Читать книгу Ясно. Новые стихи и письма счастья - Чулпан Хаматова, Дмитрий Быков, Ингеборга Дапкунайте - Страница 7

Блаженство – вот: окно июньским днем,

И листья в нем, и тени листьев в нем,

И на стене горячий, хоть обжечься,

Лежит прямоугольник световой

С бесшумно суетящейся листвой,

И это знак и первый слой блаженства.

Быть должен интерьер для двух персон,

И две персоны в нем, и полусон:

Все можно, и минуты как бы каплют,

А рядом листья в желтой полосе,

Где каждый вроде мечется – а все

Ликуют или хвалят, как-то так вот.

Быть должен двор, и мяч, и шум игры,

И кроткий, долгий час, когда дворы

Еще шумны, и скверы многолюдны:

Нам слышно все на третьем этаже,

Но апогеи пройдены уже.

Я думаю, четыре пополудни.

А в это сложно входит третий слой,

Не свой, сосредоточенный и злой,

Без имени, без мужества и женства —

Закат, распад, сгущение теней,

И смерть, и все, что может быть за ней,

Но это не последний слой блаженства.

А вслед за ним, невинна и грязна,

Полуразмыта, вне добра и зла,

Тиха, как нарисованное пламя,

Себя дает последней угадать

В тончайшем рвановесье благодать,

Но это уж совсем на заднем плане.

Депрессия – это отсутствие связи.

За окнами поезда снега – как грязи,

И грязи – как снега зимой.

В соседнем купе отходняк у буржуев.

Из радиоточки сипит Расторгуев,

Что скоро вернется домой.

Куда он вернется? Сюда, вероятно.

По белому фону разбросаны пятна,

Проехали станцию Чернь,

Деревни, деревья, дровяник, дворняга,

Дорога, двуроги, дерюга, деляга —

И всё непонятно зачем.

О как мне легко в состоянии этом

Рифмуется! Быть современным поэтом

И, значит, смотреть свысока,

Как поезд ползет по долинам лоскутным,

Не чувствуя связи меж пунктом и пунктом,

Змеясь, как струна без колка.

Когда-то все было исполнено смысла —

Теперь же она безнадежно повисла,

И, словно с веревки белье,

Все эти дворняги, деляги, дерюги,

Угорцы на севере, горцы на юге —

Бессильно скатились с нее.

Когда-то и я, уязвимый рассказчик,

Имел над собою незримый образчик

И слышал небесное «Чу!»,

Чуть слышно звучащее чуждо и чудно,

И я ему вторил, и было мне трудно,

А нынче – пиши не хочу.

И я не хочу и в свое оправданье

Ловлю с облегченьем черты увяданья,

Приметы последних примет:

То справа ударит, то слева проколет.

Я смерти боялся, но это проходит,

А мне-то казалось, что нет.

Пора уходить, отвергая подачки,

Вставая с колен, становясь на карачки,

В потешные строясь полки,

От этой угрюмой, тупой раздолбайки,

Умеющей только затягивать гайки, —

К тому, кто подтянет колки.