Читать книгу Война старика - Джон Скальци, John Scalzi - Страница 6

– Так… давайте посмотрим, – сказал доктор и взглянул на экран своей огромной, по сравнению с моей, ЭЗК. – Вы Джон Перри, верно?

– Верно, – согласился я.

– А я доктор Расселл, – представился он и повнимательнее всмотрелся в меня. – Судя по вашему виду, можно подумать, что у вас только что умерла любимая собака.

– На самом деле, – ответил я, – это был мой сосед по каюте.

– Ах да, – спокойно сказал он, снова посмотрев на свою ЭЗК. – Леон Дик. Он должен был прийти ко мне сразу после вас. Получается, что у нас дыра в графике. В таком случае давайте исправим список. – Он несколько секунд водил стилусом по экрану ЭЗК, а потом вскинул голову и широко улыбнулся мне. Врачебного такта у доктора Расселла было явно маловато.

– Что ж, теперь займемся вами.

В кабинете располагались сам доктор Расселл, я, кресло для доктора, маленький столик и две какие-то капсулы, похожие на саркофаги. Контуры саркофагов грубо повторяли очертания человеческого тела, каждый из них имел изогнутую прозрачную дверцу, края которой были обведены широкой полосой. Над капсулами торчали аппараты, похожие на руку, держащую перевернутую чашу. Чаша выглядела достаточно большой, чтобы ее можно было надеть на человеческую голову. И, честно признаться, это меня изрядно нервировало.

– Прошу вас, проходите сюда, устраивайтесь поудобнее, и начнем, – сказал доктор Расселл, открывая дверцу того саркофага, к которому я стоял ближе.

– Мне нужно что-нибудь снять? – спросил я. Насколько я помнил, при медицинских обследованиях врачи всегда норовили осмотреть хотя бы мой торс.

– Нет, – ответил он. – Но если вам так будет удобнее, то валяйте, раздевайтесь.

– А что, кто-нибудь действительно раздевается, несмотря на то, что это не нужно? – полюбопытствовал я.

– Вообще-то да, – ответил врач. – Когда накрепко привыкаешь к определенной схеме поведения, трудно начать вести себя по-другому.

Я раздеваться не стал, только положил мою ЭЗК на стол, направился к саркофагу и улегся. Доктор Расселл закрыл дверцу и отступил назад.

– Сохраняйте неподвижность несколько секунд, а я тем временем подгоню размеры, – сказал он и ткнул пальцем в свою ЭЗК.

Я почувствовал, как то, что окружало мое тело, слегка зашевелилось, а затем облепило меня плотно, словно поношенная одежда.

– Довольно жутко, – заметил я.

Доктор Расселл улыбнулся.

– Вы сейчас почувствуете легкую вибрацию, – предупредил он.

– Скажите, – спросил я, когда саркофаг чуть слышно загудел, – а те, другие люди, которые находились в комнате вместе со мной, куда они отправились после того, как побывали здесь?

– Вон в ту дверь. – Он указал рукой себе за спину, не отрывая взгляда от экрана. – Там расположена зона восстановления.

– Восстановления?

– Не тревожьтесь, – успокоил меня Расселл, – я всего лишь не договорил одно слово: восстановления сил. Между тем мы с вами уже почти закончили.

Он снова потыкал в свою ЭЗК, и вибрация прекратилась.

– Что я теперь должен делать?

– Лежите спокойно, только и всего, – ответил доктор Расселл. – Нам осталось сделать совсем немного, а потом нужно будет вкратце обсудить результаты вашего обследования.

– Вы хотите сказать, что они уже готовы? – удивился я.

– Современная медицина просто замечательна, или вы не согласны со мной? – Он показал мне экран ЭЗК, покрытый текстом, являвшимся, по всей вероятности, описанием результатов моего обследования. – Даже не нужно высовывать язык и говорить: «А-а-а».

– Да, но насколько детальным оно получается?

– Достаточно детальным, – сказал он. – Мистер Перри, когда вы в последний раз проходили медицинское обследование?

– Где-то с полгода назад.

– И каким был прогноз вашего доктора?

– Он сказал, что я в прекрасной форме, не считая разве что немного повышенного кровяного давления. А в чем дело?

– Что ж, в основном он прав, – сказал доктор Расселл, – хотя он, похоже, не заметил раковой опухоли на яичке.

– Прошу прощения… – Услышав эти слова, я совсем оторопел.

Доктор Расселл повернул свой компьютер. На экране появилось изображение моих гениталий, раскрашенное в неестественно контрастные цвета. Впервые в жизни я увидел собственные причиндалы прямо у себя перед носом.

– Вот, – сказал он, указывая на темное пятно на левом яичке, – ярко выраженное уплотнение. Довольно большой узел, между прочим. Так вот, это рак.

Я впился взглядом в словоохотливого медика.

– Вы знаете, доктор Расселл, большинство врачей изыскали бы более тактичный способ сообщить такую новость.

– Прошу прощения, мистер Перри, – жизнерадостно откликнулся доктор. – Я вовсе не хочу показаться вам излишне беззаботным. Но эта патология не представляет собой никакой проблемы. Даже на Земле рак яичек легко излечивается, особенно на ранних стадиях вроде вашей. В самом худшем случае вам пришлось бы потерять яичко, но и это тоже совершенно не беда.

– Только в том случае, если у вас никогда не было яиц, – прорычал я.

– Это скорее психологическая проблема, – возразил доктор Расселл. – Но как бы там ни было, я не хочу, чтобы вы здесь и сейчас тревожились на этот счет. Через несколько дней вы пройдете всестороннюю физическую перестройку, и тогда мы разберемся с вашим яичком. Ну а пока что у вас не должно быть никаких проблем. Рак полностью локализован. Он не распространился ни на лимфатические узлы, ни тем более на легкие. Можно смело сказать, что вы в полном порядке.

– Но все-таки яйцо у меня останется или я останусь без него? – спросил я, даже не обратив внимания на каламбур.

Доктор Расселл улыбнулся.

– Я думаю, вам можно за него не беспокоиться, – сказал он. – Подозреваю, что возможность лишиться яичка некоторое время будет занимать далеко не первое место среди ваших проблем. Я повторяю, если не считать рака, который сейчас совершенно не опасен, вы находитесь в наилучшей форме, доступной для любого мужчины вашего физического возраста. Это хорошая новость: нам пока что не придется подвергать вас никаким дополнительным процедурам.

– А что вы сделали бы, если бы нашли что-нибудь действительно нехорошее? – спросил я. – Ну, скажем, если бы рак оказался смертельным?

– «Смертельный» – это не очень точный термин, мистер Перри, – ответил доктор Расселл. – В конечном счете финал каждой жизни – смерть. В случае выявления запущенного заболевания на угрожающей стадии мы принимаем определенные меры, чтобы привести людей в стабильное состояние, в котором они наверняка проживут несколько следующих дней. Случай с вашим несчастным соседом мистером Диком не так уж необычен. У нас время от времени попадаются новобранцы, которые добираются сюда только для того, чтобы умереть как раз перед тем, как избавиться от своей болезни. Никому из нас это не идет на пользу.

Доктор Расселл быстро пролистал какой-то текст на экране ЭЗК.

– Что касается случая с мистером Диком, умершим от острой сердечной недостаточности, мы, по всей вероятности, должны были бы очистить его артерии от склеротических бляшек и укрепить стенки сосудов, чтобы предотвратить разрывы. Такова наша обычная практика. Семидесятипятилетним артериям в большинстве случаев не вредно получить некоторую поддержку. В вашем случае, если бы вы имели запущенный, опасный для жизни рак, мы резецировали бы опухоль до такого состояния, при котором она не представляла бы непосредственной опасности для ваших жизненных функций. А также укрепили бы затронутые места, чтобы точно знать, что в ближайшие несколько дней у вас не будет никаких серьезных проблем.

– Но почему бы вам просто не вылечить его? – не отступал я. – Если вы можете «укрепить» затронутые места, то я нисколько не сомневаюсь, что вам не составит труда полностью избавить меня от этого рака.

– Мы, конечно, можем, но в этом нет никакой необходимости, – терпеливо объяснил доктор Расселл. – Через несколько дней вам предстоит практически всесторонняя перестройка. Мы должны всего лишь помочь вам дожить до нее.

– А что все-таки означает эта ваша «всесторонняя перестройка»? – продолжал допытываться я.

– Она означает, что, когда она будет совершена, вы будете удивляться, с какой это стати вас могло волновать какое-то жалкое раковое пятнышко на яичке, – непонятно объяснил доктор. – Это я вам обещаю. А теперь нам осталось сделать всего лишь одну вещь. Приподнимите голову, пожалуйста.

Я повиновался. Доктор Расселл наклонился и надвинул пугавшую меня чашу, прикрепленную к механической руке, мне на голову.

– В течение следующих нескольких дней для нас будет важно получать четкую картину вашей мозговой деятельности, – сказал он, отступая назад. – Чтобы обеспечить это, я сейчас внедрю в ваш череп множество датчиков.

Говоря это, он водил пальцами по своему экрану, который опять отвернул от меня. Я же наблюдал за его действиями с нарастающим недоверием. С негромким чавкающим звуком чаша прижалась вплотную к моему черепу.

– Как вы это сделаете? – спросил я.

– Ну… Прямо сейчас вы, вероятно, чувствуете своим скальпом и в районе основания черепа легкую щекотку. Это происходит позиционирование инжекторов. Они похожи на небольшие иглы для инъекций, и через них будут вводиться датчики. Сами датчики очень малы, зато их много. Приблизительно тысяч двадцать, чуть больше или чуть меньше. Не волнуйтесь, они самостерилизующиеся.

– А это будет больно?

– Не так чтобы… – произнес доктор и ткнул одним пальцем в экран своей ЭЗК.

Двадцать тысяч микродатчиков врубились в мой череп. Вероятно, точно такую же боль я почувствовал бы от одновременных ударов по голове обухами четырех топоров.

– Будьте вы прокляты!

Я попытался схватиться за голову, но мои руки уперлись в дверцу саркофага.

– Сукин сын, – заорал я. – Вы же сказали, что больно не будет!

– Я сказал: «Не так чтобы очень», – поправил меня доктор Расселл.

– По сравнению с чем? С тем, что бывает, когда на голову наступит слон?

– Не так, как бывает, пока датчики соединяются друг с другом, – соизволил ответить доктор Расселл. – Зато есть и приятная для вас новость: как только они соединятся, боль прекратится. А теперь потерпите. Это займет примерно минуту.

Он снова склонился к ЭЗК. Мой череп начали буравить самое меньшее восемьдесят тысяч иголок.

Еще никогда в жизни мне так не хотелось избить своего врача.

– Не знаю, не знаю, – задумчиво произнес Гарри. – Лично мне кажется, что это интересное мнение.

Он почесывал голову, которая, как и у всех нас, теперь сделалась пепельно-седой из-за того, что в ней сидели двадцать тысяч подкожных датчиков, наблюдавших за деятельностью мозга.

Группа, собравшаяся за завтраком, воссоединилась во время ланча, к тому же усиленная Джесси и ее соседкой Мэгги. Гарри объявил, что мы теперь представляем собой официальный клуб под названием «Старые пердуны», и потребовал немедленно начать кидаться едой в сидевших за соседним столом. Его предложение было провалено в немалой степени усилиями Томаса, который заметил, что любой кусок еды, брошенный в соседей, уже невозможно съесть, а ведь ланч был еще лучше, чем завтрак, если такое вообще возможно.

– И это очень, очень хорошо, – добавил Томас. – После той небольшой инъекции в мозг, которую мне сделали утром, я так перепугался, что почти не мог есть.

– Не могу представить себе такого, – откликнулась Сьюзен.

– Я сказал: «Почти». Но вот о чем я по-настоящему жалею, так это о том, что у меня дома не было одного из таких гробов. Тогда я смог бы на восемьдесят процентов сократить время приема. Гораздо больше оставалось бы на гольф.

– Ваша преданность пациентам прямо-таки потрясает, – съязвила Джесси.

– Пф-ф-ф, – фыркнул Томас. – Я играл в гольф как раз с большинством из них. Им всем эта штука очень понравилась бы. И хотя мне больно в этом признаваться, я должен сказать, что она позволила моему доктору провести гораздо лучшее обследование, чем это когда-либо удавалось мне. Этот ящик – мечта диагноста. Он отыскал у меня микроскопическую опухоль на поджелудочной железе. Дома я никоим образом не смог бы ее обнаружить до тех пор, пока она не разрослась бы во много раз или же пока у пациента не начали бы проявляться симптомы. Кого еще они сумели чем-нибудь удивить?

– Рак легкого, – сказал Гарри. – Небольшие узелки.

– Множественная киста яичника, – сообщила Джесси.

Мэгги закивала: у нее было то же самое.

Ревматический артрит на начальной стадии оказался у Алана.

– Рак яичка, – сказал я.

Все мужчины, сидевшие за столом, содрогнулись.

– Ничего себе! – воскликнул Томас.

– Мне сказали, что я буду жить, – успокоил их я.

– Вас только будет перекашивать набок во время ходьбы, – радостно объявила Сьюзен.

– Пожалуй, хватит об этом, – попросил я.

– Я совершенно не понимаю, почему они не скрывают от нас наши проблемы, – возмутилась Джесси. – Доктор показал мне кисту размером с детский мячик и сказал, чтобы я не переживала из-за этой ерунды. Хотя лично я не думаю, что мне это удастся.

– Томас, вы вроде бы доктор. – Сьюзен постучала себя по лбу, верхняя половина которого имела светло-серый оттенок. – Для чего они напичкали наши головы этой мелкой пакостью? Почему нельзя было просто сделать мозговое сканирование?

– Предположительно – а мне не остается ничего иного, как только предполагать, потому что никаких фактов я не имею, – я бы сказал, что они хотят детально рассмотреть наши мозги в процессе их действия, пока мы будем проходить обучение. Но они не могут сделать это, держа нас привязанными к машине, и потому привязывают машины к нам.

– Спасибо за прекрасное объяснение того, что я и сама прекрасно понимаю. – Сьюзен была той еще язвой. – Я-то спрашивала, для какой цели могут проводиться эти измерения.

– Я не знаю, – сознался Томас. – Возможно, они в конце концов всобачат нам новые мозги. А может быть, добавят нового мозгового вещества. Нужно, видимо, выяснить, какие места в наших головах требуют ремонта. Я только надеюсь, что им не понадобится вставлять еще один комплект этих проклятых иголок. Уже в первый раз я чуть не умер от боли.

– Кстати, – сказал Алан, поворачиваясь ко мне, – я слышал, что сегодня утром умер ваш сосед по комнате. Вы в порядке?

– Я-то в порядке, – сказал я. – Хотя это, конечно, тяжело. Мой доктор сказал, что если бы он сумел этим утром выполнить свои назначения, то парень остался бы жить. У него устранили бы из сосудов склеротические бляшки или что-то еще в этом роде. Я чувствую себя виноватым в том, что не постарался заставить его встать на завтрак. В таком случае он, вероятно, благодаря движению смог бы дожить до начала процедуры.

– Не вините себя, – посоветовал Томас. – Вы никак не могли предвидеть, что такое случится. Люди часто умирают скоропостижно.

– Конечно, но не за несколько дней до «всесторонней перестройки», как выразился доктор.

– Не хочу показаться циничным или бесчувственным… – вмешался Гарри.

– Но всем сразу ясно, что вы собираетесь сказать какую-нибудь гадость, – перебила его Сьюзен.

– …Но когда я учился в колледже, – продолжил Гарри, швырнув в Сьюзен куском хлеба, – если у кого-то умирал сосед по комнате, ему обычно разрешали не сдавать следующую сессию. Понимаете ли – психологическая травма.

– И, что самое странное, сосед по комнате тоже освобождался от сессии, – развлекалась Сьюзен. – Причем фактически по той же самой причине.

– Никогда не думал об этом с такой точки зрения, – немного озадаченно заметил Гарри. – И все равно они могли бы позволить вам пропустить сегодняшние процедуры.

– Сомневаюсь в этом, – сказал я. – Но даже если бы они это сделали, то я отказался бы. Чем бы я в этом случае занимался, а? Сидел бы целый день в каюте? А ведь там, между прочим, только что умер человек.

– Вы, наверно, можете переехать, – предположила Джесси. – Может быть, сегодня ночью умер еще чей-то сосед.

– Довольно неприятная мысль, – заметил я. – И кроме всего прочего я не хочу переезжать. Мне, конечно, жаль, что Леон умер. Но зато теперь я остался в каюте один.

– Мне кажется, процесс выздоровления уже начался, – заметил Алан.

– Я всего лишь пытаюсь отвлечься от боли, – ответил я.

– А вы не слишком любите болтать, ведь правда? – неожиданно обратилась Сьюзен к Мэгги.

– Да, – согласилась Мэгги.

– Эй, а у кого что дальше по расписанию? – спросила Джесси.

Все потянулись к своим ЭЗК, но тут же остановились – почему-то с виноватым видом.

– Давайте будем относиться ко всему этому как старшеклассники, которым остается несколько дней до экзаменов, – предложила Сьюзен.

– Ладно, черт возьми! – воскликнул Гарри и решительным движением распахнул свою ЭЗК. – Мы уже образовали обеденный клуб. Почему бы нам и не продолжать в том же духе?

Выяснилось, что на первое назначение нам с Гарри предстояло отправиться вместе. Мы явились в конференц-зал, где стояло множество столов и стульев.

– Черт возьми, – выругался Гарри, когда нам указали наши места. – Мы и впрямь вернулись в школу.

Сходство довершила вошедшая в зал женщина в форме колониальщика.

– Сейчас вы подвергнетесь проверке базовых языковых и математических навыков, – объявила инспекторша. – Первое задание уже загружено в ваши ЭЗК. Это тест, состоящий из множества вопросов. Постарайтесь за тридцать минут дать максимальное количество ответов. Если уложитесь до истечения срока, пожалуйста, сидите спокойно. Можете еще раз проверить написанное. Прошу вас не совещаться с другими испытуемыми. А теперь можно начинать.

Я посмотрел на экран ЭЗК. На нем высветился вопрос о совпадении или несовпадении смысла двух слов.

– Вы, наверно, шутите, – произнес я вслух.

Кое-кто в комнате захихикал.

Гарри поднял руку.

– Скажите, мэм, – обратился он к колониальщице, – а сколько очков я должен набрать, чтобы меня приняли в Гарвард?

– Я не первый раз слышу такие вопросы, – холодно отрезала женщина. – Теперь, будьте любезны, успокойтесь и займитесь своими тестами.

– Шестьдесят лет ждал возможности улучшить оценку по математике, – проворчал Гарри. – Что ж, посмотрим, как это у меня получится.

Второе задание оказалось еще хуже.

– Пожалуйста, следите за белым квадратом. Двигаются только глаза, а не головы.

Другой колониальщик потушил свет в комнате. Шестьдесят пар глаз уставились на белый квадрат на стене. Он медленно пополз в сторону.

– Не могу поверить, что я отправился в космос, чтобы заниматься вот этим, – негромко сказал мне Гарри.

– Возможно, дела еще поправятся, – обнадежил я. – Если повезет, мы сможем увидеть еще один белый квадрат.

Словно в ответ на мои слова, на стене появился второй белый квадрат.

– Сознайтесь, ведь вы уже были здесь, не так ли? – сказал Гарри.

Позднее нас с Гарри разделили, и я действовал уже в одиночку.

В первой же комнате, куда я попал, мне предложили кучку детских кубиков.

– Пожалуйста, постройте из них домик, – обратилась ко мне очередная экзаменаторша.

– Только если мне за это дадут лишний пакетик сока, – заявил я.

– Я подумаю, что можно для вас сделать, – серьезно ответила колониальщица.

Я построил дом из кубиков и перешел в следующую комнату, где другой служащий, на сей раз мужчина, дал мне лист бумаги и ручку.

– Попробуйте добраться до выхода из лабиринта, начав с середины.

– Господи помилуй! – возмутился я. – Да ведь это способна сделать самая тупая крыса, даже если ее до ушей накачать наркотиками.

– Будем надеяться, что вы правы, – без тени юмора согласился колониальщик, – но все же давайте посмотрим, как это сделаете вы.

Я повиновался.

В следующей комнате мне предложили называть цифры и буквы.

В конце концов я отказался от попыток понять, зачем они заставляли меня делать то или другое, и безропотно выполнял все задания.

Позже, уже ближе к вечеру, меня ждало сильнейшее потрясение.

– Я прочитал ваше досье, – сказал молодой человек, настолько тощий, что, казалось, любой сильный порыв ветра может унести его, как бумажного змея.

– И что же?

– Там написано, что вы были женаты.

– Был.

– И вам это нравится? Быть женатым?

– Несомненно. Это куда лучше альтернативного варианта.

Колониальщик ухмыльнулся.

– Так что же случилось? Разбежались? Слишком часто ходили налево?

Может быть, этот парень и обладал какими-то достоинствами, но уже через несколько секунд нашего разговора я решил, что их просто не может быть.

– Она мертва, – сказал я.

– Неужто? И как же это произошло?

– Инсульт.

– Инсульт – это хорошо, – заявил колониальщик. – Бац, и у тебя в черепушке кровяной пудинг из мозгов. Хорошо, что она его не пережила. Сейчас она, знаете ли, торчала бы в постели, как этакая вот жирная репа в грядке. И вам только и было бы заботы, что кормить ее через трубочку.

Он громко чмокнул губами.

Я ничего не мог сказать. Часть моего сознания прикидывала, насколько быстро мне удастся метнуться вперед и свернуть ему шею, но большая часть моего «я» оставалась прикованной к месту в слепом шоке и гневе. Я просто не мог поверить своим ушам.

Еще какая-то глубинная часть разума подсказала мне, что необходимо начать дышать, а не то я очень скоро потеряю сознание.

ЭЗК колониальщика внезапно громко запищала.

– Хорошо, – сказал он и быстро встал с места. – Все закончено. Мистер Перри, позвольте мне принести извинения за комментарии, которые я сейчас сделал по поводу смерти вашей жены. Моя работа заключается в том, чтобы как можно быстрее привести новобранца в состояние сильнейшей ярости. Имеющиеся у нас психологические модели показали, что вы наиболее негативно отреагируете на замечания, подобные тем, какие я только что сделал. Пожалуйста, поймите, что по собственной воле я никогда не стал бы говорить такие гадости о вашей покойной супруге.

Несколько секунд я лишь моргал, тупо глядя на него, а потом взревел:

– Неужели эта мерзкая, гнусная болтовня была всего лишь тестом? Да какой извращенный ублюдок мог такое придумать?!

– Я согласен, что по моей вине вы испытали чрезвычайно неприятные ощущения, и еще раз прошу прощения. Я всего лишь исполняю свои обязанности и ничего больше.

– Боже мой! – пробормотал я. – Вы хотя бы представляете себе, насколько я был близок к тому, чтобы сломать вашу поганую шею?

– Если говорить честно, то да, – ответил мужчина совершенно спокойным, ровным голосом, по которому нетрудно было заключить, что он на самом деле все понимал. – Моя ЭЗК, отслеживавшая ваши сознательные и подсознательные реакции, подала звуковой сигнал как раз перед тем, как вы готовы были прибегнуть к насилию. Но я и без нее держал все под контролем. Ведь я постоянно этим занимаюсь и знаю, чего следует ожидать.

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы отойти от приступа гнева.

– И такое вы проделываете с каждым новичком? – изумился я. – Как же получилось, что вы все еще живы?

– Я понимаю ваш вопрос. Видите ли, меня выбрали для этого задания еще и из-за внешности – мало кто из обследуемых сомневается в том, что способен в любой момент разделаться со мной. Я исполняю роль мелкого поганца и приманки. На самом-то деле я способен утихомирить каждого испытуемого, если он поведет себя по-настоящему агрессивно. Хотя обычно такой необходимости не возникает. Как я вам уже сказал, у меня большой опыт.

– Не слишком хорошая у вас работа, – заметил я. Мне наконец удалось вернуться к рациональному взгляду на мир.

– Согласен, это грязная работа, но кто-то же должен ее выполнять, – объяснил колониальщик. – К тому же я нахожу ее небезынтересной. У каждого новобранца есть пунктик, заставляющий его или ее завестись с пол-оборота. Моя работа чрезвычайно утомительная и непростая. И далеко не каждый человек для нее годится.

– Готов держать пари, что вы не пользуетесь популярностью в барах. – Я усмехнулся.

– Если говорить честно, меня обычно считают душой компании. Естественно, когда я не довожу совершенно сознательно людей до белого каления, как только что поступил с вами. Что ж, мистер Перри, наша с вами работа закончена. Так что будьте любезны пройти через дверь, что справа от вас, и приступить к следующей процедуре.

– Надеюсь, там меня не доведут до головокружения или чего-нибудь похуже?

– Голова у вас закружиться, пожалуй, может, – ответил колониальщик, – но виноваты в этом будете только вы сами. А мы всего лишь проводим психофизиологические тесты.

Я шагнул к двери, но тут же остановился.

– Я понимаю, что вы всего лишь выполняете свои обязанности, но мне все же хочется, чтобы вы знали. Моя жена была замечательным человеком. Она заслуживает лучшего, чем такое вот циничное использование.

– Я знаю это, мистер Перри, – заверил психолог-провокатор. – Я знаю это совершенно точно.

В следующем помещении чрезвычайно хорошенькая молодая леди, которая почему-то оказалась совершенно голой, попросила меня рассказать ей все, что мне удастся вспомнить о том, как праздновали мой седьмой день рождения.

– Не могу поверить, что они показали нам этот фильм перед обедом, – возмущалась Джесси.

– На самом деле это было не перед обедом, – ответил Томас. – Мультфильм про «Баггса Банни» мы посмотрели уже после еды. Но, так или иначе, это было не так уж плохо.

– Конечно, мистер доктор, может быть, у вас кинофильм о том, как хирурги копаются в кишках, и не вызывает отвращения, но всем остальным он доставил крайне мало удовольствия, – состроила недовольную гримаску Джесси.

– Должен ли я сделать из ваших слов вывод, что вы не станете есть эти ребрышки? – осведомился Томас, для большей убедительности занося вилку над ее тарелкой.

– Кому-нибудь пришлось рассказывать голой женщине подробности о своем детстве? – поинтересовался я.

– У меня был мужчина, – ответила Сьюзен.

– Женщина, – подал голос Гарри.

– Мужчина, – отозвалась Джесси.

– Женщина, – сообщил Томас.

– Мужчина, – заявил Алан.

Все посмотрели на него.

– А что? – удивился Алан. – Я гей.

– И какой же в этом смысл? – Моему недоумению не было конца. – Я имею в виду не в том, что Алан – гей, а в беседе с голым человеком.

– Благодарю, – сухо отозвался Алан.

– Они пытались спровоцировать непосредственные реакции, только и всего, – уверенно заявил Гарри. – Все сегодняшние тесты касались первичных умственных или эмоциональных реакций, на которых, в свою очередь, базируются более сложные и тонкие эмоции, равно как и интеллектуальные способности. Они лишь пытаются выяснить, каким образом мы спонтанно думаем и поступаем. Голый человек, несомненно, должен был спровоцировать какие-то сексуальные отклики.

– Но ради чего было устроено это интервью насчет детства? – допытывался я.

Гарри пожал плечами.

– Разве может быть нормальный секс без хотя бы легкого чувства вины?

– Не знаю, как вас, а меня этот парень совершенно вывел из себя, – сообщил Томас. – Клянусь, еще немного – и я размозжил бы ему башку. Представляете, он заявил, что «Кабз» еще два века не выиграют ни одного чемпионата мировой серии, а потом и вовсе вылетят в малую лигу!

– По-моему, это вполне обоснованный прогноз, – заявила Сьюзен.

– Только вы-то не начинайте, – взмолился Томас. – Люди, уж мне-то вы можете поверить: ставьте на «Кабз» и точно не прогадаете.

Если весь первый день был отведен для подвигов на интеллектуальной ниве, то второй посвятили испытанию силы или ее отсутствия.

– Вот вам мяч, – сказал один из колониальщиков. – Пните его посильнее.

Я пнул. Затем мне позволили отправиться дальше.

Я словно прогуливался по небольшому стадиону. Сначала меня попросили немного пробежать, потом сделать несколько гимнастических упражнений. Я сыграл в видеоигру, выстрелил в висевшую на стене мишень из светового ружья. Наконец, я поплавал. Это мне понравилось больше всего: я всегда любил плавать, лишь бы не погружать голову под воду. На пару часов меня оставили в комнате отдыха, где находилось еще несколько дюжин человек. Я сгонял партию на бильярде. Поиграл в пинг-понг. Да простит меня Господь, но я поиграл даже в шаффлборд[3].

Ни одно из этих занятий не вышибло из меня даже капли пота.

– Что это за дурацкая такая армия, черт возьми? – спросил я у «Старых пердунов» за ланчем.

– В этом гораздо больше смысла, чем можно предположить, – ответил, естественно, Гарри. – Вчера они изучали устройство наших мыслительной и эмоциональной сфер. Сегодня мы двигаемся без остановки. И мне снова кажется, что они интересуются той базой, на которой основывается сложная двигательная активность.

– Никогда не думал, что пинг-понг можно отнести к сложной физической активности, – огрызнулся я, поскольку не мог до конца понять, шутит он или говорит серьезно.

– Координация между зрением и двигательной мускулатурой, – пояснил Гарри. – Расчет времени. Точность.

– Конечно, никто не знает заранее, когда ему придется отбить летящую в него гранату, – вставил Алан.

– Совершенно верно, – согласился Гарри. – Кстати, а чего вы хотели? Чтобы нас заставили бежать марафон? Да мы все попадали бы замертво еще до конца первой мили.

– Не судите о других по себе, слабак! – возмутился Томас.

– Мне сообщили уточненные данные, – произнес Гарри голосом телекомментатора. – Наш друг Томас успеет до разрыва сердца пробежать почти шесть миль. Если только его раньше не скрутят судороги от переедания.

– Не говорите глупостей, – все так же энергично запротестовал Томас. – Всем известно, что перед забегом нужно как следует запастись энергией, а для этого лучше всего подходят углеводы. Вот потому-то я и схожу за порцией феттучини[4].

– Но ведь вам не нужно бежать марафон, Томас, – окликнула его Сьюзен.

– День еще не кончился, – возразил тот.

– Что касается меня, – сказала Джесси, – то мой график исчерпан. И до конца дня у меня ничего не запланировано. А на завтра записано: «Завершающие физические усовершенствования» с шести до двенадцати и общее собрание новобранцев в двадцать ноль-ноль, после обеда.

– И у меня до завтра тоже ничего не предусмотрено, – ответил я.

Быстрого взгляда на соседей по столу хватило, чтобы понять, что их сегодняшняя программа тоже завершена.

– Как же мы будем развлекаться?

– Можно поиграть в шаффлборд, – предложила Сьюзен.

– У меня идея получше, – заявил Гарри. – У кого-нибудь уже есть планы на пятнадцать часов?

Все покачали головами.

– Вот и чудненько, – сказал Гарри. – В таком случае встретимся здесь же. Я предлагаю «Старым пердунам» совершить небольшую экскурсию.

– А нам можно здесь находиться? – настороженно спросила Джесси.

– Конечно, – успокоил ее Гарри. – Почему бы и нет? А хотя бы и нельзя, что они с нами сделают? Мы же еще не военные. Нас даже нельзя отдать под трибунал.

– Верно. Зато, вероятно, можно выбросить в космос через воздушный шлюз, – предположила Джесси.

– Не говорите глупостей, – возмутился Гарри. – Поступить так означало бы потратить зря огромное количество хорошего воздуха.

Гарри привел нас на обсервационную палубу в колониальной части корабля. Действительно, хотя никто не запрещал нам заходить на территорию колониальщиков, но никто ни разу и не сказал, что мы можем здесь бывать. Сейчас мы всемером стояли на безлюдной палубе и были заметны, как кучка школьников средних классов на закрытом просмотре порнофильма.

Такими мы в некотором смысле и являлись.

– Во время наших сегодняшних спортивных развлечений я перекинулся несколькими словами с одним из колониальных деятелей, – поведал Гарри, – и он, между прочим, сказал, что «Генри Гудзон» совершит скачок сегодня в пятнадцать тридцать пять. Я прикинул, что, скорее всего, никто из нас никогда не видел, что же именно представляет собой скачок, и спросил его, куда можно было бы пойти, чтобы все хорошо посмотреть. Он посоветовал прийти сюда. Ну, вот мы здесь. И, – Гарри посмотрел на свою ЭЗК, – у нас остается еще четыре минуты.

– Простите, – сконфузился Томас. – Я совершенно не собирался никого задерживать. Феттучини было превосходным, но мой кишечник не смог справиться с ним с одного раза.

– Прошу вас, Томас, впредь постарайтесь не обременять нас подобной информацией, – взмолилась Сьюзен. – Мы все же не настолько близко знакомы.

– Да, но как же еще мы сможем познакомиться поближе?

Никто не удосужился ему ответить.

– Кто-нибудь знает, где мы находимся в данный момент? Я имею в виду, в какой части пространства? – спросил я через несколько секунд молчания.

– Все еще в Солнечной системе, – ответил Алан и указал в окно. – Это совершенно точно, потому что мы видим знакомые созвездия. Вот, смотрите, это Орион. Если бы мы переместились на достаточно заметное расстояние, звезды изменили бы свое относительное положение в небе. Созвездия изменили бы свои очертания или же вообще изменились бы до неузнаваемости.

– А куда мы должны скакнуть? – поинтересовалась Джесси.

– В систему Феникса, – ответил Алан. – Но вам это ничего не скажет, потому что Феникс – это название даже не звезды, а планеты. Существует созвездие Феникс, мы его сейчас видим, вот оно, – он показал кучку звезд за окном, – но планета Феникс не имеет отношения ни к одной из звезд этого созвездия. Если я правильно помню, она вообще находится в созвездии Волка, это намного севернее, – он указал на другой, не столь яркий участок неба, – но нужную звезду мы отсюда не увидим.

– Вы так хорошо знаете созвездия, – восхитилась Джесси.

– Благодарю, – наклонил голову Алан. – В молодости я даже хотел стать астрономом, но слишком уж мало им платят. Поэтому я решил стать физиком-теоретиком.

– А что, выдумывание новых элементарных частиц приносит хорошие деньги? – удивился Томас.

– Конечно нет, – признался Алан. – Но я разработал теорию, позволившую компании, в которой я трудился, создать новую систему энергосбережения для военно-морских судов. У нас для поощрения сотрудников практиковался принцип разделения прибылей, и мне достался один процент. Чтобы было понятнее – намного больше денег, чем я смог израсходовать в течение жизни. А я, можете мне поверить, очень старался.

– Наверно, хорошо быть богатым, – мечтательно произнесла Сьюзен.

– Это было не так уж плохо, – признался Алан. – Конечно, теперь я уже не богат. Когда подписываешь контракт, теряешь все. И не только деньги, но и все остальное. Примерно через минуту станет ясно, что все усилия, которые я в свое время потратил на запоминание созвездий, окажутся напрасными. Там, куда мы направляемся, нет ни Ориона, ни Малой Медведицы, ни Кассиопеи. Это может показаться глупым, но не исключено, что созвездий мне будет не хватать гораздо сильнее, чем денег. Деньги, в общем-то, можно сделать всегда. Но сюда мы уже больше никогда не вернемся. Так что я в последний раз вижу этих моих старых друзей.

Сьюзен шагнула вперед и взяла Алана под руку. Гарри, насупившись, смотрел на экран своей ЭЗК.

– Ну вот, сейчас, – сказал он и начал обратный отсчет. Когда он дошел до единицы, мы все уставились в окно.

В событии не было ровно никакого драматизма. Только что мы смотрели на одно звездное небо, в следующую секунду – на другое. Стоило моргнуть – и ты не заметил бы самого момента изменения. И все же сразу было видно, что это чужое небо. Ни у кого из нас, естественно, не было глубоких познаний Алана по части созвездий, но большинство способно найти в звездной толчее хотя бы пояс Ориона и ковш Большой Медведицы. И вот их больше не было – различие, возможно, эфемерное, но при этом весьма существенное. Я оглянулся на Алана. Он стоял, застыв как столб, под руку со Сьюзен.

– Мы поворачиваем, – заметил Томас. Все ясно видели, как звезды начали смещаться против часовой стрелки, а это означало, что «Генри Гудзон» изменил курс. Внезапно над нами показалась синяя громадина планеты Феникс. А над нею (или под нею, если глядеть нашими глазами) находилась космическая станция, настолько большая, настолько массивная и настолько деятельная, что мы уставились на нее как зачарованные.

В конце концов молчание было нарушено. Ко всеобщему удивлению, это оказалась Мэгги.

– На это стоит посмотреть, – сказала она.

Все повернулись к ней, и Мэгги смутилась.

– Я вовсе не немая, – сказала она. – Я просто не люблю много говорить. Но это заслуживает хоть какого-то комментария.

– Да, это не шутки, – согласился Томас, вновь переведя взгляд на космическое сооружение. Рядом с этой штукой колониальная станция кажется жалкой, словно лужица блевотины.

– Сколько кораблей вы видите? – спросила меня Джесси.

– Не знаю, – ответил я. – Десятки. Может быть, даже сотни – не хочу считать. Я даже не думал, что такое количество звездолетов вообще может существовать.

– Если кто-нибудь из нас все еще считает Землю центром человеческой Вселенной, – сказал Гарри, – то сейчас самое время пересмотреть эту теорию.

Мы стояли и смотрели в огромное окно на наш новый мир.

Моя ЭЗК зазвучала в 5.45, что было странно, поскольку я собственноручно набрал приказ разбудить меня ровно в шесть. Экран светился, и на нем имелось сообщение с пометкой «СРОЧНО». Я пробежал послание глазами:

ИЗВЕЩЕНИЕ

В промежутке с 6.00 до 12.00 мы будем проводить завершающую процедуру из цикла физического усовершенствования для всех новобранцев. Для гарантированного соблюдения графика все новобранцы обязаны оставаться в своих каютах до тех пор, пока официальные представители колониального персонала не явятся, чтобы проводить каждого в помещения, предназначенные для проведения процедур. Чтобы обеспечить запланированный ход работ, начиная с 6.00 двери всех кают будут заблокированы. Будьте любезны использовать оставшееся в вашем распоряжении время для того, чтобы завершить все ваши персональные дела, требующие посещения туалетных комнат и других помещений, находящихся за пределами каюты. Если после 6.00 вам потребуется воспользоваться туалетной комнатой, свяжитесь с представителем колониального персонала на вашей палубе через ЭЗК.

Вы получите уведомление за пятнадцать минут до назначенного для вас срока. Просим быть одетыми и готовыми к тому моменту, когда сопровождающие из числа колониального персонала постучат в вашу дверь. Завтрака сегодня не будет. Ланч и обед состоятся в обычное время.

Человеку моего возраста не требуется дважды напоминать о том, что с утра нужно помочиться. Я поспешил в уборную, чтобы завершить свои персональные дела (пользуясь эвфемизмами колониальщиков). После этого мне оставалось лишь надеяться, что моя фамилия стоит не слишком близко к концу расписания: совершенно не хотелось обращаться к надсмотрщикам с просьбой, чтобы меня вывели по нужде.

Мое время оказалось не слишком поздним и не слишком ранним. Ровно в девять часов ЭЗК предупредила о том, что надо собираться. А в 9.15 в дверь резко постучали, и мужской голос назвал мое имя. Почти сразу же дверь открылась – за ней оказались двое колониальщиков. Они милостиво разрешили мне быстро посетить уборную, и мы направились с нашей палубы в знакомую мне комнату ожидания доктора Расселла. Через некоторое время мне разрешили войти в кабинет.

– Мистер Перри, рад снова видеть вас, – заявил доктор, протягивая мне руку.

Сопровождавшие меня колониальщики вышли через дальнюю дверь.

– Будьте любезны подойти к боксу.

– Когда я побывал там в прошлый раз, вы вколотили мне в голову несколько тысяч гвоздей. Поэтому я не испытываю слишком сильного восторга при мысли о том, что мне снова придется лезть в этот гроб.

– Я вас понимаю, – ответил доктор Расселл. – Однако сегодня боли не будет. К тому же мы располагаем довольно ограниченным временем, так что… – Он направился к саркофагу.

– Если я почувствую хотя бы укол, то, смотрите, поколочу, – предупредил я, неохотно забираясь внутрь.

– Пожалуй, справедливо, – безмятежно отозвался доктор Расселл, закрывая за мной дверь.

Я, впрочем, заметил, что, в отличие от прошлого раза, он защелкнул замок. Не исключено, что моя угроза была воспринята всерьез. Ну и хорошо.

– Скажите, мистер Перри, – продолжил доктор, покончив с дверцей, – что вы думаете о нескольких последних днях?

– Они были странными и не слишком приятными, – честно сознался я. – Если бы я знал, что со мной будут обходиться как со слабоумным дошкольником, то, возможно, не стал бы подписывать контракт.

– Очень многие думают точно так же, как вы, – ответил доктор Расселл. – Поэтому позвольте мне вкратце объяснить вам, что и зачем мы делали. Датчики в вашу голову мы поместили по двум причинам. Во-первых, как вы, вероятно, догадались, для изучения вашей мозговой деятельности во время выполнения вами тех или иных основных функций и отслеживания переживаний ряда первичных эмоций. У всех людей мозг обрабатывает информацию и опыт более или менее одинаково, однако каждый человек использует некоторые совершенно уникальные методы и процессы. В качестве аналогии: у всех людей на руках по пять пальцев, но пальцы каждого имеют свои, строго индивидуальные отпечатки. Вот мы и старались сделать, если можно так выразиться, индивидуальный отпечаток вашего умственного «пальца». Вы понимаете, о чем я говорю?

Я кивнул.

– Прекрасно. Значит, теперь вам ясно, для чего мы на протяжении двух дней заставляли вас делать всякие смешные и глупые вещи.

– Вроде беседы с обнаженной красоткой о том, как проходил праздник по поводу моего седьмого дня рождения, – заметил я.

– Этот тест дал нам много по-настоящему полезной информации, – веско сказал доктор Расселл.

– Не могу понять какой.

– Это скорее технические сведения, – уклонился Расселл от ответа. – Как бы там ни было, за минувшие два дня мы получили достаточно полное представление о том, как ваш мозг использует нейронные связи и воспринимает разнообразные стимулы. И эту информацию мы можем использовать в качестве шаблона.

Прежде чем я смог спросить: «Шаблона чего?» – доктор Расселл продолжил свой монолог:

– Во-вторых, работа датчиков не ограничивалась только записью работы мозга. Они способны также транслировать в реальном масштабе времени точный ход процессов, происходящих в голове. Выражаясь по-другому, датчики запечатлели работу вашего сознания. Это важно, потому что, в отличие от определенных умственных процессов, сознание нельзя законсервировать. Для перемещения оно должно быть живым.

– Перемещения?

– Именно.

– Вы не обидитесь, если я спрошу, о какой такой чертовщине вы говорите?

Доктор Расселл улыбнулся.

– Мистер Перри, когда вы подписали контракт о вступлении в армию, вы же думали, что мы возвратим вам молодость, верно?

– Да, – согласился я. – И все так думали. Ведь нельзя же вести войну силами армии стариков. Вы должны иметь какой-то способ снова делать их молодыми.

– И как, по вашему мнению, мы это делаем? – поинтересовался доктор Расселл.

– Не знаю, – честно сказал я. – Генная терапия. Клонированные запасные части. Наверно, вы каким-то образом вынете из меня старые детали и поставите вместо них новые.

– Вы частично правы. Мы действительно прибегаем к генной терапии и используем клоны для замены. Но мы не заменяем ничего, кроме вас.

– Я вас не понимаю, – занервничал я: стало очень холодно и возникло ощущение, будто реальность, как коврик, выдергивают у меня из-под ног.

– Ваше тело старое, мистер Перри. Оно действительно дряхлое и не сможет проработать сколько-нибудь долго. Нет никакого смысла сохранять его или модифицировать. Оно не из тех вещей, которые по мере старения превращаются из рухляди в антиквариат, и не имеет таких частей, замена которых позволяла бы ему работать как новенькому. Когда человеческое тело стареет, оно стареет все целиком. И поэтому мы намерены избавиться от него. От всего целиком. Единственное, что мы собираемся сохранить – единственная часть вашего существа, которая не делается хуже в процессе старения, – ваш разум, ваше сознание, то, что называется вашим «я».

Доктор Расселл шагнул к дальней двери, в которую вышли два колониальщика, коротко постучал и повернулся ко мне.

– Посмотрите хорошенько на свое тело, мистер Перри, – сказал он, – потому что сейчас вам предстоит с ним попрощаться. Вы переселитесь в другое место.

– Куда же я переселюсь, доктор Расселл? – заплетающимся языком спросил я. Во рту у меня стало так сухо, что я с трудом мог говорить.

– А вот сюда, – ответил он и открыл дверь.

Из двери появилась та же пара колониальщиков, что доставила меня в кабинет. Один из них толкал перед собой инвалидное кресло, в котором кто-то сидел. Я вытянул шею, чтобы посмотреть. И меня затрясло.

Это был я сам.

Только пятьдесят лет назад.