Читать книгу Новый старый год. Антиутопия - Дмитрий Барчук - Страница 4

Он проснулся в полдень по обскому времени. В Сиднее было уже два часа дня, в Москве – восемь утра, а во Франкфурте-на-Майне – всего шесть часов. Вот и ломай голову – поздно или рано. А она гудит, словно самолетная турбина: то ли от выпитого перед сном виски, то ли от перелета с одного края Земли на другой транзитом через третий. Для полноты впечатлений не хватало промежуточной посадки где-нибудь в Магадане. Хотя вполне возможно, что она еще впереди. Но более всего ныла поясница. Пружины особенно ощущались в середине матраца, там, где заднее место лежащего на нем переходит в спину. И сейчас австралийцу казалось, что его тело переломилось пополам.

Серьезным волевым усилием Смит заставил себя подняться с этого прокрустова ложа. Достал из сумки туалетные принадлежности и, не одеваясь, в одних плавках поплелся через коридор в ванную. Холодный душ и бритье с ментоловым кремом несколько взбодрили его, но состояние разбитости до конца не исчезло, а лишь слегка отступило на второй план.

Облачившись в тонкий спортивный костюм темно-синего цвета с британским флагом на спине и белыми звездами на рукавах, он позвонил дежурной и заказал крепкий чай и бутерброды с сыром и колбасой. Она заказ приняла, но напомнила, что оплачивать питание необходимо сразу и только в рублях. Смит выругался по-русски и пошел вниз к портье менять доллары. Каково же было изумление, когда за сто баксов ему выдали всего пять тысяч сто рублей.

– Это же настоящий грабеж. Даже в Москве спекулянты в аэропорту и то дают десять тысяч, – возмутился он.

– Ничем не могу вам помочь. Таков официальный курс Государственного банка. Не я его устанавливаю. А вы что, продавали доллары спекулянтам? – поинтересовался портье, крепкий пятидесятилетний мужчина с волевым лицом.

– Лучше бы продал, – зло отрезал Смит, сгреб свои жалкие рубли и пошел прочь.

– Не советую этого делать, – послышалось вдогонку. – Десять лет строгого режима. Даже для иностранцев.

Это была последняя еда, которую он заказал себе в номер. Во-первых, за два бутерброда и стакан чая с него слупили почти пятьдесят долларов. Во-вторых, колбасу есть было решительно невозможно, ибо сои в ней было гораздо больше, чем сала, а чай, похоже, заварили не позднее недели назад, а затем с помощью соды в нем просто поддерживался присущий этому напитку цвет. Он съел только сыр и хлеб и запил добрым глотком виски из своей фляжки.

Делать было абсолютно нечего. Наталья категорически запретила ему звонить ей домой. Она сама должна была найти его. Смит включил телевизор. По первой программе шел «Сельский час». Бывший фермер из Саратовской области горячо убеждал журналиста, насколько здорово работается вместе, рука об руку с другими крестьянами в товариществе по совместной обработке земли. И трактор «К‑700» они сообща купили, и комбайн «Дон‑2000». А как выйдут все десять семей в поле во время посевной, так за считанные дни управятся. Не то что раньше, когда каждый поодиночке горбатился. И со сбытом продукции теперь проблем нет. Весь урожай еще на корню скупает потребительская кооперация, хлебоприемные пункты или городские предприятия, которые за продовольствие готовы поставить что угодно. Правда, урожайность в ТОЗе несколько снизилась по сравнению с той, какую получали фермеры, и продуктивность коров немного упала. Но это издержки переходного периода.

– Были и у нас вредители, которые супротив, значит, перемен на селе. Но, слава Богу, при поддержке нашей новой народной власти мы от них избавились. И сразу легче жить стало. Скотины в общественном стаде прибавилось. Жилье для городских переселенцев появилось. Да и деревня сразу как-то успокоилась. Не стало раздражающего, значит, фактора. Все теперь ровно живем. Никто никому не завидует, – рассуждал тозовец.

– А как вы относитесь к призыву Фронта о продовольственной помощи села городу? – спрашивает его журналист.

– Оно, конечно, понятно, что горожанам помогать надо. Ведь проклятые империалисты хочут задушить теперь нашу страну голодом. Раз по-другому не вышло. Но тут тоже с умом надо делать. Высокоудойных коров под нож нельзя пускать. Холостых, маститных, тех можно. От них проку мало. А продуктивное стадо – ни-ни. И без семян мы не сможем. Это ж будущий урожай. А так, сколько сдюжим, все городу отдадим. Только б самим до весны дотянуть, – грустно закончил крестьянин.

Смит еще отхлебнул виски и переключил телевизор на другой канал. Здесь транслировалась передача о фольклоре народов мира. Несколько чукчей прыгали по сцене под гудение шаманского бубна.

Австралиец продолжил свое знакомство с программой передач. Обское телевидение. Пожилая крашеная блондинка в очках, которую Георгий помнил еще со студенческих времен в роли дикторши местного ТВ, тем же четко поставленным официальным тоном поведала:

– Сегодня вся наша страна отмечает знаменательный день, день торжества советской законности, давший нашему народу такие права, каких нет больше ни у кого в мире, – День конституции. Сегодня в гостях у программы «Русский час» особенный гость – секретарь Обского обкома Фронта национального спасения по идеологии товарищ Константин Евгеньевич Веселый.

– Вот это номер! – Кузнецов-Смит подскочил от неожиданности и нервно заходил по комнате.

– Мое предприятие уходит за грань допустимого риска, – сказал он себе, глотнул виски и продолжил: – Ну и хрен с тобой, товарищ Константин Евгеньевич. Бог не выдаст, свинья не съест. Я все равно сделаю то, зачем приехал. А там – будь что будет.

Костю Веселого Кузнецов знал еще по университету. Учились вместе на журфаке, только Константин на два курса младше. А потом судьба свела их в бизнесе.

Фирма Георгия поставила в Обск большую партию кассовых аппаратов. Российское правительство вновь поменяло требования к контрольно-кассовым машинам, выкинуло из реестра одни и ввело другие. И многочисленной армии киоскеров снова пришлось изымать из оборота свои денежки на удовлетворение очередной прихоти властей.

Кузнецов любил такие ситуации. Они приносили больше дохода, чем любое стабильное дело. Их надо было только вовремя разглядеть. Это тоже требовало определенных навыков и интуиции. Зато в случае чего такой бизнес всегда можно было легко свернуть без особых затрат. Юношеские мечты о собственном издательстве остались в прошлом. После наезда налоговой инспекции ему, чтобы расплатиться, пришлось распродать все свое имущество. И тогда Георгий дал себе слово никогда не обрастать собственностью.

– Для успешной коммерции в нашей стране надо иметь три вещи: свежую голову, свободные руки и немного удачи, – учил он уму-разуму своих компаньонов за рюмкой водки. – Заработать на новом поприще – и вовремя успеть смыться. Чтобы у тебя не отобрали заработанное. Вот в чем смысл бизнеса по-русски.

Но в реальной жизни Кузнецов зачастую поступал вопреки своим умным пьяным мыслям. Он дважды разорялся. Побывал и миллионером, и нищим.

Кузнецов понял, что в бизнесе нет друзей, а есть только партнеры, объединенные общими интересами в получении прибыли. Жалость, сочувствие, стремление помочь ближнему – великолепные человеческие качества. Но они хороши по отношению к слабым и обездоленным – детям, старикам и инвалидам. Все остальное – ложь, придуманная бездельниками, чтобы доить работяг. Стоит пренебречь этими правилами и, следуя то ли природной доброте, то ли по каким-либо другим мотивам, попытаться поднять какого-нибудь никчемного человека до достигнутого тобой уровня, судьба жестоко покарает тебя. Он не станет богатым, зато ты скатишься до его бедности. Нельзя жалеть и потакать здоровым мужчинам и женщинам в расцвете сил. Помочь им проявить свои природные навыки и способности – да, содержать их просто так, из гуманистических или иных соображений, – нет. Этим ты наносишь вред и им, и себе.

– На свете нет хуже зла, чем неконтролируемая доброта, – любил приговаривать пьяный Джордж.

Школу Георгий закончил с золотой медалью, а университет – с красным дипломом и, единственный с курса, распределился сразу в областную газету. В двадцать пять он был уже заведующим отделом, а в двадцать восемь – первым заместителем главного редактора. Это была карьера по тем временам.

Единственное, что омрачало его продвижение по жизни, – неудачный брак. Другую такую «звезду» в Обске трудно было найти – это признавали все его коллеги, которые весьма сочувствовали ему. Развод стоил квартиры и карьеры. Если бы не происки бывшей жены, Георгий вряд ли ушел бы из газеты. В бизнесе ей труднее было навредить ему.

И вот однажды, оказавшись без гроша за душой, Костя с важным видом посетил офис Кузнецова. И держался при этом с таким апломбом, что старый товарищ по университету не выдержал и, сославшись на неотложные дела, поспешил поскорее распрощаться с неожиданным визитером. Веселый уже понял, что здесь его ждет от ворот поворот. И, уже уходя, как бы невзначай спросил хозяина офиса:

– А ты что, кассовыми аппаратами торгуешь? Моей маме в магазин такой нужен. Дашь в кредит по старой дружбе? Вечером деньги занесу.

Но ни этим вечером, ни следующим, ни через неделю Константин не принес деньги. По причине их полнейшего отсутствия. Он соврал про материн магазин. А кассовый аппарат загнал в ближайшем ларьке за полцены. Отдал долг соседу, который не давал ему проходу, и купил наконец-то еды домой. Не все же сидеть на шее у бедной учительницы.

Георгий узнал новый Костин телефон и напомнил ему, что в приличном обществе долги принято отдавать. Веселый кормил коммерсанта завтраками. Наконец, поняв, что дальше тянуть с возвратом долга нельзя, с покаянным видом появился в конторе Кузнецова.

– Жора, дай любую работу. Я отработаю. Даже с процентами. Просто у меня сейчас черная полоса.

Фирма Кузнецова получила под банковскую гарантию четыре вагона тушенки. Через две недели наступал срок расчета с москвичами за товар, а продано пока было меньше половины.

– Ты говорил, что у тебя есть микроавтобус? – спросил Георгий.

– Да, только у него стартер сломался.

– Сколько тебе нужно денег и времени, чтобы его починить?

– Сто баксов и один день! – выпалил Веселый.

– Вот тебе деньги. Приплюсуешь к своему долгу. Отремонтируешь машину – будешь развозить тушенку по магазинам. За месяц долг отработаешь. Если проявишь инициативу и пристроишь сразу вагон, получишь два процента комиссионных.

– Жора, сколько стоит вагон тушенки?

– Девяносто тысяч долларов.

Константин быстренько прикинул, что, выполнив это задание, он не только сможет рассчитаться с долгами, но у него еще останется кой-какая монета.

Неделю он честно возил тушенку по магазинам. Коробки были тяжелые, пуда под полтора, а в некоторых магазинах грузчиков не было или они были вечно чем-то заняты, и тщедушному Константину приходилось несладко. К вечеру его тело превращалось в один огромный защемленный нерв. Хотелось плюхнуться в постель и забыться. Но Костя находил в себе силы, принимал душ и, сказав Мариночке, что у них в фирме производственное совещание, приводил микроавтобус в более или менее потребный вид и подъезжал к зданию областной администрации, где дожидался молодую сотрудницу Торгово-промышленной палаты, которую он называл не иначе как Татьяна Юрьевна.

– Прикинь, мы уже два вагона тушенки продали, и еще столько же осталось. А москвичи еще собираются отправлять. Даже не знаю, что мы с ней будем делать. Хотя тушенка идет влет, но по срокам не успеваем. Если банк оплатит по гарантии за нашу фирму, тогда на нас начнут тикать проценты по кредиту, – важно, с видом бывалого дельца объяснял он своей новой знакомой, с которой встретился два дня назад на базе, где забирал тушенку.

Девушка работала в областной комиссии по северному завозу и как раз проверяла наличие на обских базах подходящих товаров для отправки в труднодоступные районы области во время речной навигации. Веселый быстро смекнул, что она может пригодиться, и предложил подвезти ее. По дороге они разговорились, он представился коммерческим директором крупной торговой компании, на время болезни водителя подменившим его. Таня Селина, так звали его новую знакомую, закончила экономический факультет Обского университета и жила на «почтовом» (закрытом городе рядом с областным центром). Отец ее был какой-то шишкой на Обском химическом комбинате, а недавно его перевели в Москву, в министерство. Мама у нее умерла, когда Таня была еще маленькой. Сейчас девушка осталась одна в трехкомнатной квартире. Ей оказалось двадцать семь лет, она ни разу не была замужем. Веселому тут же захотелось посмотреть «почтовый», он там ни разу не был, но все время мечтал побывать. Татьяна Юрьевна обещала помочь с пропуском столь обаятельному новому знакомому.

Зайдя однажды в ее квартиру, он вышел оттуда лишь на следующее утро. Нельзя сказать, чтобы Татьяна Юрьевна пленила сердце такого Казановы, каким был наш Константин. Отнюдь. Чисто внешне она не была женщиной его мечты. Несколько полновата. Такие женщины всегда отпугивали Веселого недостатком темперамента. Однако она была нужна ему, чтобы вновь обрести утраченное положение, вернуться к жизни, которую он привык вести на Севере и первое время в Обске. Ему нужны были деньги и положение, а она была ключом, который откроет заветную дверь. А насчет темперамента он первоначально заблуждался. У Татьяны Юрьевны давно, после несчастной студенческой любви, не было мужчины, поэтому она была голодна, как волчица.

– Костенька, но у нас все средства расписаны до копеечки. В первую очередь оплачиваем солярку, мазут, уголь, а из продуктов только муку, крупы и сахар. Тушенка уже стала товаром коммерческим. Ее одни частники на Север прут, – оправдывалась она в ответ на его настойчивые просьбы помочь пристроить хотя бы один вагон. – Попробую закинуть твою тушенку в орсы геологов или нефтяников. Есть у меня там знакомые.

Он чуть не задушил ее в объятиях.

Через пару дней компания Кузнецова заключила договор на поставку восьмидесяти пяти тысяч банок тушенки с отделом рабочего снабжения акционерного общества геологов на условиях стопроцентной предоплаты. Кузнецов был доволен, что оплатил контракт москвичам вовремя и обошелся без банковского кредита. А уж ликованию Веселого вообще не было предела. Мало того что он получил обещанные две штуки баксов, так главы фирмы внял его уговорам, поверил в его «неограниченные» возможности сплавлять товар на Север и принял его в фирму на должность именно коммерческого директора, правда, с трехмесячным испытательным сроком. Но Костя знал, что за это время он совратит кого угодно.

Первое время все шло как по маслу. Он жил у Мариночки. Через день ездил в командировку с ночевкой в соседний райцентр, где фирма строила цех по переработке мяса. Хотя на самом деле направлялся прямиком к Татьяне Юрьевне. Той же говорил, что должен следующую ночь провести у родителей, а сам к Мариночке под бочок. Мариночка его обхаживает, обстирывает, наглаживает, прямо как мать родная, а Татьяна Юрьевна пристраивает товар. Чем не жизнь. Только успевай баб ублажать. Так он к этому и стремился.

Только вот незадача: здоровье стало не то что в молодости. Организм затребовал передышки. А обе девки только вошли во вкус. Обеим любовь подавай. И начали они подозревать что-то неладное. К одной приедет – сразу на сон его тянет, к другой – нездоровится что-то. Если б единожды, а то в систему вошло. Да и любовь его стала вялая, безынициативная. Будто и не любовь это вовсе, а исполнение тяжкой повинности.

Ну и прижали бабы мужика к стенке: колись – на стороне пассию имеешь? И выложил Костенька спьяну одной, а с похмелья другой всю правду-матку. И выгнали его обе. А потом подумали-подумали, скучновато одним, и стали звать мужичка обратно. А он возьми им и скажи: я с вами согласен жить только вместе, и любовью мы с вами отныне только втроем заниматься будем. В общем, трепал он нервы одной, рассказывая про другую, другой – про первую. И что самое удивительное: обе закатывали ему скандалы, истерики, но терпели его выходки.

Первой не выдержала конкуренции Татьяна Юрьевна. Отец подыскал ей работу в Москве. И она нашла в себе силы – бросила новоявленного Казанову с его проблемами и укатила в столицу.

Веселый после этого как с цепи сорвался. Он стал изменять Марине направо и налево. Затем у него появилась маниакальная страсть донимать женщину заигрыванием с ее четырнадцатилетней дочерью.

– Как только Катьке стукнет шестнадцать, я с ней пересплю. А потом женюсь на ней, а ты станешь моей тещей, – неоднократно заявлял он Марине.

Она старалась не придавать особого значения этим словам, но после того как дочь пожаловалась ей, что дядя Костя, когда матери не бывает дома, пристает к ней: то обнимет ненароком, то заговорит о сексе, Марина поняла, что это серьезно.

Между тем гость студии рассуждал о русском национальном характере, соответствующем ему социально-экономическом укладе и текущем моменте.

– Русскому человеку, я бы даже сказал, российскому человеку, испокон века чуждо было какое-либо накопительство. Вспомните древних славян, живших общинами. Русская литература дает нам немало примеров беззаветного служения обществу. Начиная с Радищева, классики повествуют нам о нелегкой судьбе русского народа. Но заметьте, никто – ни Пушкин, ни Гоголь, ни Толстой – даже и думать не думали, чтобы писать о каком-либо стяжательстве, накопительстве. Для них русский человек был ценен таким, каким он был на самом деле. Искренним, цельным, добрым, отзывчивым, терпеливым и, заметьте, как правило, бедным. Удивительная вещь: именно при невысоком материальном уровне жизни в человеке сохраняются лучшие его качества. Представители старшего поколения еще не забыли времена так называемого «застоя», хотя, на мой взгляд, это было время стабильности. Как мы собирались на кухнях и читали самиздатовского Солженицына. При настоящем тоталитарном режиме. Не то что сейчас. Семьи выписывали столько газет и журналов, что почтальоны жаловались, мол, не вмещается вся периодика в почтовые ящики. Был дефицит книг. Классику можно было купить разве что по блату. Не было ни «мерседесов», ни йогуртов, ни поездок в Анталью, ни «сникерсов», а духовность в обществе была. Люди читали книги запоем. Ни одна нация в мире столько не читала, как мы. Ценили простые человеческие чувства: дружбу, любовь. В кинотеатры невозможно было попасть. На новые фильмы очереди перед кассами выстраивались. Так же и в театры, в концертные залы. Это ли не духовность?!

И наоборот. Чем выше достаток, тем меньше тяга к культуре. Слава Богу, мы пережили этот позорный период нашей истории. Когда под растлевающим влиянием Запада неустойчивая часть наших сограждан поддалась потребительской морали. Как бараны, забросили достойные книги и журналы и уставились в одурманивающие ящики, по которым им свистели про якобы свободные выборы, чудеса рынка, права человека. В погоне за призрачным богатством нувориши растаптывали все святое, что в них когда-то вложила Отчизна: коллективистскую мораль, сострадание, дружбу и любовь. Утратив человеческий облик, ограбив свой народ, они приобрели особняки, лимузины, счета в заграничных банках, разослали своих чад по Кембриджам, а сами поселились на Лазурном берегу. А их соотечественники, братья и сестры по крови, умирали от голода на родине или на полях сражений в братской Сербии.

– предупреждал богатеев великий русский поэт Михаил Лермонтов.

– Что-то вас, Константин Евгеньевич, под старость лет на лирику потянуло. Прежде я за вами не замечал такого пристрастия, – процедил, глядя в голубой экран, гостиничный постоялец.

Виски понемногу начинало действовать. И хотя он, как завороженный, уставился в телевизор, где-то в глубине сознания всплывали воспоминания о давно минувших днях.

Вот они, студенты университета, едут на автобусе на картошку. На задней площадке, прижавшись к очередной подружке, тренькает на гитаре зеленый, но нагловатый первокурсник, с острой лисьей мордочкой. Затем на очередной студенческой пирушке он втирается в доверие к авторитетным на факультете старшекурсникам. Причем пытается держаться с ними на равных. Оказывается, что это сынок корреспондента Центрального телевидения. Его стараются особенно не обижать. В принципе он неплохой, вроде, парнишка. Компанейский. Не дурак выпить и приударить за девчонками. Весельчак и балагур. Может трещать часами без умолку. Или как выдаст что-нибудь – не знаешь, то ли хохотать, то ли морду бить. Кузнецова, например, обозвал «ста килограммами чистого разума». Жорка – умный человек, оценил коктейль из ерничанья и подхалимажа и взял юнца под свою опеку. Чем этот наглец постоянно злоупотреблял. То затеет разборки с историками, то какого-нибудь политехника пошлет подальше. А как дело доходит до выяснения отношений при помощи физической силы, Жоржа зовет на помощь. Однажды он серьезно подставил Кузнецова.

Шли они как-то вдвоем налитые пивом по студенческому городку. Вдруг глазастый и ушастый Костик узрел и услышал, как кто-то фальшивит на гитаре в окне третьего этажа общежития политехников, ну и обозвал мужика нехорошим словом. Тут вывалила толпа человек десять и давай наезжать на Костю: это ты что ли нашего товарища послал? А тот стоит ни жив ни мертв, словно язык проглотил. Но выступил из‑за Костиной спины здоровяк Жора и сказал ребятам: что вы к маленькому пристали. А те, получив более достойную жертву, про самого обидчика сразу забыли и набросились, как стая шакалов на медведя гризли, и подмяли его, и таких ему тумаков навешали, что месяц Кузнецов очухивался после этого заступничества.

– Кузнец, ты, как ни старайся, как ни учись, все равно выше головы не прыгнешь. Хоть с тремя красными дипломами университет закончи. Дальше заведующего отделом областной газеты, годам так к пятидесяти, тебе дорога заказана. А я в любом случае батино место займу. Наследственность, понимаешь ли? – подзадоривал старшего товарища во время сессии Костик.

Весной 90‑го журналист Георгий Кузнецов раскопал одну скандальную тему. В редакцию обратились инвалиды войны с жалобой, что они не могут купить выделенные им правительственным постановлением легковые автомобили. Въедливый Жорка не стал расписывать это письмо на расследование в какое-нибудь управление торговли, а решил сам проверить ветеранские претензии. Оказалось, что из четырех сотен выделенных для инвалидов и ветеранов войны автомашин по назначению попали меньше ста. Остальные ушли сильным мира сего. Технология была проста. Какой-нибудь чиновник, вожделевший нового авто, писал заявление на имя председателя облисполкома с просьбой продать в порядке исключения за особые заслуги машину. Последний или кто-либо из его замов накладывал резолюцию «Не возражаю», и ветеранский автомобиль уходил чиновнику.

А какие были просители! Секретарь обкома партии, заместители председателей облисполкома и горисполкома, их дети и внуки, директора крупнейших заводов и совхозов… Полный сонм небожителей. В числе прочих стояла и фамилия корреспондента ЦТ Евгения Семеновича Веселого, не так давно приобретшего «Волгу» из «специального фонда» облисполкома. Может быть, в другой ситуации Георгий и пошел бы на сделку с собственной совестью и умолчал о коллеге в своей публикации, но ему неудобно было перед стариками, прошедшими войну, которые помогали журналисту в сборе материала.

Статья «Машинная возня» наделала в городе много переполоха. В обкоме партии была даже создана специальная комиссия по проверке изложенных в ней фактов. Из Москвы, из ЦК, приезжали люди разбираться с обским инцидентом. Но все факты, изложенные в статье, подтвердились.

Однако над Кузнецовым в редакции стали сгущаться тучи. Секретарь обкома, фигурант публикации, отделался строгим выговором. А он как раз курировал идеологию, в том числе и газету. Георгий не стал дожидаться ответного удара, и сам подал два заявления: одно редактору – с просьбой уволить его по собственному желанию, а другое – в партком, о выходе из КПСС.

Он выгребал из письменного стола свои вещи и складывал их в портфель, перед тем как навсегда покинуть редакционные стены, когда в дверь заглянула знакомая лисья мордочка.

– Отца-то хоть мог бы из статьи вычеркнуть, – обиженно протянул Константин.

– Из песни слова не выкинешь, – ответил Георгий, продолжая рыться в столе.

Он старался не смотреть на Костю. Ему было неудобно.

Из новой «Волги» вываливается модный тип в темных очках и кашемировом пальто, небрежно с пульта включает сигнализацию, с чувством собственного достоинства, не спеша, поднимается по ступенькам крыльца, зайдя в приемную, щиплет за щечку секретаршу, плюхнувшись в кожаное кресло, закидывает ногу на ногу и вальяжно приказывает:

– Верочка, подай кофе шефу.

Между тем дела у компании идут все хуже и хуже. Объем продаж резко упал, а задолженность кредиторам выросла. Только на погашение одних процентов по кредитам уходит половина месячной выручки. Кузнецов предлагает партнерам по бизнесу радикальные меры расчета по долгам, типа продажи офиса. Но Веселый ни в какую. Офис – это самое ценное, что у нас осталось. Это имидж фирмы. Без офиса мы ничто. Колька Зимин колеблется. В итоге Костя предлагает отдохнуть от тяжелых мыслей и развлечься. Они едут в ресторан. Веселый заказывает побольше спиртного. Николай, поужинав, торопится домой. А Кузнецову, принявшему стакан водки, уже море по колено. Костик тут как тут:

– Что, Кузнец, оторвемся сегодня по полной программе, как бывало раньше, в студенчестве?

Утром глава фирмы проснется с дикой головной болью и, чтобы ее как-то загасить, вначале выпьет пива. Две-три бутылки. Потом чего-нибудь покрепче. И так будет продолжаться несколько дней. Затем Георгий неделю будет болеть и отходить. Потом будет вкалывать как вол, пытаясь спасти компанию.

Чтобы рассчитаться с долгами, он займется торговлей нефтепродуктами. Костя познакомит его с нужным человеком в столице, а потом заявит старому другу:

– Все, Кузнец, теперь ты должен меня и его кормить до конца наших дней.

А москвичу по телефону он предложит следующее:

– Зачем тебе нужен этот конченый алкоголик? Давай исключим его из схемы.

Кузнецов случайно услышит эту фразу. Розовые очки тут же спадут с его глаз. Он расплатится со всеми кредиторами и уйдет из фирмы на вольные хлеба. Но очень скоро под Костиным руководством компания обанкротится.

– А что в этом зазорного, если собственность, нажитая компрадорскими буржуа на разграблении Отечества, достанется людям более достойным? – задает сам себе вопрос секретарь обкома и сам же на него отвечает. – Я думаю, если человек приносит значительную пользу обществу, занимает общественно значимый пост, общество вправе оценить его деятельность по достоинству. Очень много объектов, реквизированных у так называемых «новых русских», отдается под детские дома, приюты, много распределяется многодетным семьям и семьям военнослужащих. Но ведь на руководителях партийных и государственных органов тоже лежит очень большая ответственность. Если они будут жить в лачугах, то наверняка не смогут реализовать себя в полной мере на тех постах, куда их выдвинул народ.

– Телезрительница из Белого Яра товарищ Простоквашина в своем письме спрашивает: «Какие меры планируют принять Фронт национального спасения и правительство по защите материнства и детства?» – хорошо поставленным голосом озвучивает вопрос ведущая.

Константин Евгеньевич закидывает ногу на ногу, закуривает сигарету и, вальяжно раскинувшись в кресле, начинает рассуждать:

– Хороший и очень своевременный вопрос. За годы правления антинародного режима страна в демографическом плане потеряла столько же, сколько во время Великой Отечественной войны. Я имею в виду не только прямые жертвы геноцида «дерьмократов» против собственного народа (правда, погибших в Чечне, отравившихся поддельной водкой, покончивших жизнь самоубийством от безысходности – превеликое множество). Но самые главные наши потери были в сокращении рождаемости. Пока страной правили узурпаторы и поддерживающие их олигархи, наживавшиеся на народном горе, смертность в России превышала рождаемость. Мы вымирали как нация. И если бы не очистительная буря, приведшая к власти Фронт национального спасения, неизвестно, что стало бы сейчас с Россией, и была бы она вообще. Наши женщины перестали рожать, потому что им нечем было кормить будущих детей.

– Дорогие мои соотечественницы! Забудьте об этом ужасе и начните же, наконец, исполнять долг, возложенный на вас природой. Со своей стороны могу вам клятвенно пообещать, что ни Фронт, ни народное правительство вас не бросят на произвол судьбы. Все новорожденные теперь считаются достоянием нации, и государство будет заботиться о них больше, чем о пополнении своего золотого запаса. Пособия на детей в большинстве районов области сейчас выдаются практически без задержек. Кое-где, может быть, не получается с продуктами, медикаментами и пеленками, но подмогу деньгами матери на детей получают неукоснительно. Расширяется сеть приютов, детских домов, интернатов и домов малютки. Если вдруг по какой-либо причине вы сами не сможете взять на себя воспитание ребенка, не волнуйтесь: государство об этом позаботится вместо вас.

В последнем постановлении Центрального комитета Фронта национального спасения подробно перечислены все меры, направленные на защиту материнства и детства. Государство в настоящих условиях вынуждено стимулировать рост рождаемости не только экономическими мерами, но и административными. В частности, категорически запрещается усыновление наших детей зарубежными усыновителями, также введен запрет на аборты.

Закрывая глаза на искусственное прерывание беременности, мы не только совершаем богохульство – разрешаем убить новую жизнь, но и подрываем демографическую безопасность отечества. Нас и так осталось каких-то жалких сто миллионов, а в Сибири вообще проживает лишь десятая часть граждан страны. Нашими пращурами завещано нам огромное жизненное пространство: от Берингова моря до Балтийского. Но если мы не сможем его освоить и защитить из‑за своей малочисленности, здесь будут жить другие народы. Американцы, немцы, японцы были б только счастливы, если бы мы сейчас начали отдавать долги территориями. Янки уже предложили за всю Сибирь – от Приморья до Урала – два триллиона долларов. Хватит рассчитаться со всеми долгами и на жизнь еще что-нибудь останется. Только вот беда-то: где жить людям русским? В Киевскую Русь хохлы не пускают. На Кавказе – «черные». Южная Сибирь – у казахов. Даже на Псковскую область эстонцы претендуют. Китай – наш друг и союзник. Но западные спецслужбы только и делают, что пытаются нас поссорить. Не думаю, что у них что-нибудь из этого выйдет. Но не забывайте, что китайцев почти два миллиарда, а площадь их страны куда меньше нашей. Так что, хотите вы, женщины, или нет, рожать вам все равно придется. В Уголовный кодекс уже внесены соответствующие изменения, предусматривающие уголовную ответственность за проведение аборта не только для врачей, но и для пациенток. Сейчас в стадии разработки находится документ, разрешающий многоженство, как в некоторых среднеазиатских республиках. Я в этом ничего плохого не вижу. Если мужчина занимает важный, общественно значимый пост, получает соответствующее денежное вознаграждение за свой труд, почему бы ему не содержать не одну, а несколько семей? Да ему памятник надо поставить за то, что пополняет ряды защитников отечества. А раньше как было: завел толковый мужик, допустим, себе любовницу, жена тут же бежит в партком. Нет, товарищи женщины, так дело не пойдет. С пережитками пора заканчивать. В другое время живем. И не забывайте, что Россия – страна хоть и евро-, но АЗИАТСКАЯ, и многие наши соотечественники по своему вероисповеданию не являются христианами, оставаясь при этом патриотами своей отчизны.

– Вот это ближе к телу, товарищ партийный секретарь, – прокомментировал сказанное с телеэкрана австралиец и сделал очередной глоток виски.