Читать книгу Война старика - Джон Скальци, John Scalzi - Страница 5

– Не знаю, что думаете вы двое, – сказала Джесси мне и Гарри, – но пока что все это нисколько не соответствует моим представлениям об армии.

– Это вовсе не так плохо, – сказал я. – Возьмите-ка еще один пончик.

– Не нужен мне ваш пончик, – шутливо огрызнулась она, но пирожок все же взяла. – А вот что мне действительно нужно, так это хоть немного поспать.

Я отлично понимал ее. Прошло уже более восемнадцати часов с тех пор, как я покинул дом и почти все это время непрерывно куда-то ехал. Я готов был заснуть на ходу. Но вместо этого сидел вместе с другими новобранцами, которых набралось около тысячи, в огромной столовой межзвездного крейсера, пил кофе и ел пончики, ожидая, что кто-то придет и скажет, что мы должны делать дальше. По крайней мере, это как раз соответствовало моим представлениям об армии.

Спешка, перемежающаяся ожиданием, началась сразу же по прибытии. Едва мы сошли с платформы «бобового стебля», нас приветствовали двое служащих Союза колоний. Они сообщили, что мы являемся последними из той группы, которую ожидает корабль. Отправление скоро, поэтому мы должны быть так любезны быстрее проследовать с ними, чтобы не отставать от графика. Затем один направился вперед, вторая замкнула шествие с тыла, и они энергично и довольно неуважительно погнали стадо из нескольких дюжин престарелых землян через орбитальную станцию, туда, где нас ожидало космическое судно ССК «Генри Гудзон».

Джесси и Гарри были заметно разочарованы необходимостью торопиться. Я тоже. Колониальная станция была огромна: более мили в диаметре. Точнее – 1800 метров. Как я и подозревал, после семидесяти пяти лет жизни мне наконец пришлось привыкать к метрической системе. Станция служила единственным портом, из которого отправлялись в пространство новобранцы и колонисты. Торопливо ковылять через это сооружение, не имея возможности остановиться и посмотреть вокруг, напомнило мне далекую картинку детства: точно так же измученные родители волокут пятилетнего ребенка через игрушечный магазин в канун Нового года. У меня возникло сильное искушение шлепнуться на пол и закатить истерику, пока не будет по-моему. К сожалению, я был слишком стар (или, возможно, еще недостаточно стар), чтобы можно было позволить себе такое поведение.

Пожалуй, единственным, что я успел рассмотреть на бегу, была дразняще недоступная закусочная. Понукаемые и подгоняемые нашими провожатыми, мы пересекли огромный зал, точнее, площадь ожидания, забитую до отказа людьми, которые, как мне показалось, были пакистанцами или индийскими мусульманами. Некоторые о чем-то спорили на ломаном английском с вездесущими аппаратчиками СК, другие баюкали изнемогающих от ожидания детей или рылись в вещах в поисках взятой впрок еды. В одном углу группа мужчин стояла на коленях на ковриках и молилась. Я между делом попытался сообразить, каким образом они определили, в какой стороне расположена Мекка, от которой их отделяло двадцать три тысячи миль, но мы тут же промчались мимо, и я потерял их из виду. Большинство отправляющихся терпеливо ждали приказа грузиться в шаттлы, а оттуда – на огромные транспортные суда, предназначенные для перевозки колонистов. Одно такое судно было хорошо видно в окно.

Вдруг Джесси дернула меня за рукав и указала направо. Там, в нише, где находилось нечто вроде бара, я мельком увидел что-то синее, состоящее из множества щупалец, в одном из которых был зажат стакан с мартини. Я толкнул Гарри. Тот настолько заинтересовался, что сделал несколько шагов назад и всмотрелся в странное существо – к немалому испугу погонщицы, замыкавшей наше шествие. Ее лицо просто перекосилось, и она поспешно шуганула любопытного обратно в стадо. Гарри ухмылялся во весь рот.

– Гехаар, – сказал он. – Когда я туда заглянул, оно ело кусок говядины. Омерзительно!

Он громко захихикал. Гехаары были одной из первых разумных рас, с которыми люди столкнулись еще до того, как Союз колоний установил монополию на космические путешествия. Вполне приличные ребята, вот только пищеварение у них было внешним, и они, когда ели, впрыскивали в еду страшно едкую кислоту, заменявшую желудочный сок, а потом шумно втягивали образовавшуюся жижу через ротовое отверстие. Действительно, чрезвычайно неаппетитное зрелище.

Впрочем, Гарри было на это наплевать. Просто он впервые в жизни увидел живого инопланетянина.

Между тем наша извивающаяся цепочка достигла места назначения: мы приблизились к площадке, перед которой светились на дисплее слова: «ГЕНРИ ГУДЗОН» (ССК). НОВОБРАНЦЫ». Наша группа поспешно расположилась на местах, а провожатые отправились поговорить с другими колониальщиками, ожидавшими возле выхода. Гарри, который явно изнывал от любопытства, направился к окну, чтобы посмотреть на наше судно. Мы с Джесси, едва успев присесть, поднялись и устало побрели вслед. Маленький информационный монитор, вделанный в окно, помог найти нужный корабль среди множества больших и малых судов, расположившихся на космическом рейде.

«Генри Гудзон», естественно, не был пришвартован прямо к воротам в борту станции: очевидно, пристыковать многотонный межзвездный космический корабль и заставить его двигаться синхронно с вращающейся космической станцией было очень непросто. Точно так же, как и транспорт колонистов, он висел в некотором отдалении, а грузы, пассажиров и команду доставляли на борт при помощи несоизмеримо меньших шаттлов и барж. «Гудзон» совсем не походил на массивные, функциональные до полной неэстетичности корабли колонистов. Он был стройным, продолговатым и, что показалось мне важным, не имел формы цилиндра или колеса. Я сказал об этом Гарри.

– Постоянное искусственное тяготение, – кивнул он. – К тому же стабильное на огромной площади. Очень внушительно.

– Я думала, что мы ехали сюда при искусственном тяготении, – вставила Джесси.

– Так оно и было, – ответил Гарри. – Гравитационные генераторы платформы «бобового стебля» усиливали величину тяготения по мере нашего подъема.

– В таком случае, что же удивительного в том, что искусственное тяготение используется на космическом корабле? – спросила Джесси.

– Удивительного ничего нет, просто это чрезвычайно трудно, – начал объяснять Гарри. – Для создания поля тяготения требуется огромное количество энергии, причем оно растет экспоненциально по мере увеличения радиуса поля. Возможно, они хитрят и создают множество малых полей тяготения вместо одного большого. Но даже при этом методе для создания искусственной силы тяжести на платформе, с которой мы поднимались, потребовалось энергии, вероятно, больше, чем уходит на освещение всего вашего родного города в течение месяца.

– Я ничего в этом не понимаю, – отозвалась Джесси. – Я из Сан-Антонио.

– Замечательно. В таком случае – его родного города, – сказал Гарри, направив на меня указательный палец. – Суть в том, что в большинстве случаев искусственное тяготение намного проще и несравненно дешевле создавать при помощи колеса: раскрутить его, чтобы людей и предметы центростремительной силой прижимало к наружной стороне изнутри. Достаточно раскрутить колесо, а потом нужно будет прикладывать к системе лишь минимум дополнительной энергии, чтобы компенсировать трение. А вот создание искусственного поля тяготения, напротив, требует постоянной и весьма значительной подачи энергии.

Он указал на «Генри Гудзон».

– Видите шаттл рядом с «Гудзоном»? Исходя из его величины, можно оценить размеры «Гудзона» как восемьсот футов в длину, двести футов в ширину и футов этак сто пятьдесят в высоту. Чтобы создать цельное поле искусственной гравитации вокруг такого малыша, пришлось бы надолго погасить свет в Сан-Антонио. Даже множественные небольшие поля потребуют удивительно большого расхода энергии. А это значит, что у них имеется источник энергии, который способен поддерживать не только поле тяготения, но и помимо этого все остальные системы судна, прежде всего отвечающие за движение, скачок и жизнеобеспечение. Или же они нашли новый, энергосберегающий способ создания тяготения.

– Да, это, вероятно, и впрямь недешево, – согласился я и указал на транспортник, находившийся правее «Генри Гудзона». – Посмотрите на колонистское судно. Это колесо. И колониальная станция тоже вращается.

– Колонии, видимо, держат свою лучшую технологию для военных, – сказала Джесси. – И подобное судно используется только для перевозки новобранцев. Я думаю, Гарри, что вы правы. Мы действительно понятия не имеем, во что вляпались.

Гарри усмехнулся и снова уставился на «Генри Гудзон», который лениво отползал в сторону по мере вращения колониальной станции.

– Мне нравится, когда люди склоняются к моему образу мыслей.

Наши пастухи вновь защелкали кнутами (фигурально выражаясь) и выстроили нас в цепочку перед посадочными воротами шаттла. Мы предъявляли удостоверения чиновнику СК, который ставил галочки в списке против соответствующей фамилии, а его напарник вручал каждому электронную записную книжку.

– Спасибо за пребывание на Земле – это отличный прощальный подарок, – сказал я ему. Он, похоже, меня не понял.

Шаттлы не имели искусственного тяготения. Наши погонялы пристегнули нас ремнями к креслам и предупредили, чтобы мы ни в коем случае не пытались отстегнуться. Как бы между делом нам дали понять, что это все равно не удастся даже страдающим клаустрофобией, поскольку замки на ремнях безопасности в течение всего полета будут заблокированы. Таким образом, проблема была решена. Они также раздали всем, у кого были длинные волосы, пластмассовые сеточки, которые следовало надеть, чтобы при невесомости длинные волосы не разлетелись во все стороны.

Если кого-нибудь начнет тошнить, сказали нам, необходимо воспользоваться гигиеническими пакетами, которые имеются в боковых карманах каждого сиденья. Опекуны особо подчеркнули, что ни в коем случае не стоит пытаться подавлять рвотные позывы до последней секунды. В невесомости рвотные массы будут летать по всей кабине шаттла, невыносимо раздражая остальных пассажиров, а следствием будет то, что блевун окажется крайне непопулярным в обществе на протяжении всего последующего полета и, возможно, всей своей военной карьеры. Эти слова сопровождались громким шорохом – кое-кто из нас решил приготовиться заблаговременно. Женщина, сидевшая рядом со мной, судорожно стискивала пакет обеими руками. Я мысленно настроился на худшее.

К счастью, все обошлось, никого так и не вырвало, и весь короткий перелет до «Генри Гудзона» прошел на удивление спокойно. После первоначального импульса, который можно выразить словами: «Вот дерьмо! Я падаю», мой мозг осознал, что тяготение исчезло, и успокоился. Состояние походило на не слишком быструю, зато очень продолжительную поездку на «американских горках». Мы добрались до корабля минут за пять, еще минута-другая ушла на точный подход. Затем дверь причального отсека открылась – не откинулась и не отползла вбок, а разъехалась во все стороны, как диафрагма в старинном фотографическом аппарате, – впустила шаттл внутрь и снова закрылась. Последовало еще несколько минут ожидания, пока в отсек вновь накачают воздух. После этого я почувствовал чуть заметное сотрясение, и внезапно вес вернулся ко мне – это включилось искусственное тяготение.

Выходной люк шаттла открылся, и в салоне появилась совершенно новая служащая СК.

– Добро пожаловать на корабль ССК «Генри Гудзон», – сказала она. – Прошу вас отстегнуть ремни, забрать свои вещи и проследовать по освещенной дорожке из причального отсека. Ровно через семь минут отсюда откачают воздух, чтобы выпустить этот шаттл и впустить на его место новый. Поэтому советую вам не медлить.

Все оказались поразительно шустрыми.

Нас провели в просторный зал, в котором находилась столовая «Генри Гудзона», и предложили выпить кофе, поесть пончиков и расслабиться. Ожидали появления какого-то более высокого чина, который должен был объяснить нам, что к чему. Пока мы там сидели, столовая начала заполняться другими новобранцами, очевидно, прибывшими раньше нас. Через час в зале набралось уже несколько сот человек. Мне никогда еще не приходилось видеть так много стариков сразу. На Гарри зрелище тоже произвело впечатление.

– Такое можно увидеть разве что утром среды в самой большой в мире забегаловке «Дэнни», – заявил он и налил себе еще кофе.

Почти в то же время, когда мочевой пузырь сообщил мне, что я немного перестарался с кофе, в зале появился весьма представительный с виду джентльмен в голубом мундире дипломатической службы Союза колоний и прошел на свободную площадку около стены. Шум в зале начал стихать. Можно было заметить, что люди испытали немалое облегчение от того, что наконец кто-то скажет им, что, черт возьми, происходит.

Джентльмен стоял неподвижно несколько минут, пока тишина не стала мертвой.

– Приветствую вас, – сказал он, и мы все подскочили. У него, вероятно, был невидимый нам микрофон, и усиленный голос разносился из динамиков, встроенных в стены. – Меня зовут Сэм Кэмпбелл, я адъюнкт Союза колоний по части Сил самообороны. Хотя с формальной точки зрения я не вхожу в состав Сил самообороны колоний, однако ССК уполномочили меня ввести вас в курс дела и подготовить к дальнейшим действиям, поэтому в течение нескольких предстоящих дней вы можете считать меня своим командиром. Далее. Мне известно, что многие из вас прибыли только что, с последним шаттлом, и нуждаются в отдыхе, а другие находятся на корабле уже около суток, но и те и другие одинаково желают узнать, что их ждет дальше. Учитывая все это, я постараюсь быть кратким.

Примерно через час ССК «Генри Гудзон» сойдет с околоземной орбиты и отправится в путь. Первый скачок будет совершен до системы Феникса, там мы сделаем краткую остановку, чтобы погрузить дополнительные грузы, и направимся дальше, к Бете Компаса-три, где начнется ваше обучение. Пока эти названия ничего вам не говорят. Вы лишь должны уяснить, что первый скачок состоится через два с небольшим дня, и на протяжении этого времени мои сотрудники подвергнут вас целому ряду медицинских и психологических обследований. Вероятно, именно сейчас персональный график каждого загружается в ваши электронные записные книжки. Прошу вас ознакомиться с информацией, когда сочтете это удобным. Ваши ЭЗК также укажут вам дорогу в любое нужное место на корабле, так что вы можете совершенно не бояться заблудиться здесь. Те из вас, кто только что прибыл на борт «Генри Гудзона», найдут в ЭЗК номера отведенных им кают и советы, как туда добраться.

Сегодня вечером от вас требуется только найти свои каюты. Большинству пришлось совершить довольно далекие путешествия, и мы хотим, чтобы вы как следует отдохнули перед завтрашними обследованиями. Кстати, сейчас, перед тем как вы отправитесь отдыхать, самый подходящий момент для того, чтобы перейти на распорядок жизни по корабельному времени, которое совпадает со стандартным колониально-космическим временем. Сейчас, – он посмотрел на наручные часы, – двадцать один тридцать восемь по колониальному. Ваши ЭЗК установлены по судовому времени. Следующий день начнется у вас с завтрака – для него отведено время с шести до семи тридцати, – а потом последуют обследования и назначения. Завтракать не обязательно – вы пока еще не на военной службе, – но завтра у вас будет тяжелый день, и я настоятельно советую не забывать об этом.

В том случае если у вас будут какие-нибудь вопросы, вы можете через свои ЭЗК подключиться к информационной системе «Генри Гудзона» и воспользоваться помощью интерфейса искусственного интеллекта. Вы можете записать вопрос стилусом – электронным пером – или воспользоваться встроенным микрофоном ЭЗК. На каждой жилой палубе также будут постоянно находиться сотрудники администрации Союза колоний. Прошу не стесняться обращаться к ним за помощью. Наш медицинский персонал, имеющий личную информацию о каждом из вас, уже знает о любых проблемах или потребностях, которые у вас имеются или могут возникнуть, и, вполне возможно, придя в свои каюты, вы узнаете о сделанных вам назначениях. Вся информация о них будет в ваших ЭЗК. Вы можете также в любой момент, когда сочтете нужным, посетить корабельный лазарет. Можно будет воспользоваться и услугами этой столовой на протяжении всей нынешней ночи. Но начиная с завтрашнего дня она будет работать по нормальному расписанию. О распорядке работы столовой и о меню вы также сможете узнать по ЭЗК. И еще одна важная вещь: начиная с завтрашнего дня вы все должны носить форму новобранцев ССК. В данный момент она уже находится в ваших каютах.

Кэмпбелл секунду помолчал, обводя нас, как он, вероятно, считал, многозначительным и проницательным взглядом.

– От имени Союза колоний и Сил самообороны колоний я приветствую вас как новых граждан и самое новое поколение наших защитников. Да благословит вас Господь, и да позволит Он вам пройти невредимыми через все, что вас ожидает.

Кстати, на тот случай, если вы захотите понаблюдать, как мы будем покидать околоземную орбиту, в помещении театра обсервационной палубы будет установлена видеосистема. Театр весьма просторен, в нем без труда поместятся все новобранцы, так что можете не волноваться насчет мест. «Генри Гудзон» движется с большой скоростью, и поэтому ко времени завтрака Земля превратится в очень маленький диск, а к обеду окажется всего лишь яркой точкой в небе. Вероятно, другой возможности посмотреть на то, что прежде было вашим родным миром, вам больше не представится. Поэтому, если Земля что-то значит для вас, я рекомендую вам посетить театр.

– И как вам новый сосед по комнате? – спросил меня Гарри, усевшись рядом в театре на обсервационной палубе.

– Если честно, мне совершенно не хочется говорить на эту тему, – ответил я. При помощи ЭЗК я добрался до своей каюты и обнаружил, что сосед уже раскладывает вещи. Им оказался Леон Дик. Он поднял голову и проворчал:

– О, смотрите-ка, знаток Библии, – и с тех пор старательно игнорировал меня, что в комнате размером десять на десять футов было довольно трудно сделать. Леон уже завладел нижней койкой (которая для коленей с семидесятипятилетним стажем казалась намного более привлекательной). Мне ничего не оставалось, как бросить мою сумку на верхнюю полку, взять ЭЗК и отправиться навестить Джесси, которая тоже разместилась на этой палубе. Ее соседка, милая леди по имени Мэгги, поприветствовала меня любезным кивком и умчалась смотреть, как «Генри Гудзон» начнет удаляться от Земли. Я сообщил Джесси, с кем мне придется обитать бок о бок. Она рассмеялась.

Гарри, услышав эту новость в пересказе развеселившейся Джесси, сочувственно похлопал меня по плечу.

– Не слишком переживайте из-за этого. В конце концов, это всего лишь до Беты Компаса.

– Где бы эта самая Бета ни находилась, – добавил я. – А кто ваш сосед?

– Не могу ничего сказать о нем, – ответил Гарри. – Когда я добрался до каюты, он уже спал. Занял нижнюю койку, ублюдок.

– А моя соседка – само очарование, – сообщила Джесси. – Как только мы познакомились, она угостила меня домашним печеньем. Сказала, что его напекла внучка ей в дорогу.

– Меня она печеньем не угощала, – возмутился я.

– Но ведь ей предстоит жить не с вами, правда?

– И как вам показалось печенье? – спросил Гарри.

– Больше всего походило на окаменевшую овсянку, – призналась Джесси. – Но дело не в этом. Просто у меня, в отличие от вас, прекрасная соседка. Я специалист. Смотрите, вон там Земля, – ткнула она пальцем в загоревшийся огромный видеоэкран.

Планета была видна с просто изумительной четкостью. Тот, кто создал этот видеоэкран, кем бы он ни был, проделал превосходную работу.

– Жаль, что такого экрана не было в моей гостиной, – сказал Гарри. – Ко мне собирались бы все соседи смотреть игры суперкубка.

– Просто посмотрите на нее, – сказал я. – Всю жизнь она оставалась единственным местом, где нам доводилось бывать. Все, кого мы когда-либо знали или любили, жили там. А теперь мы ее покидаем. Это не вызывает в вас каких-нибудь чувств?

– Возбуждение, – отозвалась Джесси. – И грусть. Но не слишком сильную грусть.

– Определенно не слишком сильную, – поддержал ее Гарри. – Для меня там уже не оставалось никаких дел – только стареть и умирать.

– Знаете, умереть вам, может быть, еще удастся, – предположил я. – Вы ведь станете военным.

– Да, но я умру не стариком, – ответил Гарри. – Собираюсь воспользоваться шансом погибнуть молодым и оставить после себя красивый труп. Это послужит возмещением того, что было упущено мною в первый раз.

– Да вы романтик, – невозмутимо сказала Джесси.

– Вы чертовски правы, – согласился Гарри.

– Слушайте, – перебил их я. – Мы, похоже, отправляемся.

Через громкоговорители театра доносились отрывистые переговоры между «Генри Гудзоном» и диспетчером колониальной станции. Затем послышался чуть слышный низкий гул, и сквозь кресла мы ощутили едва заметную вибрацию.

– Двигатели, – сказал Гарри.

Мы с Джесси кивнули.

А потом Земля начала медленно уменьшаться на видеоэкране. Все еще огромная, все еще сияющая чистыми синим и белым цветами, она прямо на глазах неумолимо съеживалась, занимая все меньшую и меньшую часть экрана. Все несколько сот новобранцев молча следили за тем, как она удалялась. Я скосил глаза на Гарри, который, несмотря на недавнюю браваду, сидел в глубокой задумчивости. По щеке Джесси катилась слеза.

– Эй, – сказал я и взял ее за руку. – Разве вы забыли: не слишком сильная грусть!

Она улыбнулась в ответ и пожала мою руку.

– Да, – ответила она хриплым полушепотом. – Не слишком сильная. Но все же… Все же…

Мы просидели там еще некоторое время, глядя, как все, что мы когда-либо знали, уменьшается и сползает к краю видеоэкрана.

Я установил мою ЭЗК, чтобы она разбудила меня ровно в шесть, что она и сделала, начав негромко воспроизводить через свои маленькие динамики духовую музыку, которая постепенно становилась все громче и громче, пока я не проснулся. Музыку я выключил, тихонько сполз с верхней полки и, включив в платяном шкафу маленькую лампочку, разыскал полотенце. В том же шкафу висели два комплекта формы новобранцев голубого «колониального» цвета, спортивного образца: две голубые футболки, две пары широких голубых, похожих на китайские штанов на веревочке, две пары белых носков, трусы, похожие на шорты, и синие спортивные тапочки. Судя по всему, до прибытия на Бету Компаса настоящая форменная одежда нам не должна была потребоваться. Я надел штаны и футболку и поплелся в душ.

Когда вернулся, в комнатушке ярко горел свет, но Леон еще валялся в постели – лампы, судя по всему, включились автоматически. Я надел рубашку поверх футболки, дополнил свой наряд носками и тапочками и теперь был готов бегать трусцой или заниматься чем-нибудь другим, что для меня запланировали на этот день. Теперь следует позавтракать. Направляясь к двери, я легонько тряхнул Леона за плечо. Конечно, он был балбесом, но даже балбес вряд ли хочет проспать завтрак. Когда он приоткрыл глаза, я осведомился, не желает ли он поесть.

– Что? – неуверенно, как пьяный, ворочая языком, пробормотал он. – Нет. Оставь меня в покое.

– Вы уверены, Леон? – спросил я. – Вы же помните, как говорят о завтраке: завтрак съешь сам, ну и так далее. Вставайте. Вам потребуется запас энергии.

Теперь Леон уже чуть не рычал на меня.

– Моя мать умерла тридцать лет назад! Неужели она не могла выбрать для своего возрождения кого-нибудь получше тебя! Проваливай отсюда и дай мне поспать!

Мне было приятно видеть, что Леон нисколько не смягчил своего отношения ко мне.

– Ладно, – сказал я, – вернусь после завтрака.

Леон хрюкнул и перекатился на другой бок. Я направился в столовую.

Завтрак оказался восхитительным. Если бы Ганди был женат на женщине, которая могла так готовить, он забыл бы о всяком воздержании. Я взял две золотистые хрустящие бельгийские вафли, обсыпанные сахарной пудрой, политые, если мне не изменил вкус, самым настоящим кленовым сиропом из Вермонта, да еще и с хорошей порцией сливочного масла, которое было растоплено ровно настолько, чтобы заполнить все углубления вафли. Добавьте к этому яйца всмятку, четыре толстых куска темно-коричневого бекона с хрустящей корочкой, сок из апельсина, который, очевидно, даже не успел понять, что его отжали, и кружку кофе, будто только что собранного и обжаренного.

Я решил, что умер и попал в рай. Если учесть, что на Земле я с юридической точки зрения теперь официально мертв и лечу, пересекая Солнечную систему, в космическом корабле, то мое предположение не слишком далеко от истины.

– Вот это да, – воскликнул парень рядом, взглянув, как я опустил на стол плотно уставленный поднос. – Только посмотрите, сколько здесь жиров. Вы прямо-таки напрашиваетесь на ишемическую болезнь. Поверьте мне, я доктор и знаю, что говорю.

– Угу, – откликнулся я, указывая на его поднос. – Вот это, прямо перед вами, кажется мне похожим на омлет из четырех яиц. А рядом – по фунту ветчины и чеддера.

– Поступайте так, как я вам советую, а не так, как я сам себя веду. Таково было мое кредо во все время врачебной практики, – бодро отозвался он. – Если бы больше пациентов прислушивались к моим советам, вместо того чтобы брать с меня пример, они бы до сих пор были живы. Пусть это послужит нам всем уроком. Кстати, я – Томас Джейн.

– Джон Перри, – представился я, протягивая руку.

– Рад познакомиться, – сказал он. – Хотя я глубоко опечален тем, что вы можете все это съесть, поскольку в таком случае вы умрете от сердечного приступа не позднее чем через час.

– Не слушайте его, Джон, – сказала сидевшая напротив женщина, на тарелке которой еще лежали остатки недоеденной порции сосисок и блинов. – Том всего лишь пытается уговорить вас отдать ему часть вашей порции, чтобы ему не пришлось вновь идти на раздачу. Именно так я лишилась половины моих сосисок.

– Это обвинение настолько же неуместно, насколько и справедливо, – с негодованием возразил Томас. – Я сознаюсь, что покушаюсь на его бельгийскую вафлю. Да, я не стану этого отрицать. Но, поскольку я жертвую своими собственными артериями ради того, чтобы продлить его жизнь, я заслужил этот кусочек пищи. Можете считать это кулинарным эквивалентом падения телом на гранату для спасения товарища.

– Гранаты обычно не бывают политы сиропом, – усмехнулась женщина.

– А может быть, это стоит делать, – заявил Томас. – Тогда мы увидели бы намного больше самоотверженных поступков.

– Вот, – сказал я, отпиливая ножом половину вафли. – Бросьтесь-ка вот на это.

– Для начала я попробую обойтись не телом, а только лицом, – пообещал Томас.

– Мы все чрезвычайно рады слышать это, – ответил я.

Женщина, сидевшая напротив, представилась как Сьюзен Риардон из Бельвью штата Вашингтон.

– Что вы думаете о нашем небольшом космическом приключении? – спросила она меня.

– Если бы я знал, что здесь настолько хорошо кормят, то изыскал бы какой-нибудь способ подписать контракт уже несколько лет назад, – сказал я. – Кто бы мог подумать, что армейская пища может быть такой.

– Не думаю, что мы уже находимся в армии, – невнятно из-за того, что его рот был набит, сказал Томас. – Я думаю, что это нечто вроде зала ожидания Сил самообороны колоний, если вы понимаете, что я имею в виду. Настоящая армейская пища, несомненно, будет куда более скудной. К тому же я очень сомневаюсь, что там мы будем сидеть за столами в тапочках, как сейчас.

– Значит, вы считаете, что они так поступают, чтобы нам было легче приспособиться к новой жизни? – спросил я.

– Совершенно верно, – подтвердил Томас. – Посудите сами, на этом судне тысяча совершенно незнакомых людей. Ни у кого из нас теперь нет ни дома, ни семьи, ни профессии. Это жесточайший ментальный шок. Наименьшее, что они могут для нас сделать, – это дать нам пищу совершенно невероятного качества, чтобы отвлечь от мыслей обо всем этом.

– Джон! – Гарри помахал мне из очереди.

Я махнул в ответ. Через несколько минут он и еще один, незнакомый мне мужчина подошли к нам, неся нагруженные подносы.

– Это Алан Розенталь, мой сосед по комнате, – представил Гарри своего спутника.

– Прежде известный как спящая красавица, – добавил я.

– Ваши слова справедливы примерно наполовину, – отозвался Алан. – Я и впрямь умопомрачительно красив.

Я представил Гарри и Алана Сьюзен и Томасу.

Томас поцокал языком, внимательно разглядывая их подносы.

– Еще двое, кому не терпится дождаться резкого обострения атеросклероза.

– Гарри, лучше сразу скиньте Тому на тарелку пару кусков бекона, – сказал я. – А не то он всем нам плешь проест по поводу того, как нужно сохранять свое здоровье.

– Я протестую против вашего намека на то, что меня можно подкупить при помощи еды, – с достоинством заявил Томас.

– Это не намек, – возразила Сьюзен. – Он сказал об этом совершенно прямо и откровенно.

– Вы выиграли в лотерею никудышного соседа по комнате, – обратился ко мне Гарри, перекладывая два куска бекона Томасу, который принял их с совершенно серьезным лицом, – зато у меня все оказалось в порядке. Алан – физик-теоретик. Настолько умный, что дальше некуда.

– И умопомрачительно красивый, – съязвила Сьюзен.

– Спасибо, что запомнили эту немаловажную подробность, – поклонился Алан.

– Похоже, что за этим столом собрались достаточно разумные совершеннолетние люди, – заметил Гарри. – Так что, по вашему мнению, для нас предусмотрели на сегодня?

– У меня в восемь ноль-ноль медицинский осмотр, – ответил я. – Думаю, что и у остальных то же самое.

– Верно, – согласился Гарри. – Но я спрашиваю, что, по-вашему, все это может означать. Вы считаете, что сегодня стартует терапия омоложения? Или сегодня мы, если можно так выразиться, начнем переставать быть старыми?

– Мы не знаем, что перестанем быть старыми, – ответил Томас. – Мы все предполагаем это, так как считаем, что солдаты должны быть молодыми. Но задумайтесь вот о чем. Никто из нас никогда не видел ни одного колониального солдата. Мы лишь гадаем, и все наши догадки могут быть совершенно ошибочными.

– А какой толк может быть от солдат-стариков? – осведомился Алан. – Если они намерены выставить меня на поле боя, то даже представить себе не могу, какая от меня может быть польза. У меня больная спина. Пока мы вчера шли от платформы до посадочных ворот, я чуть не сдох от боли. Поэтому я не в состоянии вообразить, как буду маршировать двадцать миль с рюкзаком и оружием.

– Нас, несомненно, ждет какой-нибудь ремонт, – сказал Томас. – Но это вовсе не значит снова стать «молодым». В конце концов, я врач и кое-что в этом понимаю. Можно заставить человеческое тело работать лучше и показывать высокую функциональность даже в преклонные годы, но каждый возраст имеет некоторые базовые ограничения. Семидесятипятилетнее тело несравненно менее быстрое, менее гибкое и обладает худшей восстановительной способностью. Действительно, оно все еще способно на некоторые поистине удивительные вещи. Не подумайте, что я хвастаюсь, но мне хочется, чтобы вы знали: там, на Земле, я регулярно участвовал в забегах на десять километров. Последний раз я бегал менее месяца тому назад. И показал время лучше, чем в пятьдесят пять лет.

– А что вы собой представляли в пятьдесят пять? – спросил я.

– Вопрос в самую точку, – ответил Томас. – Если честно, то в пятьдесят пять я был жирным лентяем. Чтобы заставить меня серьезно относиться к собственному здоровью, потребовалось пересадить сердце. Но я говорю лишь о том, что хорошо функционирующий семидесятипятилетний организм на самом деле может сделать очень многое, не будучи по-настоящему «молодым», а всего лишь находясь в отличной форме. Не исключено, что для этой армии не требуется ничего большего. Мы же не знаем: может быть, все остальные разумные расы во Вселенной – никчемные слабаки. Если исходить из такого предположения, то, как это ни дико звучит, оказывается, что иметь солдат-стариков более выгодно, поскольку молодые люди полезнее в обществе. Перед ними еще целые жизни, в то время как мы – уже отработанный материал.

– Если это предположение верно, то, возможно, мы так и останемся стариками, но будем при этом здоровыми – по-настоящему здоровыми, – задумчиво произнес Гарри.

– Об этом я и говорю, – отозвался Томас.

– Ну так перестаньте говорить об этом, вы меня расстраиваете, – потребовал Гарри.

– Я заткнусь, если вы отдадите мне ваш сок, – нахально заявил Томас.

– Даже если из нас сделают высокофункциональных семидесятипятилетних стариков, как вы говорите, – вмешалась Сьюзен, – мы все равно будем продолжать стареть. Через пять лет мы превратимся в высокофункциональных восьмидесятилетних стариков. А это и будет верхним пределом нашей полноценности в качестве солдат.

Томас пожал плечами.

– В наших контрактах говорится о двух годах. Возможно, им будет достаточно поддерживать нас в рабочем состоянии лишь на протяжении этого срока. Разница между семьюдесятью пятью и семьюдесятью семью годами не столь велика, как между семьюдесятью пятью и восьмьюдесятью. Или даже между семьюдесятью семью и восьмьюдесятью. Каждый год к ним приходят сотни тысяч таких, как мы. Через два года они смогут преспокойно заменить нас свежими новобранцами.

– Нас могут продержать на службе до десяти лет, – сказал я. – Это напечатано черным по белому. Из этого явственно следует, что они располагают технологией, которая позволит нам сохранить работоспособность на протяжении этого периода времени.

– К тому же у них хранятся образцы нашей ДНК, – добавил Гарри. – Возможно, они будут клонировать для нас запчасти или делать еще что-то в этом роде.

– Вы правы, – признал Томас. – Но пересадка отдельных органов, костей, мускулов и нервов из клонированных тел в наши – чрезвычайно кропотливая работа. А ведь им еще придется возиться с нашими мозгами, которые пересадить нельзя.

Томас наконец поднял голову от тарелки и сообразил, что вогнал всех своих сотрапезников в тоску.

– Я не утверждаю, что нас не сделают снова молодыми, – сказал он. – Просто все, что мы успели увидеть на этом корабле, убеждает меня, что Союз колоний обладает намного более совершенной технологией, нежели та, какая когда-либо имелась у нас дома. Но как доктор медицины я не в силах понять, каким образом им удастся обратить вспять процесс старения, да еще настолько радикально, как мы этого от них ожидаем.

– Энтропия – сука! – заявил Алан. – У нас есть теории насчет того, как обратить ее вспять.

– Я вижу одно доказательство, и, на мой взгляд, довольно веское, того, что они каким-то образом улучшат наше состояние, – сказал я.

– Ну-ка, быстро выкладывайте, – потребовал Гарри. – Теория Тома насчет того, что мы вольемся в самую старую армию Галактики, портит мне аппетит.

– В аппетите как раз все дело, – ответил я. – Если бы они не знали, как поддерживать наши тела в хорошей форме, то не кормили бы нас блюдами с таким количеством жиров, какое может за месяц вогнать в гроб чуть ли не любого из нас.

– Очень верно, – согласилась Сьюзен. – Вы это очень хорошо подметили, Джон. Я уже почувствовала себя значительно лучше.

– Благодарю вас, – сказал я. – И, основываясь на этом доказательстве, я обрел такую веру в способность Сил самообороны колоний излечить меня от всех моих бед, что сейчас пойду за добавкой.

– Заодно принесите и мне пару порций блинов, – попросил Томас.

– Эй, Леон, – сказал я, попытавшись встряхнуть дряблую тушу. – Вставайте. Хватит спать. У вас назначение на восемь часов.

Леон лежал на кровати неподвижно, как каменная глыба. Я воздел глаза к небу (вернее, к потолку каюты), вздохнул и наклонился, чтобы толкнуть его посильнее. И тут заметил, что губы его посинели.

«Этого только не хватало!» – воскликнул я про себя и еще раз потряс его. Безрезультатно. Тогда я подхватил его под мышки и попытался (успешно) стащить с койки на пол. Это больше всего походило на перетаскивание мешка.

Схватив мой ЭЗК, я потребовал прислать медицинскую помощь, а сам опустился на колени и принялся нажимать на грудную клетку, время от времени вдувая воздух в рот. Я продолжал это занятие, пока меня не сменили двое медиков колониальной службы.

К тому времени перед открытой дверью собралась маленькая толпа. Я разглядел Джесси и ввел ее в каюту. Она увидела Леона на полу и быстро прикрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Я поспешно приобнял ее за плечи.

– Как он? – спросил я у одного из колониальщиков, который о чем-то консультировался со своей ЭЗК.

– Он мертв, – ответил тот. – Мертв уже около часа. Похоже на сердечный приступ. – Он закрыл крышку ЭЗК и встал, глядя на Леона сверху вниз.

– Вот бедолага! Забраться так далеко только для того, чтобы помереть буквально в самый последний момент!

– Последний доброволец в Бригаду призраков, – добавил другой колониальщик.

Я в упор взглянул ему в глаза. Мне показалось, что подобная шутка над еще теплым трупом отдавала крайним безвкусием.