Читать книгу Бунт на «Баунти» - Джон Бойн - Страница 16

Проведя в море почти месяц, я спорхнул бы с «Баунти» на сушу счастливым воробышком. От «морского недуга», как называл его капитан Блай, я избавился и мог проглатывать мою порцию еды и питья без ощущения, что хлебаю полными ложками слабительное. Впрочем, насчет порта Санта-Крус мне почти ничего известно не было, я и названия-то этого до плавания ни разу не слышал, а потому не знал, способен ли он предложить что-нибудь по части того и другого. Даже о том, что порт находится на португальском берегу, я услышал только в то утро, когда наш судовой хирург доктор Хагген пронесся, превознося достоинства тамошнего бренди, мимо меня к сходням со скоростью, которую я всегда считал недостижимой для человека столь грузного.

Я, разумеется, надеялся последовать за ним, ожидая, что меня попросят присоединиться к одной из матросских компаний, посланных капитаном на берег для пополнения корабельных припасов, но, к великому моему разочарованию, включен ни в одну из них не был. Меня это здорово огорчило, поскольку наша стоянка давала мне, как я полагал, хорошую возможность самостоятельно обследовать незнакомый город; нога моя никогда еще не ступала на чужую землю, и я стал прикидывать, заметит ли кто-нибудь мое отсутствие, если я улизну, – ведь ни в одну из малых команд, состоящих под началом того или иного офицера, я не входил, служил капитану, а тот уже сошел на берег, не взяв меня с собой. Не стыжусь признаться, что имелась у меня и мыслишка в одиночку двинуться из Санта-Крус в Испанию (насколько я знал географию, такая возможность существовала) и начать там новую жизнь под именем Пабло Морьенте – уж в Испании-то мистер Льюис меня нипочем не отыщет. Я очень хорошо знал, что дезертира ждет виселица, однако считал себя легким на ногу и полагал успешный побег возможным. К сожалению, прежде чем я смог получше обдумать мой план, меня обнаружил и приставил к делу не кто иной, как юный паскудник мистер Хейвуд.

– Эй, ты, Турнепс, – сказал он, просунув голову в дверь капитанской каюты, где я изучал, обдумывая план побега, гео графические карты. – Какого черта ты тут делаешь?

– С вашего дозволения, сэр, – сказал я и в виде насмешки поклонился ему низко-низко, как будто он был принцем Уэльским, а я лакеем из Ливерпуля. Этот осел был от силы на год старше меня и, могу прибавить, ни ростом, ни благообразием отнюдь не превосходил. – Я полагал, что вправе позволить себе продолжить выполнение тех задач, ради которых меня призвали на борт этого судна, и прибраться в обители капитана.

– Так ты же карты разглядывал.

– А это чтобы лучше усвоить различие между долготой и широтой, сэр, ведь никто не разъяснил мне таковую разумным образом, а я, как вы знаете, в рассуждении мореходства до жути невежествен, ибо не получил вашего образования.

Он гневно прищурился, глядя на меня и пытаясь отыскать в сказанном мною хоть одно-два слова, которые смог бы истолковать как нарушение субординации.

– Когда мы снова выйдем в море, у тебя будет куча времени, чтобы расширить твои познания, – сказал наконец мистер Хейвуд, обведя быстрым взглядом каюту, это внутреннее святилище, в которое его приглашали не часто, и я понял – он зол на меня еще и потому, что я провожу здесь половину моего дневного времени. – Немедленно поднимайся на палубу.

– Боюсь, этого я сделать не смогу, сэр, – покачав головой, сказал я. – Если я не буду выполнять мои обязанности, капитан пустит мои кишки на подвязки.

– Твои обязанности, – произнес он, словно выплевывая каждое слово, – состоят в точном исполнении того, что говорю я или любой другой офицер флота Его Величества, а я приказываю тебе подняться на палубу и помочь матросам, которые ее драят, так что изволь сделать это. Без промедления.

Я начал медленно скатывать карты, надеясь, что он тем временем покинет каюту, решив, что я выполню его приказ, а там и забудет обо мне, однако такой удачи мне не выпало.

– Поторопись! – прикрикнул он так, точно все мы куда-то страшно спешили и если я не сделаю в точности, что он велит, и как можно скорее, то непременно настанет конец света. – Корабль сам себя чистить не станет.

Я с такими пареньками, как мистер Хейвуд, всю жизнь сталкивался и ни с одним поладить не смог. В годы, что я провел в заведении мистера Льюиса, каждый из моих братьев – а я считал их братьями, ибо мы вместе росли и всех нас прибило к его бизнесу лишь потому, что других возможностей выжить нам не представилось, – каждый из нас прослышал, что есть человек, который дает кров и заработок маленьким негодникам, кормит их, одевает, но как и чем придется платить за постель и стол, мы не ведали. Поскольку же мы были знакомы едва ли не с младенчества, то по большей части ладили друг с другом, но временами среди нас появлялся мальчик постарше, который особенно приглянулся мистеру Льюису, и, Боже ты мой, сколько хлопот он нам доставлял! Оглядевшись, новичок быстро приходил к выводу, что среди нас есть и другие претенденты на благосклонность мистера Льюиса, – понимал бы в этом хоть что-нибудь, олух! – и если ему не удастся самоутвердиться, да побыстрее, другие ребята одних с ним лет постараются вытурить его из дома, и придется ему искать средства существования где-то еще. Такие мальчики были истинной напастью, и, признаюсь, я среди прочих придумывал всякие затейливые фокусы, после которых они покидали нас с миром; мне и вспоминать-то об этом стыдно. Мистер Хейвуд сильно походил на них. Я подозревал, что офицеры обращаются с ним плоховато – по причине его малолетства, неопытности и дрянной наружности, ибо смотреть на его сальные темные волосы и прыщи, которые поминутно грозили извергнуться, что твой вулкан в Помпеях, удовольствия было мало, не говоря уж об извечном выражении, написанном на его физии, – будто его только что разбудили, заставили одеться и приступить к работе, не дав даже понять, сколько сейчас времени. А какие звуки неслись из его койки ночами! Не хочется мне писать об этом, уж больно оно вульгарно, но мне казалось, что одну половину дня он проводит в гальюне, а другую отдает онанизму.

Тем ярким утром в Санта-Крус на палубе трудилась примерно треть команды – одни матросы висели на вантах, латая паруса, другие стояли на четвереньках у бадеек с водой и драили жесткими щетками палубные доски, – остальные же мало-помалу возвращались из города с провизией для нашего дальнейшего плавания. Мерзейший мистер Хейвуд осмотрелся и указал мне на двух матросов, отчищавших палубу у якорного шпиля.

– Иди к ним, Турнепс, – сказал он.

– Тернстайл, – сказал я, готовый влепить ему за наглость пощечину.

– Невелика разница, – мгновенно ответил он. – Будешь работать с Квинталем и Самнером. И мне требуется, чтобы, когда вы закончите, я мог есть с этой палубы мой обед, понятно?

– Безусловно, сэр, – сказал я, едва он повернулся ко мне спиной. – Буду рад подать его вам сюда.

– Что? – спросил он, оборачиваясь.

– Приступаю к чистке палубы, сэр. Вы кругом правы.

– Как ты знаешь, капитан ценит гигиену превыше всего…

– О, это я знаю, сэр, – ответил я, изображая бахвала. – Уж мне ли не знать. Помилуйте, да только вчера вечером мы сидели в его каюте, только мы, никого больше, и капитан повернулся ко мне и сказал: «Мастер Тернстайл, – сказал он. – Мастер Тернстайл, если я и научился чему-то за время моей карьеры во флоте Его Величества…»

– Мне некогда слушать твои дурацкие россказни, – закричал мистер Хейвуд, а вернее сказать, прогавкал, как ему, псу, и полагалось, и я понял: одно очко я у него выиграл, потому как мысль, что мы с капитаном ведем разговоры столь доверительные, ему нисколько не понравилась.

Хотя, по правде сказать, мы их и вели – в последние недели капитан всякий раз, что я оказывался рядом с ним, говорил со мной по несколько минут кряду, рассказывая о том, чего он, быть может, никогда не обсуждал с другими матросами и офицерами. Подозреваю, причина состояла в том, что он считал меня не одним из них, а близким ему человеком, которого можно посвящать в свои тайные мысли, как, скажем, врача, и капитан был прав, поскольку мне нравилось думать о себе как о человеке преданном – ну, то есть, когда я не планировал вырваться из лап короля Георга. Но однако же я обиделся, что мне не позволили сойти на берег и повеселиться, счел это невыносимо жестоким ударом.

– Капитан желает, чтобы, пока пополняются припасы и производится необходимый ремонт корабля, он был отчищен и отскоблен от киля до клотика, – продолжал мистер Хейвуд и заодно уж почесал, грязная свинья, свои причиндалы, хоть и разговаривал со мной. – А потому немедленно приступай к работе.

Я кивнул и направился, как мне было велено, к двум матросам, и те, пока я приближался, один за другим оторвались от работы, чтобы посмотреть на меня, потом переглянулись и обменялись улыбками. С той поры, как мы в декабре вышли из Спитхеда, я проводил на палубе не так уж и много времени, но, по правде сказать, кое-кто из матросов повергал меня в трепет. Мне доводилось когда-то знать немало головорезов – приятели мистера Льюиса были типами малоприятными, с какими лучше на темной улице не встречаться, – однако наши матросы производили впечатление людей, которые способны убить тебя с такой же легкостью, с какой время тебе назовут. Страшноватые были ребята. И вонючие. И вечно жевали жвачку или выковыривали бог весть что из своих немытых волос. Первым из тех, кто теперь ожидал моего приближения, был Мэттью Квинталь, широкоплечий малый лет двадцати пяти или около того, с мышцами пахотного вола, а вторым – Джон Самнер, этот был немного старше, не таким крепко сбитым и состоял у Квинталя в прихлебателях.

– С добрым утром, – сказал я, и едва эти слова слетели с моих уст, как я пожалел о них, потому что всякий раз, произнося что-нибудь похожее, я наверняка производил впечатление неженки. Надо было вообще ничего не говорить, а просто приняться за работу.

– Ладно, доброго утра и тебе тоже, – ответил Квинталь, и мне вмиг стало не по себе от его широкой улыбки. – Только не говорите мне, что наш маленький лорд соизволил подняться из трюма и присоединиться к простым работягам.

Я пожал плечами, выудил из бадейки щетку и опустился на колени, дабы приступить к адской скреботне.

– Не думайте, что мне так уж этого хотелось, – сказал я, твердо глядя ему в глаза. – Будь моя воля, я бы лежал сейчас на койке да пересчитывал свои пальцы и муде почесывал. Но этот грязный свинтус, мистер Хейвуд, впился в меня как клещ. Вот я и здесь.

Квинталь прищурился – возможно, мой ответ его удивил, – но затем усмехнулся и покачал головой.

– Ладно, по крайности, сказано честно, – признал он и вернулся к работе, дав Самнеру понять, что и тому вернуться к ней не помешает. – Тут не много найдется таких, кто не предпочел бы сейчас малость погулять на приволье, верно? – прибавил он и взглянул на берег, и я, посмотрев туда же, увидел трех девиц, которые стояли на холодном камне, смотрели на «Баунти» и хихикали, тыча пальцами в работавших на снастях матросов.

– Эх, мама родная, – сказал Квинталь и присвистнул сквозь зубы. – Чего я только не отдал бы за десять минут наедине с одной, двумя, а то и тремя из них.

– Сдается мне, Мэттью, ты бы им показал, почем фунт лиха, – произнес Самнер, и я окончательно понял, кто здесь раб, а кто хозяин. – Научил бы их паре штучек-дрючек.

– Да уж научил бы, – согласился Квинталь и, сунув руку между ног, почесал то, что не принято поминать в обществе. – Месяц без бабы – для мужика это слишком. А ты что об этом скажешь, паренек? – с непристойной улыбкой спросил он у меня и, спохватившись, воскликнул: – Эй, я ведь даже имени твоего не знаю!

– Тернстайл, – сказал я. – Джон Джейкоб Тернстайл. Рад знакомству с вами, будьте уверены.

– Они его Турнепсом зовут, – сообщил обормот Самнер и разинул пасть, показав неполный набор коричневатых грызалок, которые я без труда повыдергивал бы, приди мне в голову такое желание.

– Какие такие «они»? – спросил Квинталь.

– Офицеры, – ответил Самнер, норовя выставить меня в смешном свете. – Тот же мистер Хейвуд.

Квинталь насупился.

– Парень говорит, что его имя Тернстайл, – сказал он. – Значит, так мы его звать и будем.

Я против воли своей улыбнулся Самнеру.

– Что происходит? – прозвучал над нашими головами вопрос – это, понятное дело, мистер Хейвуд вернулся, чтобы терзать нас. – Слишком много болтаете, матросы. Занимайтесь работой, не то я вам покажу, где раки зимуют.

Мы занялись и несколько минут молчали, пока грязный прохвост не убрел куда-то (несомненно, для того, чтобы позабавиться сам с собой), и тогда Квинталь – хоть он и не дал меня в обиду Самнеру, я все равно побаивался его – покачал головой, бросил свою щетку в бадью, да с такой силой, что забрызгал мне все лицо, пришлось стряхивать с глаз мыльную пену.

– Ну ты посмотри, – сказал он, и я, обернувшись, увидел четверку матросов, имена которых уже знал – Скиннер, Валентайн, Мак-Кой и Беркетт, – поднимавшихся на палубу «Баунти» с корзинами фруктов, губы у всех четверых были красны от съеденной по дороге клубники, а один, Беркетт, вышагивал поживей остальных, успев, по-видимому, хлебнуть где-то винца. – Я тоже мог быть с ними, если бы капитан не поставил меня на грязную работу. Везунки! – прибавил он, покачав головой. – А этот мудила Хейвуд свирепствует потому, что и его на борту оставили. Хотел пойти со своим дружком, понял? Хотел поразвлечься вместе с мистером Кристианом.

– Так мистер Кристиан сошел на берег? – спросил я, стараясь отскоблить с палубы пятно крови, которое не выказывало ни малейшего желания покинуть облюбованное им местечко.

– Должен был мистер Фрейер сойти, – сказал Самнер. – По справедливости ему полагалось бы посетить с капитаном губернатора, чтобы засвидетельствовать наше почтение.

– Мистер Фрейер в трюме, – заметил я, поскольку видел его в принадлежащей ему каюте, когда мистер Хейвуд уводил меня от трюмной свободы к палубным трудам.

– Ага, и не шибко этому рад, – сказал Квинталь. – Капитан объявил, что на несколько часов уходит на берег, и позвал с собой мистера Кристиана. А мистер Фрейер – я тогда от них шагах в шести стоял, – мистер Фрейер и говорит: «Капитан, не следует ли мне, штурману, сопровождать вас?» Ладно, капитан посмотрел на него и вроде как передумал, но тут заметил, что я наблюдаю за ним, и, видать, не захотел, чтобы кто-то видел, как он меняет решение, ну и говорит мистеру Фрейеру, что, дескать, оставляет его отвечать за корабль, а с ним пускай мистер Кристиан пойдет. Сам можешь представить, мистер Кристиан чуть не заскакал-запрыгал от радости, а когда он уходил, молодой мистер Хейвуд, который любит мистера Кристиана так, как только может один мужик любить другого, решил, что и он тоже на берег сойдет, да не тут-то было, бросили его здесь, поставили на место. Потому он, ручаться готов, и злится все утро.

Я кивнул. Не мог я не гадать, почему капитан так благоволит мистеру Кристиану. Находясь по большей части внизу, я с самого начала плавания не раз замечал проявления этого пристрастия, к тому же мне казалось, что помощник штурмана настраивает мистера Блая против мистера Фрейера, а это, на мой взгляд, было не чем иным, как проявлением личной вражды между ним и мистером Кристианом. Сам я держался об этих офицерах невысокого мнения, заметив, однако ж, что первый много работает и дело свое знает, а последний – судовой франт, который помадит свои волосы сильнее, чем то полезно для здоровья. Впрочем, имелось у мистера Кристиана одно качество, ставившее меня в тупик: он был единственным на корабле человеком, от которого никогда не пахло. Не то он мылся слишком часто, не то слишком мало трудился, не знаю.

– Bom dia[4], мальчики! – донеслось с берега, и мы, взглянув туда, увидели, что три девицы машут нам руками и посылают воздушные поцелуи. – Поймайте наши поцелуйчики, ладно? – прокричали они. – И сохраните в теплом месте.

– Я сохраню – там, где вы легко найдете их, когда вам захочется, – заорал Квинталь, и девицы расхохотались, как будто услышали тонкую шутку, каковой она, по моему мнению, не была. – Ох, все аж зудит в штанах, ей-ей, – прибавил он уже потише, и теперь расхохотался Самнер, а я почувствовал, что заливаюсь краской, мне такие разговоры никогда не нравились.

– Что с тобой, Тернстайл? – спросил он, заметив, как покраснела моя физиономия. – Ты, случаем, дамочек не боишься, а?

– Не боюсь, – поспешил ответить я, ибо на борту корабля репутация – это все, и мне свою уронить не хотелось.

– Знавал, стало быть, парочку, так? – спросил он, наклоняясь ко мне, высовывая язык и побалтывая им вверх-вниз, да так гнусно, что меня омерзение взяло. – Подобрал ключик к портсмутским шлюхам да и облизал их сверху донизу, изнутри и снаружи?

– Я свою долю шлюх получил, – сказал я, усердно работая щеткой и не глядя ему в лицо, чтобы он не поймал меня на вранье. – И его тоже, – прибавил я, поведя головой в сторону Самнера, и сразу понял, что ему захотелось, услышав это, дать мне плюху, да руки коротки, потому что я понравился Квинталю.

– Да ну? – спросил тот совсем уж тихо, а после повторил этот вопрос еще тише; я чувствовал, что он сверлит меня взглядом, и не хотел доставить ему удовольствие, глянув на него в ответ, потому как знал: гляну – и он враз увидит правду, ясно написанную на моей физии, поймет, что ни к каким дамочкам я пока и близко не подходил, а тот опыт, какой имел по этой части, мне ни малой радости не доставил, ну то есть никакой.

И тут, прежде чем мы успели углубиться в эту тему, нас окатила приливная волна, без всякого предупреждения выскочившая из спокойного моря, и я заморгал, изумленно выплевывая воду и ловя ртом воздух, уверенный, что вот-вот утону, а когда открыл глаза пошире и глянул влево, то увидел мерзейшего мистера Хейвуда, держащего в липких лапах большое ведро, содержимое коего он только что выплеснул в нас, промочив всех троих почти до нитки.

– Так и палуба станет почище, и вы языками молоть перестанете, – сказал он, отходя, и чего бы я не дал тогда за возможность нагнать его и надрать ему уши, но, видать, флотская жизнь уже начинала сказываться на мне, поскольку я ничего такого не сделал, а снова взялся, хоть и с уязвленной душой, за работу, довольный уж тем, что недавний наш разговор с Квинталем и Самнером, похоже, забыт и я могу до поры до времени сохранить в тайне и мое невежество по части дамочек, и правду о моем прошлом.