Читать книгу Скотный двор. Эссе - Джордж Оруэлл - Страница 8

Весь тот год животные трудились, как рабы. Но они были счастливы; никакие усилия, никакая жертва не казались чрезмерными, ведь они понимали, что работают ради собственного блага и грядущих поколений, а не ради кучки людей, этих бездельников и жуликов.

Всю весну и лето они работали по шестьдесят часов в неделю, а в августе Наполеон объявил, что они будут работать и по воскресеньям после полудня. Воскресная смена была строго добровольной, но всякому животному, не пожелавшему явиться, рацион урезали вдвое. И все равно часть намеченной работы осталась несделанной. Урожая собрали чуть меньше, чем в прошлом году, и два поля, которые в начале лета планировали засадить свеклой и брюквой, остались незасеянными, поскольку их вовремя не распахали. Можно было предвидеть, что зима выйдет трудной.

Ветряная мельница вызвала неожиданные сложности. На ферме имелся хороший известняковый карьер, а в одном из сараев нашлось предостаточно песка и цемента, так что у животных были все строительные материалы. Но они не учли одного: как дробить известняк на куски нужного размера. Казалось, тут не обойтись без лома и кирки, бесполезных для животных, которые не умели твердо стоять на задних ногах. Только через несколько недель тщетных усилий кого-то осенила верная идея, а именно: использовать силу тяжести. По всему карьеру лежали громадные, непригодные в строительстве валуны. Животные обвязывали их веревками, а затем все вместе – коровы, лошади, овцы и остальные, кто мог держать веревку (даже свиньи иногда впрягались в случае крайней нужды), – медленно волокли их, отчаянно пыхтя, вверх по склону, а затем сбрасывали с обрыва, и валуны разбивались на куски. После этого перемещать битые камни становилось не так сложно. Лошади увозили их телегами, овцы тащили по одному, даже Мюриел и Бенджамин вдвоем тянули старую двуколку, внося свою лепту. К концу лета набралось достаточно камней, и началось строительство под руководством свиней.

Но это было медленное, трудоемкое дело. Нередко животные целый день выбивались из сил, только чтобы втащить по склону карьера один валун, и не каждая громадина при падении разбивалась. Ничего бы не вышло, если бы не Боец, который, казалось, равнялся по силе всем остальным животным, вместе взятым. Когда валун начинал соскальзывать, утягивая за собой кричавших в отчаянии животных, Боец всегда налегал на веревку и удерживал его. Все в восхищении смотрели, как он дюйм за дюймом одолевал склон, натужно дыша и упираясь в землю копытами, а его мощные бока блестели от пота. Кашка порой просила его поберечь себя, чтобы не надорваться, но Боец никогда ее не слушал. Два его девиза – «Буду больше работать» и «Наполеон всегда прав» – казались ему безотказным способом решить все проблемы. Он попросил петуха будить его раньше всех не на полчаса, а на три четверти часа. И в свободные минуты, которых теперь оставалось совсем немного, шел один с телегой в карьер, набирал обломков и тянул на стройплощадку.

Животные прожили неплохое лето, несмотря на тяжкий труд. Пусть они ели не сытнее, чем при Джонсе, но и не голодали. Одна мысль о том, что теперь они работали только на себя, а не на пятерых двуногих сумасбродов, приносила им такое облегчение, что никакие трудности не могли его перевесить. А во многих отношениях животные справлялись с хозяйством лучше и экономней, чем люди. Никакой человек, к примеру, не мог прополоть поле так тщательно, как скотина. К тому же животные ничего не крали, а значит, отпала нужда огораживать пашни, что избавляло от необходимости чинить изгороди и ворота. Тем не менее, пока лето шло к осени, все чаще что-нибудь кончалось: то керосин, то гвозди, то веревки, то собачьи галеты, то железо для подков – ничего из этого нельзя было произвести на ферме. А ведь в будущем понадобились бы и семена, и удобрения, не говоря уже о разных инструментах, и, наконец, оборудование для мельницы. Как все это раздобыть, никто не представлял.

Одним воскресным утром, когда животные собрались выслушать приказы, Наполеон объявил о новом курсе. Отныне Скотный двор будет вести торговлю с соседними фермами – разумеется, не ради коммерческой прибыли, а просто чтобы получить определенные материалы, без которых им никак не обойтись. Нужды мельницы, сказал он, должны ставиться превыше всего. Исходя из этого, он распорядился продать стог сена и часть текущего урожая пшеницы, а далее, если понадобится больше денег, придется сбыть яйца, на которые всегда был спрос на рынке в Уиллингдоне. Куры, как сказал Наполеон, должны радоваться такой жертве, как личному вкладу в строительство мельницы.

Снова животным стало как-то не по себе. Вести дела с людьми, заниматься торговлей, пользоваться деньгами – разве не порицалось все это резолюциями, принятыми на первой торжественной сходке после изгнания Джонса? Все животные помнили, как принимались эти резолюции; или, точнее сказать, думали, что помнили. Четверо подсвинков, которые выразили недовольство, когда Наполеон отменил сходки, несмело подали голос, но быстро притихли, услышав грозный рык собак. А затем, как обычно, овцы заблеяли: «Четыре ноги – хорошо, две – плохо!» – и минутная натянутость разгладилась. Наконец, Наполеон воздел копыто, требуя тишины, и объявил, что он уже отдал все распоряжения. Никому из животных не придется контактировать с людьми, что было бы крайне нежелательно. Он принял решение взвалить это бремя исключительно на собственные плечи. Некий мистер Клянчер, стряпчий из Уиллингдона, согласился служить посредником между Скотным двором и внешним миром. Он будет приезжать к ним по понедельникам утром за распоряжениями. Наполеон закончил речь обычным возгласом: «Да здравствует Скотный двор!», и после пения «Зверей Англии» животные разошлись.

После этого Визгун обошел ферму и навел порядок в умах животных. Он заверил их, что резолюций против торговли и денег никогда не принимали и даже не выдвигали. Все это был чистый вымысел, вероятно, восходящий к сплетням, которые распространял Снежок. Кое-кто из животных продолжал сомневаться, но Визгун хитро спросил их: «Вы уверены, что вам это не приснилось, товарищи? У вас что, есть такие документы? Это записано где-то?» И поскольку ничего такого действительно не было записано, животные признали, что заблуждаются.

Каждый понедельник мистер Клянчер, как было условлено, приходил на ферму. Это был вороватого вида человечек с бачками, стряпчий скромного пошиба, но достаточно пронырливый, чтобы понять раньше прочих: Скотному двору понадобится ходатай, и комиссионные будут недурственными. Животные провожали его взглядом с затаенным страхом и старались не попадаться ему на глаза. Тем не менее вид Наполеона, который стоял на четырех ногах и отдавал приказы двуногому Клянчеру, пробуждал в них гордость и отчасти примирял с новым положением. В их отношениях с человеческим родом наметились кое-какие изменения. Теперь, когда Скотный двор процветал, люди ненавидели его не меньше, а даже больше. Для всякого человека стало догматом веры полагать, что ферма рано или поздно разорится, а главное, что затея с мельницей провалится. Сидя в трактирах, они доказывали друг другу с помощью графиков, что мельница неизбежно рухнет, а если не рухнет, то все равно не заработает. И все же люди нехотя проникались уважением к животным за их умение вести хозяйство. На это в числе прочего указывал тот факт, что люди признали название «Скотный двор» и перестали делать вид, что это все тот же Барский двор. А кроме того, они перестали поддерживать Джонса, который оставил надежду вернуть себе ферму и уехал жить в другую часть страны. Скотный двор контактировал с внешним миром единственно через Клянчера, но ходили устойчивые слухи, что Наполеон вот-вот заключит деловое соглашение с мистером Пилкингтоном из Фоксвуда или с мистером Фредериком из Пинчфилда, но только – это понимали все – не с обоими сразу.

Примерно тогда же свиньи неожиданно перебрались в хозяйский дом и обустроили там свою резиденцию. Снова животные как будто припомнили, что в самом начале против этого была принята резолюция, и вновь Визгун сумел убедить их, что это не так. Совершенно необходимо, сказал он, чтобы свиньям, которые думают за всю ферму, предоставили тихое место для работы. Это более приличествует достоинству Вождя (с некоторых пор он стал звать Наполеона «Вождем») – жить в доме, а не в хлеву. И все же некоторые животные встревожились, когда прослышали, что свиньи не только едят на кухне и отдыхают в гостиной, но и спят на кроватях. Боец, как обычно, отмахнулся от этого и сказал: «Наполеон всегда прав!», но Кашка, вроде бы помнившая отдельное правило против кроватей, подошла к торцу амбара и попыталась разобраться в написанных на стене Семи Заповедях. У нее не получалось сложить буквы в слова, и тогда она позвала Мюриел.

– Мюриел, – сказала она, – прочти мне Четвертую Заповедь. Там разве не сказано против того, чтобы спать на кроватях?

Мюриел старательно вчиталась и, наконец, сообщила:

– Тут сказано: «Животное да не спит на кровати с простынями».

Как ни странно, Кашка не помнила, чтобы в Четвертой Заповеди говорилось о простынях; но раз так написано на стене, значит, все верно. Мимо как раз проходил Визгун с парой-тройкой собак, и он не поленился внести ясность в этот вопрос.

– Значит, вы слышали, товарищи, – сказал он, – что мы, свиньи, спим теперь на кроватях в хозяйском доме? А почему нет? Вы же не думали, что есть правило против кроватей? Кровать – это просто место для сна. Охапка соломы в стойле, строго говоря, – тоже кровать. Было правило против простыней, которые есть человечье изобретение. Мы сняли простыни с кроватей и спим под одними одеялами. И это очень даже удобно! Но не удобней, скажу я вам, товарищи, чем нам требуется при всей нашей умственной работе. Не хотите же вы лишить нас отдыха, а, товарищи? Не желаете же вы, чтобы мы чересчур уставали от наших забот? Неужели кто-то хочет, чтобы Джонс вернулся?

Животные тут же разуверили его на этот счет, и разговоры о свиньях, которые спят на кроватях в хозяйском доме, прекратились. А когда через несколько дней объявили, что отныне свиньи будут вставать по утрам на час позже остальных животных, никто не высказал неудовольствия.

Осень животные встретили усталыми, но счастливыми. Год выдался трудный, и после продажи части сена и зерна запасы кормов на зиму остались скромные, но все неурядицы перевешивала мельница. Почти половина постройки была готова. После сбора урожая настала ясная, сухая погода, и животные трудились с небывалым усердием, самоотверженно таская камни с утра до вечера ради того, чтобы стены поднялись еще на фут[7]. Боец даже ночью вставал на час-другой и в одиночку возил камни при свете полной луны. В свободные минуты животные прохаживались вокруг недостроенной мельницы, восхищались мощью и прямотой ее стен и поражались, как это они смогли воздвигнуть что-то столь величественное. Только старый Бенджамин не проявлял энтузиазма по поводу мельницы, хотя он, как обычно, ничего не высказывал прямо, только загадочно бормотал, что ослиный век долог.

Пришел ноябрь, налетели буйные юго-западные ветры. Строительство пришлось остановить, поскольку из-за сырости цемент не застывал. Наконец, однажды ночью разразилась такая буря, что постройки на ферме ходили ходуном, и с крыши амбара сорвало несколько черепиц. Куры проснулись с отчаянным кудахтаньем – все они услышали во сне отдаленный выстрел из ружья. Когда животные поутру вышли наружу, они увидели, что флагшток валяется на земле, а вяз в конце сада вывернут с корнем, точно редиска. А затем они разом исторгли горестный возглас. Их глазам предстало ужасное зрелище. Мельница лежала в руинах.

Все, как один, бросились к пригорку. Наполеон, который почти никогда не спешил, несся впереди остальных. Да, от мельницы, которая стоила им стольких усилий, ничего не осталось; кругом валялись камни, добытые и привезенные с таким трудом. Не в силах вымолвить ни слова, животные скорбно смотрели на груды камней. Наполеон молча прошелся туда-сюда, изредка нюхая землю. Хвост его напрягся и резко подергивался, говоря о напряженной работе мысли. Вдруг он застыл, словно утвердившись в чем-то.

– Товарищи, – тихо сказал он, – вы знаете, кто в этом повинен? Знаете врага, который ночью пришел и разрушил нашу мельницу? Это СНЕЖОК! – рявкнул он во всю глотку. – Снежок это устроил! Из чистой злобы, думая отбросить наш прогресс и отомстить за свое позорное изгнание, этот предатель пробрался сюда под покровом ночи и уничтожил плоды наших почти годичных трудов. Товарищи, я не сходя с места, объявляю смертный приговор Снежку. Любому, кто расправится с ним по заслугам, – «Скота-Героя II степени» и полбушеля яблок. Целый бушель любому, кто приведет его живым!

Услышав, что за этим злодеянием стоит Снежок, животные оторопели. Раздался возглас возмущения, и все принялись выдумывать способы изловить Снежка, если только он еще объявится. Почти сразу обнаружились следы свиных копыт в траве вблизи пригорка. Они тянулись всего несколько ярдов и, похоже, вели к дыре в заборе. Наполеон хорошенько обнюхал их и объявил, что это Снежок. Он высказал догадку, что злодей, вероятно, пришел со стороны фермы Фоксвуд.

– Больше никаких проволочек! – выкрикнул Наполеон, изучив следы. – Надо приниматься за работу. С этого утра мы начнем отстраивать мельницу и закончим ее за зиму, невзирая на погоду. Мы покажем этому жалкому предателю, что он так легко не уничтожит нашу работу. Запомните, товарищи: мы не должны менять планы – мы выполним их день в день. Вперед, товарищи! Да здравствует ветряная мельница! Да здравствует Скотный двор!