Читать книгу Неприступный герцог - Джулиана Грей - Страница 6

Апрель 1890 года

Известного своей безнравственностью герцога Уоллингфорда оказалось не так-то просто соблазнить.

Абигайль Харвуд думала, что ей будет довольно легко устроить себе первое романтическое приключение едва только на пути попадется подходящий джентльмен. Она была весьма привлекательна, к тому же готова с радостью окунуться с головой в омут любовной страсти. Абигайль даже выбрала подходящее место для тайных встреч – лодочный сарай на берегу озера – и уютно его обустроила для ночи любви. Подушки и мягкое шерстяное одеяло она убрала в шкаф. Под старой рассохшейся шлюпкой припрятала вино, бокалы и свечи. Все это она проделала тайком от других и теперь ждала наступления апреля, ибо в марте даже в Италии было слишком холодно для свиданий на свежем воздухе. Зато когда придет время, Абигайль наденет свое самое открытое платье и предстанет перед герцогом во всей красе.

Проблема состояла лишь в том, что герцог был практически недосягаем.

«Все дело в дурацком пари», – сердито подумала Абигайль, таща козла в загон через двор. Как и Уоллингфорд, козел отказывался идти в указанном направлении, а вот что касается упрямства, то не родилось еще такое животное, которое могло бы переупрямить Абигайль Харвуд. О чем только думала Александра, подогрев своим пари и без того завышенное мужское самолюбие? Подумать только: какое-то пари сразу пробудило в мужчинах гордость, желание выиграть во что бы то ни стало и смешанное с глупостью упрямство.

Да и кто мог подумать, что восхитительно распутный герцог Уоллингфорд воспримет пари столь серьезно? И вот теперь вместо того, чтобы восхищенно пожирать глазами округлости ее фигуры, он едва сдерживает гнев. Вместо того чтобы заключить ее в страстные объятия во время случайной встречи в залитом лунным светом саду, он повернулся и пошел назад в дом.

Неужели она сказала что-то не то?

Абигайль свернула за угол конюшни и оказалась перед загоном. Упершись раздвоенными копытцами в серую от пыли землю, козел возмущенно заблеял.

– Послушай-ка, приятель, – обратилась к животному Абигайль, – для тебя соорудили чудесный открытый загон. В твоем распоряжении целое оливковое дерево. А я лично прослежу, чтобы тебя не донимали гуси.

Козел легонько боднул Абигайль.

– Так-так! И это твоя благодарность? – Она потянула за веревку. – Идем. Ты знаешь, что тебе со мной не справиться. И потом это ненадолго. Я только позавтракаю и помогу Марии и Франческе с уборкой. Нельзя же допустить, чтобы ты бегал там, где сушится белье.

Козел вновь протяжно заблеял.

Абигайль дернула за веревку еще раз.

– Ты понимаешь, что мы убираем дом к завтрашнему пасхальному молебну? Будет очень стыдно, если мы ничего не успеем сделать. А ты, я в этом не сомневаюсь, будешь обречен вечно гореть в аду в компании вон той злобной гусыни, которая станет беспрестанно щипать тебя клювом.

Легкий ветерок взъерошил бороду козла.

– И не смотри на меня так, Персиваль. Я не испытываю ни капли жалости к упрямым козлам, отказывающимся идти туда, куда им велят, – заявила козлу Абигайль. Она подняла голову и прищурилась от яркого весеннего солнца. – Гляди-ка! Клевер!

Козел тоже вскинул голову.

– Вон там! Бежим скорее!

Когда весьма недовольный жизнью Персиваль оказался наконец в загоне, Абигайль позволила себе немного отдохнуть. Облокотившись об ограду, она с наслаждением подставила лицо ласковому теплому солнышку.

На открывшемся ее взору склоне холма среди спускающихся ступенями стен бушевала зелень: длинные ряды виноградников с их пока еще бледно-зелеными листочками, персиковый сад в цвету и тропинка, ведущая к озеру, обрамленная оливами и яблонями. Слева крестьяне сажали овощи на длинных ровных грядках, и водянистое весеннее солнце отражалось от их белой одежды. Примостившаяся у подножия холма деревня заявляла о своем присутствии то тут, то там выглядывающими из зелени деревьев песочно-желтыми домиками с красными крышами.

Абигайль любила каждый камешек замка Святой Агаты. С удовольствием наблюдала за тем, как все это проснулось к жизни во второй половине марта, потянулось к солнцу бледно-зелеными побегами из влажной коричневой земли. Абигайль любила стоять здесь и впитывать в себя аромат цветущих персиковых деревьев, сочный запах свежевспаханной земли, ленивые голоса крестьян в отдалении.

Она любила смотреть на герцога, сворачивающего за угол конюшни каждое утро ровно в семь часов, как и она сама. Абигайль даже достала из кармана часы, чтобы удостовериться.

– Доброе утро! – радостно крикнула она.

– Доброе утро, – гораздо менее радостно откликнулся герцог, не глядя в ее сторону.

Абигайль оперлась на ограду, позволив лучам солнца согреть ей кожу. Герцог стоял всего в двадцати футах от нее, одетый в превосходного качества твидовый костюм, сапоги, и гневно смотрел на изгородь перед собой, словно не видел окружающей его красоты.

– Что-то не так? – вежливо поинтересовалась Абигайль.

Герцог наконец обернулся.

– Где, черт возьми, мой конь?

– На пастбище, полагаю.

– На пастбище? – Уоллингфорд произнес эти слова таким тоном, как если бы ему сказали, что Люцифер находится сейчас на скачках в Эпсоме. – Какого черта?

– Черт, черт… Вы постоянно это повторяете. Хотя черт не имеет ничего общего с Люцифером, мирно пощипывающим траву. И даже наоборот. О, ха-ха!

Уоллингфорд посмотрел на нее, как на сумасшедшую.

– Что смешного?

– Черт. Люцифер. Вы весьма неравнодушны к этому вышедшему в тираж красавцу. Видите в нем родственную душу?

Герцог ударил стеком по голенищу сапога.

– Мой конь, оседланный и взнузданный, должен каждый день ровно в семь часов быть на этом самом месте. Полагаю, вы не знаете, чем сегодняшний день отличается от остальных?

Абигайль прикрыла глаза ладонью и посмотрела на поля.

– Думаю, так получилось потому, что работники с рассветом начали сев.

– Сев?

– Ну да. В полях выращивают овощи, которые потом попадут нам на стол. Весна, разве вы не заметили?

– И какое отношение это имеет к готовности моего коня к утренней прогулке?

Абигайль вновь повернулась к герцогу и улыбнулась:

– Подозреваю, что конюхи работают в поле.

– В поле? – Уоллингфорд ошеломленно посмотрел на поля с копошащимися на них, похожими на муравьев фигурками.

– Послушайте, я не хотела ни на кого клеветать, – произнесла Абигайль, – но вы уверены, что пили сегодня утром кофе?

Герцог мрачно взглянул на мисс Харвуд.

– Представьте себе, да. Я должным образом приготовился к предстоящей встрече, только вот у меня… нет коня! – Последние слова он произнес столь гневно, что если бы рядом находились его собственные слуги, они, дрожа от ужаса, бросились бы исполнять любое его приказание.

Только вот здесь, в Тоскане, слуг не было.

Абигайль снова улыбнулась.

– Стало быть, вам придется оседлать Люцифера самостоятельно.

– Самостоятельно?

Она оттолкнулась от изгороди.

– Похоже, вы в замешательстве, ваша светлость. Но вам посчастливилось встретить меня, и я с удовольствием протяну вам руку помощи. Сходите за конем, а я постараюсь найти седло.

– Сходить за конем? – возмущенно воскликнул Уоллингфорд, потеряв самообладание, но Абигайль уже пересекала двор.

Склад упряжи располагался позади конюшни и насквозь пропах кожей. Абигайль приходила сюда время от времени, поэтому знала, где хранится седло Люцифера. Она перекинула уздечку через плечо, подхватила одной рукой седло, а другой – ящик с щетками. У двери на мгновение остановилась.

– Уж если я взялась за дело, то доведу его до конца, – пробормотала она себе под нос, а потом поставила ящик с щетками на землю и потянула за платье, чтобы опустить декольте чуть ниже.

Пощипывающий нежную весеннюю траву Люцифер озадаченно поглядывал на своего хозяина.

– Ужасно не хочется нарушать идиллию, старина, – произнес Уоллингфорд, – но без твоей помощи до деревни мне не добраться.

Люцифер вытянул шею, чтобы вырвать из земли еще один пучок травы.

– Чертов наглец. – Уоллингфорд схватил веревку, которой был привязан конь, и потянул его за собой.

Ему с самого начала нужно было быть начеку. Ведь смотритель его предупреждал. «Синьорина снова вас поджидает, – сказал Джакомо, кивая в сторону конюшни. – От нее одни напасти».

Уоллингфорд был согласен с этим полным загадок слугой, но не собирался делиться с ним своими соображениями.

– Ничего особенного, – возразил он, нетерпеливо похлопывая стеком по голенищу сапога. – Идет себе по своим делам. Кажется, она присматривает за козами?

– Притворяется. А на самом деле следит за вами.

– Глупости. Хорошего вам дня, Джакомо. – С этими словами Уоллингфорд направился к конюшне и попал в ловко расставленные Абигайль сети.

Люцифер вовсе не собирался прибавлять шаг, и к тому времени, как Уоллингфорд достиг края изгороди скотного двора, мисс Харвуд уже поджидала его. Солнце позолотило ее каштановые волосы, осветило пышную грудь и изящные руки, созданные не для того, чтобы таскать тяжелые седла.

– Наверное, мне стоило отправиться в деревню пешком, – пробормотал Уоллингфорд.

Лицо Абигайль озарила улыбка.

– О, чудесно! Я вижу, вы настроены решительно.

– Просто дайте мне седло, мисс Харвуд, и давайте покончим с этим.

Абигайль поставила ящик с щетками на землю и водрузила седло на ограду.

– О нет, ваша светлость. Коня сначала нужно почистить.

– Почистить? Конечно.

Абигайль достала из ящика щетку.

– Если мы возьмемся за работу вместе, то закончим быстрее. Надеюсь, нет нужды объяснять, что чистить нужно по шерсти, а не наоборот?

– Я знаю, как это делается, – буркнул герцог, забрал из рук Абигайль щетку и принялся за дело.

– Не понимаю, почему вы так сердитесь. Думаю, вам будет полезно освободиться на время от обязанностей, налагаемых титулом. И попытка самостоятельно оседлать коня – неплохое начало.

– Я проделал такой долгий путь не для того, чтобы учиться седлать лошадей. Это вполне можно было сделать и дома.

– Но ведь вы этого не сделали, не так ли? Осмелюсь предположить, что Лондон, с его светской суетой, выпивкой и мимолетными романами, съедает вашу душу. Я права, Уоллингфорд?

– Вздор. – Герцог принялся с удвоенной силой тереть шкуру Люцифера, с удовольствием отмечая про себя появившийся на ней глянцевитый блеск. Краем глаза он украдкой поглядывал на Абигайль и был рад тому, что она его не видит. Ибо он почувствовал себя совершенно обнаженным после ее так обыденно произнесенных слов.

– Необязательно постоянно быть настороже, – все так же невозмутимо продолжала Абигайль. – Я наблюдаю за вами с того самого момента, как мы встретились в той треклятой гостинице. Подозреваю, что у нас с вами гораздо больше общего, чем вы полагаете. Только я более трезво смотрю на вещи. Ведь меня не испортили неограниченная власть и богатство.

– Я не испорчен. – Уоллингфорд сосредоточился на мерных движениях собственной руки, постепенно возвращающих ему самообладание.

– Держите чепрак, – сказала Абигайль, выныривая из-под шеи Люцифера. – Нужно положить его… нет, наоборот. Да, вот так. А теперь разгладьте складки, иначе они причинят коню неудобство. Нет, я вполне солидарна с вами в желании сбежать от условностей. Я и сама питаю отвращение к браку и правилам, принятым в обществе.

Уоллингфорд расправил складки на чепраке.

– Я помню. Вы уже говорили мне об этом тогда, в гостинице.

– Но вы не спросили меня почему.

– Честно говоря, мне совсем не хочется лезть в ваши дела. Хотя вы не настолько щепетильны. Похоже, ваше мнение о браке известно доброй половине Лондона. – Уоллингфорд посмотрел на мисс Харвуд поверх спины Люцифера.

– Неправда. Вы – первый, с кем я заговорила об этом. Если, конечно, не считать того милого конюха на постоялом дворе. Но он совсем не говорил по-английски, так что это не считается.

Абигайль подошла к висящему на ограде седлу.

Уоллингфорд не видел ее лица. Ему даже показалось, что она нарочно от него отвернулась.

Абигайль провела рукой по седлу.

– Я расскажу вам почему. Видите ли, я никогда не хотела замуж. И не выйду, потому что дала себе слово. Когда я переехала в Лондон и увидела, как живет Александра, увидела, как моя беззаботная и озорная сестра превратилась в довольно забавную, но ужасно скучную жену большого человека, я подумала, что лучше умереть, чем повторить ее судьбу.

Уоллингфорд беспомощно смотрел на мисс Харвуд, и в его груди росло довольно странное ощущение. Ему казалось, будто в ней образовалась пустота, но при этом что-то согревало ее теплом.

Абигайль взяла с ограды седло, но вместо того чтобы отдать Уоллингфорду, сама положила его на спину Люцифера.

После этого она продолжала, но теперь ее голос звучал приглушенно:

– В ее жизни нет цели. Да, она посещает балы и званые вечера, ведет бесконечные разговоры и флиртует, но при этом не делает ничего, лишь ищет новые развлечения. Только я не думаю, что она счастлива. Ей скучно и тревожно, хотя она и делает вид, будто наслаждается жизнью. А Лилибет? Уверена, вы слышали рассказы о Сомертоне. Ее брак – это самая настоящая каторга.

– Наверное, ей следовало выбрать другого мужа, – сам того не желая, сказал Уоллингфорд, зачарованный проворностью пальцев Абигайль, закрепляющей подпруги, и ее искренним нежным голосом.

– Да, но сам институт брака! Вы не зайдете с другой стороны, чтобы подержать подпругу, ваша светлость?

Уоллингфорд послушно перешел на другую сторону и подхватил свисающий с седла ремешок.

– Возьмем, к примеру, вас, одного из самых влиятельных людей Англии. Если бы я вышла за вас замуж – не пугайтесь, я рассуждаю гипотетически, – мне пришлось бы стать образцом благопристойности. Так сказать, столпом общества! А ведь именно это и погубило Александру.

Уоллингфорд продел ремни в пряжки и закрепил их.

– Если бы я сделал вам предложение – я рассуждаю гипотетически, мисс Харвуд, лишь для того, чтобы поддержать беседу, – мной руководила бы привязанность к вам. Мне не захотелось бы, чтобы вы менялись. – Необдуманные слова сорвались с языка герцога, прежде чем он успел сдержаться.

– Мы с вами ничего не сможем изменить. Это неизбежно. Вся эта восхитительная свобода, возможность поступать как заблагорассудится, жить в этих чудесных развалинах и доить коз по утрам…

– Я полагаю, мы до сих пор рассуждаем гипотетически. Подайте мне уздечку, мисс Харвуд, если вам не трудно. – Неожиданно на сердце Уоллингфорда потеплело. Пульс вдруг с силой заколотился в жилке на шее. Герцог протянул руку, чтобы взять уздечку, и с ужасом заметил, что его пальцы дрожат.

– Ну, конечно. У меня нет никакого желания выходить за вас замуж. Я ведь уже говорила вам об этом. – Абигайль вложила уздечку в ладонь герцога, и он, как последний глупец, заглянул в ее глаза – глаза эльфа с пляшущими в них озорными искорками – и увидел играющую на губах улыбку.

– Кроме того, нужно учитывать и ваш характер. – С этими словами Уоллингфорд выхватил уздечку из ее руки. Приятное тепло мгновенно улетучилось из его груди. – У меня вполне сносный характер.

– Ну конечно. Более интересного распутника я еще не встречала. И все же вы здесь, пытаетесь погрузиться в науку и все такое прочее. Вы невероятно умны. Все ваше высокомерие напускное. Кроме того, в вас чувствуется истинная… – Абигайль сделала паузу, – внутренняя сила. Достоинство, не имеющее никакого отношения к вашему титулу.

– И откуда только вы все это знаете? – Уоллингфорд неуклюже возился с кожаными ремнями, отчаянно пытаясь сосредоточиться именно на них, а не на этой метафизической загадке, стоящей перед ним.

– Я наблюдала за вами. За тем, как вы обращаетесь с лошадьми и с друзьями. Наблюдала, как вы ведете себя за ужином, когда мы собираемся вместе. Как я уже сказала, среди всех распутников Лондона вы такой один. – Абигайль вздохнула и покачала головой. – И все же вы распутник.

Люцифер фыркнул, уткнувшись носом в затянутую в перчатку ладонь хозяина.

– Я не распутник.

– Такие люди, как вы, не меняются. – Абигайль словно не слышала его слов. – Это самое распространенное и жестокое заблуждение, увековеченное представительницами слабого пола и подогреваемое романтической литературой. Мужчина со свободными взглядами на отношения не способен измениться. Даже если он влюбится и женится по любви. Рано или поздно его стремление заполучить новую женскую плоть пересилит любовь и преданность жене. Посмотрите на своего собственного отца.

– Упаси Боже, – пробормотал Уоллингфорд. – Он умер пятнадцать лет назад, а при жизни вовсе не являлся примером для подражания.

– Вот видите? Наверное, герцог, который может заполучить любую женщину, стоит лишь ему щелкнуть пальцами, не способен хранить верность. Просто само это понятие находится за пределами его понимания. И распространение его весьма ценного герцогского семени не просто его право, но и обязанность перед человечеством. С вами все в порядке?

– Что вы сказали? – выдавил Уоллингфорд между приступами кашля.

– Возможно, незамужней девушке не пристало обсуждать подобные вопросы, – сказала Абигайль, судя по всему, совершенно не испытывая раскаяния.

Уоллингфорд прикрыл глаза и сделал глубокий вдох в попытке успокоиться.

– Лучше? – весело спросила Абигайль.

Уоллингфорд потряс уздечкой.

– Ну и как, скажите на милость, это надевается?

– Просто подставьте ее Люциферу. Он наверняка знает, куда нужно сунуть морду. – В голосе мисс Харвуд сквозил смех.

«Герцогское семя», – неужели она в самом деле произнесла это вслух?

Уоллингфорд еще раз посмотрел на странное изделие из кожи и стали, которое держал в руках, и попытался сосредоточиться. Вот это наверняка удила, так что морду коня нужно просовывать именно сюда. Уоллингфорд поднес уздечку к губам Люцифера, но тот лишь недоверчиво посмотрел на хозяина.

Абигайль вздохнула, а потом подошла к герцогу, источая аромат лимонов и цветения, словно сама весна впиталась в ее кожу. Уоллингфорд пытался затаить дыхание, но тщетно. Абигайль никуда не делась. Она стояла рядом с ним, такая теплая и податливая, а ее изящные руки накрыли его – большие и сильные. От такой близости его тело тут же возродилось к жизни, а «герцогское семя» запросилось на волю.

– Это делается так, Уоллингфорд, – негромко произнесла Абигайль. – Приподнимаете недоуздок… вот так. А теперь застегиваете пряжку под скулами. Вот и все.

Пальцы герцога неловко следовали советам Абигайль. Ее волосы в нежной ласке коснулись его щеки, и на мгновение ему показалось, будто земля уходит из-под ног.

– Надеюсь, я вас не обидела. Поверьте, я не хотела. Вы такой, какой вы есть. Это все равно что обвинять льва в том, что он родился львом.

– Конечно.

– В любом случае мне не хочется, чтобы вы были другим. Меня и так все устраивает.

Кровь зашумела в ушах Уоллингфорда.

– Мисс Харвуд, – сказал он, оборачиваясь.

Абигайль оказалась даже ближе, чем он предполагал, и слова застряли в горле.

– Да, Уоллингфорд, – выдохнула она.

Герцог открыл было рот, но потом снова закрыл его. Абигайль терпеливо ждала, слегка наклонив голову и являя взору мужчины позолоченную солнцем кожу.

Уоллингфорд отвел взгляд.

– Поводья, мисс Харвуд, – произнес он. – Если вам не сложно.

Уоллингфорд оказался превосходным наездником, знающим своего коня, как собственные пять пальцев. Абигайль не сомневалась в его мастерстве, потому что уже имела возможность наблюдать, как он обращается с Люцифером. И все же она испытала истинное наслаждение теперь, когда увидела, как он легко и грациозно правит конем, точно кентавр в лучах утреннего солнца. Герцог направлялся в деревню, где у него наверняка была назначена встреча с какой-нибудь привлекательной вдовой.

Что-то защекотало руку Абигайль. Она опустила глаза и увидела Персиваля, жующего ее рукав.

– Он ошеломляюще красив, не правда ли, Персиваль? Все сходят с ума по его брату. И правильно – ведь Роланд необыкновенно красив. И все же… – Абигайль гладила козла по голове, наблюдая за тем, как герцог то появляется, то снова исчезает за оливковыми деревьями. – Уоллингфорд словно вытесан из гранита. Прячет свою красоту под слоем камня. Ты понимаешь, о чем я? – Она вновь посмотрела на Персиваля, который перестал жевать ее рукав и теперь просто стоял, закрыв глаза и наслаждаясь лаской. – Конечно, понимаешь, – вздохнула Абигайль. – Ведь у вас – козлов и герцогов – так много общего.

Герцог Уоллингфорд сосредоточенно смотрел на дорогу, гордо расправив плечи, до тех пор, пока не понял, что мисс Харвуд больше не может видеть его за деревьями.

Она была очень далеко, и все же он остро ощущал ее присутствие и помнил каждую деталь облика: блеск волос в лучах солнца (Абигайль никогда не надевала шляпу раньше полудня), желтое платье, ладно облегающее хрупкую фигурку, проницательный взгляд, буквально прожигающий его спину. Он помнил прикосновение ее рук к своим и исходящий от нее аромат.

Джакомо считал, что от нее одни напасти.

– Словно она нарочно послана дедом, чтобы испытать силу моей воли, – обратился Уоллингфорд к Люциферу, направляя его по залитой солнцем дороге. – Чтобы посмотреть, как долго я продержусь, прежде чем снова оскандалюсь. Чтобы доказать, что я совершенно не умею владеть собой.

Казалось, каждая частичка его тела напряглась в стремлении вернуть его назад, к Абигайль.

«Тебе кажется, что ты можешь получать чувственное наслаждение в объятиях случайной знакомой у стены оранжереи твоей собственной любовницы лишь потому, что тебе все дозволено», – вспомнились слова герцога Олимпия.

Герцог миновал несколько оливковых деревьев, усыпанных неспелыми плодами, и как только тень, отбрасываемая листьями, касалась его кожи, он с болью в сердце ощущал, будто его отделяла от мисс Харвуд какая-то невидимая стена, но спустя мгновение вновь испытывал облегчение от того, что преграда исчезала. Уоллингфорд уже перестал задумываться над охватывающими его ощущениями. Он воспринимал их как временный недуг, как испытание, которое нужно выдержать.

– У меня не получается выбросить ее из головы, потому что не могу ею обладать. Вполне естественная человеческая реакция. Ситуация, в которой я оказался, даже комична. Леди, неопытная девственница, хочет романа со мной, а я – понимаешь, Люцифер? – пекусь о собственной добродетели. А это, скажу тебе, самое горькое испытание.

Оставив позади ряды деревьев, Уоллингфорд свернул в сторону.

«По крайней мере у меня останется чувство удовлетворения от того, что я сумел ей отказать», – подумал он, но вряд ли бы решился произнести эти слова вслух. Он оказался в этой дыре потому, что хотел укрыться от деда, который намеревался его женить. А еще он сделал это для того, чтобы убежать от соблазнов, чтобы понять, прав ли дед. Узнать, сможет ли он прожить целый год, не потакая собственным прихотям и слабостям. Сможет ли исцелиться от терзающей его душу неудовлетворенности и существует ли на свете другой, более сильный и великодушный Уоллингфорд. Такой, как Финн или Роланд. Человек, который просто нравится людям и которого такая девушка, как Абигайль, может искренне полюбить, а не пытаться поместить в свою коллекцию в качестве трофея.

Последняя мысль возникла в голове Уоллингфорда совершенно неожиданно, и он едва не подпрыгнул в седле.

– Совсем с ума сошел, – пробормотал он, пуская Люцифера в галоп.

Пари. В какой-то момент оно показалось Уоллингфорду самой большой глупостью, которую он только мог совершить, движимый чувством уязвленной гордости, что не к лицу настоящему герцогу. Он даже мысленно обругал леди Морли и ее острый язык. Ведь она вела себя совсем как его дед.

Но теперь Уоллингфорд был ей благодарен. Потому что каждый раз, когда вид соблазнительно округлой груди мисс Абигайль Харвуд грозил разрушить последний оплот его силы воли, Уоллингфорд вспоминал о пари. Данное им самому себе обещание стало достоянием общественности. Он связал себя обязательствами.

Дорога сделала еще один поворот, и взору Уоллингфорда предстали красные черепичные крыши деревни, напоминающие издалека россыпь цветов.

«Мой дорогой мальчик, разве вся твоя сознательная жизнь показала, что ты способен на что-то еще?» – слова деда не выходили из памяти.

– Я смогу, приятель, – пообещал Уоллингфорд, не зная, к кому именно он обращается – к себе самому или к коню, и слегка натянул поводья, чтобы было легче спуститься с довольно каменистого склона, в который превратилась дорога.

«Клянусь Богом, я заставлю этого старого негодяя изменить свое мнение».