Читать книгу Ничья. 20:20 - Чулпан Хаматова, Дмитрий Быков, Ингеборга Дапкунайте - Страница 11

На итоги года виновато

Смотрит декабрьская Россия

И, почти не видя адресата,

Повторяет: спаси мя, спаси мя.

– Мы не можем унять твою кручину, —

Внешний мир отвечает устало, —

Нам спасать тебя как бы не по чину,

Это ты же нас обычно спасала.

Нас спасала, сдававшихся покорно,

То от фюрера, а то от Мамая,

Потому что они в тебе по горло

Увязали, хребет себе ломая.

Да к тому же у нас свои напасти —

То жилеты, то беженцы, то бабы,

И не знаем, кто спас бы нас отчасти,

В том числе, дорогая, от тебя бы.

Потому что у нас тут после Крыма

Воцарился такой моральный климат,

Что тебя уже вычли из мейнстрима

И похоже, что обратно не примут.

Вообще же мы, как в печке поленья,

Что-то чувствуем вроде утомленья

От объятий твоих и от проклятий

И других однообразных занятий.

Да и бардам порядком надоело

Воспевать твое бескрайнее тело,

Уважать твои ракеты и зоны

За балеты и русские сезоны.

Оставайся собою там, за буем,

И хлещи своих умников по роже,

Мы же вмешиваться больше не будем,

Потому что оно себе дороже.

– Русофобы поганые вам имя! —

Говорит она сурово и круто

И твердит свое «Спаси мя, спаси мя!» —

Обращаясь к незримому кому-то.

Отвечает ей Спаситель Небесный:

– Ты бывала мне многих любезней.

Много раз я спасал тебя над бездной,

Иногда подхватывал и в бездне.

Я спасал тебя за целость и смелость,

За отвагу, широту и искусство,

Но теперь это все куда-то делось,

И смотреть на вас не тошно, а скушно.

На вершине – злодей неинтересный,

Оппозиция – сушеные смоквы,

И, по правде, твоих пресс-конференций

Ни в раю, ни в аду уже не смотрят.

На пространстве беззащитном, разверстом, —

Только злоба, тоска и благочинность.

Ты не можешь удивить нас злодейством,

А всему остальному разучилась.

Замечаю задумчиво и скорбно:

Иссякает и бездонная сися,

Я теперь повернусь к тебе нескоро.

Если хочешь спастись – сама спасися.

Но Россия, иссыхая от жажды,

Безнадежно отвечает ему же:

– Я спасалась и однажды, и дважды,

Но не лучше получалось, а хуже.

– Значит, – молвит он, – таков приговор мой:

Раз ты так повторяешься упорно,

То приходится считать это нормой,

Хоть какая это, к дьяволу, норма.

Раз никто за множество столетий

До сих пор тебя не спас и не схавал —

Верно, правит тобою кто-то третий,

Не описанный, не Бог и не дьявол.

Одинокое кощеево царство,

Ты для гунна чужда и для китайца…

Кто захочет – в одиночку спасайся,

Остальных выручать и не пытайся.

Так и будешь стоять среди трясины,

Бесконечной, великой и убогой,

Повторяя: «Спаси мя! Спаси мя!» —

А внутри умоляя:

«Не трогай».

Мелита Вуйнович из ВОЗа

Все горячей и горячей

С оттенком мрачного серьеза

Корит веселых москвичей:

Они в одеждах ярких красок

Гуляют запросто без масок

В заразном воздухе весны,

Ликует поросль молодая,

Дистанции не соблюдая,

Смеясь, целуясь – хоть бы хны!

Я ими горд. Пойми, Мелита:

Мы европейская элита,

Мы не в одном с тобой ряду,

К тому же, собственно, весны-то

У нас пятнадцать дней в году,

И мне грешно сидеть в квартире

В разгаре солнечного дня,

Пока еще не захватили

Бойцы Росгвардии меня.

Я знаю сам, что не до шуток,

Что год суров, что вирус жуток,

Что я постыдный раздолбай,

Что мир в депрессии… Но мы-то —

В своей стихии. Ты, Мелита,

Меня, пиита, не пугай.

Мы, слава Богу, не в Марселе.

Мы – от Камчатки до Москвы —

Всем, чем могли, переболели,

И основательней, чем вы.

Российский опыт всеми признан:

Моя великая страна

Переболела ленинизмом,

Сопливым неомонархизмом,

Визгливым ретро-анархизмом,

Чванливым национализмом,

Разнузданным капитализмом,

Неоднократным терроризмом,

Казарменным социализмом,

Национальным большевизмом,

А путинизмом-обнулизмом

Она и до сих пор больна;

Она сама же выбирает

Такую участь, господа,

И никогда не умирает,

Не поправляясь никогда.

Рецепты ваши бесполезны,

Не тратьте даром вашу прыть:

Все наши прежние болезни

Мы вечно можем повторить,

Поскольку мы страна другая

И настрадались за троих,

Цветы исправно возлагая

К могилам вирусов своих.

Ряды ничуть не поредели,

Мы нарожаем, не впервой,

Мы в обстановке эпидемий

Цветем, как цветик полевой.

Мы снова в прежней сверхдержаве:

Пусть карантин, оно верней —

Мы склонны к вечной переправе,

Чтоб только не менять коней.

Птенцы «Орленка» и «Зарницы»[3],

Мы помним все. У нас в чести —

Сомкнуть ряды, закрыть границы,

Извечной гречки запасти,

Пяток врагов привычно скушать,

Назначить комендантский час —

И от души его нарушить,

Поскольку он стесняет нас.

Не в том ли наше ноу-хау

На эти несколько недель,

Чтобы задумывать Дахау —

А строить все-таки бордель?

И солидарность, и злорадство,

И «Больше трех не собираться»,

И гнет без чести и стыда,

И героизм, и риск, и братство, —

Все это русское богатство,

Родная местная среда.

Я вижу: едет по Европе

Гумпомощь от родных властей,

И эта новость сразу в топе

Любых российских новостей.

В сети усердно и упрямо

Несутся крики «На Бергамо!».

Как от коричневой чумы,

Европу вновь спасаем мы,

И всем плевать, что у Европы

(Не слушай местного вранья!)

Свои налаженные тропы,

Свои испытанные копы,

Лекарства, тесты, микроскопы

И помощь давняя своя,

Европа в первую же полночь

Без политических причин

Прислала всяческую помощь,

Но не кричит – а мы кричим!

Мы столько раз уже шалели

От упоенья, Боже мой!

Мы столько раз уже болели

Брехней, опричниной, чумой,

Но дух защит и нападений,

Ресентиментов и обид,

Репрессий, путчей, эпидемий —

Нас вдохновляет и бодрит!

Хотя мы чувствуем тревогу —

Наш мир не знает антител.

Мы как-то ожили, ей-Богу,

Чуть этот вирус к нам влетел.

Мы эту жизнь считаем яркой,

Не можем скрыть сиянье глаз —

Не зря зовется Коммунаркой

Больница главная у нас!

У наших нет иммунитета.

Мы во главе с родным вождем

Сто раз уже прошли все это

И много раз еще пройдем.

Мы смотрим в будущее смело

При нашем опыте разрух,

Нам это все не надоело,

Мы рады мучаться за двух,

Скупай последнее, брателло,

Усердствуй, Повелитель Мух!

У нас не будет антитела —

Один огромный антидух!

Вот закон – заучи прилежно, – общий пахарю и царю:

если драка, мля, неизбежна – первым бей, тебе говорю.

Бей, покуда не уложили, бей десницей или пятой.

Меньше слов. Докажи вражине – ты крутой,

                                                  а не он крутой.

Бей соперника, конкурента, пусть он корчится,

                                               пусть дрожит, —

бей: другого нет аргумента, если ты, конечно, мужик.

Бей, показывай твердый норов, по сусалам бей, по усам,

без уловок, без отговорок, если ты, конечно, пацан.

Бей старательно, бей прилежно, бей слабейшего,

                                                      бей бабье,

бей – и если драка избежна, неизбежной сделай ее.

Космос, первые пятилетки, вождь-элита, народ-плебей,

наши детки и наши предки – все тебе повторяют: бей!

Цель не в выгоде, не в наживе, как надеется средний слой.

Чтоб боялись тебя чужие – бей своих; чтоб боялся свой —

бей чужих. Никто не мешает. Как священный жук

                                                         скарабей,

из навоза лепи свой шарик: сам же сплачивай, сам же бей.

Идеолог, молчи, не каркай. Не приманкою, не вершой —

с нами действовать надо палкой, и не маленькой,

                                                          а большой.

Бей до визга, до первой крови, под раскатистое ура.

Да и что ты умеешь, кроме? Курс прошел на траве двора.

Дух мужает в пинках, в обидах. Русский мир изначально

                                                                  строг:

мы не верим, что из небитых хоть какой-нибудь выйдет

                                                               прок.

Перегадим любого гада, пережестим любую жесть —

нас учить и лечить не надо, мы такие, какие есть.

Править следует в стиле кантри: кто робеет – тому капут.

Действуй строго по этой мантре, остальные не катят тут.

А иначе Восток и Запад, не желая глобальных драк,

будут думать, что серный запах им почудился просто так.

Бей же первым! По местным заям, их надежды хищно разя!

А иначе, хоть плюй в глаза им, – восклицают: роса, роса!

Население – мягче воска. Будешь действовать так,

                                                              мой свет, —

есть надежда, что ты нарвешься. А иначе надежды нет.

Опять среди российских волостей,

На фоне летних пажитей и весей,

Здесь нету неарестных новостей,

Немилитаризованных профессий,

Конфессий, нерасстрельных должностей,

А также незаслуженных репрессий.

Репрессий только тот не заслужил,

Кто не входил во властные палаты,

С заморскими гостями не дружил,

Не связывался с теми, что богаты,

Не вкалывал – и, в сущности, не жил.

Все остальные будут виноваты.

Посадки не достоин только тот,

Кто в письмах обсуждал одну погоду,

Венцом мечтаний числил бутерброд,

Смотрел ТВ и не работал сроду.

Глубинным называемый народ

Из них и формируется, по ходу.

Таких немного, но такие есть.

Такие никогда не возражают,

Соседям и родне лелеют месть,

Не верят в честь, насилье уважают…

У них одна на свете радость есть —

Когда вокруг кого-нибудь сажают.

У них один от века разговор,

Одна неисчезающая косность:

Фургал – убивец, Улюкаев – вор,

Сафронов вообще пошел в Роскосмос…

На смену всех пейзажей встал забор,

На месте всех объемов будет плоскость.

И правильно! Наш общий господин

Не уготовил нам других идиллий:

Надежней всех союзников – кретин,

Мы не Европа, здесь не Пикадилли,

Триумф у дураков всегда один:

Что тех – берут, а их не посадили.

Кто говорил «Страну нельзя зажать»?

Нельзя недооценивать любимых!

Под одеялом сладостно дрожать.

Дрова довольны, кто бы ни рубил их.

Но жаль, что если некого сажать —

Без долгих слов посадят и глубинных.

И что же: в эти несколько минут,

Когда их жизнь привычно отнимают,

Они, быть может, что-нибудь поймут?

Нет, не поймут. Они не понимают.

Ведь нас непобедимыми зовут

И шапки перед нашими ломают.

И главное, чему прощенья нет, —

Что все уроки снова будут втуне,

И вынырнет какой-нибудь медвед,

Считавшийся потешным накануне, —

И будут «Журавли», и «Двадцать лет»,

И оттепель, и розовые слюни.

Девчонка, молодое существо,

Поверит в это преданно и жестко

Всей силою незнанья своего —

Вещунья, одиночка, вертихвостка.

Мне жалко только этого подростка,

А больше мне не жалко никого.

Как много сознанья своей правоты

У праведных граждан России!

По этому признаку – веришь ли ты? —

Они поголовно святые.

Один – резонер, недвусмысленный хам

С повадкой лгуна и садиста,

Долдон, равнодушный к мольбам и стихам,

Но пьяным за руль не садился.

Другой воплощает собою народ,

Глубинный, как крыса в подвале,

Но взяток не брал и сейчас не берет

(Тем более что не давали).

Иной защищает родную страну,

Наемником став из-за денег;

Иной ежедневно колотит жену,

Но все-таки ей не изменник.

На фоне таких безупречных людей

С их громким и грозным «Пристукнем!»