Читать книгу Ледяные чертоги Аляски - Джон Мьюр - Страница 5

После того как я провел одиннадцать лет в горах Большого Бассейна* и калифорнийской части Сьерра-Невады, исследуя ледяной покров, леса и дикую природу, но прежде всего древние ледники и то механическое воздействие, которое они оказали на ложе при сползании с гор, создавая новый ландшафт и пейзажи немыслимой красоты, необъяснимым образом влияющие как на отдельного человека, так и на жизнь в целом, мне захотелось изучить более северные регионы – Пьюджет-Саунд* и Аляску. Задавшись этой великой целью, я покинул Сан-Франциско в мае 1879 года на пароходе «Дакота», не имея конкретного плана, поскольку я практически ничего не знал о диком севере, за исключением нескольких гор Орегона и их лесов.

Для человека, который все время проводит в горах, морское путешествие – это грандиозная, вдохновляющая и умиротворяющая перемена. Леса и равнины с их цветами и плодами неустанно меняются, порождая новую жизнь и пейзажи, тогда как от монотонного колебания водных холмов и долин веет спокойствием и постоянством.

Любопытно отметить, что стоило кораблю миновать пролив Золотые ворота* и пуститься по волнам в открытый океан, как на лицах пассажиров не осталось и следа от былого восторга, и переполненная палуба быстро опустела из-за морской болезни. Странно, но почти все пассажиры очень стыдились своего состояния.

На следующее утро разыгрался сильный ветер, море стало серо-белым, с грохотом вздымались приливные волны, и «Дакота» мчалась по ним, наполовину утопая в соленых брызгах. Лишь немногие вышли на палубу полюбоваться неистовым пейзажем. Волны яростно рвались к берегу, их гребни венчали длинные сияющие локоны пены, брызги с внешних краев подхватывал ветер, наполняя воздух свежестью. Весь мир качался и сотрясался в ликующей взвеси мелких радужных брызг. Чайки и альбатросы – незыблемый оплот жизни посреди яростной красоты – без труда скользили по волнам вопреки встречному ветру, зачастую пролетая милю без единого взмаха крыльев. Изящно раскачиваясь из стороны в сторону, они с удивительной точностью повторяли изгибы соленых водяных холмов, лишь изредка касаясь самого высокого гребня.

Чуть поодаль в ореоле сверкающих брызг посреди ревущей морской пустыни неожиданно возникло поразительное свидетельство таящейся в глубинах жизни – широкие спины полудюжины китов, словно обледеневшие гранитные валуны, вспарывали водную гладь и степенно рассекали ее, выпуская роскошный фонтан водяного пара. Сделав глубокий вдох, исполины вновь погружались в безмятежность родной пучины. Внезапно все пространство на милю вокруг заполнила озорная стая дельфинов, они весело резвились и выпрыгивали из воды, вспенивая волны и делая пейзаж еще более диким. Невозможно не сопереживать и не гордиться нашими храбрыми соседями и согражданами мирового содружества, которые стараются выжить и добыть себе пропитание так же, как и все мы. Наш корабль тоже казался мне живым существом, чье большое железное сердце продолжало биться, будь то штиль или шторм – поистине величественное зрелище. Только задумайтесь о горячих сердцах китов, отбивающих мерный ритм в толще холодных вод днем и ночью, во мраке и в лучах солнца, на протяжении веков, представьте, как целые ведра и бочки бурлящей красной крови прокачиваются через него всего за один удар!

Цвет облаков во время одного из четырех закатов, которыми я успел насладиться за время своего короткого морского путешествия, был удивительно чистым и насыщенным. Чуть выше горизонта выстроились в ряд кучевые облака, а над ними нависла массивная свинцово-серая туча, от которой отделялся водяной пар и длинной изогнутой бахромой опускался вниз, обволакивая, словно вуалью, нижний ярус облаков. Сквозь затянутое небо время от времени пробивались солнечные лучи, окрашивая пушистые кучевые облака и бахрому в сочный желтый цвет. Отражаясь в воде, они являли взору дивную картину. Однако, каким бы великолепным ни был бескрайний простор океана, этот пейзаж кажется нам куда менее привлекательным, чем вид на сушу, который открывается лишь с определенных точек обзора. Впрочем, если представить, что земной шар – одна большая капля воды, в которой плавают континенты и острова, и она несется сквозь космическое пространство вместе с другими небесными телами, поющими и сияющими, как единое целое, создастся впечатление, что вся вселенная – это неутихающий шторм вечной красоты.

С корабля береговая линия Калифорнии с ее холмами и скалами кажется голой и неприветливой, роскошных лесов не видно, они скрыты далеко за пределами досягаемости морских ветров. В Орегоне и Вашингтоне хвойные леса порой доходят до самого берега, и даже столь характерные для севера маленькие островки в основном покрыты деревьями. Выше по течению пролива Хуан-де-Фука* леса, защищенные от штормовых ветров и питаемые обильными дождями, роскошным густым ковром покрывают склоны сформированных ледниками Олимпийских гор*.

Вечером четвертого дня мы прибыли в гавань Эскимолт*, в трех милях от Виктории*, и поехали в город через изумительный лес. В основном здесь росли дугласовы пихты*, а подлесок на открытых участках был представлен дубами, земляничником*, орешником, ольшанником, кизилом, спиреей*, ивами и дикой розой. По пути мы видели множество выступающих на поверхность бараньих лбов*, покрытых желтым мхом и лишайниками.

Виктория, столица Британской Колумбии, в 1879 году была небольшим старомодным английским городком на южной оконечности острова Ванкувер. В то время в ней проживало около шести тысяч человек. В городе были правительственные здания и деловые кварталы, но внимание путешественника более всего привлекали встречающиеся здесь милые коттеджи, увитые самыми восхитительными и благоуханными плетистыми розами и жимолостью, которые только можно себе представить. Калифорнийцы по праву могут гордиться своими садовыми розами, которые украшают их солнечные веранды, взбираются вверх до самой крыши и спадают алыми и белыми каскадами с фронтонов. Но еще больше здесь, в климате, изобилующем мягкими туманами, росой и ласковыми дождями, благоденствует одно из самых обычных садовых растений – английская жимолость*, по всей видимости, нашла здесь самые благоприятные условия для роста. Еще более прекрасными были дикие розы, растущие вдоль лесных тропинок, с венчиками* шириной два или три дюйма[2]. После ливня эти розы и три вида спиреи наполняли воздух восхитительным ароматом, а красные ягоды кизила ярко пылали среди изумрудной листвы под деревьями высотой двести пятьдесят футов[3].

Как ни странно, густые леса и множество цветов росли прямо на морене*, которая практически не перемещалась и не была затронута послеледниковыми преобразованиями. В городских садах персики и яблоки падали на отполированные ледниками скалы, а улицы были усыпаны моренным гравием. Я видел там валуны с ледниковой штриховкой* и бороздами, столь же невыветренные и впечатляющие, как те, что встречаются на высоте восьми тысяч футов и более над уровнем моря в калифорнийской Сьерра-Неваде. По всей видимости, гавань Виктория образовалась в результате эрозии при сходе ледника, и встречающиеся в ней скальные островки практически не изменились под воздействием волн с тех пор, как впервые оказались там в конце ледникового периода. На берегах гавани видны те же характерные борозды и штриховка, что и у недавно образовавшихся ледниковых озер. Общеизвестно, что море постепенно захватывает сушу благодаря непрерывному накату волн, однако этот регион так быстро обледенел, что береговая линия не была затронута этим процессом. Продвижение моря в сторону суши в послеледниковый период, вероятно, составляет лишь миллионную долю от того воздействия, которое оказал на местный ландшафт ледник за время последнего ледникового периода. Направление движения ледяного пласта, сформировавшего все основные черты этого чудесного региона, в целом было южным.

Из этого тихого маленького английского городка я совершил множество коротких походов – вверх по побережью до Нанаймо*, к заливу Беррард*, который в настоящее время является конечной точкой Канадской тихоокеанской железной дороги*, к Пьюджет-Саунд, вверх по реке Фрейзер* до Нью-Уэстминстера* и Йейла*, который расположен в конечном пункте судоходства, попутно наслаждаясь первозданной природой. Самым интересным регионом, с которым мне сложнее всего было расстаться, оказался залив Пьюджет-Саунд, знаменитый на весь мир гигантскими деревьями, растущими на его берегах. Он, словно рука со множеством пальцев, протянулся на сто миль из моря на юг от пролива Хуан-де-Фука к самому сердцу одного из самых великолепных хвойных лесных массивов мира. Все местные пейзажи прекрасны: извилистые, напоминающие реки ответвления залива изящно огибают бухты, мысы и отроги, врезающиеся то тут, то там в лазурную гладь похожих на озера расширений, усеянных островами и окаймленных высокими остроконечными вечнозелеными деревьями, вдвойне прекрасными благодаря отражению в воде.

При выходе из гавани Виктория открывается вид на Олимпийские горы, их зазубренные гребни и вершины высотой от шести до восьми тысяч футов четко вырисовываются на фоне неба. Под ними в широких амфитеатрах, обращенных к поросшим лесом долинам, примостились остаточные ледники и разрозненные снежные поля. По этим долинам можно проследить путь сползания с Олимпийских гор ледников в период их максимального роста, когда они вносили свой вклад в формирование большого северного ледяного щита, который покрывал остров Ванкувер и пролив между ним и материком.

По пути в Олимпию* (в то время это был стремительно развивающийся маленький городок, расположенный в конце одного из самых длинных «пальцев» залива Пьюджет-Саунд) невольно вспоминается озеро Тахо*: широкие водные просторы залива очень напоминают озера – они такие же прозрачные, безмятежные и окружены густыми лесами. Пока вы огибаете мыс за мысом и проплываете мимо бесчисленных островов, взору открывается бесконечное разнообразие великолепных пейзажей, впечатлений от которых даже самому взыскательному ценителю дикой природы хватит на всю жизнь. Когда на землю опускаются облака, окутывая все вокруг непроницаемой белой пеленой, кажется, что вы в море. Стоит дымке немного рассеяться – и можно разглядеть какой-нибудь островок, кроны растущих на нем деревьев скрыты от глаз, утопая в седой мгле. Затем из тумана выплывают стройные ряды елей и кедров, подступающие к самой кромке воды. А когда небо окончательно прояснится, взгляд приковывает колоссальный белоснежный конус вулкана Рейнир*, взирающий свысока на темный лес с расстояния в пятьдесят или шестьдесят миль[4], однако он настолько высокий, массивный и резко очерченный, что кажется, будто его от вас отделяет лишь узкая полоса леса шириной в несколько миль.

Рейнир, или Тахома (индейское название) – самый величественный из стратовулканов, расположенных вдоль Каскадных гор* от Лассен-Пик* до гор Шаста* и Бейкер*. Один из лучших видов на него открывается из окрестностей города Такома*. С утеса на окраине города Рейнир виден во всей красе, его тяжелый покров из снега и льда доходит до лесистых предгорий у изящно изогнутого подножия. До сих пор (1879 г.) восхождение на него совершалось лишь однажды. Согласно замерам, сделанным на вершине при помощи анероида*, высота Рейнира составляет около четырнадцати тысяч пятисот футов. Расположенная севернее гора Бейкер имеет высоту около десяти тысяч семисот футов. Столь же великолепны вулканы Адамс*, Сент-Хеленс* и Худ*. Последний, возвышающийся над городом Портленд, пожалуй, самый известный. Высота Рейнира приблизительно такая же, как у горы Шаста, однако ему нет равных по красоте царственного ледяного убранства. Это, безусловно, самая величественная и одинокая гора, которую я когда-либо видел. То, с какой жадностью я всматривался в этого исполина, мечтая подняться на вершину и изучить его историю, может понять лишь альпинист, но тогда мне все же пришлось оторвать от него взгляд и ждать своего часа.

Основную часть лесного массива здесь составляют дугласовы пихты, знаменитые лесные гиганты запада. Экземпляр, который я измерил в окрестностях города Олимпия, имел высоту около трехсот футов и диаметр двенадцать футов на расстоянии четырех футов от земли. Это весьма распространенный вид, ареал произрастания которого охватывает Британскую Колумбию на севере, Орегон и Калифорнию на юге и Скалистые горы на востоке. Древесина используется для кораблестроения, изготовления стропил, свай, каркасов домов, мостов и так далее. На калифорнийских рынках пиломатериалов это дерево называют «орегонской сосной», в Юте, где дугласовых пихт много на горном хребте Уосач*, – «красной сосной». В Калифорнии, на западном склоне Сьерра-Невады, этот вид вместе с желтой сосной*, сахарной сосной* и ладанным кедром* образуют довольно четкий пояс на высоте от трех до шести тысяч футов над уровнем моря, однако только в штатах Орегон и Вашингтон, и особенно в регионе Пьюджет-Саунд, условия настолько благоприятны, что деревья вырастают невероятно высокими, прямыми, мощными и подступают прямо к воде.

Все города Пьюджет-Саунда были перспективными и процветающими. Из порта Таунсенд*, расположенного на живописном травянистом утесе, суда отчаливали в другие страны. Сиэтл славился угольными шахтами и претендовал на звание самого многообещающего города на северном побережье Тихого океана. Как и его соперник – город Такома, который должен был стать конечным пунктом Тихоокеанской железной дороги, о которой все только и говорили. Несколько чрезвычайно богатых угольных месторождений было найдено прошлой зимой у реки Карбон* к востоку от Такомы. Я слышал, что толщина трех самых крупных пластов достигала двадцати одного, двадцати и четырнадцати футов, также было найдено множество месторождений поменьше, а совокупная толщина всех пластов превышала сто футов. Также в непосредственной близости от угля находятся крупные месторождения магнетита, коричневого гематита и известняка, что открывает большие перспективы для развития региона Пьюджет-Саунд в целом, учитывая появление железнодорожного сообщения, его богатые запасы древесины и выгодное географическое положение.

Проведя несколько недель в Пьюджет-Саунде, мы с другом из Сан-Франциско сели на маленький направлявшийся на Аляску почтовый пароход «Калифорния» в Портленде, штат Орегон. Наше путешествие вниз по широкому низовью реки Колумбия*, вокруг мыса Флэттери* и вверх по проливу Хуан-де-Фука было просто бесподобным. После захода в гавань Виктория и порт Таунсенд мы наконец отправились к ледяным просторам Аляски.