Читать книгу Неведомому Богу - Джон Стейнбек, Джон Эрнст Стейнбек - Страница 5

Скелет квадратного дома, разделенного внутренними стенами на четыре равные комнаты, стоял в ожидании кожи. Огромный одинокий дуб простер над крышей хранительную руку. Почтенное дерево сияло молодыми листьями, желто-зелеными в лучах утреннего солнца.

Постоянно потряхивая сковородку, Джозеф поджарил на костре бекон. Потом, прежде чем приняться за завтрак, подошел к новому сараю, где стояла бочка. Налил полный таз воды и, зачерпывая ее пригоршнями, тщательно умылся: щедро намочил волосы, бороду и особенно старательно промыл глаза, чтобы прогнать остатки сна. Ладонями стер воду и явился к завтраку с сияющим влагой лицом. Роса на траве вспыхивала искрами. Возле палатки, с дружеским любопытством вытягивая клювы, прыгали три луговых жаворонка в желтых жилетках и светло-серых сюртучках. Время от времени они надувались, задирали головы, как самовлюбленные примадонны, и разражались восторженной песней, а потом косились на Джозефа, словно спрашивая, оценил ли слушатель мастерство. Джозеф поднял оловянную кружку, допил кофе, а гущу выплеснул в костер. Встал, потянулся на уже ярком солнце, подошел к каркасу дома и откинул прикрывавший инструменты кусок парусины. Жаворонки побежали следом, время от времени останавливаясь, чтобы привлечь внимание отчаянной песней. Две стреноженные лошади приковыляли с пастбища, подняли головы и приветливо фыркнули. Джозеф взял молоток, повязал фартук с полными гвоздей карманами и раздраженно повернулся к жаворонкам.

– Отправляйтесь искать червей! – приказал он строго. – Хватит кричать. Из-за вашего шума скоро самому захочется поймать червяка. Уходите!

Взглянув удивленно, три жаворонка запели в унисон. Джозеф взял с кучи досок широкополую черную шляпу и надвинул на глаза.

– Отправляйтесь за червяками! – повторил он сердито. Лошади снова фыркнули, а одна пронзительно заржала. Джозеф тут же с явным облегчением бросил молоток.

– Привет! Кто к нам едет?

Из-за деревьев, с дороги, послышалось далекое ответное ржание, а через некоторое время показался всадник на усталом коне. Джозеф поспешил к дремлющему костру, разбудил огонь, снова поставил кофейник и довольно улыбнулся.

– Сегодня не хотелось работать, – признался он жаворонкам. – Летите за червяками, теперь мне некогда с вами разговаривать.

В этот момент подъехал Хуанито. Легко спрыгнул на землю, двумя движениями расседлал лошадь, а потом сорвал с головы сомбреро и с улыбкой замер в ожидании приветствия.

– Хуанито! Рад тебя видеть! Ты ведь еще не завтракал, верно? Сейчас что-нибудь поджарю.

Осторожная улыбка Хуанито мгновенно превратилась в широкую и радостную.

– Ехал всю ночь, сеньор. Явился, чтобы стать вашим вакеро[1].

Джозеф подал руку.

– Но у меня ведь нет ни одной коровы, Хуанито. Некого пасти.

– Появятся, сеньор. Готов выполнять любую работу. Я хороший вакеро.

– Сможешь помочь в постройке дома?

– Конечно, сеньор.

– А оплата, Хуанито? Сколько я должен тебе платить?

Голубые глаза торжественно прикрылись густыми ресницами.

– Мне уже доводилось работать вакеро, сеньор. Хорошим. Те люди каждый месяц платили мне тридцать долларов и называли индейцем. Хочу стать вашим другом, сеньор, и работать бесплатно.

Джозеф на миг растерялся.

– Кажется, понимаю, о чем ты говоришь, Хуанито, но, когда поедешь в город, деньги понадобятся, чтобы пропустить стаканчик и встретиться с девушкой.

– Когда соберусь в город, можете что-нибудь мне подарить, сеньор. Подарок – это не плата за работу. – Улыбка вернулась. Джозеф налил кофе.

– Ты – верный друг, Хуанито. Спасибо.

Хуанито запустил пальцы за ленту сомбреро и достал письмо.

– Вот что я вам привез, сеньор.

Джозеф взял письмо и медленно отошел в сторону. Он знал, о чем оно. Больше того, ожидал этого известия. Да и сама земля тоже знала: трава замерла, жаворонки улетели, и даже коноплянки прекратили щебетать в ветвях дуба. Джозеф сел на доски под дубом и осторожно надорвал конверт. Письмо пришло от Бертона.

«Томас и Бенджи попросили написать тебе, – начал брат. – То, что, как мы знали, должно было случиться, случилось. Смерть потрясает даже тогда, когда понимаешь, что она неминуема. Три дня назад отец отошел в царство вечности. Все мы оставались с ним до последнего мига. Все, кроме тебя. Надо было подождать.

В последнее время сознание отца помутилось. Он говорил очень странные вещи. Дело не в том, что он часто упоминал о тебе, но он беседовал с тобой. Сказал, что мог бы прожить столько, сколько сам решит, однако очень хочет увидеть твою новую землю. Эта новая земля захватила воображение отца целиком. Конечно, его разум померк. Он заявил, что не знает, сможет ли Джозеф выбрать хорошую землю. Не знает, хватит ли у сына опыта. А потому должен отправиться туда и посмотреть сам. Потом много рассуждал о полетах над землей; ему казалось, что он летит. Наконец уснул. Бенджи и Томас вышли из комнаты. Отец бредил. Не следовало бы повторять его слова, потому что он уже не был собой. Заговорил о спаривании животных. Сказал, что вся земля – это… Нет, нельзя повторять такие слова. Я попытался уговорить отца помолиться вместе со мной, но он уже почти отошел. Меня беспокоит, что последние его мысли не были христианскими. Другим братьям я ничего не сказал, потому что слова эти предназначались тебе. Он беседовал с тобой».

Далее следовало подробное описание похорон, а заканчивалось письмо так:

«Томас и Бенджи считают, что, если на западе еще осталась свободная земля, все мы могли бы туда переехать. Дождемся твоего ответа и тогда решим, что делать дальше».

Джозеф выронил письмо и закрыл лицо ладонями. Сознание молчало в оцепенении, но печали не было. Он спрашивал себя, почему не испытывает горя. Бертон осудил бы его, узнав, что в его душе растет чувство радости и счастливого предвкушения. Он слышал, как на землю возвращаются звуки. Жаворонки строили маленькие хрустальные башенки мелодий, земляная белка сидела у входа в нору и о чем-то громко рассуждала. Ветер пошептался с травой, а потом задул сильно и уверенно, разнося по долине ароматы растений и влажной земли, а огромное дерево ожило и заволновалось. Джозеф поднял голову, посмотрел на мощные, свободно раскинувшиеся ветки. В глазах вспыхнуло узнавание и приветствие, ибо сильная и простая суть отца, в юности воплощенная в облаке счастья, теперь вселилась в дуб.

Джозеф приветственно поднял руку и тихо произнес:

– Рад, что вы пришли, сэр. До сих пор не сознавал, как мне вас не хватало.

Дерево едва заметно кивнуло.

– Теперь сами видите, насколько хороша эта земля, – негромко продолжил Джозеф. – Вам здесь понравится, сэр.

Он встряхнул головой, чтобы прогнать остатки оцепенения, и рассмеялся – то ли устыдившись хороших мыслей, то ли удивившись внезапному ощущению родства с дубом.

– Наверное, это от одиночества. Хорошо, что теперь со мной Хуанито и что приедут братья. А то уже начинаю разговаривать сам с собой.

Вдруг нахлынуло чувство вины. Он поднялся, подошел к ставшему родным дереву и поцеловал кору. Вспомнил, что Хуанито, должно быть, наблюдает, и с вызовом посмотрел на парня. Однако тот сидел, опустив голову и пристально изучая землю. Джозеф вернулся к костру.

– Наверняка видел… – начал он сердито.

– Ничего не видел, сеньор, – возразил Хуанито, не поднимая глаз.

Джозеф сел рядом.

– Мой отец умер.

– Глубоко сожалею, друг мой.

– Хочу об этом поговорить, Хуанито, потому что мы с тобой друзья. Я не печалюсь: верю, что отец здесь.

– Мертвые всегда здесь, сеньор. Они никогда от нас не уходят.

– Нет, – серьезно возразил Джозеф. – Дело в другом. Отец живет в этом дереве. Отец и есть дерево! Глупо, но хочется верить, что это так и есть. Можешь немного со мной поговорить, Хуанито? Ты родился в этом краю. А я, как только сюда приехал, в первый же день понял, что эта земля полна призраков. – Он растерянно помолчал. – Нет, неправильно. Призраки – всего лишь слабые тени настоящего. А то, что здесь живет, более реально, чем мы. Мы – призраки здешней реальности. Что это, Хуанито? Неужели разум мой ослаб от двух месяцев одиночества?

– Мертвые никогда не уходят, сеньор, – повторил Хуанито и посмотрел прямо перед собой глазами, полными огромного горя. – Я обманул вас, сеньор. Я не кастилец. Моя мать была индианкой и многому меня научила.

– Чему же именно? – требовательно уточнил Джозеф.

– Отец Анджело осудил бы мои слова. Матушка говорила, что земля – наша мать; что все живое черпает из нее силы для существования и уходит обратно в ее чрево. Вспоминая об этом, сеньор, и чувствуя, что верю, потому что все вижу и слышу, начинаю думать, что я не кастилец и не кабальеро. Я – настоящий индеец.

– Но я же вовсе не индеец, Хуанито, а сейчас тоже начинаю все видеть.

Хуанито взглянул благодарно и сразу опустил глаза. Некоторое время мужчины сидели, глядя в землю, и Джозеф спрашивал себя, почему не пытается защититься от той силы, которая наступала с непреодолимым упорством.

Наконец Джозеф поднял голову и посмотрел сначала на дуб, а потом на стоящий под деревом каркас дома.

– По большому счету, все это не важно, – проговорил он решительно. – Мои чувства и мысли не убьют ни призраков, ни богов. Надо работать, Хуанито. Вот дом, который необходимо построить, а вот ранчо, где надо завести скот. Будем трудиться, не обращая внимания на призраки. Пойдем, – добавил Джозеф поспешно, – некогда сидеть и раздумывать.

И они отправились строить дом.

Тем вечером Джозеф написал братьям письмо:

«Рядом с моим участком есть свободная земля. Каждый из вас сможет получить по сто шестьдесят акров, и тогда всего у нас получится шестьсот сорок акров единым массивом. Трава здесь высока и густа, а землю нужно лишь обработать. Нет никаких камней, Томас, о которые может затупиться твой плуг, никаких торчащих валунов. Если приедете, станем жить новой общиной».