Читать книгу Один под парусами вокруг света (сборник) - Джошуа Слокам - Страница 8

28 ноября «Спрей» отплыл из Рио-де-Жанейро и сразу же попал в штормовой ветер, который повредил много всего вдоль побережья и причинил значительный урон судоходству. Возможно, меня спасло то, что «Спрей» был далеко от берега. Продолжая путешествие, я заметил, что некоторые небольшие суда в дневное время обгоняли «Спрей», но оставались позади за его кормой ночью. «Спрей» и днем и ночью шел одинаково; в то время как у других подобных судов была явная разница. В один прекрасный день после выхода из Рио «Спрей» встретил пароход «Южный Уэльс» и его капитан сказал, что если можно полагаться на показания хронометра, то мы находимся на сорока восьми градусах западной долготы. По показаниям жестяных часов на «Спрее», мы находились там же. Я чувствовал себя в своей тарелке, используя примитивные способы навигации, но все же был немало удивлен, что смог определить свое местоположение так же точно, как и по судовому хронометру.

5 декабря в поле моего зрения попала баркентина, и в течение нескольких дней наши два судна плыли вместе вдоль побережья. Здесь течение устремлялось к северу заставляя прижаться ближе к берегу и вскоре «Спрей» оказался в опасной близости от песков и скал. Тут я должен признать и свою ошибку: я слишком близко подошел к берегу. Одним словом, на рассвете утром 11 декабря «Спрей» на полном ходу выскочил на береговую отмель. Это меня раздосадовало, но вскоре я обнаружил, что шлюп не в такой уж опасности, как казалось. Вероятно, освещенные луной песчаные холмы ввели меня в заблуждение, и теперь я сетовал, что доверился их обманчивому виду.

Море, хоть и в меру спокойное, еще несло волны, которые с силой бились о берег. Мне пришлось подготовить к спуску плоскодонную шлюпку, погрузить в нее якорь и канат; но было уже слишком поздно, чтобы заняться спасением с мели, – вода стала спадать. Тогда я решил завести якорь, что было нелегким делом, так как вес якоря и каната был слишком велик для лодочки, и поэтому мою хрупкую плоскодонку сразу же захлестнул бы прибой. Затем я разрезал канат и сделал вместо одного груза – два. К якорю я прикрепил восемьдесят ярдов каната и, уже окрыленный, даже смог пробраться за линию прибоя. Но моя лодка отчаянно текла, поэтому, когда я отплыл достаточно далеко, чтобы бросить якорь, она была полна до фальшбортов и могла вот-вот пойти ко дну. Нельзя было терять ни минуты, я ясно понимал, что если мой замысел сейчас не удастся, то все будет потеряно. Бросив весла, я вскочил на ноги и, подняв якорь над головой, швырнул его вперед именно в тот момент, когда лодка опрокинулась. Я успел ухватиться за фальшборт, сумел увернуться, когда лодка показала свое днище, но тут вдруг вспомнил, что не умею плавать.

Затем я попытался перевернуть плоскодонку, но взялся со слишком большим усердием: лодочка продолжала плыть вверх дном, а я, как и прежде, оставаясь всем телом в воде, цеплялся за ее борт. Когда на мгновение ко мне снова вернулось хладнокровие, я понял, что, хотя ветер дует в сторону берега, течение несет меня в море и что я должен что-то предпринять. Три раза я нырял, пытаясь перевернуть плоскодонку, а на четвертый просто сказал себе: «Теперь я иду на дно». Тем не менее я был полон решимости попробовать в последний раз, чтобы никто из людей, пророчивших гибель у меня за спиной, не смог бы заметить: «Я же говорил».

Не могу сказать, большой или малой опасности я в тот момент подвергался, но помню, что был рассудительным как никогда в жизни.

После четвертой попытки мне удалось перевернуть плоскодонку. С особой аккуратностью я влез в нее, затем смог поймать одно из весел, которым я стал грести к берегу, несколько потрепанный и промокший до нитки. Теперь меня беспокоила только судьба моего судна, сидевшего на мели. Все, о чем я думал и заботился, – как снова добиться того, чтобы «Спрей» вновь оказался на плаву. У меня не возникло сложностей, чтобы взять вторую часть каната и скрепить ее с первой, ведь я предпринял меры предосторожности, привязав к концу первой части буй, прежде чем положил его в лодку. Донести конец обратно в шлюп было еще проще, также меня порадовало, что во всех моих бедах здравый смысл или мой добрый гений добросовестно стояли рядом со мной. Длины каната было достаточно, чтобы от якоря на глубине достичь «Спрея» и даже сделать один виток на брашпиле. Якорь был брошен на нужном расстоянии от судна. Все, что я мог сделать, это полностью, до звона, выбрать трос и ждать наступления прилива.

Я уже проделал достаточно работы, утомительной даже для более выносливого физически человека, и был очень рад, когда смог улечься на песок и отдохнуть, – солнце было уже высоко и щедро одаривало землю теплом. Я обнаружил, что мое положение хуже, чем казалось: находясь на диком берегу в чужой стране, я не мог быть полностью уверенным в сохранности моей собственности, о чем вскоре и узнал. Недолго пробыв на берегу, я услышал приближающийся топот копыт, который прекратился, как только лошадь достигла песчаного холма, за которым я лежал, укрывшись от ветра. С опаской приподнявшись, я увидел сидевшего на кляче, вероятно, самого изумленного мальчика на всем побережье. Он нашел шлюп!

– Он должен стать моим, – наверняка думал он, – разве не я первый увидел его на пляже?

Конечно, ведь судно стояло на суше, выкрашенное в белый цвет. Он объехал вокруг него на лошади и, не найдя владельца, впряг клячу и попытался тащить шлюп, будто хотел увезти его домой. Конечно, «Спрей» был слишком тяжел для одной лошади и не сдвинулся с места. С моей плоскодонкой, однако, все было проще: парнишка оттащил ее на некоторое расстояние и спрятал за дюной в зарослях высокой травы. Он решил, не побоюсь предположить, привести больше лошадей и перетащить свою большую находку подальше, во всяком случае, не успел он двинуться в сторону поселения, которое находилось примерно в миле, как я появился рядом. Он казался недовольным и разочарованным.

– Буэнос диас, мучачо, – сказал я.

Он что-то проворчал в ответ и внимательно осмотрел меня с головы до ног. Затем разразился таким количеством вопросов, какое не могли бы задать даже шесть янки одновременно. Во-первых, он хотел знать, откуда мой корабль приплыл и сколько дней я здесь нахожусь. Затем он спросил, что я делаю здесь на берегу так рано утром.

– На твои вопросы легко ответить, – сказал я. – Мой корабль с Луны, целый месяц я плыл, чтобы прибыть сюда, погрузить и увезти с собой местных мальчиков.

Подобная шутка могла дорого мне обойтись, если бы я не был начеку, – все время, пока я говорил, этот ребенок из Кампо держал лассо, готовый к броску, и, вместо собственной поездки на Луну, он, видимо, думал отбуксировать меня за шиворот к себе домой.

Место, где я сел на мель, называлось Кастильо-Чикос, это примерно в семи милях к югу от границы Уругвая и Бразилии, и, конечно, местные жители там говорят по-испански. Чтобы примириться с моим ранним посетителем, я сказал, что на борту моего корабля есть печенье и что я хотел бы обменять его на масло и молоко. При этих словах широкая улыбка озарила его лицо и он показал, что чрезвычайно заинтересован моим предложением, – видимо, даже в Уругвае бисквит способен открыть путь к сердцу мальчика и сделать его своим закадычным другом. Парень почти улетел домой и быстро вернулся с маслом, молоком и яйцами. В результате я оказался среди изобилия. С мальчиком пришли другие, старые и молодые, с соседних ранчо, среди них немецкий поселенец, который оказал мне неоценимую помощь во многих отношениях.

Также появился солдат береговой охраны из форта Тереса, находящегося в нескольких милях отсюда.

– Чтобы защитить имущество от диких жителей прерий, – сказал он.

Я воспользовался случаем сказать, что лучше ему присматривать за жителями его деревни, а я возьму на себя защиту от тех, кто с прерий, при этих словах я указал на невзрачного «купца», который уже украл мой револьвер и несколько мелких вещей из моей каюты, которые я с трудом вернул себе. Парень не был уроженцем Уругвая. Здесь, как и во многих других местах, которые я посетил, не местное население портило репутацию своей страны.

Днем пришла депеша от капитана порта Монтевидео: береговой охране было велено предоставлять «Спрею» всяческую помощь. Однако это было лишним, ибо охрана была уже начеку и делала все, что могла, чтобы оказать помощь потерпевшему крушение пароходу с тысячей эмигрантов на борту. Тот же гонец привез послание от капитана порта, что сюда прибудет паровой буксир, чтобы отбуксировать «Спрей» в Монтевидео. Офицер был так же хорош, как его слово: мощный буксир прибыл на следующий день. Но, чтобы сделать длинную историю короткой, с помощью немецкого колониста, одного военнослужащего и одного итальянца, которого здесь называли «миланский ангел», я уже плыл на «Спрее», воспользовавшись попутным ветром. Это приключение стоило «Спрею» потери части ахтерштевня и фальшкиля, а также он получил другие повреждения, которые, впрочем, потом были быстро исправлены в доках.

На следующий день я встал на якорь в Мальдонадо. Британский консул в компании дочери и еще одной молодой дамы прибыл на борт, принеся с собой корзинку свежих яиц, клубнику, несколько бутылок молока и большую буханку сладкого хлеба. На сушу выход был отличный, а прием намного лучше, чем тот, что я нашел когда-то в Мальдонадо, войдя в порт с экипажем пострадавшего барка «Аквиднек».

Воды залива Мальдонадо изобилуют многообразием рыб и морских котиков, располагающихся на острове в сезон размножения. Течение на этом побережье существенно зависит от преобладающих ветров, и приливные волны выше, чем обычно, ведь, кроме воздействия луны, здесь сильны и ветра. Приливная волна усиливается перед приходом юго-западных штормов, а при северо-восточном ветре приливная волна слабеет. Именно сейчас вода отступила из-за северо-восточного ветра, который нес «Спрей» в левый прилив. Здесь вдоль берега стояли оголенные скалы, облепленные устрицами. Было тут и множество других моллюсков, хотя и небольших по размеру, но отменного вкуса. Я собрал по паре пригоршней устриц и мидий на похлебку, а какой-то местный житель, расположившийся на отдельно стоящей скале, насаживал мидий на крючок в качестве наживки и ловил довольно крупных морских окуней.

Племянник рыбака, мальчик лет семи, заслуживает упоминания, как самый отчаянный богохульник среди всех мальчишек, с которыми я встречался за время своего путешествия. Он ругал своего старого дядю всеми существующими на свете мерзкими прозвищами только за то, что тот не помог ему перебраться через канаву. В то время как он самозабвенно на все лады упражнялся в склонениях и временах глаголов испанского языка, его дядя спокойно рыбачил, при каждом удобном случае обмениваясь с племянником подобными любезностями. Наконец богатый словарный запас мальчишки истощился, мальчишка убежал, но вскоре вернулся с букетом цветов и с улыбкой невинного ангела вручил их мне. Я вспомнил, что за несколько лет до этого видел такие же цветы на берегу реки дальше. Пришлось спросить юного пирата, почему он принес их мне.

– Не знаю, мне просто захотелось сделать это, – сказал он.

Я подумал что независимо от причин, которые побудили дикого мальчика пампасов проявить такую любезность, они должны быть достаточно вескими.

Вскоре после этого «Спрей» отплыл в Монтевидео, куда он прибыл на следующий день и где был встречен таким огромным количеством пароходных гудков, что я даже почувствовал себя неловко и жалел, что не приехал незаметно. Путешествие в одиночку, к тому же такое далекое, возможно, показалось уругвайцам чем-то сродни подвигу, достойному соответствующего признания; но так много еще всего было впереди, столько трудностей, что любые проявления восторгов в те дни мне показались, мягко говоря, преждевременными.

Едва «Спрей» отдал якорь в Монтевидео, как я получил послание от представителей почтового пароходства «Ройял Мейл Стимшип Компани», господ Хемфри, что они в доке совершенно бесплатно отремонтируют шлюп. Кроме того, они передали мне двадцать фунтов стерлингов и обещали оказать еще ряд услуг. В Монтевидео специалисты постарались придать «Спрею» полную гидроизоляцию. Плотники починил киль и отремонтировали плоскодонку, раскрасив ее так, что я с трудом отличил ее от бабочки.

Рождество 1895 года «Спрей» встретил полностью переоборудованным, на нем даже появилась чудесная самодельная печка, которую смастерили из большой железной бочки, проделав в ней отверстия – это обеспечивало отличную тягу. Скажу честно, печкой это изобретение можно было назвать только из вежливости. Это было постоянно голодное существо, пожирающее даже зеленое дерево; в холодные и дождливые дни у берегов Огненной Земли она сильно помогла мне в жизни. Ее дверца скрипела на медных петлях, которые один из подмастерьев с похвальной гордостью отполировал так, что они горели, как медный нактоуз на пароходах.

Теперь «Спрей» был готов идти в море. Тем не менее, вместо того чтобы идти сразу в путь, он 29 декабря совершил экскурсию вверх по реке. Один мой старый друг, капитан Говард, чье имя было известно от Кейп-Кода до Ла-Платы, отправился со мной в Буэнос-Айрес, куда мы приплыли рано утром на следующий день: штормовой ветер и сильное течение позволили «Спрею» превзойти самого себя. Я был рад присутствию на борту такого бывалого моряка, как Говард, который мог засвидетельствовать способность «Спрея» плыть по курсу без стоящего у руля живого существа. Говард сидел рядом на нактоузе и следил за компасом, пока шлюп шел по курсу так уверенно, что можно было предположить: картушка приколочена прямо к парусам. Он не отклонился от курса даже на четверть румба. Мой старый друг, который в течение многих лет владел лоцманским шлюпом и плавал на нем, посмотрев, как «Спрей» использует ветер в своих парусах, под конец воскликнул:

– Пусть я сяду на мель Чико-Банко, если я когда-либо видел что-то подобное!

Возможно, он никогда не оставлял своему шлюпу возможности показать, на что тот способен. Здесь я сделал вывод, что «Спрей» отлично ведет себя на мелководье при сильном течении, а также в других трудных и необычных условиях. Капитан Говард согласился с таким моим мнением.

За все годы вдали от родного дома Говард не забыл искусство приготовления рыбы. В доказательство он прихватил несколько хороших окуней и приготовил блюдо, достойное королей. Когда пикантный суп из моллюсков был готов, мы надежно закрепили котелок между двумя ящиками, стоявшими на полу каюты так, чтобы он не мог перевернуться, пока мы обедали и развлекались беседой, а «Спрей» в темноте шел своим курсом по реке. Говард рассказывал мне о каннибалах Огненной Земли, а я рассказал ему о рулевом с «Пинты», который вел мой корабль во время шторма у берегов Азорских островов, и что я искал его у руля в сегодняшнюю непогоду. Я не обвиняю Говарда в суеверии, никто из нас не суеверен, но, когда я заговорил о нашем возвращении в Монтевидео на «Спрее», капитан покачал головой и обратно отправился на пароходе.

Я не был в Буэнос-Айресе несколько лет. На месте, куда я раньше причаливал, уже построили великолепные доки. Огромные состояния были истрачены на переустройство гавани, о чем могли бы рассказать лондонские банкиры. Капитан порта, после предоставления «Спрею» безопасного места у причала, поздравил меня и сказал, что я могу обращаться к нему, если мне что-то понадобится за время стоянки в порту, и я был абсолютно уверен, что эти проявления дружбы были абсолютно искренними. В Буэнос-Айресе о моем судне хорошо позаботились: никаких портовых сборов, все было бесплатно, а городское яхтенное сообщество приветствовало его самым дружеским образом. В городе я нашел, что все не так уж сильно поменялось, как на пристани, и вскоре почувствовал себя как дома.

В Монтевидео я привез письмо от сэра Эдварда Хэйрбая к владельцу «Стандарта», мистеру Малхоллу, и в ответ он меня уверил, что я могу рассчитывать на самый теплый и сердечный прием даже за пределами Ирландии. Господин Малхолл приехал в доки в коляске, запряженной парой лошадей, и, как только «Спрей» встал у причала, мне сразу же предложили ехать к нему домой, где меня уже ждала комната. Это был Новый 1896 год. Ход путешествия «Спрея» опубликовали в колонках газеты «Стандарт».

Господин Малхолл любезно прокатил меня по городу, чтобы я мог увидеть множество улучшений, и мы искали что-то, оставшееся от старого города. Человека, который продавал лимонад на площади, еще во время моего первого посещения этого замечательного города я нашел по-прежнему продающим лимонад по два цента за стакан – он сделал состояние на этом. Его инвентарь состоял из ванны, стоящей у соседнего гидранта, умеренных запасов коричневого сахара и штук шести лимонов, которые плавали в подслащенной воде. Воду время от времени добавляли из колонки, но лимоны были навеки «обречены» плавать, и всего за два цента за стакан.

Мы тщетно пытались разыскать человека, который когда-то продавал в Буэнос-Айресе одновременно виски и гробы; наступление цивилизации раздавило его… только память цеплялась за его имя. Я бы охотно посмотрел на этого предприимчивого человека. Помню ряды бочек с виски, расставленные вдоль прилавка в одной стороне магазина, а на другой стороне, за тонкой перегородкой, находились гробы в том же порядке, всех размеров и в большом количестве. Уникальное сочетание казалось нормальным, по мере того как пустел бочонок, один гроб мог быть заполнен. Кроме дешевого виски и многих других алкогольных напитков, этот человек продавал «сидр», который изготавливал из подгнившего винограда. В рамках его предприятия была также продажа минеральной воды, богатой микробами и болезнетворными бактериями. Этот человек, несомненно, хотел угодить вкусам всех своих клиентов.

Несмотря ни на что, в городе и дальше продолжал жить один хороший человек, который написал для мыслящих граждан на стене своего магазина следующее: «Этот нечестивый мир будет уничтожен кометой! Поэтому владелец этого магазина обязан продать весь товар по любой цене и избежать катастрофы». Мой друг господин Малхолл объехал вокруг, чтобы я смог посмотреть на страшную комету, хвост которой был изображен на стене магазина, где хозяин трясся от страха.

Не выходя из Буэнос-Айреса, я укоротил мачту «Спрея» на семь футов. Также я уменьшил длину бушприта на пять футов, но даже после этого я считал, что он слишком выдается вперед. Сколько раз потом, когда брал рифы у кливера, я сожалел, что не укоротил его еще на фут.