Читать книгу Грешная и желанная - Джулия Энн Лонг - Страница 4

Едва забрезжила заря, как глаза Тэнзи открылись.

Мягкую, как облако, перину не качали океанские волны. Элегантно меблированная комната вся состояла из темного дерева, позолоты и разных оттенков голубого. Не Америка. Не корабль. Суссекс. Пеннироял-Грин, если быть точной.

Полоска манящего розового света пробивалась сквозь неплотно задернутые шторы.

Она сонно выскользнула из кровати, потерла глаза кулаками, перекинула тяжелую косу через плечо и зашагала, как по дороге к неизбежности, по толстому ковру савонри.

Осторожно взялась за шторы – мягкого бархата с золотистым отливом – и выглянула в окно.

Горизонт открылся ей переходящими из одного в другой оттенками: сначала нежный зеленый подстриженных английских лужаек, над ним темная неровная полоса деревьев – должно быть, это лес, а за лесом широкое пространство темно-зеленого, бугристое, как взбитое одеяло (вероятно, те самые холмы Суссекса), и наконец узкая полоска серебра. Наверное, море.

Небо как раз налилось девичьим румянцем. Тэнзи смотрела, как восходящее солнце один за другим золотит предметы, словно позволяя каждому из них обрести неземную красоту. Сначала высокие аккуратные кусты, затем белая каменная скамья, далее фонтан и потом человек…

Она так сильно втянула в себя воздух, что едва не поперхнулась.

Голый мужчина.

Во всяком случае, голый от пояса и выше.

Он стоял на небольшом балкончике рядом с ней, всего в нескольких футах.

Тэнзи быстро нырнула обратно в комнату и подтянула штору к лицу, оставив неприкрытыми только глаза, как обитательница гарема, затем подалась вперед, чтобы разглядеть незнакомца как следует. Она видела только его спину: восхитительно широкие плечи, прелестный своего рода желобок вдоль позвоночника, разделявший пополам две гряды крепких мускулов, и все это переходило в упругую талию.

Внезапно он вскинул руки, выгнулся, будто его ударило молнией, и издал какой-то рык, словно языческий бог, призывающий утро. Хотя Тэнзи сомневалась, что у бога под мышками могут расти черные волосы.

И тут же исчез в своей комнате, будто кукушка, выскочившая из часов, чтобы объявить время.

Его рев еще слабым эхом отдавался в воздухе.

В общем, не самое плохое начало дня.

Тэнзи снова легла в постель. Если это сон, она хотела увидеть продолжение.

Капитан Чарльз «Чейз» Эверси вошел в «Свинью и свисток», схватил стул, повернул его спинкой вперед, оседлал, взял кружку с элем у Колина и сделал большой глоток, только после этого подняв руку и поманив к себе Полли Хоторн, подавальщицу в «Свинье и свистке».

– Спасибо, – с некоторым запозданием мрачно бросил он Колину, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Тот нахмурился, но скорее по привычке, чем негодуя. Чейз был старшим, Колин младшим, а иерархия среди братьев Эверси соблюдалась неукоснительно. Ему бы даже в голову не пришло возразить.

– А что… сидеть нормально уже немодно, Чейз? – кротко спросил Колин. – Боишься, что не сможешь удержать свое стареющее тело, не опираясь на спинку стула?

– Его побрякушек стало в три раза больше с тех пор, как Ист-Индская компания его повысила, – проговорил Йен. – Ему необходима дополнительная поддержка.

– Если ты примешь ту должность, что компания предложила тебе в Лондоне, твоих побрякушек тоже станет больше, Йен. Когда ты вернулся домой?

– Только вчера вечером. Видимо, слишком поздно, чтобы успели приготовить мою комнату, так что меня устроили на третьем этаже. Ехал из самого Лондона. А вам известны мои планы, и даже соблазн продвижения по службе с кучей побрякушек их не изменит. Довольно скоро я уеду, так что наслаждайтесь моим присутствием, пока возможно.

Он приметил пять портов, которые хотел посетить, и наконец скопил достаточно денег (экономя и удачно вкладывая), чтобы это сделать. Китай, Индия, Африка, Бразилия. Он так часто изучал карту мира, что иногда казалось, будто она отпечаталась на сетчатке его глаз. Он мог видеть ее даже с закрытыми глазами.

– Наверное, Йену следует пристроить свои побрякушки на лед после недели, проведенной с мадемуазель…

Йен молча пнул Колина. Около их стола внезапно появилась Полли Хоторн. Хорошенькая, темноволосая, худенькая и юная, грациозная, как селки[1], Полли когда-то была, как это свойственно юности, безответно влюблена в Колина и так и не простила его за то, что ему хватило наглости жениться. Она по-прежнему отказывалась его замечать, но Йен подозревал, что теперь это уже скорее привычка.

Невольно будешь восхищаться тем, как девушка умеет лелеять обиду, думал он. Йена всегда восхищало постоянство. Женщины, которых знал он, как правило, отличались ветреностью, и хотя это определенно было ему на руку, все же он этого не любил. Вероятно, можно назвать это лицемерием, но уж так вот вышло.

Йен видел, как Полли взрослела тут, в пабе, хозяином которого был ее отец – семейство Хоторн владело «Свиньей и свистком» уже не одно столетие. Йен очень бережно относился к Полли, а также к Калпепперу и Куку и ко всем тем, кто делал Пеннироял-Грин местом, которое он знал и любил всю свою жизнь. Может, это и не очень честно, но ему хотелось иметь возможность приезжать и уезжать по собственному усмотрению – на войну, в экзотические страны – и снова возвращаться домой, чтобы найти их всех тут, где они и должны быть, разве только чуть постаревшими.

Йен улыбнулся Полли, она покраснела и засуетилась. Такова власть улыбки Эверси. Он на них не скупился. Никогда не надоедает видеть, как женщины улыбаются в ответ и краснеют.

– Еще три темных, Полли, пожалуйста.

– Конечно, капитан Эверси.

– Мадемуазель кто? – тут же спросил Чейз, едва Полли отошла.

– Ля Рок. Ах, Моник. – Он вспомнил, как выбирался из постели, а ее ноготки легонько царапали ему спину, пока она пыталась убедить его остаться. Он никогда не оставался. Ни с одной из них. Это одно из его правил. Имелось и другое правило, насчет подарков – он их просто не дарил. Хотел, чтобы женщину привлекал он как мужчина, а не чувствовала себя купленной.

– В тебе нет ни единой капли романтичности, – надула губки Моник, когда он начал одеваться. – Только копье страсти.

Ее английский был весьма скудным, но она все же сумела довольно точно его охарактеризовать. Он не чувствовал себя оскорбленным. Она все еще его вожделела, потому что он умел дать женщине именно то, чего она хочет.

– Моник ля Рок. Актриса? – поинтересовался Чейз.

– Впечатляющее, или мне следует сказать – неподобающее? – знание лондонских сплетен, Чейз. Да. Актриса.

– Я о ней слышал. Моя жена однажды видела ее игру.

Вроде бы небрежное замечание, однако в словах «моя жена» послышались собственнические нотки, а произнес их Чейз так, словно это благословение.

Однако для Йена они прозвучали укором. Колин, черт бы его побрал, делал с этими проклятыми словами ровно то же самое. Когда не говорил о коровах. Йен раздраженно поерзал на стуле, словно пытался увернуться от опускающейся на него сети.

– У нее уникальный талант, у мадемуазель ля Рок, – произнес он. Довольно многозначительным тоном, чтобы заставить обоих недавно женатых мужчин задуматься.

Наступила благодатная тишина.

Колин в душе всегда был развратником, и Йену доставляло несказанное удовольствие тыкать в него палочкой, проверяя, умер ли уже в брате этот развратник, убит женитьбой или просто впал в спячку. Опять же, спасение от виселицы любого может заставить искать убежища в институте брака. А может быть, он чересчур привык к Ньюгейту за время своего печального там пребывания и больше не в состоянии полностью свыкнуться со свободой?

Наконец Колин с надеждой спросил, понизив голос:

– Насколько уникальный?

Йен просто улыбнулся, загадочно и цинично.

Моник обладала талантом, но отнюдь не уникальным. Заманивание ее в постель превратилось в игру, включающую в себя неимоверное обаяние, тончайшие намеки и умение перефлиртовать других мужчин. Но не подарки. Никаких подарков. Результат был, конечно, предрешен заранее, но они оба получили удовольствие от этой игры с самого начала и до момента, когда Моник капитулировала. Она была искусной, ловкой, с нежной кожей и просто восхитительной и… начинала проявлять огорчительные признаки излишней привязанности.

Вот почему Йен с облегчением уцепился за повод вернуться в Пеннироял-Грин – он пообещал своему кузену Адаму, викарию, что возглавит бригаду мужчин (разношерстных по характеру, хотя и стойких духом) во время совершенно необходимого ремонта древнего дома священника. А останься он в Лондоне слишком надолго, мамаши непременно бы вспомнили, какой подходящий жених этот Йен Эверси. Но если слишком долго пробыть в Пеннироял-Грин, его матушка может вспомнить, что он вполне подходящий жених, вместо того чтобы посвятить все свое внимание сестре Оливии. Которая, наконец, согласилась принять некое подобие ухаживания со стороны лорда Лэнсдауна и вроде бы даже получает от этого удовольствие.

Вроде бы. С Оливией никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

Все Эверси затаили дыхание. А цветы от исполненного надежды – или мазохиста – все продолжали приносить.

Законодатели мод, высказавшиеся против нее в книге пари клуба «Уайтс» начинали беспокоиться. Никто не думал, что Оливия Эверси когда-нибудь выйдет замуж после того, как Лайон Редмонд исчез, унеся с собой, как говорили, ее сердце.

Забавно, но, вернувшись накануне вечером из Лондона, он ни разу не вспомнил про Моник. Что по меньшей мере невежливо, учитывая, что много недель до этого он думал только о ней. Если задержаться в Пеннироял-Грин надолго, Моник, скорее всего, о нем просто забудет. Уж не испытывает ли он при этой мысли облегчение?

Ну, то есть пока он не вернется в Лондон. А там игра начнется снова.

Если ему захочется.

И эта мысль тоже вызывала беспокойство.

Вернулась Полли с элем и со стуком поставила кружки на стол.

– Платит Чейз, – сказал ей Йен, с выражением «и не вздумай возражать» поведя бровью в сторону Чейза.

Брат послушно выложил несколько монет.

– За большие побрякушки и безотказных актрис! – весело произнес Йен, глядя на братьев.

Те подняли свои кружки.

– За большие побря…

Улыбки их застыли. Оба смотрели в одну точку за его плечом.

– Что? – Йен обернулся.

– За большие побрякушки! – непринужденно воскликнул герцог Фальконбридж.

Черт. Побери.

Как он-то сюда попал? Удивительно, что весь паб не замолк, как затихают птицы, когда в саду появляется бродячий кот. Но нет: все как обычно, пьют, громко разговаривают и, подогретые элем, размашисто жестикулируют, Калпеппер и Кук сидят за шахматной доской, а Джонатан Редмонд бросает дротики в доску с обычной пугающей точностью. Никто не заметил, что пакостный герцог вошел в «Свинью и свисток».

Йен по собственному опыту знал, что этот человек умеет быть незаметным.

Их сестра Женевьева любит Фальконбриджа, это, во всяком случае, очевидно. Она вышла за него замуж, бросив при этом лорда Гарри. А Йен любит Женевьеву.

Но чертовски неловко быть свояком человеку, когда-то под дулом пистолета приказавшему тебе вылезти из окна комнаты его прежней невесты.

В полночь.

Голым.

То, что он сумел добраться до дома в одном башмаке (второй герцог вышвырнул из окна вместе с одеждой), в манишке (единственной одежде, которую он сумел найти в темноте) и при остатках достоинства, явилось свидетельством крепости его духа и любви к риску. Этот вираж на поле боя подготовил его к стоическому противостоянию любым бесчисленным случайностям.

Опять же, Фальконбридж должен поблагодарить его за то, что он влез в окно к его невесте, поскольку это помешало ему жениться не на той женщине и привело к Женевьеве.

Йен был совершенно уверен, что герцог так и не понял, в чем заключалось его счастье.

Он не считался человеком великодушным – никто его не любил, за исключением, пожалуй, Женевьевы, зато его знали как человека, надолго запоминающего любое причиненное ему (с его точки зрения) зло и стремящегося сравнять счет, причем неважно, сколько на это потребуется времени. Женевьева пламенно убеждала Йена, что герцог не убивал свою первую жену, как утверждала популярная сплетня, и хотя ради Женевьевы тот сдержался и не вызвал Йена на дуэль, никогда ничего нельзя знать точно.

Тем случаем Йен не гордился. Знай он, что окажется связанным родственными отношениями с этим человеком, ни за что бы не полез на то дерево у окна леди Абигайль.

Все трое братьев Эверси встали и поклонились своему зятю, приветствуя его вежливо и весело, а когда все снова расселись, Колин приглашающим жестом подтолкнул к герцогу стоявший возле Чейза стул.

Йен метнул на него уничтожающий взгляд.

Колин с трудом подавил ухмылку.

Колин. Единственный (кроме Женевьевы), кто знал о том полуночном бегстве через окно спальни под дулом пистолета.

Герцог опустился на стул, и его плечи оказались в каком-то дюйме от Йена, едва не задев его.

Йен весь сжался.

Как по волшебству, рядом со столиком появилась Полли.

– Попробуйте темное, Фальконбридж, – посоветовал Чейз.

Чейз утверждал, что ему по-настоящему нравится этот человек. Но Чейзу нравилось многое, что Йен находил сомнительным, в частности, гусиная печенка, а от марионеток у него и вовсе мурашки по коже бегали. Может, он и герой войны, но вряд ли стоит считать его суждения неоспоримыми.

Полли пошла выполнять заказ его светлости.

– Что привело вас в наш скромный паб? – спросил Колин.

– Вышел прогуляться, заметил «Свинью и свисток» и воспользовался случаем увидеть своих шуринов в их среде обитания.

Все вежливо посмеялись, как бы соглашаясь с тем, что это была шутка.

– Чейза повысили, – сообщил герцогу Йен.

– Мои поздравления, капитан Эверси, – отозвался герцог. – Поднимаемся по служебной лестнице, вот как? Целимся на губернаторство?

– Не думаю, что моей жене понравится жить в Индии, но это не исключено.

– Сомневаюсь, что в Индии есть марионетки, так что это совершенно безопасно, – заметил Йен, и Чейз пнул его под столом ногой.

Герцог то ли не услышал этого заключения, то ли предпочел его проигнорировать.

– Йену тоже предложили повышение, – сказал Чейз. – Вы знаете, что он в звании капитана, Фальконбридж?

– Йен, – отрезал Йен, – собирается путешествовать вокруг света и очень скоро купит билет. И довольно надолго уедет.

– А. Вокруг света, говорите, – задумчиво произнес герцог. – По случайному совпадению вчера к нам прибыла гостья из-за океана. Не знаю, рассказывала ли вам Женевьева о моей юной подопечной, мисс Титании Дэнфорт, и ее надвигающемся прибытии из Америки.

Рассказывала. Но они, конечно, забыли. Родственница герцога, которую следует быстро выдать замуж за титул, одобренный герцогом. Что-то в этом роде.

– Мисс Дэнфорт приехала вчера.

– Надеюсь, в полном здравии? – любезно осведомился Колин.

– Цела и невредима. И настолько неиспорченную, хорошо воспитанную и впечатлительную молодую женщину еще нужно поискать. Искренне надеюсь, что пока она живет здесь, вы озаботитесь ее благополучием так же, как благополучием Женевьевы, и относиться к ней будете соответственно.

Несмотря на уклончивость сказанного, Йен понял, что это предостережение.

Ну и чертов наглец этот герцог. Как будто он не в состоянии сдержаться и готов взгромоздиться на любую женщину в окрестностях. А у него есть принципы.

За столом повисло молчание, чем-то напоминающее то, которое возникает после вызова на дуэль.

«Не вздумай этого сказать, Йен. Не вздумай. Не вздумай».

– Или… что?

Колин и Чейз застыли. Он знал, что оба затаили дыхание. В этой тишине Йену показалось, что он слышит, как с запотевшего стакана с элем стекают капли влаги.

Герцог не проронил ни слова.

– Я бы умер за Женевьеву, – добавил в полной тишине Йен. Мрачно.

И это чистая правда. Он уже не раз рисковал жизнью ради других. И это одна из причин, по которым его сон в течение вот уже многих лет вряд ли можно назвать мирным.

Это давалось ему нелегко.

Герцог, наконец, пошевелился, подняв свой эль и неторопливо сделал глоток.

– Что ж, – сказал он, – будем надеяться, что вам не придется умереть за мисс Дэнфорт.

Он осушил свой стакан с элем и одобрительно поднял брови.

– Превосходный напиток. Возможно, мне следует чаще посещать «Свинью и свисток».

С этой кошмарной угрозой он поклонился и ушел.

– Должно быть, она великолепна, раз герцог счел необходимым предупредить тебя. – Колин просто пришел в восторг.

– Чепуха. Судя по описанию, она скучна, – лениво отозвался Йен. – Эти непорочные девицы, как правило, всегда скучны.