Читать книгу (не) предсказуемый эксперимент - Дмитрий Чайка - Страница 15

На исходе июнь. Это мирное лето намного приятнее прошлого, и недоверие медленно сходит. Сегодня я встретил ребят на границе: о них пограничники договорились вчера или позавчера, и сегодня впустили. Вражды давно нет, и хотя прошлым летом мы ставили этот кордон на исходе войны, он, похоже, со временем станет условным. Как между районами и областями.

Ребята – механики, вот потому-то и встретил их я. Как коллега. Они принесли с собой папку с горой чертежей, я показывал наши системы «в железе», и мы понимали друг друга без слов, без вопросов, ведь в произведениях можно прочесть душу мастера. Что-то у нас было лучше, а что-то у них, но бывало – идея у них была верной, и чуть бы её доработать… Мы так увлеклись, что скакали по бойлерной, по щитовой, по подсобкам до самого вечера.

Спать улеглись у меня на квартире. Они оценили: у них спальни общие (корпус для мальчиков, корпус для девочек), как тут гостей принимать? В остальном – общепит, ателье… Города мы не только похоже поставили, но и задумали очень похоже: оба стоят у реки, оба «в дальнем углу» от противника, оба в основе своей – мастерские, склады и заводы, всё то что противник не должен суметь захватить, не пройдя с боем всю территорию. Дело всё в том что снабжают нас взрослые всем и в достатке, пока мы на наших заводах и фабриках всё «производим»: захватит противник завод – и не будет поставок того что он «делал».

Когда нам предложили придумать себе города – на исходе прошедшего лета, которое мы без конца воевали – о мире мы думали мало. Мы думали очень похоже, поэтому и города отличаются только нюансами. Вот, например, планировка: жилое крыло нашего города сделано «солнышком» из магазинов, столовой, клуба-кинотеатра и трёх трёхподъездных домов, как лучи расходящихся в лес. В стороне от него громоздятся цеха, мастерские и доки. Из окон домов их не видно: устав на работе, кому же захочется видеть свой цех из окна своей спальни?

Ребята уснули, а я как всегда «полуночничал»: я не могу уснуть рано. Читал. С упоением. В комнате спали, а я, угнездившись на кухне, читал и читал. За окном уже был непроглядный полуночный войлок, когда я дошёл до последней страницы.

Прочтённое надо обдумать. Я встал и открыл холодильник: хлебнуть минералки; щелчок уплотнителей резко качнул тишину. Холодильник в работе бесшумен: по всем холодильникам дома фреон прогоняет единый насос. Может, сложно, зато и в квартирах всегда тишина, и тепло от конденсора можно направить – мы это придумали позже, буквально на днях – в батареи, в сушилку… И плюс интересная схема: похоже, никто так не делал!

Я взял минералку с собой и поднялся на крышу. На лифте. На крышу у нас лифт один: когда мы «сочиняли» себе города, я хотел, чтоб на крышах домов были клумбы и там было можно гулять, загорать. Можно было оформить все крыши по-разному: палуба от теплохода, лужайка… Решили – не надо. Однако один лифт на крышу я всё же «продлил». Для себя. А теперь кто на крыше цветочки разводит, кто ходит сюда загорать… Крыш-то много, а лифт на одной.

Я прошёл к парапету у «будки» конденсора, облокотился и стал размышлять. Загудел вентилятор, послав в мою сторону тёплый, уютный поток.

Возвратился Василий Васильич. Он вышел под уличный свет по тропинке, ведущей к теплице и грядкам; фонарик в руке бил устало куда-то под самые ноги. В ночной тишине прозвенела пружина и хлопнула дверью в подъезд, через пару минут загорелось окно. Самый верхний этаж, как и в «мире со взрослыми».

Учимся мы в одном классе: мы дружим с Васильичем с детского сада, теперь – перед этим приездом сюда – мы пошли в одну школу, но странно, что мы за всю зиму ни разу не вспомнили прошлое лето.

Однако пора: надо спать, ибо каждое утро заместо зарядки у нас тут учения. Нам командир ставит вводные: там нападение, там переход… но зато мы теперь и спросонья способны задумать манёвр и не мешкая осуществить.

Я лежал под окном в ожидании сна, вспоминая бездонное звёздное небо, усталого друга, и думал, что надо построить ему прямо там, посреди огородов, простой щитовой дачный домик. Самим. И построить не только затем чтоб Васильич вздремнул, когда сил уже нету дойти до квартиры. Построить затем чтобы он или кто-то ещё мог на вечер, на день позабыть этот город, уйти, убежать от привычного. Чтобы хоть кто-то, проснувшись и выйдя во двор, увидал над собой эти звёзды.

Уже засыпая, летя как в перину в белёсый небесный гамак, я опять ощутил за окном Млечный Путь: он смотрел испытующе, строго, придирчиво, словно решая, позвать или нет. Не зови меня, Космос. Не надо дразнить: путь к тебе мне заказан.

С утра вместо вводной вдруг: «Всем… Собираемся в клубе… ребята с Участка-1, тоже будьте…»

На сцене был военачальник «с той стороны», он был очень взволнован. «Ребята, – сказал он, – На нас нападают… Приходят оттуда, где раньше была граница со взрослыми: с обратной стороны от вас, то есть сразу за городом… Организованной армии, похоже, у них нет, больше ничего не знаем. Ни территории не знаем, ни численности. Всем нашим надо собраться у нас, а вы… кто предупреждён, тот, говорят, вооружён.»

И они удалились, оставив нас думать над тем что подстроили взрослые. Стало быть, мы беззащитны на двух направлениях: здесь, где наш город прижался к границе со взрослыми, и параллельно реке: на Участке-1 не до нас, а на том берегу мы заранее всё разглядим и атака не будет внезапной.

На сцену взлетел наш знаток математики, Нортон. Прилипло к нему это имя, когда он рассказывал о переписке папиного института с американцем Питером Нотроном: отец обсуждал с ним почти все идеи. У них, математиков, странно устроена думалка:

– Странно, – сказал он, – Они не пристроили два новых участка с обеих сторон от нас. Этим они исключили набор вариантов… Короче: единственный вывод тут в том, что с нашей стороны взрослым что-то мешает.

Я вспомнил свои наблюдения: шум автомобиля в ночи, а однажды – гудок, будто не открывают шлагбаум; порой слышен запах кузнечного горна… похоже, у взрослых там техтерритория, и очень близко.

На сцену взошёл командир, постоял у стоящей там классной доски с нарисованной ранее картой:

– Так. Если ты прав, мы должны будем сделать один-два поста у воды и прикрыть ту границу со взрослыми, что параллельна реке.

Потекли предложения как это сделать, и каждое мы обсудили: рвануть сгоряча по неверной дороге нам дорого встанет. Так, нам удалось отказаться от вроде бы здравых идей разделиться нам всем на военных, несущих дозорную службу, и мирных, которые заняты будут «на производстве». Как касты, как в Индии: воины-кшатрии, мудрецы-брахманы… Индия живёт так не одно тысячелетие, и при магараджах, и под англичанами, только у нас этой тысячи лет не предвидится. Нам надо резко развиться. Не имея возможности побеждать ни числом ни умением (уж воевать-то они будут лучше чем мы), мы имеем единственный шанс: побеждать за счёт техники. Техника может помочь знать о себе и противнике больше чем знает противник, передвигаться быстрее противника и концентрировать силы лучше противника. Может. Но только тогда когда ею грамотно пользуются.

Выход, решили мы, в том, чтоб посменно дежурить как воины, а между сменами делать ту технику, что нам нужна. На дежурстве опробовать, а возвратившись – отбросить идею, оставить как есть или усовершенствовать. Быстро. Чем цикл постройки-проверки-отладки короче, тем лучше.

Мы сразу же стали рядить, кто за кем и кто с кем будет в смене. Ко мне подошёл командир, оттеснил меня к выходу, и произнёс:

– Говорят, «я бы с ним в разведку пошёл» или «не пошёл». Дослушай меня до конца, иначе обидишься. Я не возьму тебя в разведку. У меня достаточно и сильных, и ловких, и смелых. Сильнее тебя и ловчее. А мастеров как ты – мало. Такими как ты рисковать нам нельзя.

Постепенно мы все разошлись. Так случилось, что ближе к обеду я снова был в клубе, и клуб был практически полон: никто не созвал, мы пришли каждый сам по себе, будто все сговорились. Когда я вошёл, говорил командир:

– Они будут пока обороняться, обороняться от скорее всего разрозненных групп и одиночек. Это им дастся легко, но без наступления победить невозможно. Будет война за территорию, которую Участок-1 быстро выиграет. Затем неизбежно начнётся война на усмирение, а беда в том что усмирение благородства не знает. Когда они смогут напасть на нас, они уже не захотят воевать по старым правилам.

Нортон поднял руку как в школе:

– Я думаю, что территория, которую пристроили взрослые, минимум равна нашей первоначальной, то есть сумме территорий обоих участков; то же могу предположить и о числе играющих. Если интересно, могу привести аргументы… В свете этого – как ты считаешь, сколько у нас времени на подготовку при самом плохом раскладе?

– При самом плохом… – Командир долго думал, решал, потом выдохнул: – Самое быстрое – месяц. Но думаю, в этом году не успеют.

Противник, как мы ещё утром, уверен что тот кто сильней тот умнее. Мы сделаем так чтоб они поздно поняли: наоборот, кто умней тот и сильный. Загвоздка во времени: надо успеть. И мы начали гонку со временем, даже не зная, насколько она будет трудной, ведь для того чтобы сделать хоть что-нибудь новое, нужно немало узнать. И не просто прочесть или вызубрить – надо понять. Как учёным на их исследовательской базе.

Точнее, на нашей «Базе научного исследования и создания новейших технологий», как мы вскоре стали себя называть, и название это за несколько дней сократилось до «Базы».

Мы бросились в омут познания и постепенно втянулись. Забросив всё то что нам задано было читать на каникулах, мы обратились к учебникам сразу на класс, на два старше. Подспорьем нам был Перельман и журналы; всё чаще мы были вынуждены читать специальную литературу, учебники ВУЗов… Потом вдруг один за другим мы почуяли вкус этих книг. Оказалось, гранит знаний вкуснее тянучих романов, приторных сентиментальных рассказов… Да что там – всего! Лишь научная книга являет вам ясную мысль, огранённую чёткостью слога.

Дежурства в «военные смены» давали отвлечься от книг, а учёба – от воинских дел. Как в «Правилах жизни» у Яна Коменского (надо же, я стал запоминать такие большие цитаты!): «Чтобы быть более работоспособным, дай себе иногда отдых или измени вид работы. Там, где напряжение не чередуется с отдыхом, там нет выносливости. Натянутый лук лопнет.»

Я был среди тех кто не мог «изменить вид работы» на день в приграничном дозоре, на ночь, каждый шорох которой мог значить вторжение. Я компенсировал это на стройке: мы строили домик среди огородов, Васильич прозвал это место «6 соток».

Однажды там вышел такой разговор:

– Я сегодня в дозоре подумал… прижми мне рулетку… что вот наблюдаем мы тут за границей, а с той стороны за нами наблюдают взрослые.

– Это логично, – сказал командир, – Им надо приглядывать, чтобы с нами всерьёз ничего не случилось.

Васильич задумался. После того как прибил пару досок, он вдумчиво выпил воды и изрёк:

– Не хочу придираться к словам, но «приглядывать» и «наблюдать» – это разные смыслы.

В тот вечер, когда все ушли, я остался на стройке. Один в тишине подступающей ночи. Один в аромате бескрайнего леса и свежих, ещё не покрашенных досок. Один. Иногда это нужно.

Потом, уже зная зачем, я отправился в библиотеку, зарылся в таблицы и спецификации. Многого в них я не понял, но всё что мне нужно, похоже, нашёл.

В холодке поздней ночи погасшие окна домов были как мониторы, готовые вспыхнуть, как только на старт установят ракету. Над ними сиял Млечный Путь. Я невольно чуть-чуть задержался у входа в подъезд, оттянув на мгновение шаг из-под этого неба. Потом я лежал среди ночи, не мог ни заснуть ни подняться, зачем-то чертя перед мысленным взором на карте и нас, и соседей, и дальше… И вдруг я всё понял! Я ринулся в клуб, по пути зажигая все лампы, взобрался на сцену, взял мел и оставил там запись:

«От суши они ничего не пристроят! Им надо отслеживать всю глубину нашей территории, а для этого нужны станции наблюдения и на том берегу, и вплотную к границе со взрослыми с суши. Воткнуть там ещё одну детскую территорию просто технически некуда!»

Утром о клубе я как-то не вспомнил. Когда же под вечер зашёл туда, запись была. А над ней, обведённая трижды, ремарка «читайте не вслух». Я сначала обиделся, но разглядел на доске наспех стёртые фразы: ребята всё поняли и обсуждали находку бесшумно, стараясь не выдать её наблюдающим взрослым.

Границы фактически нет (охранять её бросили: враг не на ней) и теперь между Базой и «первыми» можно свободно ходить, выбирая участок себе по призванию. Мы никого не неволим и всех принимаем, ведь если не можешь, душа не лежит… нет, неправильно. Если ты можешь прожить не творя, не исследуя, толк от тебя как от базовца – ноль. А желаешь узнать, что не знает никто во всём мире – ты наш.