Читать книгу В бессердечном лесу - Джоанна Рут Мейер - Страница 4

В Гвиденском лесу сегодня тихо. В воздух не вплетается высокая, жуткая мелодия, которая захватывает мои разум и тело, искушает подойти ближе к деревьям, хотя я прекрасно знаю, чем это чревато. Я менее восприимчив к музыке, чем большинство. И все же в тишине как-то легче.

Лес пахнет так же, как и всегда: суглинком, землей и немного кислым запахом гнили. Над достающей до груди ограждающей стеной, которую мой отец возвел слишком поздно, висят ветки. Салатовые, только распустившиеся листья скребутся о камень. Но меня их красота не проведет – я знаю, что сокрыто за ними.

Что они забрали у нас.

Авела, подобно щенку, катается в траве у стены. Она не понимает опасность, притаившуюся совсем близко. Да и как? Ей всего два года. Она не помнит нашу маму. Не слышит темными ночами душераздирающий плач отца, когда он думает, что я сплю. Он бы разозлился, если бы узнал, что мы гуляем на улице, но Авела – маленькая дикарка. Нельзя же весь день держать ее взаперти. Кроме того, сейчас из леса не доносится музыка, а отец работает на ферме Бреннанов. Он ни о чем не узнает. Да и я ни на секунду не свожу с сестры глаз.

Сомневаюсь, что папина стена оградит нас от деревьев, если они по-настоящему захотят пробраться внутрь.

Авела бегает кругами, пища от радости, пока у нее не закружится голова. Она падает на землю и с макушки до пят пачкается в грязи. Еще она умудрилась как-то порвать платье. Ее веснушчатая кожа загорела на солнце, темные кудряшки – которые мы оба унаследовали от отца – растрепаны. Она неусидчивая, так что мне никогда не удается основательно расчесать ей волосы; в данный момент в них запутались травинки и палки. У нее карие глаза, как у отца, мамина широкая улыбка и больше озорства, чем может уместиться в таком маленьком человечке. Она выжимает из меня все соки, но я люблю ее до беспамятства.

– Авела! – зову я, когда она подбегает к стене и тянет маленькую ручку к низкой ветке.

Меня пронзает паника, и я вскакиваю с травы. В мгновение ока подлетаю к сестре, хватаю ее за запястье и тяну обратно под открытое небо, в безопасность.

Она визжит и вырывается, но я снова ловлю ее и кружу до тех пор, пока она со смехом не забывает о желании вернуться к стене и этой дьявольской ветке. Я не осмеливаюсь взять топор из сарая и срубить ее. Даже отцу не хватило бы духу. Я стараюсь забыть о своем дурном предчувствии, не слышать слабый намек на песню из лесной чащи.

– Пора мыться, малышка, – говорю я сестре.

– Нет! – вскрикивает Авела.

Но все равно покорно следует за мной, когда я отношу тазик к насосу перед домом. Наполнив его до краев, ставлю тазик у огорода – вода, которую Авела непременно выплеснет, пойдет только на пользу цветам и овощной рассаде.

Я снимаю с нее грязное платье и, посадив сестру в тазик, яростно намыливаю. Она кричит, смеется и брызгается, полностью наслаждаясь процессом. Отмыв ее, я оставляю Авелу плескаться в воде, а сам время от времени смотрю то на лес за огородом и папиной стеной, то на дом, в котором прожил всю свою сознательную жизнь.

Это небольшая каменная хижина, совершенно обычная, не считая башни, которая служит отцу обсерваторией. Серебряный купол закрыт до вечера, внутри надежно спрятан телескоп. В ярко-синих оконных ящиках вянут цветы – когда за ними ухаживала мама, такого никогда не случалось. Я пытался сохранить все, что с ней связано, и не отдавать память о ней Гвиденскому лесу.

Все считают нас глупцами из-за того, что мы живем на самой границе леса. Может, и не беспочвенно.

Но это единственное место вдали от деревни, где отец может наблюдать за звездами в уединении. Мало кто знает, что он астроном. И никто не знает, что он составляет звездные карты для самого короля Элиниона – за настоящие королевские монеты. Днем отец трудится на ферме Бреннанов, чтобы люди не задавали вопросов, откуда он берет деньги, и соблюсти условие короля о секретности. Бреннан наш ближайший сосед, его дом находится в трех милях на северо-восток. Деревня еще в пяти милях на север, и даже это считается опасно близким к лесу.

Ветер усиливается, навевая холод. Над солнцем сгущаются тучи, и в воздухе внезапно пахнет дождем. Музыка становится громче, теперь ее слышно даже сквозь завывания ветра. Она манит меня. Передернувшись, я сжимаю челюсти и не поддаюсь ей.

– Пора в дом, малышка, – говорю я Авеле. Затем выливаю кувшин чистой воды ей на голову, и она вопит как резаная. Я щекочу ее под подбородком и, подняв из тазика, укутываю в большое полотенце и несу в дом.

Музыка преследует нас, впиваясь в кожу невидимыми шипами. Эта же музыка заманила мою мать в лес, где она осталась навеки. Слышал ли кто-нибудь ее крики, когда восемь чудовищных дочерей Гвиден напали на нее и растерзали на кусочки? Осталось ли от нее хоть что-нибудь или она просто обратилась в пыль, раскиданную по лесной подстилке среди заплесневелых листьев?

По-прежнему держа Авелу, я быстро поднимаюсь по двум ступенькам к входной двери и тянусь к ручке.

– Калон Меррик дома?

Я подпрыгиваю от зычного голоса и, обернувшись, вижу, несомненно, одного из людей короля. Его длинное кобальтовое пальто застегнуто на позолоченные пуговицы, изящная синяя кепка тоже оторочена золотом, на плече висит большая прорезиненная сумка. С виду ему где-то между возрастом моего отца и моими семнадцатью годами. У него темная смуглая кожа, намекающая на сайтское происхождение.

– Я Оуэн Меррик. Отца сейчас нет дома. Вы пришли за звездными картами?

Мужчина с нескрываемой неприязнью переводит взгляд с меня на Авелу и показывает на уши. До меня доходит, что он заткнул их воском, чтобы защититься от песни древесных сирен. Он не слышит меня.

Я открываю дверь и жестом приглашаю его в дом. Мужчина проходит внутрь, но достает воск только после того, как я крепко-накрепко запираю дверь. Его встревоженный взгляд то и дело обращается к лесу за кухонным окном.

– Я пришел за картами.

– Я принесу их, только подождите минутку.

Я ставлю чайник на плиту, а затем нахожу Авеле тканевый подгузник и чистую сорочку. Та с криками носится по дому. Мужчина хмурится и вжимается в стену у камина, будто хочет отстраниться от нее как можно дальше.

Я незаметно окидываю его недовольным взглядом. Что он себе возомнил, что появился из утробы матери сразу взрослым и унылым, как сейчас?

Оставив ему чашку чая на столе, я уношу Авелу с собой в обсерваторию, чтобы забрать звездные карты этого месяца. Как правило, ее сюда не пускают, но я ни за какие коврижки не оставлю ее внизу с этим олухом.

– Ничего не трогай, малышка, – даю ей тщетное указание, опуская посреди обсерватории. Авела с пару секунд все разглядывает круглыми, завороженными глазами и тут же начинает наматывать круги и громко визжать от радости.

Свернутые карты лежат в тубусах на книжной полке у телескопа. Я беру их под мышку и с трудом выгоняю Авелу из комнаты.

Она вяло плетется по лестнице – ей уже давно пора спать.

– Вот они, – говорю я мужчине и отдаю ему карты на изучение.

Затем наливаю Авеле молока и сажусь с ней за стол. Она сворачивается клубком у меня на коленях.

Мужчина достает все карты из тубусов и бегло рассматривает их, прежде чем спрятать обратно. Он явно новенький – обычно король Элинион посылает одних и тех же слуг, чтобы забрать карты и отдать деньги папе, но этого мужчину я вижу впервые. И судя по тому, как он бегает взглядом по звездным картам, он понятия не имеет, как их читать.

– Похоже, все в порядке, – говорит он, просмотрев последнюю.

Ладно, не буду выводить его на чистую воду. Он даже к чаю не притронулся – тот давно остыл, стоя у его локтя. Только зря потратил на него травы.

Снаружи разверзлись тучи, за окном хлещет дождь. Авела уже почти уснула у меня на руках.

– Плата твоего отца, все как договаривались. – Мужчина достает синий бархатный мешочек из внутреннего кармана и кладет его на стол с тихим позвякиванием металла. – Пересчитай, если хочешь, только побыстрее. Я хочу вернуться в деревню до темноты.

До сумерек еще несколько часов, но я вижу, как его взгляд снова возвращается к окну, к тени леса, который скрыт за пределами поля зрения. Интересно, видел ли он его прежде?

– Не понимаю, как вы это терпите, – вполголоса произносит мужчина. – Как вы можете спать по ночам, живя так близко к ее лесу? Так близко к ней.

Гвиден. Мало кто произносит ее имя вслух, но все понимают, о ком речь: о ведьме, которая правит лесом. Она настолько могущественная, что может подчинить своей воле творения Божьи, точно как подчинила своих дочерей, древесных сирен. Они служат ей оружием, поют по ее команде, заманивают людей в лес и поглощают их.

– Мы не беспокоим ее. – Я с нарочитым безразличием пожимаю плечами. – Она не беспокоит нас. Но деньги я считать не буду. Я доверяю его величеству.

Авела потирает глаза, и я встаю, прижимая ее к плечу. Мужчина следует моему примеру и неуклюже сворачивает карты, после чего запихивает их в прорезиненную сумку. Та глубокая, но треть тубусов все равно торчит наружу. Он окидывает меня пристальным взглядом, будто не решается что-то сказать.

– Ты знаешь, зачем ему это? Его величеству. Почему он ежемесячно платит твоему отцу за эти карты?

Я пожимаю плечами. Да, он точно новенький. Раньше никто из слуг короля не осмеливался задавать подобные вопросы.

– Если мой отец и знает, то мне не рассказывал. Но, уверен, вы знаете, как важно…

– Хранить это в секрете. – Мужчина супится. – Я не дурак. Просто поинтересовался, не более.

Лично мне нравится воображать, что король Элинион в душе ученый, который скрывает свое увлечение, чтобы не казаться суеверным. Если народ Тариана узнает, что король ежемесячно сверяется со звездами – по каким бы то ни было причинам, – то перестанет ему доверять. Он герой, их чемпион против Гвиден и ее леса. Если жители подумают, что он ищет свое будущее в звездах, то начнут шептаться о магии; подумают, что он не так уж отличается от ведьмы и ее чудовищных дочерей. В конце концов, между магией и наукой очень тонкая грань.

Мужчина мешкает у двери, достает два комка воска из кармана, но не спешит затыкать ими уши. Его явно не привлекает мысль о том, чтобы выйти на улицу, даже если единственная альтернатива – остаться здесь со мной и Авелой.

– Просто, как по мне, это пустая трата денег, – говорит он. – Лучше бы он потратил их на железную дорогу.

Авела опускает голову мне на плечо и зевает. В дом сквозь трещины в камне уже просачивается песнь древесной сирены. Похоже, я надолго застрял с этим мужчиной – вряд ли он сможет сопротивляться их зову, даже с воском в ушах.

– А что не так с железной дорогой? Она уже год нас не подводила.

Он кривится.

– Так и было, пока лес не разросся вокруг рельсов.

– Что?! – Я изумленно пялюсь на него.

– Нынче поезд в Сайт едет прямиком через лес чуть западнее вашей деревни. Так было с зимы.

– С зимы?! – Глупо вот так переспрашивать, но мне все равно. Это просто кошмар! Железная дорога, наряду с телеграфными линиями, – одно из главных достижений короля Элиниона, которое позволяет быстро и безопасно путешествовать по Тариану, а также укрепило нашу связь с соседней страной и торговым партнером Сайтом. При постройке лес находился за много миль от дороги, и пути пролегали по длинным участкам травянистой равнины. А теперь… – Как это возможно?

– С каждым годом лесная ведьма становится сильнее. Удивительно, как это она еще не повалила вашу стену. – Он косится в окно. – Но все намного хуже, чем ты думаешь. Лес рушит железнодорожные пути. Металл искорежен, шпалы вырваны из земли и поставлены прямо, как деревья, которыми они однажды были, и увешаны гирляндами из цветов. Не важно, что это не ее деревья, – все пиломатериалы доставили из Сайта, его величество играет по правилам. Эти нападения случаются внезапно, и они задерживают новые поставки. Нам приходится чинить участки путей почти каждую неделю. Если мы не разберемся с этой проблемой, у нас будут неприятности с Сайтом.

Он прав. Тариан импортирует древесину и уголь из Сайта. Без них нам придется трудно. Помимо медленных и опасных морских путей, в Сайт больше никак не добраться, разве что кому-то хватит глупости идти через лес пешком – лошади отказываются подходить к деревьям.

Авела поворачивает голову на моем плече, ее крошечные кулачки сжимаются на рубашке. Дождь все усиливается, заглушая песнь древесной сирены.

– Значит, вы были в лесу, – говорю я, не упустив из внимания, что он сказал «нам».

Мужчина передергивается и кивает.

– Я полгода работал на железной дороге, и меня часто посылают охранять ремонтную бригаду.

Пульс на моей шее учащается.

– Так вы видели их? Дочерей… ведьмы?

Его руки сжимаются, тубусы звездных карт стукаются друг о друга в прорезиненной сумке.

– Один раз. Это произошло два месяца назад, когда нас впервые отправили чинить рельсы в новой части леса. Мы заткнули уши воском, чтобы не слышать их песнь. Вооружились ножами и пистолетами. Но в итоге этого оказалось недостаточно. Они пришли втроем, и их дьявольская песня была слышна даже сквозь воск. Они были быстрыми, как змеи, со светящимися глазами и костлявыми руками. Нас оплели живыми ветками и сдавливали до тех пор, пока те не вонзились в плоть.

В моем взгляде читается искренний ужас.

– Нас спас капитан – по крайней мере, большую часть людей, – при помощи тряпок, пропитанных керосином, и пакетика пороха. Это временно напугало дьяволиц, и нам удалось сбежать. Но капитан все равно погиб. Потерял слишком много крови.

Я смотрю на него с новообретенным уважением.

Мужчина мотает головой, будто хочет избавиться от этого воспоминания. Внезапно он замечает, что музыка в лесу стихла.

– Ну, хорошего дня.

Заткнув уши воском, он выходит на улицу и закрывает за собой дверь. Я не слишком-то грущу о его уходе. Положив Авелу в кроватку на первом этаже, я поднимаюсь на второй, минуя наши с папой спальни, и забираюсь по узкой лестнице в обсерваторию. Даже если гроза скоро пройдет, еще слишком рано для телескопа, стемнеет только через пару часов. Однако мне нравятся тишина и покой этой комнаты. Когда купол открыт, стеклянный потолок служит окном в небо; когда закрыт, слева от чугунной печи остается небольшое окошко, управляемое рукоятью. Я поворачиваю ее и с прищуром смотрю сквозь пелену дождя на самое сердце Гвиденского леса. Никто не смеет трогать деревья – они для нее священны. Легенды гласят, что она считает их своими детьми, и более того, даже сделала из них детей: восемь дочерей, древесных сирен, чья жуткая песня снова льется через окно.

Когда-то давно лес был значительно меньше, но с каждым годом он разрастается. И судя по словам слуги короля, быстрее, чем я предполагал. Возможно, к тому времени, когда Авела будет моей ровесницей, он поглотит весь мир, как поглотил нашу маму.

Я еще с пару секунд всматриваюсь в деревья и слушаю песню дочерей Гвиден. Музыка кромсает меня острыми когтями. Я невольно высовываю голову из обсерватории и протягиваю руки к деревьям. Но вовремя прихожу в чувства. Я резко возвращаюсь назад и закрываю окно.