Читать книгу Культура вязания - Джоан Тёрни - Страница 4

В самом общем виде вязание можно определить как формирование трикотажного полотна посредством переплетения сплошной нити пряжи[5]. В случае ручной работы вязальщик использует для создания петли две спицы или более, круговые или прямые; он протягивает петлю через полотно и закрепляет в процессе вывязывания прямых и обратных рядов. Основой полотна служат два типа петель – лицевая и изнаночная (они и формируют прямой и обратный ряды соответственно). Для создания узора или специфической текстуры ткани требуется модифицировать (и/или изменить) это сочетание, пропуская петли или провязывая несколько петель вместе; можно скручивать или поворачивать нить и/или все полотно, использовать нити разных цветов и т. д. Внешне все выглядит очень просто – мастер всего лишь протягивает нить сквозь полотно, формируя новую петлю. Однако это чрезвычайно сложное занятие. Одна из респонденток рассказывала: «Вы не можете пойти учиться вязать и ожидать, что после одного занятия сможете связать пару рукавиц. Это навык; чтобы приобрести его, нужно потратить время. Когда я смотрю на восьмидесятилетних женщин, я думаю, что никогда не буду обладать теми знаниями, что они, никогда не буду так же хорошо вязать, – а я занимаюсь этим уже двадцать пять лет. Я говорю своим ученикам, что учиться вязать – все равно что овладевать новым видом спорта и новым языком одновременно: это занятие требует упорства, практики и тренировки пальцев и умственных способностей. Нельзя просто так взять и связать вещь»[6]. В этом и заключается дилемма вязания. Кажется, все очень просто – любой может научиться вязать; и вместе с тем это дело очень сложное и требующее самоотдачи. Вязальщица и историк Монтс Стэнли признавала: «У вязания проблемы с имиджем. Думаю, беда в том, что вязание давно пало жертвой собственного успеха. Базовые методы ручного вязания внешне довольно просты, и представление об этом глубоко укоренилось в нашем коллективном восприятии. Как только мы минуем стадию новичка, вязание превращается в сложное дело и приобретает новые смыслы. Но этого никто не замечает»[7].

Формированию адекватного представления о вязании мешает и его широкая распространенность: мы сталкиваемся с вязанием повсюду. Многие вещи, которые мы носим, поверхности, по которым ступаем или на которых сидим, представляют собой вязаное полотно. Иными словами, вязание ассоциируется с демократичными объектами и практиками, настолько многочисленными и обыденными, что их попросту считают чем-то само собой разумеющимся. Вязание ускользает из поля зрения во многом из-за стигмы простоты, которая противоречит уровню мастерства вязальщиков и сложности процесса изготовления вещи.

Кроме того, вязание исторически представляло собой домашнюю практику; считалось, что люди обычно вяжут дома, это занятие привычно, хорошо знакомо и ассоциируется с семейным бытом. Не случайно распространенные представления о вязании включают в себя образы старушек в креслах-качалках, позвякивающих спицами и потихоньку плетущих полотно из нити. Это настолько устойчивый и яркий образ, что слоган в рекламе хлопьев «Shreddies» («Шреддиз») звучал так: «Связанные бабушками» («Knitted by Nanas») – остроумное обыгрывание образа пшеничных подушечек, внешне похожих на вязаное полотно. Тесная связь вязания с домом влечет за собой пренебрежение. Вязание имеет привкус ностальгии, предстает гендерно маркированным пережитком прошлого, который не только не соответствует новым модным течениям, но даже выглядит несколько смехотворно.

Автору хотелось бы привлечь внимание читателя к текстильной практике, результаты которой настолько широко распространены, что попросту игнорируются, воспринимаются как нечто само собой разумеющееся и не рассматриваются как достойные внимания. Мне хотелось бы поразмышлять о том, как вполне обыденный, казалось бы, феномен приобретает особый смысл, каким образом его можно анализировать, а также каковы способы и методы исследования и интерпретации маргинальных творческих практик. В силу специфики темы книги мне пришлось ограничиться изучением преимущественно американской и британской вязальных практик, однако иногда я обращаюсь к европейской и австралийской практикам, чтобы создать у читателя более развернутое представление о современном вязании.

В настоящей книге вязание рассматривается во всех его проявлениях (искусство, ремесло, дизайн, мода, предметы повседневного обихода и практики) в широком социальном и идеологическом контекстах. Поэтому потребовалось воспользоваться самыми разнообразными методами исследования, чтобы расширить традиционные подходы к этому вопросу. Для автора принципиально важен междисциплинарный характер исследования. Оно опирается на методы, используемые в антропологии, устной истории, истории дизайна, истории культуры и в социальной истории, социальной географии, а также использует подходы, принятые в терапевтических и культуральных исследованиях. Перечисленные методы оказались продуктивными при анализе эстетики, локаций, контекстов и причин, обусловливающих те или иные практики вязания на протяжении всего изучаемого периода. Ключевое значение для предмета исследования имел язык ремесел, поскольку вязание – это именно ремесло. Иначе говоря, это навык, приобретаемый в результате обучения: повторяющиеся действия, которые осуществляются преимущественно вручную.

Методы устной истории позволяют услышать голоса, которые ранее игнорировались или маргинализировались. Автор разговаривала с художниками, дизайнерами и ремесленниками Великобритании, континентальной Европы, США и Канады, а также с любителями-вязальщиками в Великобритании. Ретроспективный контекст обеспечивали сведения, почерпнутые из архива проекта «Массовое наблюдение» (Mass Observation – MO) в Великобритании. Эти два подхода позволяют судить о том, как воспринимается вязание, одновременно в количественном и качественном аспектах, в макро- и микрокосме.

Автор книги надеется, что разнообразие методологических подходов позволит полноценно описать вязальные практики и объекты, а также разрушить стереотипы и предубеждения, связанные с представлениями о роли вязания в современном мире. В каждой главе вязание рассматривается с новой точки зрения. Автор исследует предмет, обращаясь к логике феминизма, постмодернизма, психоанализа и постмарксизма, и каждый следующий шаг в процессе анализа призван продемонстрировать, что теоретическая оценка способна помочь прояснить запутанное положение вязания в современном обществе.

Разумеется, эта книга не отражает опыт каждого любителя вязания. Не является она и сколько-нибудь полным путеводителем по современной культуре вязания. На избранном материале автор предлагает спектр новых методов анализа вязания, новых способов видения этого феномена, обусловленных выходом за границы отдельных дисциплин. Речь не идет о некритичном восхищении: предлагаемая работа – именно аналитическое исследование языка, литературы, иконографии вязания, а также мотивов, которыми движимы его приверженцы. И вместе с тем одну из задач книги составляет формирование пространства, в котором вязание имеет признанную ценность и подлежит обсуждению. Таким образом, книга отдает дань всем, кто вяжет, независимо от квалификации, намерений или мотивов. Не так важно, что именно эти люди вяжут и для кого, движет ли ими желание высказаться или им просто нравится это занятие, – автор относится к ним с равным уважением. Кроме того, автору хотелось бы, чтобы люди наконец уделили вязаным вещам чуть больше внимания. Где бы ни были эти вещи – в галереях, на подиумах, на малых детях или в глубине шкафа – всякий раз мы сталкиваемся с особой культурой.