Читать книгу Палоло, или Как я путешествовал - Чулпан Хаматова, Дмитрий Быков, Ингеборга Дапкунайте - Страница 4

Нищий – это чеховский человек с молоточком (ненавижу эту цитату!), который стоит рядом со счастливцем и тюк-тюк ему по башке: не всё, мол, хорошо! Не садись на пенёк, не ешь пирожок, вот страдающий брат твой!

Но в России нищим подают, откупаясь таким образом от судьбы. Дают ей задабривающую взятку. А вот в чёрной или жёлтой стране богатый белый человек не допускает мысли о том, что со временем может занять место рядом вот с этим беззубым, босоногим старцем, едва прикрывающим костлявые чресла свои. Кроме того, когда нищих очень много (а в Индии, на Цейлоне и кое-где в Африке их очень много), их сперва перестают замечать, а после начинают ненавидеть. Попрошайкам приходится постоянно заявлять о себе и требовать внимания.

Российский нищий тих. Нищета развивающихся стран агрессивна и напориста, что в сочетании с подобострастием создаёт комплекс, достойный пера Достоевского. С проблемой местного попрошайничества любой русский, приезжающий на экзотику, сталкивается в первую голову.

В день прибытия на Цейлон мы с X., моим соседом по комнате, отправились прогуляться по Коломбо. Мы были наивны. Отель стоял на берегу океана – грязного, но бурного; купаться не рекомендовалось, но постоять и повдыхать вольный горько-солёный ветер было весьма в кайф. Хотелось приветствовать улыбками местное население – и это стремление в конечном итоге горько нас подвело.

К нам подошли двое дружелюбных уроженцев Шри-Ланки, и один из них на приличном английском принялся расписывать свою любовь к России. Он даже бывал однажды в Москве – почему-то больше всего его воображение поразила станция метро «Сокол». Впрочем, возможно, он имел в виду «Песню о соколе»? Второй коломбиец тоже любил Россию и русских. Туземцы пояснили, что преподают в школе и что это очень трудно. После чего второй тамилец попросил у нас автографы. Мы умилились настолько, что без тени сомнения поставили свои закорючки в длиннейшем списке – и тут наши новые друзья нам пояснили, что мы расписались в списке добровольных жертвователей на их школу. Только здесь наблюдательный X. заметил, что против каждой росписи указана сумма никак не меньше пятидесяти долларов (остальные благотворители были кто из США, кто из Германии). Денег у нас с собой было не ахти сколько, заказов от семей и друзей – выше головы, и жертвовать в первый же день пятьдесят долларов абсолютно не улыбалось. Поскольку в начале разговора мы успели признаться, что отправляемся на ближайший базар в рассуждении купить кокосов-ананасов, сослаться на оставленные в номере деньги было уже нельзя. Мы соврали, что зайдём в ближайший отель поменять доллары (купюры крупные, всё такое), там нас, по счастью, обломили, ибо без паспорта на Шри-Ланке денег не меняют, а паспорта мы оставили в номере, – и туземцы нехотя отвяли, пройдя за нами, однако, ещё метров двести.

По мере приближения к туземному базару всякий белый человек, имей он даже недвусмысленный семитский нос вроде моего, обрастает толпой провожатых. Провожатые надеются, что за своё добровольное гидство получат от белого человека на цейлонский чай. Откупившись от торговцев и прорвавшись через толпу нищих, мы устремились было назад к океану, но стряхнуть гидов было уже невозможно.

– Сэр, вы русский, – уверенно обратился к X. один из них. – Вы русский, и вы хотите фотографироваться.

– О но! – воскликнул X., толком знающий только немецкий. – Переведи ему, что у нас денег нет.

– Вы хотите фотографии с женщинами? – вкрадчиво спросил другой, забегая вперёд.

Мы энергично пояснили, что терпеть не можем женщин, да ещё и сфотографированных.

– Вы хотите женщин, – твёрдо решил третий и схватил X. за руку. Ещё человек пять шли сзади – судя по всему, с более рискованными предложениями. X. вырвал руку и со страдальческим выражением лица – в нём взыграл комплекс вины белого человека – устремился вон с базара к местному вокзалу. Неожиданно от кучки сопровождающих отделился один, наиболее храбрый, и заговорщически произнёс:

– Бамбина.

– О, но бамбина! – понял X. Я по мере сил перевёл, что мы по горло сыты впечатлениями и вообще ноу мани.

– Ноу мани – ноу фанни, – весело сказал туземец. – Бамбина. Нот фото. Риал бамбина, гёрл. Смолл.

– Скажи ему, что мы гомосексуалисты! – провыл X.

– Тогда они предложат мальчика.

У меня было основание так думать, ибо очередной гид с совсем уже интригующим видом выдвигался в нашу сторону.

– Господи, ну соври что-нибудь! Скажи, что мы импотенты!

– Типун тебе на язык.

– Что у нас СПИД!

– Второй типун.

– Ну скажи, чтобы они привели в отель, что мы сейчас заняты!

Примерно это я и объяснил, но владелец бамбины не отставал:

– Рашен бамбина, – выкинул он последний козырь.

Этого демарша мы не ожидали. Русская девочка, похищенная туземцами, избиваемая, понуждаемая к соитиям! Мы должны, должны были её спасти, вырвать из лап сутенёров!

– Шоу ас рашен бамбина, – решительно сказал я. Туземец нырнул в толпу и под одобрительный гогот собравшихся выволок оттуда девушку лет шестнадцати, абсолютно местного розлива. Она была вопиюще нехороша собою, кокетливо хихикнула и сказала:

– Драстуте. Пасиба.

По всей видимости, после этого заклинания мы считались её собственниками, так что туземец потянулся к нам за деньгами, а бамбина всем видом изъявила готовность идти с нами. X. трусцой дёрнул в сторону побережья, я ринулся за ним, а бамбина скакала следом, как горная коза. За ней прыжками мчался туземец, на бегу сбивая цену. Когда мы таким порядком дотрусили до берега, он, кажется, нам уже приплачивал. Мы перешли на галоп и под негодующие крики местного населения оторвались.

– Чтоб я ещё раз! пошёл! в этот город! – задыхался X. Я кивал, не в силах выговорить ни слова: жара под тридцать, такие нагрузки не по моей комплекции. Переводя дыхание, мы стояли у океана, обдуваемые ветром. К нам возвращались покой и вера в человечество. В эту секунду нашего слуха достиг жизнерадостный крик:

– О, Москва! Хатло! Ю чейндж ер мани?

Это были наши преподаватели, сборщики пожертвований. Они нас караулили. Они знали, что мы вернёмся с базара и там уж точно разменяем часть своих денег. И теперь с нас причиталось по пятьдесят долларов.

– Отель далеко? – быстро спросил X.

– Минуты три.

– Рысью!!!

«Транзит», как называют это психологи, то есть сбор не на себя, а на того страдающего парня, очень распространён среди нищих всех времён и народов. «Не корысти ради, а токмо волею пославших мя учащихся». Интересно, однако, что в России «транзит» имеет по преимуществу личный или религиозный характер: просят на родственника, в крайнем случае на храм. В чёрно-жёлтых государствах распространён «транзит» социальный: на больницу, на школу, на постройку нового кинотеатра в посёлке… Со своей стороны, я настоятельно советую таким нищим не подавать. Гораздо милее выглядят люди, отирающиеся у отелей по вечерам в поисках выпивки или сигарет. Всегда как-то приятнее поощрить искренний порок, чем лицемерную добродетель.

Уже упомянутое добровольное гидство – очень распространённый вид попрошайничества. Когда мы всё с тем же X. взбирались на довольно высокую мемориальную гору в Сингарии, где местный князь-параноик семьсот лет назад отстроил себе дворец, рядом с нами семенило по темнокожему провожатому. Провожатые улыбались одобрительно и ободрительно: они понимали, каково людям нашего сложения при тридцатиградусной жаре шпарить по узкой лестнице. У меня, слава богу, не было никакого груза, X. тащил портативную видеокамеру, и услужливый тамил почувствовал, что он скоро спечётся. Он подхватил вещи с такой нежностью, что X. не смог ему отказать. Он тут же стал прикидывать, во сколько ему это обойдётся. Все расчёты, однако, опрокинулись – тамил не ограничился ношением камеры и ближе к вершине стал дружески подпихивать X. под зад, облегчая тем самым подъём. Лестница к тому моменту сузилась окончательно, кругом висели мохнатые рои диких пчёл, на любой громкий звук кидающихся в атаку, так что ни послать, ни отстранить помощника X. не мог. Так, подпихиваемый, он и взобрался на скалу. За эту трогательную помощь с него содрали стоимость одного сандалового слона (на Шри-Ланке мы всё измеряли в слонах).

Но самый настырный гид попался нам в одной из бывших столиц (на Шри-Ланке, кажется, столицей побывал каждый город, чтобы никому не было обидно): прогуливаясь вдоль вечернего озера в компании своих прелестных подруг из группы, мы наткнулись на двух местных жителей, сидевших на лавочке и мечтательно глядящих вдаль. Ребята были совсем молодые и на вид хорошие.

– Медитируют, – решил X.

– Мечтают получить образование, – предположил я.

– Думают о любви, – сказали наши девушки.

Все мы ошибались. Эти двое мечтали о пиве. У них была вечерняя охота.

Увидев нас, они прилипли намертво и не успокоились, пока не показали нам весь центр города. «Бесплатно, бесплатно, – лопотали они. – Мы знаем, вы из России, мы просто так покажем». Они постоянно затаскивали нас в какие-то лавчонки, с владельцами которых, видимо, договаривались заранее на вполне конкретных условиях, потому что лавчонки были уж очень гадкие, а владельцы уж очень неряшливые. Сбежать от туземцев можно было единственным путём, и моего X. осенило. Он увидел рикшу. Рикшами мы называли местных таксистов, разъезжающих на крытых мотороллерах. Это трёхколёсная машина, на которой сверху громоздится небольшая квадратная кабинка, держащаяся на соплях. Любая колдобина заставляет всю конструкцию скрипеть и содрогаться. Машина едет быстро и тарахтит страшно.

– Хватайте рикшу, девочки. Говорите, что мы едем в горы.

Горы были действительно близко, и ночью там красиво высвечивалась статуя Будды. Мы еле впихнулись на заднее сиденье, взяли девушек на колени и крикнули было «Гони!», но гиды заступили нам дорогу:

– На пиво, сэр, – требовательно сказал один из них.

Рикша обернулся к нам и закивал:

– Они заработали пиво, сэр.

X. вынул примерно полслона и сунул гиду. Тот презрительно осмотрел сумму и заметил:

– Мало, сэр.

Рикша (который был явно в сговоре) повторил эхом:

– Не хватит, сэр.

Я достал ещё полслона, но, судя по мимике туземца, его это не удовлетворяло. Не иначе как они собрались упиться в этот вечер за всю свою за горькую за жизнь.

Рикша не трогался с места. Нас спасло то, что на Шри-Ланке ещё плохо знают русских. Я извлёк десять тысяч рублей и гордо помахал перед гидами:[1]

– Рашен каренси. Беттер зен долларз.

Они взяли и убежали, видимо, опасаясь, что я передумаю. Рикша резво тронулся с места. Должно быть, в этом городе теперь не любят русских.

Последняя наша встреча с местным попрошайничеством состоялась буквально накануне отъезда – мы возвращались с севера Шри-Ланки в Коломбо и по дороге проезжали посёлок, в котором торговали ананасами (примерно как у нас вдоль подмосковных дорог – картошкой). Мы вылезли закупиться ананасцем, и тут ко мне бросилась прелестная туземка лет пятнадцати – единственная прелестная туземка из всех мною виденных. Я ещё не знал, что столкнулся с третьим типом местного нищенства – принудительной торговлей. Я был о себе хорошего мнения. Я решил, что понравился ей, тем более что она, ласково скалясь, потянула меня в кусты.

– Ребята! – крикнул я, не в силах сопротивляться. – Скажи, чтоб ждали! – и скрылся с нею в чаще.

Я всю жизнь переоцениваю себя. В кустах у неё был рояль в виде самодельного лотка, заваленного орехами в целлофановых пакетиках. Она прыгала вокруг меня, визжала, показывала орехи (но ничего кроме) – а за кустом таился её брат или отец, а может, и муж, чёрт их разберёт, и приветливо склабился.

– Пошли вы оба, – мрачно сказал я по-русски. Видимо, я был тут не первым русским, потому что она вытащила один орех и нежно, но властно сунула мне в рот. Орех был как орех, но движение… и эти не слишком чистые, но почти детские пальцы… короче, я заплатил им четверть слона и был отпущен с мешочком орехов.

– Прикупил? – спросил меня кто-то из наших. – Дурак, они же их зубами чистят!

– Как – зубами?

– Обыкновенно. Лущат и выплёвывают.

Вывернуть меня не вывернуло, но аппетит отбило надолго. Я утешаюсь тем, что в Москве подарил этот мешочек своему начальнику – очень противному белому человеку с массой необоснованных претензий.

25. vi.1996

iностранец