Читать книгу Великое разделение. Неравенство в обществе, или Что делать оставшимся 99% населения? - Джозеф Стиглиц - Страница 4

Книга начинается с нескольких работ на тему Великой рецессии, опубликованных еще до того, как Time запустил проект «Великое разделение».

Первая подборка материалов была опубликована в Vanity Fair в декабре 2007 года, в то время, когда американская экономика оказалась в состоянии глубокого кризиса, впоследствии оказавшегося самым суровым со времен Великой депрессии.

В течение трех предшествовавших кризису лет я и еще несколько экономистов предупреждали о надвигающейся угрозе. Тревожные признаки были на поверхности, любой мог их увидеть, однако слишком большое количество людей было занято слишком большими деньгами: куда удобней было просто закрыть глаза на проблему. Вечеринка, на которую были приглашены лишь избранные, была в самом разгаре, а счет предстояло оплачивать нам с вами. К сожалению, те люди, которые, по идее, должны были обеспечивать стабильное функционирование экономики, были слишком тесно связаны с теми, кто устроил вечеринку и развлекался на ней (а заодно и получал все деньги). Именно об этом повествуют главы, включенные в данную книгу в качестве вступления. Неравенство американского общества непосредственным образом связано с Великой рецессией.

Прежде всего давайте обратимся к контексту: в 1990-е годы Америка находилась в состоянии экономического бума, во многом обусловленного технологическим пузырем и стремительно растущей стоимостью новых технологий. После того как этот пузырь лопнул в 2001 году, экономика страны погрузилась в рецессию. На такой случай у администрации Джорджа Уокера Буша было универсальное средство – сокращение налогов, в особенности тех из них, которые затрагивали наиболее состоятельные слои населения.

Для членов администрации Клинтона, которым пришлось серьезно потрудиться, чтобы сократить дефицит бюджета, это представляло проблему по многим причинам. Урезание налогов возвращало дефицит, то есть сводило на нет всю проделанную за восемь лет правления Клинтона работу. Администрация Клинтона сокращала расходы на развитие инфраструктуры, образование и социальные программы помощи бедным – все ради того, чтобы побороть бюджетный дефицит. С некоторыми мерами я был не согласен, по моему мнению, было бы целесообразнее пойти на увеличение государственного долга ради инвестиций в развитие экономики страны. К тому же я испытывал опасения относительно того, что власть, которая придет на смену, бездарно промотает все результаты, достигнутые ценой огромных усилий во время правления Клинтона.

В тот момент, когда Америка скатывалась в рецессию 2001 года, политикам удалось прийти к единодушию в вопросе необходимости стимулирования экономики. С этой задачей гораздо лучше справились бы инвестиции, от которых мы отказались, нежели инициатива Буша по сокращению налогов для богатых[10]. Уже тогда я был обеспокоен увеличивающимся неравенством в распределении доходов в стране, а это несправедливое снижение налогов для богатых лишь усугубляло ситуацию. Свою статью «Налоговый план Буша. Угрозы» в New York Times Review of books[11] от 13 марта 2003 года я начал со слов: «Крайне редко меньшинству удается получить так много благодаря большинству».

Более того, я считал, что снижение налогов в перспективе окажется неэффективной мерой. Как покажет время, я был прав в своих мыслях. К этой теме я буду неоднократно обращаться на протяжении всей книги. Неравенство ведет к снижению совокупного спроса и ослаблению экономики в целом. В результате усугубляющегося неравенства в Америке деньги тех, кто находится в основании пирамиды, перетекают к тем, кто находится на ее вершине, и поскольку представители вершины тратят меньшее количество своих денег, чем те, кто находится внизу, совокупный спрос в стране снижается. В 1990-е годы недостаток спроса удавалось замаскировать с помощью созревшего на тот момент технологического пузыря, сопровождавшегося инвестиционным бумом. Но после того как пузырь лопнул, экономика увязла в рецессии. Буш отреагировал на происходящее сокращением налогов для богатых. Учитывая обеспокоенность своим будущим большинства населения, инициатива Буша была крайне сомнительным способом стимулирования экономики. Единственным результатом еще большего снижения налогов на прирост капитала в дополнение к уже сниженной несколько лет назад, во времена президентства Клинтона, ставке были оживленные обсуждения проекта. Такая налоговая политика приносила огромную выгоду самым состоятельным, но была неэффективна с точки зрения оздоровления экономики и усиливала неравенство среди населения.

Самыми действенными инструментами для стимулирования спроса и сокращения неравенства являются те, которые относятся к фискальной политике, т. е. к налогообложению и государственным расходам, утверждаемой Конгрессом и администрацией. Неадекватная фискальная политика становится тяжким бременем для Федеральной резервной системы, в чьем ведомстве лежат вопросы кредитно-денежной политики. Федеральный резервный банк может (в некоторых случаях) стимулировать экономику посредством снижения процентной ставки и ослабления монетарного регулирования. Но это очень рискованные меры, рецепт на которые должен сопровождаться строгим предупреждением: «Использовать предельно аккуратно и под пристальным надзором тех, кто отдает себе отчет в потенциальных рисках». К сожалению, люди, ответственные за монетарную политику, никогда не читали таких предупреждений, к тому же они обычно являются наивными фундаменталистами от рыночной экономики, которые свято верят в то, что рынки в любом случае эффективны и стабильны. И если они недооценивали риски, которым подвергается экономика и даже государственный бюджет из-за выбранной ими политики, то до усугубляющегося с каждым днем неравенства им, кажется, и вовсе не было никакого дела. Результат такой халатности нам всем хорошо известен: они утратили контроль над технологическим пузырем, и их политика привела к беспрецедентному увеличению неравенства в распределении доходов.

Федеральный резервный банк подогревал экономику посредством низких процентных ставок и ослабления регулирования. Результатом стало возникновение экономического пузыря на жилищном рынке. Всем должно было быть очевидно, что пузырь и потребительский бум, который он повлек за собой – всего лишь паллиативная терапия. Пузыри имеют свойство лопаться рано или поздно. Наше непомерное потребление означало, что 80 процентов американцев в среднем тратили 110 процентов своих доходов. К 2005 году мы как страна ежедневно занимали более двух миллиардов долларов у других стран. Эта схема была с самого начала нежизнеспособна. И я неоднократно говорил в своих выступлениях и работах, цитируя своего предшественника на посту председателя Совета экономических консультантов, о том, что нежизнеспособная система не станет жизнеспособной. Когда в 2004 и 2005 годах Федеральный резервный банк начал поднимать процентные ставки, я ожидал, что в скором времени пузырь лопнет. Тогда этого не произошло, но в действительности это была всего лишь отсрочка, возникшая благодаря тому, что долгосрочные процентные ставки не успели вырасти единовременно с краткосрочными. К 1 января 2006 года для меня было уже очевидно, что развязка близка[12]. Вскоре пузырь действительно лопнул, но для того, чтобы в полной мере осознать последствия, потребуется от полутора до двух лет. Процитирую свое собственное высказывание, сделанное по этому поводу сразу после краха рынка жилья: «Предсказуем был не только сам крах, но и его последствия…»[13] Учитывая тот факт, что «по некоторым данным, более двух третей от общего увеличения объемов производства и рабочих мест за [последние] шесть лет… было так или иначе связано со сферой недвижимости, а потребительский бум был возможен благодаря потребительским кредитам и кредитам на недвижимость под залог имеющегося жилья», нельзя удивляться тому, что последующий кризис окажется глубоким и затяжным[14].

Статьи, включенные в первый раздел данной книги, описывают политические решения, которые послужили фундаментом для Великой рецессии. Где мы допустили ошибку? Кто виноват? Несмотря на то что акторам финансового рынка, а также Федеральной резервной системе и Казначейству США удобно говорить, что произошедшее было форс-мажором, непредсказуемым и случающимся раз в сто лет, я был уверен тогда и еще больше убежден теперь, что кризис был создан руками определенных людей. Один процент населения (некоторые представители этого одного процента, если быть точным) сделали это со всеми нами. И сам факт того, что такое смогло произойти, является свидетельством великого разделения.

Создание кризиса

В том, что в результате Великой рецессии пострадали люди, нет никаких сомнений. Но кто являлся исполнителем этого «преступления»? Если верить Министерству юстиции, которое не вынесло ни единого обвинения в адрес руководителей крупных банков, безусловно, сыгравших центральную роль в этой драме, данное преступление не имело какого-либо исполнителя. В это не верю ни я, ни большинство американцев. В трех статьях, включенных в эту книгу, я пытаюсь выяснить, кто же убил американскую экономику, проследить историческую траекторию, которая привела нас к такому положению дел[15]. Я хотел копнуть глубже и зайти дальше. Причины кризиса явно не так просты, как те, которые обозначил фондовый рынок: «Банки давали слишком много кредитов, а домовладельцы слишком много их брали».

Так что же привело нас в такую ситуацию? Налицо некомпетентность и неправильные оценки. Необдуманная и убого реализованная война в Ираке, совокупные издержки которой достигли триллионов[16], – один из самых красноречивых примеров. Но лично я основную вину возлагаю на совокупность идеологических решений и особых интересов определенных людей. Совокупность этих же факторов привела к растущему неравенству в распределении доходов среди населения США. Я считаю важным обратить внимание на расхожее убеждение, что свободные рынки всенепременно эффективны и стабильны. Необходимо знать важный момент: серьезные экономические колебания сопровождали капитализм с самого его начала. Некоторые считают, что единственное, что нужно делать, – это обеспечивать стабильность на макроуровне, как будто сбои рыночного механизма случаются исключительно в серьезных макродозах. Я считаю иначе: макрокризисы – это только вершина айсберга. Существуют еще бесчисленные проявления неэффективного функционирования рынка, которые не так заметны. Сам кризис является достаточно убедительным доказательством того, что крах рынка стал следствием череды ошибок в управлении рисками и распределении капитала, допущенных банками, предоставляющими ипотечное кредитование, инвестиционными банками, агентствами, составляющими рейтинг кредитоспособности. По сути, количество причастных к созданию кризиса в совокупности насчитывает миллионы участников в финансовом секторе[17].

Я также считаю, что лицемерие сторонников экономики свободных рынков проявилось во время Великой рецессии: эти псевдосторонники свободной рыночной экономики были счастливы принять помощь со стороны государства, особенно в форме существенной финансовой поддержки. Подобная политика деформирует экономику и, безусловно, ведет к снижению экономической эффективности. Более того, последствия такой политики несправедливо распределяются в обществе – богатым достается еще большее количество денег, а всем остальным приходится за это расплачиваться.

Когда я размышлял о том, кто же убил американскую экономику, номером один в списке подозреваемых лиц стал действующий на тот момент президент. Статья «Экономические последствия правления мистера Буша» дает детализированный разбор некоторых экономических последствий президентства Буша. Хотя на словах консерваторы сетуют на дефицит в бюджете, на деле они обладают удивительной способностью его создавать. Впервые серьезный дефицит в бюджете стал отличительной особенностью американской экономики при президенте Рейгане, и только во время правления Клинтона дефицит сменился профицитом. Но Джорджу Бушу удалось в кратчайшие сроки обратить ситуацию вспять, что было самым крутым поворотом (в неправильном направлении) во всей истории нации. Отчасти это произошло в результате оплаты двух войн кредитной картой, отчасти в результате снижения налогов для богатых, щедрости по отношению к фармацевтическим компаниям, расширения прочих форм помощи предприятиям со стороны государства, увеличением «пособия» богатым корпорациям в целом ряде секторов экономики, некоторые из которых были приличия ради завуалированы с помощью лазеек в налоговом законодательстве или посредством гарантий, другие же нагло оставлены на поверхности. При этом мы урезали помощь бедным под предлогом того, что мы не можем себе этого позволить.

Как я многократно писал[18], бюджетный дефицит не всегда является проблемой, например, когда деньги идут на инвестиции, и тем более если это происходит в момент ослабления экономики. Но дефициты бюджета при Буше представляли действительно серьезную проблему. Дело в том, что они имели место в период кажущегося процветания, пусть это процветание и распространялось лишь на очень немногих. Деньги из бюджета направлялись не на то, чтобы как-то укрепить экономику, а на то, чтобы пополнить копилку крупных корпораций и кошельки представителей Одного процента. Мое беспокойство усиливалось еще и тем, что я предвидел надвигающуюся бурю. Хватит ли у нас ресурсов, чтобы справиться с ней? Отличатся ли консерваторы недостатком финансового благоразумия и в этот раз, избрав путь аскезы в тот момент, когда экономика отчаянно нуждается в кардинально противоположном средстве?

Для данной книги особенно важно то, что годы правления Буша ознаменовались увеличивающимся неравенством распределения доходов, которое, впрочем, он или не замечал, или предпочитал не предпринимать никаких мер, кроме тех, которые лишь усугубляли ситуацию. Написанная по этому поводу статья была короткая, в ней я не мог уместить весь длинный перечень того, что пошло не так. И я не сказал о том, что хотя во время правления Клинтона неравенство немного сократилось, при Буше доход (средний) среднестатистического американца, откорректированный с учетом инфляции, снизился, и это произошло еще до того, как рецессия усугубила положение дел. Все большее число американцев оставались без надлежащих услуг по здравоохранению. И их ожидала еще большая социальная незащищенность – увеличивался риск остаться без работы[19].

Но, пожалуй, самый фатальный прокол президента в то время – это создание условий для Великой рецессии. В эту тему я углублюсь и буду говорить о ней более подробно на протяжении двух следующих глав. Снижение налогов для богатых, о котором я говорил выше, сыграло значительную роль в этой драматичной истории. Эта мера не только не справилась с задачей стимулирования экономики, но и обострила и без того серьезное неравенство в стране. Она также послужила наглядной иллюстрацией для еще одной темы, к которой я обращусь чуть позже в книге и которую взял на вооружение Международный валютный фонд – организация, славящаяся тем, что не занимает никаких «радикальных» позиций: неравенство всегда ассоциируется с нестабильностью[20]. Создание кризиса 2008 года служит примером того, как это происходит: центральные банки намеренно раздувают экономические пузыри в качестве реакции на ослабевающую по причине увеличивающегося неравенства экономику. Эти пузыри в какой-то момент схлопываются и разрушают экономику страны. (Несомненно, Федеральный резервный банк должен был осознавать риски. Но его руководство продемонстрировало практически слепую веру в рынки. Организация не уделила должного внимания обостряющейся с каждым днем проблеме неравенства, подобно Бушу, который повторно назначил председателем Федеральной резервной системы Алана Гринспена, а после того как тот ушел в отставку, поставил на его место Бена Бернанке, своего главного советника по экономическим вопросам.)

На фоне этого возникает и третья тема: роль политики. Я подразумеваю политику в целом и политические меры в частности, которые в перспективе оказываются значимыми. Соединенные Штаты могли отреагировать на ослабевающую экономику инвестициями в ее развитие или мерами, способствующими сокращению неравенства. И то, и другое поспособствовало бы укреплению экономики и становлению более справедливого общества. Но экономическое неравенство неизбежно ведет и к неравенству политическому. В Америке произошло то, что и должно было произойти в государстве, где общество расколото. Вместо увеличенных инвестиций на деле мы получили сокращение налогов и поддержку бизнеса для богатых людей. Вместо мер регулирования, которые помогли бы стабилизировать экономическую ситуацию и защитить простых граждан, мы получили дерегулирование, которое привело к еще большему неравенству и сделало людей жертвами банкиров.

Дерегулирование

Чтобы понять корни Великой рецессии, необходимо обратиться к прошлому, а именно к курсу на дерегулирование, набравшему обороты во время президентства Рональда Рейгана. В главе «Ошибки капиталистов» я выявляю пять критических «ошибок», которые не только отразили основные тенденции в нашем обществе, но и в совокупности усилили эффект от каждой ошибки по отдельности, что в результате вылилось в самый глубокий экономический кризис за последние три четверти века. Некоторые из них прекрасно иллюстрируют новую силу финансов: назначение Гринспена председателем ФРС, потому что он поддерживал политику дерегулирования, сама политика дерегулирования, которая, начавшись еще при Рейгане, продолжилась при Клинтоне и включала в себя в числе прочего разрушение стены между инвестиционными и коммерческими банками[21].

Регуляторы не делали того, что должны были делать. Более того, именно финансовый сектор своими руками совершал преступление. На момент написания статей мы лишь частично понимали, насколько критична ситуация. Мы знали, что банки неправильно повели себя в ситуации риска и неадекватно перераспределили капитал, при этом щедро награждая огромными бонусами своих управляющих за проделанную ими работу. Мы также понимали, что сама система бонусов порождает стимул идти на чрезмерные риски и действовать недальновидно. Мы знали, что кредитно-рейтинговые агентства не справились со своей задачей оценивать риски. Мы знали, что система секьюритизации, которую так расхваливали за ее мнимую способность управлять рисками, сама подталкивала банки, предоставляющие ипотечные кредиты, понизить стандарты (т. е. на то, что называется безответственным поведением). Мы знали, что банки откровенно занимались грабительским кредитованием.

Но чего мы не знали, так это того, насколько аморальны и безответственны банки и насколько легко они готовы прибегнуть к эксплуататорским методам. Также, например, мы не осознавали масштабов грабительского кредитования. Мы не были в курсе их махинаций на валютных и других рынках. Мы не догадывались о вопиющей небрежности в учетах и их стремлении пополнить число должников. И уж тем более мы не отдавали себе отчет в том, каков настоящий размах мошеннического поведения, причем не только со стороны банков, но и со стороны кредитно-рейтинговых агентств и прочих игроков рынка. Борьба среди рейтинговых агентств за выставление лучших оценок (их работа оплачивалась только в том случае, если банки «использовали» присвоенные им оценки, а использовали они лишь те, которые были для них наиболее благоприятны) привела к тому, что они сознательно игнорировали важную информацию, которая могла бы принести гораздо менее положительные оценки.

Главы, приведенные ниже, дают основательное описание моментов, в которых финансовый сектор допустил ошибки.

Финансовые рынки и усугубление неравенства

В статьях, включенных в это издание, я подробно останавливаюсь именно на финансовом секторе, и это неспроста. Джейми Гэлбрейту из Техасского университета удалось убедительно продемонстрировать[22], что существует самая непосредственная связь между увеличивающейся финансиализацией мировых экономик и ростом неравенства. На примере финансового сектора стало очевидно, что произошло с нашей экономикой. Именно он стал главным виновником роста неравенства, основным источником нестабильности экономики и серьезной причиной низких экономических результатов за последние три десятилетия.

Разумеется, изначально все планировалось совсем иначе. Либерализация финансовых рынков («дерегулирование») задумывалась как предоставление финансовым экспертам возможности более эффективно распределять капитал и лучше управлять рисками. Результатом должен был стать более быстрый и стабильный рост. Сторонники сильного финансового сектора были правы в одном: невозможно получить эффективную экономику без эффективно функционирующего финансового сектора. Но как мы неоднократно могли наблюдать, финансовый сектор не в состоянии исправно функционировать сам по себе. Чтобы не допустить потенциальное причинение вреда финансовым сектором остальному обществу и убедиться в том, что он справляется с возложенными на него функциями, необходимы строгое регулирование его деятельности и контроль за исполнением регламентаций. К сожалению, последние обсуждения проблемы эффективности финансового сектора концентрировались исключительно вокруг первой части задачи (как не допустить того, чтобы банки и прочие финансовые институции не навредили большинству, подвергнув его чрезмерным рискам или другой форме эксплуатации) и практически игнорировали вторую.

Кризис, в котором погрязли США и за ними весь мир в 2008 году, как я уже говорил, был рукотворной катастрофой. Я и раньше видел случаи, когда сочетание серьезных (и часто неправильных) идей и серьезных интересов порождает катастрофические последствия. В бытность мою шеф-экономистом Всемирного банка я имел возможность наблюдать, как после окончания эпохи колониализма Западу удавалось продвинуть фундаменталистские идеи свободного рынка (многие из которых отражали взгляды и интересы Уолл-стрит) в развивающиеся страны. Безусловно, развивающимся странам не приходилось выбирать: колониальные державы разорили их, безжалостно эксплуатируя, расходуя их ресурсы, но не делая ничего для того, чтобы развивать экономики этих стран. Они нуждались в поддержке развитых стран, и тогда Международный валютный фонд и другие организации вынесли условие, что развивающиеся страны должны открыть свои внутренние рынки и впустить на них потоки товаров из развитых стран несмотря даже на то, что сами развитые страны отказались открыть свои рынки для их сельскохозяйственной продукции.

Это политическое решение провалилось: доход на душу населения в Африке упал, в Латинской Америке началась стагнация, лишь некоторые представители верхушки получили выгоду. Тем временем Восточная Азия избрала другой курс: правительства бросили силы на развитие стран (их стали называть «государства развития»), доходы на душу населения стремительно удваивались, утраивались и в итоге выросли в восемь раз по сравнению с изначальными. За тридцать с небольшим лет доходы американцев не сдвинулись с места. Китай же из бедной страны со средним уровнем дохода на душу населения меньше одного процента от этого же показателя в Америке и ВВП, составлявшим менее пяти процентов от ВВП Штатов, превратился в страну с крупнейшей экономикой в мире (по итогам сравнения паритетов покупательской способности). Ожидается, что через четверть века экономика Китая превысит экономику США в два раза.

Часто идеологии обладают большей силой, нежели очевидные факты. Сторонники экономики свободного рынка редко оглядываются на успех регулируемой экономики Восточной Азии. Они предпочитают обсуждать неудачи Советского Союза, который вовсе отказался от рыночных отношений в экономике. После падения Берлинской стены и краха идеологии коммунизма могло показаться, что экономика свободных рынков одержала верх над всеми остальными. Однако Америка сделала неверные выводы, а затем использовала свое положение единственной оставшейся сверхдержавы для того, чтобы продвигать собственные экономические интересы или, точнее, чтобы защитить интересы своих крупнейших и самых влиятельных корпораций. И в этом смысле наибольшей властью был наделен именно финансовый сектор. Соединенные Штаты вынуждали другие страны либерализировать их финансовые рынки. В итоге одна за другой страны погрузились в кризис, включая даже те, что прежде очень преуспевали.

В каком-то смысле мы, однако, обошлись с этими странами не хуже, чем со своей собственной страной. И при Клинтоне, и при Буше мы проводили политику, которая была выгодна финансовому сектору. В «Анатомии убийства» я коротко рассказываю о том, каким образом политические стратегии Штатов привели к кризису. (В своей книге «Свободное падение» я разбираю эту тему гораздо более детально.)

Здесь же мой основной интерес сосредоточен на том, как финансовый сектор поспособствовал обострению неравенства. Для этого у финансиализации существует несколько каналов. Финансовый сектор отличается рентоориентированным поведением и стремлением к присвоению богатства. Для того чтобы разбогатеть, есть два основных способа: увеличить размер национального пирога и постараться урвать кусок побольше от существующего пирога, причем размер пирога в процессе может даже уменьшиться. Доходы представителей верхушки финансового сектора в большей степени зависят именно от второго способа. При этом богатство представителей верхушки формируется не только за счет богатства других таких же состоятельных людей отчасти посредством рыночных махинаций, но и путем выкачивания денег из представителей основания экономической пирамиды. Именно на агрессивном кредитовании и грабительских условиях займов зарабатываются миллиарды. Более того, они откровенно злоупотребляют своей монопольной властью на выпуск и обслуживание дебетовых и кредитных карт, облагая предпринимателей непомерно высокими процентами по всем банковским операциям, которые функционируют примерно как налоги; в результате такого «налогообложения» растет не благосостояние общества, а размеры кошельков банкиров. В условиях конкурентной рыночной среды эти удержанные банком проценты по операциям трансформируются в более высокие цены, которые приходится платить обычным покупателям.

До наступления кризиса участники финансового сектора активно били себя в грудь, называли себя не иначе как двигателями экономического развития и утверждали, что их инновационный подход обеспечил невиданную прежде эффективность экономики страны.

Единственный адекватный показатель того, насколько эффективна экономика страны, – это средний уровень жизни обычной семьи, и с этой позиции ни о каком экономическом росте за последнюю четверть века говорить не приходится. Даже если использовать в качестве мерила величину ВВП, эффективность здесь также гораздо ниже, чем в десятилетия, предшествовавшие либерализации и финансиализации экономики, да и тот экономический рост, который удалось зафиксировать, едва ли можно причислить к заслугам финансового сектора. И если вклад финансового сектора в экономический рост сомнителен, то махинации в нем непосредственным образом поспособствовали усугублению экономической нестабильности, которая стала особенно заметна к началу кризиса 2008 года.

Данные о ВВП и доходах могут рассказать многое о том, каким образом финансовый сектор посодействовал тому, что экономика страны пошла под откос. За несколько лет до кризиса финансовый сектор подмял под себя серьезную долю экономики – 8 процентов ВВП, 40 процентов всей прибыли корпораций – без видимых результатов для общества. Конечно, на тот момент уже образовался кредитный пузырь, но вместо того чтобы предоставлять займы на реальные инвестиции, которые бы обеспечили увеличение размера зарплат и устойчивый экономический рост, финансовый сектор активно участвовал в спекуляции и повышении цен на недвижимость. Более высокие цены на недвижимость французской Ривьеры или апартаменты в Манхэттене для миллиардеров не обеспечивают более эффективную экономику. Это помогает понять, почему, несмотря на невероятное увеличение отношения благосостояния к доходам, средний уровень заработной платы оставался на прежнем уровне и реальная доходность капитала не снизилась. (Согласно одному из классических экономических законов – закону убывающей отдачи – доходность капитала должна была снизиться, а зарплаты увеличиться. Совершенствование технологий лишь подтвердило вывод о том, что средний уровень заработной платы должен был вырасти даже в том случае, если бы размер заработной платы за некоторые виды труда сократился.)

Злоупотребление рисками в финансовом секторе в совокупности с успешным ослаблением регулирования привели к самому тяжелому кризису за три четверти века – результат, который был предсказуем и предсказывался. Как и всегда бывает в подобных случаях, пострадали в основном бедные слои населения, которые остались без работы и столкнулись с перспективой затяжной безработицы. Последствия кризиса 2008 года для обычных американцев оказались особенно суровыми, учитывая то, что в период с 2007 по 2013 год более 14 миллионов заложенных домов было отобрано, а также то, что серьезно сократились государственные расходы, в том числе и на образование. Агрессивная монетарная политика (так называемая «политика количественного смягчения») была нацелена преимущественно на восстановление прежних цен на фондовом рынке, а не на кредитование малого и среднего бизнеса. В результате она оказалась весьма эффективной с точки зрения восстановления прежнего уровня благосостояния богатых людей, но не сделала ничего, чтобы помочь среднестатистическим американцам или хотя бы создать для них рабочие места. Именно поэтому в первые три года так называемого восстановления экономики после кризиса 95 процентов увеличений в уровне доходов пришлись на долю Одного процента, и именно поэтому спустя шесть лет после начала кризиса средний уровень благосостояния упал на 40 процентов по сравнению с докризисными показателями.

Финансовый сектор сыграл еще одну знаковую роль в процессе обострения неравенства в распределении доходов (и низкой экономической эффективности) как в Америке, так и во всем мире: ранее я уже говорил о том, что вопиющее неравенство является следствием той политики, которую он проводил. Финансовый сектор сознательно продвигал политику, которая ведет к увеличению неравенства, и придумывал целую идеологию для ее оправдания. Разумеется, некоторые представители финансового сектора заняли оппозиционную позицию; было много и тех, кто придерживался философии разумного эгоизма. Но в общем и целом финансовый сектор лоббировал идею о том, что самостоятельное функционирование рынков ведет к исключительно положительным результатам, и по этой причине государство должно либерализировать рынки и способствовать приватизации. Он также настаивал на том, что прогрессивное налогообложение необходимо ограничить по причине того, что оно лишает стимула участников рынка. По версии финансового сектора, необходимо было сконцентрироваться на борьбе с инфляцией, а не на создании рабочих мест. И после того как череда подобных решений со стороны финансового сектора привела к Великой рецессии, единственная забота о бюджетном дефиците вылилась в сокращение государственных расходов, от которого пострадали простые американцы. Такая политика со стороны финансового сектора лишь усугубила экономический спад.

Прозрачность

Широко известно, что рыночные экономики функционируют наиболее эффективно при условии их прозрачности – ресурсы распределяются максимально разумно только при условии доступности достоверной информации. И хотя рынки, в особенности финансовые, могут выступать в поддержку прозрачности в отношении других, сами они делают все возможное, чтобы не быть слишком прозрачными. В конце концов, в случае существования предприятия в условиях прозрачности и конкурентных рынков его прибыль стремится к нулю. Спросите любого предпринимателя: работать внутри такого рынка – сомнительное удовольствие. Приходится бороться, чтобы удержаться на плаву. Практически отсутствует потенциал роста. Именно поэтому они так заботятся о конфиденциальности и бережно хранят секреты бизнеса. Это вполне естественно и понятно. В этом случае государство должно выступать в качестве регулятора и компенсировать подобные тенденции, чтобы обеспечить прозрачность и конкурентоспособность рыночной среды. Но этого не происходит, если государство зависит от бизнеса и, в особенности, от финансового сектора. С этой точки зрения я глубоко разочарован тем, что произошло в администрации Клинтона. Такое вполне можно ожидать от администрации правого толка, но точно не от той, которая заявляет о том, что ставит интересы людей во главу угла. В статье «Ошибки капиталистов» я объясняю, каким образом администрации Клинтона и Буша создали стимул для «фальсификации цифр». К сожалению, и администрация Барака Обамы не сумела воспользоваться кризисом 2008 года для того, чтобы повысить прозрачность рынков, закрывая глаза на торговлю внебиржевыми деривативами, – разрушительную силу в ситуации кризиса, – наложив на нее лишь некоторые ограничения.

Роль экономиста

Список виноватых, приводимый в главе про «анатомию убийства», содержит еще одну категорию – экономистов. Это все те многочисленные эксперты, которые утверждали, что рынки имеют склонность к саморегулированию, которые подвели так называемую интеллектуальную базу для оправдания политики дерегулирования, вопреки множественным историческим примерам, доказывающим несостоятельность идеи нерегулируемых и недостаточно регулируемых финансовых рынков, и вопреки прогрессу в экономической теории, которая объясняет, почему финансовые рынки должны регулироваться. Эти выводы из экономической теории акцентируют внимание на несовершенстве информации и конкуренции, существующих во всех секторах экономики и особенно внутри финансовой системы. Кроме того, когда некий рядовой бизнес терпит неудачу, последствия затронут его владельцев и их семьи, но едва ли целую экономику страны, в отличие от ситуации краха какой-либо отрасли. Как говорили наши политические лидеры и сами банки, мы не можем допустить, чтобы рухнули крупные банки. Но в таком случае они должны регулироваться в обязательном порядке. В противном случае получается пари, в котором рискует лишь одна сторона: если они выигрывают, они получают прибыль, если проигрывают, расплачиваться будут налогоплательщики.

Законопроект Додда – Франка, предусматривающий реформу в финансовом секторе, никак не затронул рискованный аспект крупных банков. По сути, мы только усугубили положение дел теми действиями, которые предпринимали для борьбы с кризисом: мы одобряли, а иногда требовали слияния банков, и теперь концентрация рыночной силы даже выше, чем была до кризиса. У этой концентрации есть неприятное следствие: она ведет к концентрации политической силы, настолько очевидной, что эффективное регулирование банковской системы становится невозможным. Единственный удачный момент, связанный с законопроектом, заключался в том, что он ограничивал полномочия финансовых учреждений, застрахованных государством, выписывать деривативы – печально известные финансовые продукты, которые привели к краху AIG[23] и оказанию государством крупнейшей в истории планеты финансовой помощи. И хотя по-прежнему нет единого мнения насчет того, являются ли деривативы разновидностью «азартных игр» или же инструментом хеджирования рисков, нет ни одной достаточно веской причины для того, чтобы их выписывали кредитные учреждения, в особенности те, которые застрахованы государством. Однако в 2014 году Конгресс, транслируя, по-видимому, интересы самого Ситибанка, без единого слушания аннулировал и это положение в законопроекте!

Весьма достоверный документальный фильм «Инсайдеры» (Inside Job) пролил свет на то, что происходит за кулисами профессии экономиста. Экономисты имеют обыкновение говорить, что средства поощрения имеют большое значение – это, кажется, едва ли не единственный аспект, по поводу которого они проявляют единодушие. Финансовый сектор предоставляет достойное вознаграждение тем, кто готов играть на их стороне: информацию, ведущую к обогащению, гранты на исследовательские проекты и подобные бонусы. В этой связи фильм поднимает следующий вопрос: не может ли все это оказать влияние на суждения экономистов?

Меры по борьбе с кризисом

«Создание кризиса» служит иллюстрацией нескольких тем, обсуждаемых в рамках данной книги, как и несколько включенных в нее статей, которые я написал в период с 2008 по 2009 год, среди которых «Как выбраться из финансового кризиса», опубликованная в Time спустя месяц после обвала Lehman Brothers[24]. Несоответствие того, что было необходимо предпринять, тому, что было предпринято, служит еще одним свидетельством великого раскола.

Несмотря на то что кризис создавался не за один день и о нем возвещали многочисленные тревожные сигналы, люди у власти – и в Федеральной резервной системе, и в администрации президента – казалось, были удивлены. Более того, я уверен, что кризис действительно стал для них неожиданностью – замечательный образец способности некоторых людей игнорировать факты, которые кажутся неприятными и не согласуются с их предубеждениями. В конце концов, пузырь на рынке недвижимости лопнул еще в 2006 году, в 2007 году экономика погрузилась в состояние рецессии, в период с 2007 по 2008 год Федеральный резервный банк выделил беспрецедентные суммы на финансирование банков, в том числе оказал огромную финансовую помощь инвестиционному банку Bear Stearns в марте 2008 года, чтобы спасти рынок от его банкротства. По сути, любой экономист, который не верит слепо в преимущества свободных и нерегулируемых рынков, в их эффективность и стабильность, видел зловещее предзнаменование в происходящем. Несмотря на это председатель Федеральной резервной системы Бен Бернанке беспечно говорил о том, что риски находятся под контролем[25].

Банкротство банка Lehman Brothers 15 сентября 2008 года погрузило страну из рецессии 2007 года (которую инициатива Буша по сокращению налогов для богатых не смогла остановить) в еще более глубокий кризис, сравнимый с Великой депрессией. Рассудив, что коллапс банка радикально не усугубит экономическую ситуацию, зато послужит уроком другим, Федеральный резервный банк совершил неожиданный разворот на 180 градусов и принялся спасать AIG. Это оказался самый дорогостоящий план спасения за всю историю человечества: размер финансовой помощи, выделенной государством одной корпорации, превысил совокупную финансовую помощь миллионам американцев на протяжении многих лет. Позже мы поймем, почему он так поступил, а также и то, почему он сделал все возможное, чтобы скрыть это от американского народа: деньги стремительно перетекли из AIG на счет Goldman Sachs и других банков. Федеральный резервный банк и Казначейство пришли на помощь в тот момент, когда эти банки находились под угрозой развала.

В статье для Time я предложил свое видение программы спасения страны. К сожалению, те действия, которые были предприняты, отвечали интересам и целям банков и представителей Одного процента, в отличие от предложенной мной программы. Восстановление экономики было едва ощутимым. Администрация Обамы может утверждать, что ей удалось предотвратить рецидив Великой депрессии. Так это или нет, очевидно одно: запустить процесс полноценного восстановления не удалось. На момент выхода этой книги в печать, семь лет спустя, доходы большинства американцев по-прежнему ниже докризисного уровня. Уровень благосостояния среднестатистического американца откатился почти на двадцать лет назад, до уровня благосостояния в 1992 году[26]. Программа восстановления экономики была задумана Одним процентом и для Одного процента. В своем ежегодном послании Конгрессу «О положении дел в стране», произнесенном 20 января 2015 года, Обама заявил, что кризис миновал. Но вряд ли даже он осмелится считать, что в стране все благополучно. Размер ВВП сейчас примерно на 15 процентов ниже, чем он мог бы быть, не случись кризиса, и сократить пропасть между тем, где мы находимся сейчас, и тем, где могли бы быть, по-прежнему не видится возможным. Триллионы долларов были бездарно потеряны, пока приводилась в действие программа, выгодная Одному проценту.

Моя программа действий состояла из пяти пунктов. Первой в списке была рекапитализация банков, которая бы позволила банкам возобновить кредитную деятельность и обеспечить американским налогоплательщикам достойные условия за те риски, которые они вынуждены нести. Действительно, рекапитализация банков проводилась. Однако под оказанием помощи банкам я не подразумеваю оказание помощи лично акционерам, держателям облигаций и банкирам. Но в нашем случае рекапитализация решала именно эту задачу.

Когда Международный валютный фонд, Всемирный банк или правительство Штатов дают деньги в долг другим странам, мы выставляем определенные условия: мы хотим быть уверенными в том, что деньги расходуются по назначению. Казначейство США весьма трепетно относится к соблюдению этих условий, однако ирония в том, что когда пришло время диктовать условия американским банкам, Казначейство не стало этого делать.

Идея ясна: важно было сохранить банки, чтобы они могли продолжать предоставлять средства, а экономика, в свою очередь, продолжала функционировать. Но поскольку для них не было установлено никаких условий, полученные ими в качестве финансовой помощи деньги ушли на выплату огромных и, разумеется, незаслуженных бонусов представителям банков. Долгие годы после кризиса уровень кредитной поддержи малому и среднему бизнесу был сильно ниже докризисного.

Администрация утверждает, что потраченная на помощь банкам сумма вернулась в казну, но все это больше напоминает игру в наперстки: деньги из одного кармана перекочевали в другой. Федеральная резервная система давала банкам займы под нулевой процент, которые они, в свою очередь, отдали в долг государству и крупным предприятиям под гораздо больший процент. (Даже двенадцатилетний подросток мог таким образом заработать, для этого не нужно быть финансовым гением, и тем не менее банкиры получали за это бонусы.) Правительство незаметно перевело «плохие» закладные с баланса банков на государственный. Но и в этом случае государству досталась лишь малая доля того, что получили частные инвесторы, как, например, Уоррен Баффет, который вкладывал деньги в банки в разгар кризиса.

Скажем прямо: простые американцы были обмануты. Банкам перепал настоящий подарок – им были предоставлены деньги на гораздо более выгодных условиях, чем всем остальным, и под гораздо более низкий процент, о котором все остальные могли только мечтать. Из-за этого деньги рядовых американцев были переданы состоятельным банкирам. Если бы вина банковского сектора была своевременно признана, у нас осталось бы гораздо больше денег для того, чтобы вложить их в развитие образования, технологий, инфраструктуры, то есть во все то, что помогло бы создать более сильную экономику и всеобщее процветание.

Как и многие другие меры, придуманные Одним процентом для Одного процента, рекапитализация преподносилась как экономика просачивания благ сверху вниз: дайте банкам побольше денег, и от этого выиграют все остальные. Этого не случилось, чего и следовало ожидать[27]. Я, в свою очередь, настаивал на том, что нам необходима экономика просачивания благ снизу вверх – помогите тем, кто находится внизу, и от этого выиграет вся экономика.

Кризис начался с жилищного сектора, и поэтому казалось очевидным, что для того чтобы запустить процесс восстановления экономики, необходимо остановить волну взысканий. Я предупреждал Барака Обаму еще до того, как он стал президентом, о том, что одной только финансовой помощи банкам будет недостаточно. Он должен был оказать помощь американским домовладельцам. Но министр финансов Тимоти Гайтнер, который по совместительству возглавлял Федеральный резервный банк Нью-Йорка, думал в первую очередь о банках, несмотря на то что в тот период они предавались наиболее безответственному поведению. Итогом такой халатности стало то, что миллионы американцев в самом буквальном смысле лишились своих домов. Пока сотни миллиардов долларов выделялись в качестве помощи банкам, лишь небольшая доля средств направлялась на помощь домовладельцам. В их адрес было выделено всего лишь где-то 10 миллиардов долларов, – Казначейство даже не удосужилось озвучить точный размер оказанной помощи в своем отчете перед Конгрессом – поскольку администрация отклоняла одну программу помощи домовладельцам за другой под предлогом их несовершенств. Возможно, тратить огромные деньги на поддержание банков было действительно необходимо, чтобы спасти экономику, и отладка каждой из программ рассматривалась как непозволительная в данных обстоятельствах роскошь. Однако по непонятной причине к помощи домовладельцам и среднестатистическим американцам применялся диаметрально противоположный подход: мы должны продвигаться очень осторожно, чтобы не допустить никакой ошибки. Термин «моральный риск» озвучивался при каждом удобном случае. Якобы существует риск, что финансовая помощь домовладельцам повлечет за собой череду новых опрометчивых заимствований, при этом настоящие моральные риски были связаны именно с банками, которым раз за разом оказывалась помощь.

Классическая экономическая теория, о которой можно прочитать почти в любом учебнике, говорит о том, что в ситуации, когда экономика ослабла, необходимо применять меры финансового стимулирования. Но как мы узнали из истории со снижением налогов для богатых при Буше в 2008 году, плохо продуманная программа оказывается неэффективной. Члены администрации Обамы, среди которых были и те, на ком лежала серьезная ответственность за создание кризиса как в форме активной поддержки курса на дерегулирование, так и в их неспособности контролировать деятельность банков, считали, что для выхода из кризиса необходимы довольно скромные меры: банки испытывают трудности, они нуждаются в серьезном вливании средств, но спустя какой-то период пребывания в лазарете они и экономика вслед за ними пойдут на поправку. Предложенное решение дало лишь временный стимул, банки по-прежнему были насквозь больны. Но поскольку все ожидали, что восстановление произойдет в ближайшее время, никто не придавал особого значения масштабу, формату и продолжительности плана спасения.

Я же настаивал на том, что экономика была больна еще до кризиса и держалась на плаву только благодаря искусственно раздутому экономическому пузырю; что кризис, скорее всего, окажется глубоким и затяжным, особенно если не будут приняты правильные политические решения (они и не были приняты). Более того, политика была ущербна, она не предполагала отступных путей. Если экономика не восстановится, консерваторы скажут, что стимулирование не принесло результатов, и получить второй пакет стимулирующих мер будет не так-то просто. Поэтому я настаивал на том, что нам необходим расширенный комплекс стимулирующих мер[28] – гораздо более объемный, чем тот, который продвигала администрация, и утвердил Конгресс. Этот комплекс должен был быть тщательно продуман (гораздо лучше, чем план Буша по снижению налогов для богатых, который затевался именно как инструмент стимулирования). По факту одну треть пакета стимулирующих мер составило снижение налога. Что еще хуже, администрация, которая явно не отдавала себе отчет в глубине кризиса, предсказала, что с учетом программы стимулирования максимальный уровень безработицы не превысит 7–8 процентов. Когда безработица достигла отметки в 10 процентов, это стало прекрасным поводом для нападок со стороны критиков. Администрации следовало упирать на то, что пакет стимулирующих мер позволил сократить уровень безработицы на 2–3 процента в сравнении с тем, каким он мог бы быть без этих мер. Надо признать, с этой задачей программа стимулирования действительно справилась.

Остальные пункты моей программы, обозначенной в статье для Time, включали реформу систем внутреннего регулирования и создание многостороннего агентства, которое бы координировало процесс регулирования на национальном уровне. К моменту написания статьи уже было понятно, что затянувшийся кризис затронет весь мир и что порочная банковская практика (существующая не только в США, но и в некоторых европейских странах) отразится на всех остальных. Образовавшийся и лопнувший на нашем рынке ипотечный пузырь занес инфекцию в финансовые рынки всего мира.

С последними двумя пунктами связано наибольшее разочарование. Несмотря на то что через два года после начала кризиса законопроект Додда – Франка о финансовой реформе был принят в 2010 году, он при самом благоприятном раскладе затрагивал лишь половину стоящих задач. Несмотря на это банки все равно стремились смягчить для себя условия этого закона. Они были категорически против попыток внедрить систему регулирования. Они неоднократно призывали Конгресс аннулировать многие положения закона и в результате в декабре 2014 года добились своего: было отклонено одно из ключевых положений о регулировании сделок по деривативам и об ограничении производства этих сомнительных финансовых продуктов банками, застрахованными государством.

В глобальном смысле не было организовано ни одного международного агентства. Был лишь учрежден Международный совет по финансовой стабильности, который был создан на базе Форума финансовой стабильности, образованного в конце девяностых после кризиса в Восточной Азии, и продемонстрировал абсолютную неэффективность. Как и в случае с законопроектом Додда – Франка, это была полумера: в некотором смысле положение дел даже улучшилось по сравнению с тем, что было до кризиса, но очень немногие за пределами финансового сектора готовы поверить в то, что таким образом нам удалось устранить существенный риск нового кризиса.

Больше всего все же поражает тот факт, что все обсуждения связаны с тем, как не допустить причинение вреда обществу банками, а не с тем, как сделать так, чтобы они адекватно выполняли те важные функции, которые они и должны выполнять, для того чтобы экономика страны исправно функционировала. В рамках данной книги этот вопрос важен как минимум по двум причинам. Когда страна впадает в кризис, основной удар приходится на простых граждан – рабочих, которые остаются без работы, домовладельцев, которые лишаются своих домов, людей, которые наблюдают, как испаряются их пенсионные накопления, не могут устроить своих детей в колледж и не имеют возможности претворять в жизнь свои мечты. В массовом порядке разваливаются небольшие предприятия.

А на фоне этого крупные предприятия умудряются не только устоять, но и процветать благодаря тому, что зарплаты снижаются, а продажи за границу остаются на прежнем уровне. У банкиров, которые своими руками создали кризис, дела, к слову, тоже идут вполне сносно. Если бы раздутые ими же самими экономические пузыри оказались бы более стабильными, их дела были бы немного хуже. Им бы пришлось променять шале в Швейцарских Альпах на шале где-нибудь в Колорадо, а домик на Ривьере на дом в Хэмптонсе[29].

Необходимость регулирования казалась абсолютно очевидной в свете того, что банки и прочие участники финансового сектора неоднократно демонстрировали склонность к эксплуатации других, будь то манипулирование рынками, инсайдерская торговля, агрессивная политика в адрес держателей кредитных карт, монополистические антиконкурентные практики, грабительское и кабальное кредитование – список можно продолжать до бесконечности. Такими способами заработать деньги легче, нежели более честной деятельностью, как, например, кредитованием малого бизнеса, который бы создал рабочие места. Каждый раз, когда банки кого-то эксплуатируют, они способствуют тому, что обостряется неравенство. Когда они содействуют созданию новых рабочих мест, они помогают это неравенство сократить, одновременно помогая снизить уровень безработицы и повысить зарплаты, что происходит естественным образом, когда уровень безработицы снижается.

Таким образом, от регулирования деятельности банков может быть двойная польза: во-первых, пресечение случаев эксплуатации ими простых граждан, во-вторых, создание мотивации для выполнения ими тех обязанностей, которые они должны выполнять всего лишь посредством сокращения прибыли, которую они привыкли получать альтернативными способами.

Ошибки Обамы и Буша в борьбе с кризисом

Как и сам кризис, ставший предсказуемым и предсказанным следствием экономической политики, проводимой на протяжении десятилетий до него, все то, что произошло в годы после кризиса, было предсказуемым следствием политических решений, принятых в качестве противодействия кризису.

Что можем мы сказать теперь, через десять лет после начала рецессии и девять лет после схлопывания пузыря? Администрации и Федеральному резервному банку приятно утверждать, что они спасли нас от второй Великой депрессии. Возможно, так оно и есть, но им тем не менее не удалось вернуть экономику к процветанию.

Банковская система в основном пошла на поправку, рецессия официально завершена, причем за довольно короткий промежуток времени. Но экономика по-прежнему нездорова. Несмотря на то что экономический рост возобновился, потребуются многие годы, чтобы устранить суровые последствия Великой рецессии и вернуть доходы большинства американцев на тот уровень, которого они должны были достигнуть, не случись этого кризиса. Ущерб, нанесенный кризисом, будет очень долговременным.