Читать книгу Последний рубеж - Дмитрий Борк - Страница 1

Конец июля 2019 года. Рейс Франкфурт – Лос-Анджелес

Серый день за бортом самолёта моросил противным дождем, и мое настроение от этой картинки еще больше погружалось в унынье. Тяжелый «Боинг», оторвавшись от земли, плавно зацепился за воздух и уверенно пополз на небо. Ватой больно заложило уши, затем болтанка прошила тело тряской, и вжало в кресло. Через минут двадцать, набрав нужные километры, командир звуковым сигналом разрешил всем расслабиться.

Стюардессы засуетились и по очереди вышли к нам в салон. Одна из них, с модельными формами и огромными глазами, подошла ко мне первому и улыбнулась.

– У вас всё хорошо? – уточнила она, наклонившись ко мне. – Может, вы что-нибудь хотите?

«Вот только за это можно тратиться на бизнес-класс, – подумал я. – Нет, конечно, удобные широкие кресла, хороший ужин, дорогой алкоголь и одеяло. Всё это тоже того стоит. Но на душе всегда светлеет, когда в приятном аромате тебя заботой окружает фея».

Я улыбнулся через силу и медленно ответил:

– Спасибо. Я хотел бы коньяка.

– Какой марки коньяк? – спросила стюардесса всё также мило, не растеряв своей улыбки. – Вам «Хеннеси» или «Реми Мартин»?

– «Реми Мартин», – ответил я, – и сразу же тройную, чтобы лишний раз вас не гонять.

– И что-нибудь к напитку? – и она подала мне карту.

– Бутерброд с сыром, пиканью из мраморной говядины, утиную грудку с пастой и микс-салат.

– Спасибо, я скоро принесу!

Она поднялась и скрылась за шторками в проходе, а я достал свой телефон и стал в нём ковыряться. Но, пролистывая одну за другой фотографии с Дианой, я только усугублял мое и без того шаткое душевное равновесие.

Заметив мрачность на моём лице, соседка, дама лет за пятьдесят, решила запросто, по-свойски со мной заговорить. Хоть я и беседовал со стюардессой на английском, она сразу вычислила во мне своего соотечественника.

– Вы, молодой человек, лучше откажитесь от этой сомнительной стряпни. Закажите лучше водочки для нас обоих, а я вас накормлю не чем попало!

На долю секунды я оторопел, но придя в себя, наклонившись к ее уху, тихо и четко произнес:

– Это немецкий лайнер, мадам! Здесь водку-то обычно не подают, только пивас, вино, коньяк, вискарик!

– Очень жаль, – грустно протянула дама, – ну тогда виски! Он тоже подойдет к нашей еде!

– Почему вы так решили? – недоуменно спросил я. – И к какой такой нашей еде?

– Ну как это к какой? Ведь вы русский? Русскую еду и будем кушать!

Она искренне посмотрела на меня как на безмозглого тупицу, да так, что я и сам в это поверил.

– А откуда у немецкой авиакомпании русский борщ? – спросил я.

– Зачем нам борщ? – наивно удивилась дама. – Нам борщ совсем не нужен. Нам нужен холодец!

– Холодец? Вы ели их холодец, их «Зульце»? Ешьте сами эту гадость.

– Да вы с ума сошли! Чтобы я ела немецкий холодец? – в ее голосе послышалась раздражение. – Да я перебрала семь поваров. Их всех прогнала, им только посуду мыть доверить можно. А вы мне про немецкий студень?

«Похоже, подшофе, – подумал я. – Или безумная с Рублёвки? Там почти все такие!»

– Вы что-то путаете, мадам, – я опять наклонился к ней, – это не я, это как раз вы мне предлагаете!

– Господи Иисусе!

Дама засуетилась и полезла в сумку от Вуитона. Через секунду ее холеные пальцы с тяжелыми камнями по очереди доставали: большие варёные яйца и пирожки, ароматное сало и чеснок, нарезанный черный хлеб и зелёный лук, жареную курицу в фольге и соленые грибочки в банке, и… настоящий русский холодец.

Салон бизнес-класса заполнился самыми разными ароматами, и я боковым зрением уловил нервные ёрзания наших соседей.

– Вот, – победно произнесла она, оглядывая два наших стола, – всё собственного приготовления. Всех на фиг я поувольняла и готовлю теперь только сама. Милости прошу со мной откушать, и без возражений!

– Простите меня за любопытство, а вы не из Москвы летите? – спросил я, придав голосу как можно больше мягкости.

– Ну-у из Москвы, – протянула дама с чуть уловимой угрозой в голосе, – и что?

– И жареная курица в полёте тоже из Москвы? – с небольшой опаской уточнил я.

– Да из Москвы, из Москвы. Лечу транзитом через Франкфурт.

Дама негромко засмеялась, и лицо ее стало по-свойски добрым.

– Не бойся, сегодня утром эта тварь еще дышала. А ты всё же водочки попроси, дружище.

– А как вы смогли сюда всё это протащить? – не унимался я. – Разве продукты не запрещено проносить на борт?

– Ну это я не знаю, – в голосе дамы послышалась недоумение, – я шла через ВИП-зал. Там в мои сумки не глядели.

– А-а, – иронично протянул я гласную букву и подумал, что идея с водкой, в общем-то, неплоха, – тогда одну минуту.

Я вежливым движением пригласил стюардессу и, перейдя на хороший немецкий, попросил поменять коньяк на триста граммов водки.

– Я сейчас посмотрю, – ответила мне красавица, – вот только нам не разрешено подавать в бутылке. Мы обязаны разливать водку в небольшие рюмки.

– Видите наши столики, – я кивнул головой на них, – мы очень голодные, и нас мучает жажда. Вы же не хотите весь полёт постоянно к нам подходить? Дайте нам, пожалуйста, стаканчики и водки, и мы сами себе будем наливать.

Стюардесса, посмотрела на наши яства, затем на мою попутчицу, недолго подумала над моими словами и утвердительно кивнула.

– Хорошо, сэр. Всё остальное тоже вам нести? – задала она вопрос вдогонку своим мыслям.

– Нет-нет, всё отменяем, кроме водки, – и я благодарно кивнул красавице.

Через пять минут, опрокинув первый полтинник, моя соседка смачно занюхала пахучим салом и с хрустом закусила зелёным луком. Поставила назад стаканчик, повернула ко мне голову и пристально в меня вгляделась.

– Э-э, дорогой, – протянула она, – да ты никак летать боишься!

– А что, – смутился я, – прям так заметно?

– На выпей, – она щедро плеснула в мой стаканчик живой водицы, – может, полегчает!

Оторопев во второй раз за вечер, я быстро опрокинул свой сосуд.

– А почему? – не унималась моя попутчица. – Может, ты падал?

– Да, Слава Богу, нет! – вынужденно ответил я. – Но случай один был…

– О-о, давай колись, – она приготовилась слушать, – уж очень интересно!

– Ну, летел я как-то раз из городу Парижу летом, – нехотя начал я рассказ, – а рядом странный мужичок в лыжном костюме.

Все напряглись, а он, когда табло погасло, вдруг соскочил и заорал на весь салон: «Кайтесь, грешники, ваш судный день настал! Пришло время молиться!» Вот я и подумал, что настал пипец, и чуть в штаны не наложил реально!

На секунду прервавшись, я не спеша отломил ножку холодной курицы. Затем дотянулся до чеснока, плеснул себе по новой. Залпом выпил и смачно закусил.

– И что? – лицо тётки застыло с открытым ртом, в котором лежало непережёванное яйцо. – Что дальше-то было?

– Да ничего, – скучно ответил я, и закусил пахучим чесноком. – Он просто молча сел на свое место, и мы тихо полетели дальше.

Секундная пауза и громкий хохот дамы разразился на весь огромный лайнер.

– Ну ты шутник, – наконец откашлявшись, произнесла моя попутчица. – Тебя как звать, дружище?

– Макс!

– А меня Нюра! – и она толкнула меня своим плечом. – Будем знакомы, и сразу же давай на ты!

«Хорошо, хоть без брудершафта», – подумал я.

– А у меня тоже прикольная история была, – настроение Нюры ракетой шло на самый верх, – летела как-то возле аварийного выхода. А со мной рядом две древние бабульки. Аля Альцгеймер. Весь полёт проспали, но очень часто, просыпаясь, друг друга тормошили и спрашивали: «Валюшенька, ну что там? Доехали? Нам не пора ли выходить?»

Впервые за долгий день меня отпустило, и я смог рассмеяться. Нюра поддержала меня своим ржачем, да так, что заулыбались и стюардессы.

– Так, Нюра, – я попытался успокоиться, – тогда я тоже еще кое-что расскажу.

Быстро опрокинув очередной стаканчик, я продолжил:

– Как-то летел рядом с двумя пассажирами. Оба пилоты, и оба в лётной форме. Возвращались домой с подмены экипажа. Ну, я с ними выпил-закусил, и тут нам приспичило по малой. А в туалете засела дама с ребенком и надолго. Ну, мы постояли, потоптались и пошли в хвост самолёта. Идем навеселе, шутим и сильно шатаемся. И тут смотрю – в салоне гробовая тишина, и только звук моторов слышно.

И кто-то сиплым голосом их спрашивает:

– Скажите, командир, а в кабине кто-нибудь остался?..

Нюра прыснула, но всё же смогла спросить:

– И что он ответил, кто остался?

– Кто-кто? Стюардессы, кто ж еще!

Нюра честно попыталась хохотать потише, но у нее это никак не получалось.

– Подожди-подожди, – отсмеявшись, произнесла она, – а ты знаешь эту байку про немецкого и английского пилота?

– Нет!

– Ща, погодь, дай вспомнить!

Она отрезала вилкой свой холодец и намазала на него горчицы из пакетика.

– Короче, в аэропорту Мюнхена пилот «Люфтганзы» запрашивает у немецкого диспетчера полосу. Тот ему отвечает, что по правилам он должен задавать вопрос на английском языке. На что пилот резонно заявляет: «Я немец, пилотирую немецкий самолёт, нахожусь в Германии, с чего это я должен говорить на английском языке?» На что слышит ответ с другого самолёта на безупречном английском: «Потому что вы проиграли Вторую мировую!»

И Нюра опять залилась громким смехом, долила в стаканчик беленькой и протянула его к сидящему через проход немцу.

– Не дрейфь, геноссе, я по-английски тоже говорю! – и следом подала ему кусочек сала на черном хлебе.

Немец застыл в лице и вопросительно посмотрел на свою спутницу. Улыбнулся, закивал головой и всё же взял гостинец.

– Danke! – он приподнял стаканчик и посмотрел Нюре в глаза.

– Битте. Пей-пей, не бойся, пока мы все еще свои.

– Аллес гут? – спросила проходящая мимо меня стюардесса.

– Она спрашивает, нам водки еще надо? – переадресовал я вопрос Нюре.

– Йа-йа, натюрлих, пусть несет, – сходу ответила мне Нюра.

Я подал знак девушке, что мы не против повторить. Она на секунду задумалась и скрылась в кухне.

– Хороший ты парень, Макс, веселый, – Нюра впервые за вечер заговорила тихо. – Кто ты по жизни? Чем живешь?

– Ничем особенным, – ответил я, – пишу посты в соцсети, да иногда рисую.

– Свободный худила значит! – Нюра поковырялась палочкой в зубах. – Понимаю. А за каким лешим тебя понесло в Штаты?

– Да мне тут путевку подарили. Лечу в Лас-Вегас.

– Да что ты? – она искренне изумилась. – О как интересно! А у меня в Штатах своя сеть небольших отелей. Ты как, летишь играть иль поглазеть на это?

– Скорее, поглазеть, – коротко ответил я.

– Не очень-то ты разговорчив о себе, – она на секунду задумалась и тут же продолжила: – Ничем не занимаешься, но летаешь бизнес-классом, скромный парень, но с рыжими швейцарскими котлами, да и путевки тебе дарят на другой край света. Свободно владеешь двумя языками, и аусвайс из кармана торчит.

Нюра повернулась вполоборота и уже с нескрываемым любопытством задала прямой вопрос:

– Ты кто по жизни, парень?

– Ню-юра, – протянул я, – всё очень просто. Отец когда-то строил планы на запасной аэродром, отсюда и крыша в Германии. Английский достался после учебы в Лондоне. Опять же папик постарался. Свободный художник? Так это потому, что предок от меня хорошо откупился. Так что ничего особенного, всё как обычно, всё как у всех.

– Ну да, ну да, – как бы про себя вслух сказала Нюра, – всё как обычно, всё как у всех. А кто у нас отец, ты не подскажешь?

Меня стало утомлять ее бесцеремонное любопытство.

Я повернулся к ней поближе, в третий раз наклонился к ее уху и шепотом произнес:

– Судя по твоему прикиду, сумкам и камням на пальцах, он твой сосед!

Могучий смех Нюры заставил вздрогнуть уже дремавших пассажиров. Ей, несомненно, понравился мой юмор.

– Ну ты мне явно по душе, Макс! – и она полезла в свою сумочку. – Вот моя визитка. Здесь оба телефона: московский и штатовский. В Штатах я пробуду пару дней и вернусь в Москву. Надо решить кое-какие там свои задачки. Если понадобится помощь, можешь звонить в любое время. Дружба моя чего-то стоит.

Я посмотрел на визитку. С одной стороны латиница, с другой кириллица. Красивыми буквами по центру было выведено:

«Кристалевская Анна Абрамовна.

Гостиничная сеть Отель-Экспресс.

Владелица».

– Анна Абрамовна, – произнес я вслух.

– Что, – Нюра одарила меня обворожительной улыбкой, – не похожа? Что-то мне подсказывает, что и твое отчество явно не Петрович. Фамилию твою уже и спрашивать боюсь.

– Да уж, отчество у меня исконно русское, – протянул я ей в ответ, – Моисеич! А вот у отца отчество прямо как у тебя – Абрамович.

– Я сразу так и поняла, как глубоко закопаны твои таланты[1].

Нюра подняла стаканчик и вдруг на несколько минут утихла.

– Кстати, знаю я одного Моисей Абрамыча. Еще с конца восьмидесятых. Высоко чувак взлетел. В ближайший круг вошел. Не твой ли он папаша?

– Да нет, конечно, – я попытался спрыгнуть с темы. – Пращур мой скромняга!

– Звучит как работяга, не находишь? – она как-то недобро улыбнулась. – И как давно тебя Абрамыч потерял?

– Давненько уже, – вздохнул я. – Да Бог с ним. Всё что мне нужно, он мне дал.

– Что дал? – Нюра удивленно икнула.

– Образование, две квартиры и небольшое содержание, – ответил я.

– Да не-ет! – вдруг перебила Нюра. – Сладкую жизнь он тебе дал, которой ты не очень-то достоин.

– Эт почему это я недостоин? – я выпучил глаза.

– А тебе папаша не успел сказать, что в этом мире даром ничего не достается? Даже отцовские баблосы. За всё надо платить.

Нюра на секунду замолчала, задумалась над чем-то, как будто что-то вспоминая.

– Тот Моисей, которого я знала, – Нюра вдруг подняла свой тонкий указательный палец вверх, – тот Моисей ни с кем так просто не делился, а рвал всех на куски, кто на пути его стоял. Как страшный зверь, врубаешься, майн фроинд?

Нюра щедро отвесила в свой стаканчик водки, посмотрела на него философским взглядом и махнула.

– Как страшный зверь, – повторила она и на несколько секунд загрустила. – Кстати, а ты знаешь, что антилопы легко обгоняют в беге львов? И львам частенько влом за ними гнаться.

Тут Нюра явно ощутила воздействие прозрачной жидкости и неожиданно умолкла.

Потом как будто бы очнулась и сразу же спросила:

– О чём это я, Макс?

– О львах и антилопах! – вежливо напомнил я.

– А-а! Вот о чём, – вспомнила и оживилась дама. – Я хотела сказать, что даже лев может быть в заднице. Врубаешься?

– Эт ты к чему? – я всё еще пытался понять ее хмельную логику.

– Наш славный мир, Макс, ошибок не прощает! – Нюра вдруг заговорщицки перешла на полутон. – Всё бесконечно подчиняется закону: ты либо хищник, либо жертва.

Двумя руками она разделила воздушное пространство перед собой на две части.

– Вот есть жизнь, – она показала левую ладонь, – а вот есть смерть, – она показала правую ладонь, – и расстояние между ними может очень быстро сократиться.

Резким движением она хлопнула в ладоши и сразу же взяла бутылку минералки. Опять встала на секундную паузу и залпом осушила газировку. Взгляд ее стал твердым, жестким и колючим, но что-то продолжало тревожить мою попутчицу.

– Лас-Вегас плохой город! – меняя тему, внезапно выдала она. – Зачем тебе туда?

– Билеты были, – пояснил я, – да и отель уже проплачен, вот и полетел. Мне моя девушка поездку эту подарила.

– А почему летишь один?

– Да-а-а, – протянул я, тут же теряя остатки хорошего настроения, – она ушла от меня. А дома оставаться было мне совсем невмоготу, вот и полетел.

– Что-то я совсем подрастерялась! – Нюра попыталась выстроить всю логику событий. – Она дарит тебе тур в Лас-Вегас, но сама с тобой не летит?

– Да нет же, Нюра! – я через силу улыбнулся. – Билеты мне были подарены давно, еще на день рождения, а ушла она совсем недавно!

– А почему-таки ушла? – любопытство опять заиграло в ее глазах. – Застукала с другой?

– Да нет же, Нюра! – я даже мысли допустить не мог, чтоб изменить принцессе. – Там кое-что другое…

Я замолчал, размышляя над тем, стоит ли продолжать или уже закончить этот разговор.

– Подвел я ее, – вдруг выпалил я, сам не понимая зачем.

– Подвел? – в ее голосе мелькнули не очень приятные нотки. – А может, что-то посерьезней?

– Да как сказать… – я всё еще имел шанс остановиться. – Там долгая история…

Нюра внимательно посмотрела на меня уже более трезвыми глазами.

– Надеюсь, ты ее не подставлял? Вселенная такие подлости с лихвой нам возвращает.

– Да знаю я! – мне вдруг стало совсем тошно. – Знаю, Нюра!

– Э-э, дружище, как тебя плющит, – в голосе Нюры мелькнула жалость, замешанная на разочаровании. – Давай, рассказывай, лететь нам еще долго.

Я заглянул в ее глаза, которые смотрели как родные, и на долгую минуту погрузился в свои мысли. Затем осторожно и скупо начал монолог. Но чем дальше я углублялся в свою историю, тем больше подробностей я рисовал. Историю последних двух лет моей жизни.

Нюра слушала молча, превратившись в уши и не пропустив ни одного слова. Не перебив ни разу и ни о чём не уточнив. А я, чувствуя такой глубокий интерес к себе чужого человека, старался рассказать всё честно и дать больше деталей.

– Вот как-то так… – грустно сказал я, заканчивая свой рассказ, – сам всё испортил.

Нюра, видя мое подавленное состояние, решила за мной поухаживать. Мы выпили не чокаясь, обоим было уже не до того.

– Совсем не понимаю, что на меня нашло? – промямлил я. – Зачем я это сделал, ведь у меня уже всё было! Ну или почти всё…

– Дорогой мой, – Нюра, наконец, заговорила шепотом, почти как заговорщик, – я тебе точно скажу, что почти всё – это далеко не всё! А когда еще совсем не всё, то очень хочется, чтобы было всё! Отсюда лезут все проблемы, понимаешь?

– Ни хрена не понимаю! – взорвался я и хотел было опять полезть к бутылке, но Нюра вдруг включила реверс. Мягким движением руки она меня остановила.

Я покорился и продолжил:

– Хотя о чём я говорю? Ей во сто крат больнее, ведь это я ее подставил… Перед ее отцом, семьей. Перед тем человеком, который ей поверил и дал нам денег. А она напрасно поверила в меня! – хмель продолжал развязывать язык. – У нас была одна большая мечта на двоих, и мы ее почти достигли.

Я совсем раскис и замолчал.

Попробовал еще раз протянуть руку к бутылке, но Нюра, словно старшая сестра, опять ее остановила и мягко произнесла:

– Да уж, сильно твое нутро раскорячило, Макс! – ее рука легла мне на плечо. – Ты можешь сколько хочешь рассуждать, виниться и молиться Богу… Всё напрасно.

Амнистии не будет. И жить тебе в этом аду придется еще долго. До сегодняшнего дня ты только писал, рисовал, баб портил и развлекался. Всё это было до тех пор, пока тебя на небесах терпели.

– Где-где терпели? – я даже икнул от изумления.

– Где-где? – Нюра опять подняла палец и указала им наверх. – Там, на небесах тебя долго терпели, дорогой. И вот их выдержка иссякла.

Нюра подняла со столика бутылку, но налила только в мой стаканчик.

– И что мне теперь делать? – опустив глаза на свои туфли, спросил я.

– Смотря, чего ты хочешь? – бодро заметила она.

– Ее назад вернуть! – без надежды ответил я. – Я даже просил у отца денег, чтоб ей помочь. Но он не дал, послал подальше.

– А взяла бы она сейчас у тебя деньги? – спросила Нюра. – Хотя, не спорю, судя по твоему рассказу, они ей очень нужны. Но дело тут не только в бабках. Такие, как твоя принцесса, слабых не любят. Таким нужны мужчины посильнее их самих. Ты не такой и стать таким не сможешь.

– Чего это я не смогу! – хмель быстро меня заводил. – Я всё смогу ради нее! Могу поспорить.

– Ты уже спорил, – разочарованно парировала Нюра и замолчала.

Она погрузилась в свои мысли. А я, сидя рядом, боялся ее потревожить.

– Ну, хорошо, – она, наконец, очнулась, – посмотрим. Сколько, говоришь, пробудешь ты в Лас Вегасе?

– Неделю, может, две.

– Недели хватит выше крыши. Много не пей и, главное, тебе нельзя играть, запомни. А вот через неделю возьмешь билет в Кейтсити.

– В какой такой Кейтсити?

– Кейтсити, который на Аляске. Тебя там встретит человек. Переночуешь у меня в отеле и дальше с ним пойдешь в тайгу.

– Куда пойдешь, в тайгу? – я с трудом хватался за ход её мыслей. – Зачем?

– Душу лечить, вот зачем! – резко ответила Нюра и уже мягче добавила: – Тебе это поможет!

Она достала красивый кожаный блокнотик, быстро в нём что-то написала золотым пером, оторвала листок и подала мне.

– У тебя есть неделя. Можешь, конечно, передумать, не проблема. Но если всё же надумаешь, позвони по этому номеру. Кличут Ником, живет один и глубоко в лесу. Но у меня с ним будет встреча, и я заранее ему обо всём расскажу. О деньгах не беспокойся, за все мои заботы я всё с батяни твоего стрясу. И кстати, будет повод повидаться. – Нюра улыбнулась и хитро добавила: – Если ты в папу, то будет тебе шанс, а если нет, то уж не обессудь, ты безнадежен. На, выпей. И думаю, нам на сегодня хватит.

Нюра откинулась на спинку, закрыла глаза и тут же провалилась в сон. Я же замер в задумчивости над ее последними словами: тайга, какой-то Ник, шанс, хищник, жертва… Рука опять потянулась к бутылке, но… взял я почему-то кока-колу. Откинув спинку кресла, я выдвинул под ноги пуф. Накинул одеяло на себя и тоже погрузился в сон…

Я опустился в ночь, и надо мной зажглись все звёзды неба. Они были такими ослепительно яркими и невероятно близкими к земле, что легко освещали черный лес, в котором зловеще что-то возвышалась. Это была тёмная пирамида, на вершине которой огромным желто-зелёным мазком Манэ тлело северное сияние. Оно, как и звёзды, излучало необычное живое свечение, в центре которого стояли две фигуры.

Первая, худая и высокая, была в шапке, расшитой рисунками солнца, неба и оленя. С головного убора свисали плотным рядом бусы, полностью закрывавшие лицо этого человека. Он был одет в камлайку из кожи с нашитыми различными узорами и с отвисающими длинными полосками от рукавов. Подпоясан человек был длинным куском тесьмы, на которую были навешаны колокольчики, фигурки разных духов, сумка, мешочки-кошелёчки и ритуальный нож. Рядом с ножом была заткнута плеть. Под камлайкой на ногах виднелись кожаные штаны, накрывавшие своими краями меховые ботинки, обвешанные крошечными колокольчиками. В руках человек держал небольшой плоский кружочек диаметром сантиметров десять, что-то похожее на зеркало, но не стеклянное, скорее, из металла, одна сторона которого была отполирована до блеска, а на другой виднелся не совсем ясный мне рисунок. Поза у колдуна была закрытой, в воинственной защите от второй фигуры, крылатой, на две головы выше и стоящей к нему совсем близко.

Крылатый же, напротив, стоял спокойно, скрестив руки на груди и свернув крылья за спиной. Он в темноте светился, вперед немного наклонившись, совсем не суетился, как тот шаман. Меж ними диалог тревожный, не простой и сложный. Но у шамана каркающий голос, тогда как у крылатого красивый низкий баритон, и мягкий в разговоре тон. Однако было ясно, шаман ему не рад.

Шаман о ком-то иль о чём-то свой начал монолог:

– Зачем он здесь? Здесь мир иной. Не нужен мне тяжелых мыслей рой! Мне дел своих и так хватает. А он себя давно теряет. И заточение в лесу уж ни на что не повлияет. Но ты, – индеец вдруг с укором произнес, – решил загнать его в Природу, подвергнув риску его сходу! Ты ж отдаешь его на растерзание! Чудовищно такое испытание. Нет, не хочу его встречать. Не хочется мне перед Главным отвечать.

Он умолк в тишину. Однако собеседник шамана совсем не спешил нарушать это тяжелое безмолвие, а продолжал внимательно молчать. Индеец, потупив глаза, решил тогда продолжить. Но интонация его на этот раз смягчилась.

– Мне в этот день унылый, поверь мне, белокрылый, чем-то себя занять, не надо долго заставлять. И без него дел у меня по горло, давно усталостью подперло, – он правою ладонью схватил себя за шею. – Про отдых я, вообще, боюсь упомянуть, ты ж первый поспешишь еще больнее пнуть, не пощадив меня ничуть!

И опять пауза, опять молчание. Шаман было хотел заговорить, но не успел.

– Ты всё? Закончил?

Ангел вонзил свой острый взгляд в индейца, и тот под ним стал уменьшаться. Воинственный порыв, как лед под солнцем исчезал. В конце концов он голову свою вогнал по плечи. Замер. Казалось, разразится сейчас гром! Но…

Деликатный и басистый голос заполнил всё пространство мягко:

– Шаман, зачем тебе в себе копаться? – Крылатый руку приподнял и с силой ткнул его в камлайку. – В моих идеях разбираться не каждому дано! Однако же со мной тебе быть лучше заодно! Друзья мы были, помнишь? Давным-давно, давным-давно… Однако, как я вижу, меж нами еще есть паршивых пару но?

Ангел опять взял паузу, неожиданно развернулся спиной к шаману и уже жестко произнес:

– Прошу тебя, не лезть на старость лет в дерьмо! Мне ж ничего не стоит, поставить на тебе клеймо, и поменять твое банальное мышление, серьезно усложнить твое мировоззрение. Поэтому забудь про ополчение. – В этот момент он распустил свои огромные крылья, ощетинился и взлетел. – Ты уже завтра свои силы подключаешь и с настоящим рвением мне помогаешь! С идеями своими не влезаешь, ты наблюдаешь, ничего не упускаешь. И когда надо… – тут голос Ангела стал громовым, – ему ты помогаешь!

Эхом по всей планете прошло три раза слово «помогаешь»! Испуг на лице шамана породил адскую гримасу. Он отстранился, сделал шаг назад, руки сложил в защите. Еще пару шагов – и пропасть. Он упадет и разобьётся. Но Ангел наседать не прекращал.

– И не перечь мне больше. Ты лучше поживи подольше. Ведь Ангелы теряют крылья, когда в их планы вдруг вставляют клинья. Тогда они хватаются за меч! Хочу тебя от этого предостеречь!

Теперь в его руках был деревянный меч Атасса[2], и он светился, как сотни свеч. Могучим страшным голосом, словно монеты, чеканил он слова:

– Запомни! Теперь ты за него передо мной в ответе. И главное! Он должен выжить в этой эстафете. Я всё сказал, теперь иди, внимательно за ситуацией следи.

Меч вдруг исчез. Ангел поднялся выше, выше и полетел на небо. Но голос его продолжал вещать во всём пространстве:

– Шаман, все силы приложи! Убереги! Он должен выжить, не сдаваться! Мне перед Ним Самим скоро рапортоваться. Докладывай мне каждый день. Счастливо оставаться.

Фигура Ангела слилась со звёздами на черном небе.

– Фу-ух, – шаман вздохнул с облегчением и руки опустил, – на этот раз… простил.

И оба растворились в темноте, а вслед за ними черный лес и пирамида. Остались только звёзды, которые тревожно стали мне внушать, что надо мне следить за ветром. Именно эта мысль при пробуждении, как стоп-сигнал у светофора, мигала у меня в мозгу. Красным: следи. Зелёным: за ветром.

– Проснись, проснись, Макс, – Нюра по очереди меня толкала обеими руками то вправо, то влево, – скоро садимся, просыпайся!

От выпитого моя голова была в густом тумане. Во рту как будто куры ночевали. Со страшной силой давил ремень на мочевой пузырь. Все признаки того, что самолёт шел на посадку.

Я быстро метнулся в туалет, благо он был недалеко, и вышел из него изрядно посвежевшим. На мое удивление, Нюра, сидя в кресле, цвела и хорошо пахла. Никаких признаков вчерашних возлияний не проглядывалось. Она открыла маленькую пудреницу, критически осмотрела себя в зеркало и припудрила носик.

– Ну что, дружище, нелегко тебе сегодня? – она звонко защелкнула изящную коробочку и положила ее обратно в сумочку. – Разговор наш еще помнишь, или ты уже был в блэкауте?

Я нащупал в кармане смятую бумажку. Достал, посмотрел, прочитал и всё вспомнил.

– Так вот, – Нюра повернулась вполоборота ко мне, – повторю слово в слово еще раз: у тебя есть всего одна неделя, чтобы решить, чего ты хочешь в этой жизни. И если всё-таки надумаешь, то позвонишь Нику. Я по прилёту его подробно обо всём проинструктирую. Он возьмет тебя к себе, как я уже сказала, на охоту. Этот славный парень много лет назад пережил одну очень мерзкую историю, которая потянула за собой другой тошный эпизод. Всё это загнало его в лес. Тебе с ним надо пообщаться, тогда, быть может, что-нибудь поймешь.

Нюра встала и начала собирать свои вещи в кожаную сумку. А я так и стоял в задумчивости на проходе.

– И, кстати, позвони ему заранее, он скажет тебе всё, что надо будет прикупить с собой. И про ружье! Про ружье не забудь сказать, какое ему надо будет подобрать для тебя.

– А долго? – спросил я и замолк на секунду. – Долго нам там быть… в этой тайге?

– Эт как пойдет, дружище! – она как-то чудно улыбнулась. – И помни, любое решение будет только твоим решением. Только твоим выбором. Да присядь ты, наконец. В ногах-то правды нет, как будто ты не знаешь…