Читать книгу Вампиры - Джон Стикли - Страница 5

Облаченный в белоснежные одежды, по-королевски величественный Человек спокойно ждал, пока помощник возьмет себя в руки. Когда тот наконец пришел в себя, Человек улыбнулся и кивнул.

– Ваше Святейшество! – обратился помощник, и голос его был полон отчаяния и почти детской наивной обиды. – Этот тип, Ворон, просто катастрофа!

– Поведайте же, – предложил Человек.

– Ваше Святейшество, он прибыл пьяным, кричал, гадко себя вел и сквернословил, оскорблял всех, кого видел. Он называл братьев евнухами, а сестер пингвинами. Он пытался драться с охранником у приватного входа.

– И подрался?

– Нет, Ваше Святейшество. Я вмешался, – со вздохом поведал помощник. – Ваше Святейшество, простите меня, но я едва не пожалел об этом. Наглецу бы пошла на пользу хорошая взбучка от швейцарца.

– Мы полагаем, что инструкции были предельно ясными?

– Да, Ваше Святейшество. Именно по этой причине я и вмешался. Но мои усилия едва ли были приняты с благодарностью. Мистер Ворон назвал меня… э-э…

– Назвал вас как?

– Безъяйцевым.

– Мой старый друг, я понимаю: для вас это тяжело, – вздохнув, сказал Человек. – Нам очень жаль.

– Ваше Святейшество, я нисколько не жалуюсь, я всего лишь…

Помощник запнулся и продолжил с улыбкой:

– Похоже, я все-таки жалуюсь. Простите меня, Ваше Святейшество.

– Не за что.

– Ваше Святейшество, спасибо.

– Мы слышали, он ранен.

– Да, Ваше Святейшество. Все его правое плечо в бинтах. Но он все равно не позволил нашим докторам осмотреть его.

Помощник запнулся, взглянул на окно в дальнем конце древнего зала.

– Ваше Святейшество, он утверждает, что в порядке. Но он лжет. Мне кажется, движения причиняют ему сильную боль.

– Это и в самом деле так, – тихо подтвердил Человек, и, улыбнувшись, с горечью добавил: – Только он мучается и тогда, когда не двигается. Очень мучается.

– …Ваше Святейшество, я знаю, что этот мистер Ворон очень важен для… но нам бы очень помогло, если бы… Ваше Святейшество, мы можем узнать, кто он?

– Не можете.

– Но, Ваше Святейшество, если бы мы только…

– Не можете.

– Да, Ваше Святейшество, – еще раз вздохнув, подтвердил помощник. Это был глубокий вздох облегчения. Раз уж нет, то и ответственности нет. – Все готово, – сообщил он. – Стол накрыт. Как и пожелали Ваше Святейшество, подаваться будет американская еда.

– Спасибо. Вы выказали чрезвычайное тщание.

– Ваше Святейшество, благодарю, – произнес помощник и глянул на часы. – Этот человек, Ворон, в обеденном зале уже пятнадцать минут. Он уже пьян. Возможно, лучше будет встретиться с ним в другое время.

– Лучшего времени не будет, – сказал Человек.

В его голосе прозвучало столько скорби и горечи, что помощник, к своему удивлению, не смог вымолвить и слова. Он приблизился, поцеловал кольцо, пошел прочь – но остановился у двери. Человек понял, что его помощник – в крайней степени отчаяния и растерянности.

– Пожалуйста, Ваше Святейшество, осторожней с мистером Вороном. В его душе много гнева. И… он ведь ненавидит вас.

Человек подождал, пока останется один, затем встал и, мягко ступая, прошел к боковому входу, но заколебался перед тем, как открыть дверь личной столовой.

– Да, конечно. С чего бы нет? – пробормотал под нос.

С тем он и вошел.

Широкий сводчатый потолок. Гобелены. Ковер, которому три века. Длинный узкий стол, у каждого края – по тяжелому деревянному креслу. В дальнем сидел Джек Ворон, с ногой на подлокотнике, с бокалом вина в одной руке и сигаретой – в другой.

Человек ответил кивком на приветствия слуг – пара у каждой стены, спокойных и незаметных, без малого сливающихся с интерьером – и молча прошел к середине зала.

– А, вот и он наконец, – буркнул Ворон, медленно, тяжело встал и пошел навстречу вошедшему.

Человек подождал, пока Ворон приблизится, затем произнес:

– Джек, я рад снова видеть тебя.

И протянул руку с кольцом.

Ворон посмотрел на кольцо в очевидном замешательстве, потом улыбнулся, сунул сигарету в рот, переместил бокал из правой руки в левую, пожал руку с кольцом и сквозь облако сигаретного дыма осведомился:

– А ты как, черт возьми?

Несмотря на неоднократно повторенный и разъясненный приказ, слуги чуть сдержались.

Человек и не дрогнул, спокойно встретил взгляд Ворона и улыбнулся.

– Джек, мы – неплохо. Но, как мы видим, ты ранен?

Он указал на толстый слой бинтов под брезентовой курткой Джека. Тот рассеянно махнул рукой.

– А-а, священник, учитывая обстоятельства, это сущие мелочи. Все остальные, кроме Кота и меня, трупы. Все. Команда мертва. Ее больше нет.

– Да, Джек. Мы знаем.

Они несколько секунд глядели друг другу в глаза. Ворон вдруг отвернулся, стряхнул пепел на ковер и взялся за графин с вином.

– Все умерли. Всех убили, – сообщил Ворон и долил себе вина.

Затем он шлепнулся назад, в кресло, и обиженно осведомился:

– Ну, и как прошла ваша рабочая неделя?

Дальше – больше. Слова и тон делались все оскорбительней и презрительней. Он обращался к Человеку: «Ваше Ослейшество». Он гасил сигареты о ближайшее, что оказывалось под рукой: о тарелки, бокалы, столешницу. Он был развязным и шумным, злым, непристойным – и отвратительным.

Человек мало говорил, но его скорбное молчание, казалось, облаком висело у его края стола. Человек все больше боялся того, что слуги, впавшие от изумления в почти коматозное состояние, могут не выдержать, и встреча закончится насилием. Он обвел их взглядом и приказал:

– Вы все – покиньте нас!

Они отреагировали не сразу, но в конце концов вышли – с каменными лицами, медленно, нехотя. Луиджи остановился у двери и оглянулся.

– Мы позовем вас, если понадобится.

Луиджи по-прежнему стоял и смотрел.

– Мой старый друг, все будет в порядке, – тихо заверил Человек.

И тогда остался наедине с Вороном.

– Вот это другое дело, – хихикнул тот. – Сейчас можно и по-хорошему тяпнуть.

Он схватил кресло у стены, подвинул, чтобы поставить рядом с Человеком, но закачался и чуть не упал. И было нелегко таскать тяжелое кресло одной правой. И оттого в Вороне проснулось что-то, помимо ярости и злости – что-то глубже. И хуже.

Он наконец подвинул кресло к Человеку, плюхнулся на сиденье и понял, что остался почти без вина. Он тоскливо посмотрел на почти пустой графин у себя на коленях.

– Джек, у нас есть еще, – по-прежнему спокойно и негромко сообщил Человек и потянулся к графину рядом со своей тарелкой.

– Мать твою, нет!!! – вдруг взревел Джек.

Он привстал, попытался перехватить правой рукой графин, а левой, раненой, отшвырнул Человека к спинке кресла.

Мертвая тишина. Оба, пораженные, глядели друг на друга. Ворон вздрогнул и выронил графин, и тот вдребезги разбился о стол. Красное вино потекло вокруг тарелки, хлынуло к краю стола.

Ворон пытался, честно. Он старался изо всех сил. Он кинулся, стараясь остановить поток, и даже оперся предплечьем об стол, чтобы преградить путь вину. Увы, ничто не смогло помешать багровой реке. Она забрызгала, запятнала багрянцем молочно-белую, снежно-чистую мантию.

И оба снова застыли, но глядели уже не друг на друга, а на пятна.

Ворон взорвался. Он вскочил, завопил, заголосил, снова и снова плескал вином со стола на мантию и ревел притом все громче и громче, надсаживая голос:

– Вот тебе, черт возьми! Вот тебе, святошливый ублюдок! Сейчас тебе самое время попробовать кровушки!!!

Человек застыл, вжавшись в кресло, закрыв глаза, а ему в лицо, на мантию, на голову летели багровые капли, а над ним ревел и бесновался Ворон.

Внезапно все стихло.

Человек открыл глаза и увидел над собой гиганта с руками, одеждой и лицом, залитыми вином. Гигант дрожал от ярости.

И от страшной неизбывной муки.

– Ох, сын мой, – прошептал Человек.

Его сострадание было неподдельным и живым.

А искаженное яростью лицо Ворона будто раскололось пополам – и начало таять. Хлынули слезы, побежали по щекам. Он жалко, потерянно застонал – и упал на колени.

Огромными дрожащими руками он обнял Человека за талию, прильнул, сотрясаясь от рыданий, будто ребенок, ищущий спасения и утешения, а старик держал его голову на коленях, и качал, и утешал. Ворон плакал и плакал.

– Отец, это так ужасно! – хныкал гигант, а потом, всхлипывая, говорил о том, как ему жаль и как он виноват.

Оба знали, что речь не о сегодняшнем дне и ужине. А потом, когда гигант почти уже заснул, он хрипло шептал и бормотал: «Господи, прости меня, прости меня, Боже…»

А Человек снова и снова прощал его.

Несколько часов спустя слуги так и не смогли уговорить Человека встать и потревожить спящего гиганта. Слуги подумали, что дело в бесконечном милосердии и сострадании Человека, бесконечной любви, побудившей всю ночь молиться о душе огромного хнычущего верзилы.

Но дело было не в милосердии и любви, а в страхе.

Человек не сомневался в том, что Джеку Ворону простятся его грехи.

Но кто простит его, Человека, за то, что он снова посылает беднягу к чудовищам?