотрю на него. В комнате темно, она едва освещена луной за круглым решетчатым окном. Я не вижу его лица и не могу прочесть его. Я слышу только его голос:

– Как странно.

– Что, прости? – Но как только слова слетают с моих губ, меня затопляет воспоминание, и в голове звучит другой голос: Неправильно! Сыграй еще раз!

Музыка прерывает воспоминания – музыка, создаваемая Вороном. Он склонился над своей цитрой, на его плечо упала прядь волос. Лунный свет поблескивает на костяшках пальцев, когда его руки кружат и кружат над струнами. Звуки обрушиваются, словно вода на камни.

Классическая горная мелодия, пусть и импровизированная. Крестьянская песня на самом деле. Я не знаю, что он пытается сделать, но через некоторое время я забываю тот, другой, голос. Мои плечи опускаются. Мои рукава задираются до локтей, когда я поднимаю руки, дотрагиваясь кончиками пальцев до струн.

Я присоединяюсь к его импровизации.

На этот раз я не думаю о стратегиях, леди или империях. Как и не играю на своих эмоциях. Мои глаза закрываются, я пытаюсь вызвать образы тумана и мха. Наши песни отбрасывают все более широкую рябь, пока музыка не выходит за пределы этой комнаты и момента. Образы заполняют мой разум. Я с Ку; мы в толпе на рынке. Она останавливается у прилавка с сахарной ватой, я знаю, какую именно ей хочется. В приюте нам не дают денег. Когда торговец отвлекается, я краду самое бесформенное его творение, и Ку улыбается, и это того стоит. Того стоит…

Моя мелодия сталкивается с мелодией Ворона, он легко гармонирует с ней. Мое горло сжимается от этого простого шага, а затем у меня перехватывает дыхание. Ворон не стремился понять мои намерения; он стремился понять меня. Я вложила в музыку свое сердце, сердце, о котором не знает даже моя леди. Жэнь всегда видела во мне только тактика, стратега.

Она никогда не видела девушку, которая подвела свою сестру.

Аплодисменты заглушают музыку раньше, чем я успеваю остановить ее. Пламя вспыхивает в жаровнях, срывая покров тьмы.

У входа в комнату стоит небольшая группа.

Ворон поднимается, чтобы поклониться им. Я не могу пошевелиться. Струны цитры впиваются в кончики моих пальцев. Миазма шагает вперед.

Я заставляю себя подняться на ноги.

– Восхитительно! – восклицает она, когда я кланяюсь, по ощущениям, мне словно заменили кости хрящами. – Какой артистизм! Какой вкус! – Ее приспешники вторят похвале. – Ты человек многих талантов, Восходящий Зефир. Скажи мне, где ты научилась играть?

– Яо Мэнци был ее наставником в течение нескольких лет, – опережает меня в ответе Ворон. Я смотрю, уставившись, на него, и он поднимает плечо, как бы говоря: А чего ты ожидала?

А чего я ожидала? Первый урок, который усваивает стратег, заключается в том, чтобы держать своих врагов близко, а нет большего врага, чем соперник. Поэтому мы запоминаем каждую их особенность, от их наставников до чая, который они предпочитают. Новички, такие как Ноябрь Цикады, опасны, поскольку их труднее считать. То же самое касается стратегов Миазмы, которых казнят так же часто, как и назначают на должность. По сравнению с тем, что я знаю о Сливе, самом долгоживущем советнике Миазмы, я почти не обладаю информацией о Вороне. Он либо новопосвященный, либо на редкость скрытный.

Я надеюсь, что первое, но подозреваю, что второе.

– В нашей жизни никогда не будет другого Яо Мэнци, – утверждает Миазма, и это, возможно, первое, в чем мы сходимся во мнении. Мастер Яо вряд ли был добр, как мой второй наставник (поэт), или изыскан, как мой третий (учитель по шахматам), или забавен, как мой последний (бывший имперский космолог). И все же, когда он играл на цитре, я могла простить его вспыльчивый нрав. Его музыка удерживала меня рядом с ним, когда его подкосило слабоумие. Он забыл Тридцать Шесть Стратагем, забыл мое имя, но он никогда не забывал свои аккорды. Мы провели много его последних вечеров на террасе, я отгоняла мух, пока он перебирал жемчужины среди песен на струнах цитры.

Но лицо мастера Яо начало исчезать из моей памяти, как и лица остальных моих наставников. Мы все настолько мимолетны. Мы живем и умираем; мы забываем, и нас тоже. Земля забирает наши тела, а нашими именами называют незнакомцев. Помнят только императриц – и тех, кто их убивает. Тех, кто разрушает империи или возвращает их законным правителям.

Жэнь – это мой путь к тому, чтобы остаться в памяти.

Эта мысль возвращает меня в настоящее.

– …завтра в час у[7], – говорит Миазма. – Зефир, ты присоединишься к нам.

Я моргаю, и Миазма усмехается.

– Посмотрите на нее, – говорит она своему отряду. – Она думает, что я приглашаю ее в ад! – Мне же она говорит: – Гони прочь свои тревоги. Какими бы дикими ни были Южные земли, ты получишь только самое лучшее. Еда, развлечения – все, что ты пожелаешь во время путешествия, у тебя будет. Мое слово – кремень.

Приглашение. Путешествие. Южные земли.

Миазма зовет меня стать частью делегации на юг.

Это именно то, на что я надеялась, но мой взгляд мгновенно обращается к Ворону. Как бы это ни задевало мою гордость, не верю, что убедила его в том, что я на стороне Миазмы. Если я направляюсь на юг, будет ли он…

– Вы с Вороном вместе поплывете на джонке[8], – говорит Миазма, сняв дальнейшие вопросы. – Вы двое будете представлять интересы империи при Южном Дворе.

Затем она жестом приглашает меня и только меня.

Осторожно я приближаюсь. Она кладет руку мне на плечо, как делала с борцом. К счастью, у меня нет мускулов, которые можно было бы сжать, и Миазма лишь легко похлопывает.

– Ты, вероятно, привыкла править балом в качестве единственного стратега, – говорит она, понизив голос. Она так близко, что я чувствую запах вина в ее дыхании, вижу дельту вен, бегущих под ее прозрачной кожей. Человек, я думаю. Не бог. Чтобы убить ее, не потребуется много усилий. Облако могла бы это сделать. Лотос тоже. Стратегам не положено марать руки, но могу ли я высмеивать Облако за то, что она отпустила Миазму из-за какого-то кодекса военной чести, если я сама придерживаюсь своего собственного?

– Но когда дело доходит до интересов империи, – продолжает Миазма, не замечая, как медленно опускается моя рука, – я хочу, чтобы ты подчинялась Ворону.

– Да, леди. – Мой мизинец задевает перья моего веера, и Миазма хмурится.

– Ми-Ми, – укоряет она, а затем отступает назад.

Такой шанс упущен. Я прячу свою влажную ладонь под локоть. Ворон подходит ко мне, и Миазма переводит взгляд с меня на него. Она улыбается.

– Вы двое, кажется, поладили. Только будь осторожна, – говорит она мне. – Мы бы не хотели, чтобы ты что-нибудь подхватила.

Я уже привлекла внимание Ворона, и мне не нужен врач, чтобы сказать, что без него мне было бы гораздо лучше. Когда мы покидаем комнату – а затем друг друга, – его слова эхом отдаются в моей голове.

Как странно.

Я останавливаюсь на полпути.

Неправильно! Сыграй еще раз! В памяти щелкает переключатель, и я вздрагиваю. Моя игра никогда не нравилась Мастеру Яо. Я всегда упускала в ней что-то за пределами моего восприятия. Порванная струна, лагерь Жэнь – все это отговорки. По правде говоря, я перестала играть много лет назад. Горький привкус снова появляется у меня во рту, и я хмурюсь.

Все остальные навыки, приличествующие стратегу, я усовершенствовала. Я заслужила свое прозвище и веер.

Но цитра? По словам Яо Мэнци, я так и не овладела ею.

Возможно, какая-то часть меня нарочно оставила ее.

* * *

Лошади Жэнь уже мертвы к рассвету. Я узнаю об этом от служанок, которые приносят бронзовый умывальный таз после шестого удара гонга. Они не разговаривают со мной, пока я умываю лицо и ополаскиваю рот горячим чаем, и быстро уносят одежду для сна, даже ни разу не взглянув на меня. Но в тот момент, когда они оказываются за бумажной ширмой, их головы сближаются, а голоса звучат недостаточно тихо.

Они перешептываются обо мне, «стратеге из глуши», которая думает, что она лучше всех (они не ошибаются); о «Мастере Вороне», который поддался моим лисьим чарам (меня сейчас стошнит); но в основном – о полном и сокрушительном уничтожении кавалерии Жэнь. Эта новость облетела весь лагерь. В ту ночь пятьдесят жеребцов Жэнь неожиданно упали с пеной изо рта и умерли. А я, ее доверенный стратег, была тем, кто устроил это.

Идеально. Пока они обвиняют меня, значит, никто не поймал Турмалин на том, что она подмешала листья тиса в корм. Я завязываю свой конский хвост высоко и туго. Воины могут сражаться вместе, но стратеги работают в одиночку. Элемент неожиданности невозможно переоценить; планы должны храниться в секрете.

Они будут поклоняться мне, когда все будет сделано.

Звучит седьмой удар гонга, когда я надеваю свежие бежевые одежды. До отъезда нашей делегации остаются считаные часы. Я засовываю ноги в свои не самые чистые ботинки, открываю двери и замираю.

Сразу за порогом лежит сложенный комплект белой одежды. Ткань прохладная на ощупь. Шелк. Я бросаю взгляд вверх и вниз по коридору. Ни души. Его могли оставить горничные, но – снаружи? И почему белый?

Совпадения подобны божествам: каждый хочет в них верить. Но я не все.

Очень медленно я приподнимаю одежды.

Выпадает единственное перышко. Полуночно-черное. Ворона – или вороны.

Мое сердце бешено колотится, точно так же, как тогда, когда он прижал меня к колоннаде. Мое предплечье горит от воспоминания о его хватке; мое ухо покалывает от легкого призрачного следа его слов.

Я знаю, что ты планируешь.

Я бросаю одежды обратно на землю и переступаю через них, направляясь к выходу.

Солнце еще не взошло, но большая часть лагеря Миазмы уже встала. Группы пехотинцев маршируют с командирами полков, в то время как слуги, носильщики и татуированные каторжники бегут на своих двоих, загружая сокровища и диковинки в фургоны, которые отправятся на юг вместе с нашей делегацией. Один каторжник роняет сундук, крышка с грохотом открывается, показывая море зеленого нефрита. Его надсмотрщик набрасывается на него с кнутом.

Опустив взгляд, я спешу в сторону бараков для заключенных. Миазма может осыпать Юг ценностями, но это далеко не подарки. Узрите наше богатство, хочет она сказать. Что бы у вас ни было, по вашему мнению, у империи этого еще больше. Она посылает сообщение, точно так же, как белые одежды были посланием от Ворона. Он будет следить за мной во время путешествия.

И сейчас он где-то тут, следит за мной.

Поэтому визит к Лотос сопряжен с риском. Но у меня нет выбора. Она названая сестра Жэнь. Если ее предоставить самой себе, она пропадет, как вчерашний прислужник. Когда я присаживаюсь на корточки за деревянными прутьями казармы, двадцать силачей, с которыми я отправилась в путь, заняты залечиванием синяков и рваных ран. Сама Лотос храпит в некотором отдалении от остальных. Когда один из пехотинцев Жэнь видит меня и начинает всхлипывать, желтые глаза Лотос распахиваются. Она смотрит на меня затуманенным взглядом. Сон проходит.

Она бросается к решетке.

Я падаю на пятую точку, что вызывает насмешки охранников. Надсмотрщики свирепо смотрят на них, и они замолкают как раз вовремя, чтобы услышать рев Лотос.

– Я сверну тебе шею!

В других казармах военнопленные начинают шевелиться.

– Молчать! – приказывает один из охранников.

Лотос ревет еще громче.

Я подползаю к ней.

– Замолчи, – шиплю я чуть слышно. – Я на твоей стороне. Снова рычание. – Лотос, послушай.

Я хватаюсь за решетку, и ее рот захлопывается – на моей левой руке. Ее клыки разрывают кожу. По моему запястью стекает горячая кровь.

Унижения, с которыми я смирилась.

– Лотос. – Я хватаюсь за другую перекладину здоровой рукой; должно быть, я в паре секунд от обморока. – Я. На. Твоей. Стороне.

Проходят две секунды. Мир начинает погружаться во тьму.

Наконец Лотос отпускает меня. Она выплевывает полный рот крови, давясь.

И поделом ей.

– Слушай внимательно. – Я могла бы заплакать, но у нас нет времени. – Борцовская яма – твой шанс. Миазма ценит таланты. Тебя не отпустят, но, если покажешь себя в яме, твои условия здесь улучшатся, будешь купаться в наградах.

– Лотос не нуждается в подачках.

– Ты, может, и нет, но вот они, – мой взгляд скользит к остальным людям Жэнь, – да. Они не переживут допросов, если только ты не сможешь их защитить.

– Защитить их, – повторяет Лотос про себя.

Я киваю.

– Они твои новые подчиненные. Обучай их так, как будто от этого зависит твоя жизнь, потому что так и будет. А теперь сверни мне шею.

– Что?

– Давай же, быстро. – Я ковыляю, подходя ближе к решетке. – Ты сказала, что сделаешь это. – По меньшей мере десять раз, начиная со вчерашнего вечера. – Так сдержи свое слово.

После минутного колебания она обхватывает руками мою шею и сжимает, как фермер шею курицы для супа. Звук, который вырывается из моего рта, совершенно не похож на «Помогите», но собирает вокруг меня караульных. Они отрывают Лотос от меня. Я, пошатываясь, поднимаюсь на ноги и выхожу из казармы, давясь собственной слюной. Никто не заподозрит, что я навещала Лотос для ее же блага, после такого спектакля.

На этот раз тебе лучше последовать моим инструкциям, Лотос. Я не допущу, чтобы ее смерть омрачила мою стратегию. Я верну ее Жэнь, точно так же, как обеспечу этот союз.

Позже, в повозке, направляющейся к реке Сымин, я провожу осмотр своей руки. Кровотечение остановилось, но кровь запеклась на рукаве, и Ворон прищуривается, когда встречает меня на берегу.

– Одежды пришлись тебе не по вкусу? – кричит он мне, когда я подхожу по трапу к нашей джонке. К берегу подъезжают другие экипажи, люди высыпают из них наружу. Генералы, советники, морские офицеры – почти все важные лица едут с нами на Юг, все, кроме Миазмы, которая последует за нами с другой половиной флота через три дня. Как только они поднимаются на борт, носильщики убирают трапы.

Начинается веселье. Нам с Вороном предстоит делить джонку в течение следующих двух недель.

Он следует за мной не отрываясь, пока я иду по палубе.

– Значит, я просчитался. Я думал, белый – твой любимый цвет.

Настойчивый, надо отдать ему должное.

– Они были грязными.

– Но не в крови.

Я продвигаюсь вперед. Мы даже не отплыли, а экипаж Северного корабля, мимо которого я прохожу, уже вызывает приступ тошноты.

Ворон, однако, шагает по палубе с уверенностью южанина. Он присоединяется ко мне на корме, лениво опираясь на локоть.

– Ты смертельно бледна, и у тебя часто одышка. Теперь ты являешься с кровью на рукаве. Возможно, у тебя тоже чахотка?

Он стал бы первым, кого бы я заразила, будь это правдой. Но он ничего от меня не получит. Ни чахотки, ни смеха, ни слов. Просто молчание, которое я стараюсь сделать как можно более сухим, – думаю я, глядя на туманную реку впереди нас.

– Ладно, – вздыхает он, плюхнувшись обоими локтями на лакированный борт сампана[9] и скрестив запястья точно так же, как я. – Можешь и дальше молчать. Поскольку мы проведем обозримое будущее в компании друг друга, не могла бы ты хотя бы назвать мне свое имя?

С неба пикирует цапля и хватает когтями рыбу из воды. Я жду, пока хищник и жертва исчезнут в тумане, прежде чем ответить.

– Зефир.

– Твое настоящее имя.

– Это мое настоящее имя.

– Мне оно не нравится, – говорит Ворон.

Из его уст это звучит как от надувшего губки ребенка. Неприлично.

– Мне не нравится имя Ворон.

– Это подходящее прозвище. Признай это.

– Подходит, потому что это такая же ложь, как и ты? – Я поворачиваюсь, и Ворон повторяет за мной, ставя нас лицом к лицу. Я тыкаю пальцем ему в грудь. – Когда не кашляешь, ты больше похож на павлина.

– Прямо как и ты. – Он ловит мое протянутое запястье. – Может, мне называть тебя Павлин?

Его хватка ни теплая, ни холодная. Просто приятно сухая и поддразнивающая, как и его манеры. Он не произносит нараспев Павлин так, как это сделала бы Лотос, и он не похож на Облако, которая вообще никак ко мне не обращается. Зачем это ей или любому воину? Я не могу бороться. Не умею пить. Мы на одной стороне, но не из одного теста.

Ворон – наоборот. Мы понимаем друг друга благодаря роду деятельности. Наше излюбленное оружие – это слова и остроумие. Я отравила лошадей Жэнь, сбежала к Миазме, сотворила стратегию для империи, но именно сейчас – обмениваясь шуточками с врагом так, как если бы он был другом, – я чувствую, что вляпалась по уши.

Я высвобождаю руку и демонстративно вытираю ее о плащ.

– Тебе вообще не нужно меня как-то называть.

Джонки отходят от причала. Южный ветер надувает паруса. Пока мы скользим по водному пути, вокруг меня толпятся слуги, предлагая экстракт женьшеня и жемчужную эссенцию.

Я отмахиваюсь от них. Империя – мой враг. Ворон – мой враг. Каждый солдат на этих кораблях, каждый корабль в этом флоте, каждая стрела, копье и пика в оружейных складах под палубами принесут смерть лагерю Жэнь, если представится такая возможность.

Что ж, я не дам им такого шанса.

* * *

Большую часть первой недели я провожу, исследуя солдат на борту. Некоторые из них – коренные северяне, но многие родом с гор за пределами севера. Третьи – военнопленные павших главнокомандующих, освободившиеся после согласия сражаться за империю.

У них тоже есть вопросы ко мне. Некоторые хотят знать, действительно ли я предсказала наводнение, которое смыло пятую часть кавалерии Миазмы.

– Четвертую, – поправляю я. Другие спрашивают, могу ли я сочинить стихотворение за то время, которое требуется, чтобы пройти по палубе. Я сочиняю его за семь шагов. Ничто не выбивает меня из колеи, пока один корабельный матрос не останавливает меня по пути на нижнюю палубу на ужин.

– Ты и правда дезертировала от Жэнь?

Она молода, ее лицо полностью покрыто прыщами, а голос полон огня.

– Да, – говорю я, и в ее глазах вспыхивает презрение. Она думает, что я мерзавка, примкнувшая к Миазме.

Она так же наивна, как Лотос, Облако и все воины, которые не могут отличить битву от войны.

Трюм переоборудован и выглядит как дворец. Миазма не лгала, когда говорила, что в этом путешествии у меня будет все, чего я только могу пожелать. Каждый день приносит новые блюда и развлечения. Генералы, которые наконец-то оправились от морской болезни, поднимают тосты друг за друга, чтобы напиться. Слуги чувствуют себя более непринужденно в отсутствие Миазмы. Даже бледный, болезненный «Мастер Ворон» извлек выгоду из роскоши и веселья. Сегодня вечером он угождает просьбе морского офицера исполнить песню на цитре. Его привилегия. Лично Я бы не стала играть ради удовольствия других. Но я ловлю себя на том, что слушаю, как его мелодия проплывает сквозь хриплый смех. Чистая, как щебетание певчей птицы.

Невинная, как вопрос девушки.

Ты и правда дезертировала от Жэнь?

Я поднимаюсь из-за стола и ускользаю на один уровень выше – палубу.

Ночи становятся все более влажными – явный признак того, что мы приближаемся к месту назначения. Жара в моей каюте не дает мне уснуть даже после того, как я раздеваюсь до нижнего белья; и я лежу без сна, думая о Жэнь. Пока мы напиваемся и угощаемся уткой и охлажденными морскими гребешками, что ест она? Пока мы поем и танцуем, что делает она? Сжигает мертвых лошадей и смотрит на звезду Синь Бао в небе? Облако наверняка доложила ей о каждом моем слове и действии. Верит ли она своей названой сестре? Верит ли она в то, что я предательница?

Она поверит, если я безошибочно проверну стратегему.

Это все, чего я хочу. Все, что меня волнует.

Я переворачиваюсь на спину. Дощатый потолок над моей головой дрожит от кутежа наверху. Я не должна думать о Жэнь. Я закрываю глаза – и вижу ее. Свою сестру. Она в этом убогом фиолетовом жилете. В том, что когда-то был моим. Я выросла из него. Той зимой, после эпидемии брюшного тифа, он лежал в мусорной куче приюта вместе со всей нашей одеждой. К тому времени, когда я поймала Ку в обнимку с этим жилетом спустя целый сезон, не было никакого смысла впадать в ярость. Она осталась невредимой. В безопасности.

На ней был этот жилет в тот день, когда воины разграбили город, вызвав волну бегства мирных граждан, которая в конечном счете увлекла за собой и ее.

Родители, сестра, наставники – они первыми бросили меня. Но с Жэнь все иначе. Она не сестра ни по крови, ни по клятве, ни как-то иначе. Она моя леди, а я ее стратег. Я служу ей ради личной славы.

Я не потеряю ее.

Музыка наконец умолкает. Слышится шум и гам прибирающихся слуг, затем я слышу людей, нетвердой походкой расходящихся по своим кроватям.

Я поднимаюсь со своей.

Я крадусь из каюты и направляюсь в опустевший камбуз. Я сажусь за одну из цитр и играю, мои пальцы скользят вверх и вниз по струнам в глиссандо, с легкостью импровизируя. От мажора к минору, от минора к мажору. Подобно человеческому голосу, смеющемуся и плачущему одновременно.

Я снова слышу Мастера Яо.

Глупая девчонка! Соединись с музыкой! С помощью ци! Ци, из которой построена вселенная. Она придает энергию всему, включая музыку, если верить древним философам. Я не знаю. Я никогда не чувствовала того, что должна была.

Неправильно! Сыграй еще раз! Ты совсем не понимаешь!

Я играю громче, изгоняя из своей головы этот голос.

В камбуз входит кто-то еще, садится за другую цитру и тоже играет.

Я узнаю, кто это, лишь по музыке. Он отметит себе, что я не сплю в этот час. Он может даже догадаться о моих беспокойных мыслях и сообщить обо мне Миазме.

Уходи, пока он не прочувствовал твои слабые места.

Но его музыка удерживает меня на месте. Ворон может не доверять мне, но он также и не заблуждается во мне. Мы не разговаривали с того первого дня на палубе, и это не имеет значения.

Мы говорим сейчас.

* * *

Горны возвещают о нашем прибытии, когда мы плывем среди цветов лотоса. Корабельные матросы сбрасывают якоря; флот империи образует красную, блестящую, словно лакированную, полосу на речном пути.

В доках нас встречает кучка южных придворных, чтобы сопроводить в Шатер Найтингейла, где устраивает прием при дворе Цикада. Мирное население выстраивается вдоль белых известняковых улиц, мимо которых мы проезжаем. Дети, которые не знают ничего лучшего, визжат от восторга. Взрослые выглядят мрачнее, их глаза прикованы к флагам империи, которые мы несем.

Нас ведут по мосту, через сад и во двор. Евнух объявляет о нас, когда мы идем по центральной аллее; вокруг пестрят поля из советников, сидящих на подушках слева и справа.

В то время как лагерь Миазмы наполнен как молодежью, так и стариками, двор Цикады в основном состоит из стариков. Все они с седыми бакенбардами и препираются друг с другом, останавливаясь только для того, чтобы отметить наше присутствие, прежде чем продолжить. Атмосфера удушающая, и я не виню Цикаду, когда она не появляется. Ворон кашляет и пожимает плечами, когда я пристально смотрю на него. Я ничего не могу с этим поделать, говорят его глаза. Я болен. Затем он кашляет еще. Ближайшие к нам южные придворные отодвигаются в сторону.

Наконец появляется сама леди. Она одета в белое, но, в отличие от одеяний, которые я предпочитаю, ее одежда сшита грубо. Траурная одежда. И без того запачканный подол собирает грязь по полу; она плюхается на свое возвышение во главе комнаты, откупоривает кувшин с вином и делает большой глоток.

Вот тебе и траур.

– Ну? – спрашивает она, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Я жду, что Ворон что-нибудь скажет, но на этот раз он молчит. Слишком напуган, чтобы сделать первый шаг? Или он хочет поставить меня в неловкое положение?

Что бы это ни было, я все равно произвожу лучшее первое впечатление.

– Леди Южных земель, – приветствую я, кланяясь.

– Царица, – поправляет она.

Ее советники морщатся. Присвоение титула самому себе без одобрения империи – это измена.

– Ну, и чего теперь хочет Миазма? – спрашивает Цикада, как будто мы здесь, чтобы отдать дань уважения. – Пожертвования зерна? Или Премьер-министр желает построить еще один дворец и испытывает недостаток в железной руде? Подарки оставьте себе, – говорит она, когда наши носильщики вносят сундуки с нефритом. – Все мы знаем, кто на самом деле в них нуждается.

Советники, кажется, зеленеют.

Я и сама чувствую себя не очень хорошо. Слишком жарко, слишком влажно – как Ворон не тает под своим пернатым плащом, выше моего понимания, – а Цикада… поразительна. Я читала много отчетов о шестнадцатилетней царице, которая выросла в тени своей старшей сестры, и все они характеризовали ее как образованную, но сдержанную.

Но я и раньше имела дело с трудными людьми. Мои губы приоткрываются – и застывают, когда из-за одного из балдахинов, занавешивающих помост, выходит человек. Она забирается на подлокотник кресла Цикады и засовывает в рот леденец с коричневым сахаром, а я могу думать только о том, что, должно быть, повредила голову, упав с лошади во время эвакуации.

Потому что это моя сестра, которую я в последний раз видела в ноябре шесть лет назад.