Читать книгу Король идёт на Вы. Кофейная гуща - Дмитрий Чулкин - Страница 5

Весна подходила к концу. Май заигрывал с людьми, то заставляя их скидывать одежду, то обдувая их холодным пронизывающим ветром с дождем.

Мне же он отравлял жизнь днем, делая квартиру душной, а мое существование потным и липким спустя уже пятнадцать минут после душа. Холодные обманки мая не помогали мне, так как здание не успевало отдать накопленное тепло никому, кроме населяющих его людей.

Король не появлялся уже две недели, и я думал иногда, что он и в самом деле был не более чем моей галлюцинацией. Кто он и что он, более не интересовало меня. «Что толку, – думал я, – в знании механизма функционирования собственной памяти? Главное, что эта память есть и иногда пользование ею доставляет удовольствие».

То же и с королем. Если он помогает мне жить и делает мою жизнь более интересной, зачем мне знать, чем он на самом деле является?

Сначала, когда король исчез, я почувствовал облегчение. Я всегда был одиночкой, и меня тяготило почти что постоянное присутствие другого человека, тем более мужского пола, тем более старше меня. Тем более такого высокого.

Король вообще иногда вызывал у меня воспаление комплекса неполноценности. Помимо высокого роста, он обладал глубоким низким голосом и вальяжными манерами. Словом, всем, что соответствовало моим представлениям о том, каким хотят видеть мужчину женщины.

Как же Николай Германович добился того, что он стал самым главным человеком в России? Все просто: Николай Германович был очень талантлив.

Естественным следствием было то, что его никто не понимал.

В детстве Николай Германович, а тогда просто Коля, был очень замкнутым мальчиком. Даже его родная мама не могла, бывало, и слова из него вытянуть.

Это, однако, не мешало ей любить Колю более всего на свете и беспокоиться о нем более всего на свете.

До рождения Коли его мама, Зинаида Михайловна, была атеисткой в самом строгом понимании этого слова, несмотря на то, что сама происходила их семьи, в которой фанатичная вера в Аллаха была чем-то вроде семейной традиции.

Однако незадолго до появления на свет Николая Германовича с атеизмом его родителей было покончено. Дедушки и бабушки настояли на том, чтобы Коле сделали обрезание, а его родители стали петь в местном мусульманском хоре.

Его дед любил повторять, что «даже на небе у них все схвачено».

Несмотря на то что Николай Германович был талантлив, его школьные успехи едва-едва позволяли его родителям гордиться сыном.

Гораздо больших успехов Николай Германович достиг в общении с Аллахом.

Аллах сразу заприметил Колю среди всех остальных младенцев мужеского пола, родившихся на свет в ту минуту. Когда Аллах впервые подошел к колыбели младенца, он услышал ангельское пение и ощутил чудное благоухание.

Аллах сразу подумал тогда, что он нашел подходящего человека на должность начальника России.

Когда Коля пошел в школу, Аллах принялся за его обучение. К пятому классу Николай Германович уже умел делать все, что полагается приличному святому дервишу, и даже чуть-чуть больше.

В частности, ему совсем были не нужны вши для того, чтобы левитировать, а невидимым он мог стать в мгновение ока.

Нельзя сказать, что Николай Германович был особенно красив по нашим российским стандартам. Однако в общении с женщинами ему это никогда не мешало, и даже наоборот, помогало.

Святость Николая Германовича также не была помехой в общении с прекрасным полом.

Аллах шутил по этому поводу, что Коля когда-нибудь заткнет за пояс самого Мухаммеда, а когда Коля умрет, он, Аллах, не пустит к нему гурий, так как положенную долю девственниц Коля получил еще на земле.

К окончанию школы Коля потерял вкус к чудесам и женщинам, а потому стал полностью готов к тому, чтобы управлять Российским Государстфом.

Аллах вручил Николаю святые регалии и перестал с ним общаться, чтобы никому не пришло в голову потом жаловаться на несправедливость Аллаха и излишнее его вмешательство в дела России.

Николай Германович уселся поудобнее в своих палатах и приступил к управлению Государстфом Российским. Он не читал газет и не смотрел телефизор, поскольку знал, что там все врут. Даже «Эхо Москвы» Николай Германович не слушал.

Всю необходимую для управления государстфом информацию он получал посредством инъекции два раза в сутки.

После инъекций Николай Германович поначалу терялся от количества обрушивавшейся на него информации. Мир вокруг него как будто рождался заново, полностью доступный Знанию и Пониманию Николая Германовича. Белые стены, округленные углы… Слуги, снующие по своим делам вокруг Николая Германовича… вокруг железного ложа Николая Германовича… Вокруг…

Слуги Николая Германовича были весьма нерадивы. Они редко бывали способны понять, что им говорил Николай Германович.

Николай Германович отдавал приказания, размахивал руками… Но слуги думали, что ему холодно, и одевали Николая Германовича. «Аллах их побери, – думал Коля. – Эти жалкие отродья даже белую рубашку не могут правильно на меня надеть! Вечно надевают ее задом наперед и неудобно связывают рукава за спиной!»

Саша Георгиева оглянулась. Соперница догоняла ее. «Блин, – подумала Саша. – Зря я именно эту смазку выбрал! Надо было другую…»

Было очень холодно, но пот не замерзал у Саши на лбу, а тоненькой струйкой стекал ей в глаза и ниже, будто прекрасная девушка некстати расплакалась.

Она еще раз оглянулась. Лыжня. Соперница. Саша даже могла разглядеть ее глаза. Вдруг Саша с ужасом поняла, что догоняющая ее девушка – это она сама, только чуть-чуть моложе, года на три. «Не больше», – подумала Саша.

Вдалеке маячили елочки. «Ничего, – подумала Саша Георгиева. – Вот доеду до елочек и там скроюсь от себя».

«Черт побери, – подумал я. – Ну какая она теперь Георгиева? Не Георгиева она давно… Ну, оно и хорошо. Зато не будет обижаться, что я ее фамилию указал. Раз не твоя фамилия, так и обижаться нечего… Или обидится? Они ведь такие все… Как про других читать, так первые. А как про себя… Ох».

Я нехотя заменил везде фамилию Георгиева на что-то менее благозвучное. Затем, печально вздохнув, снова уткнулся в ноутбук.

Торговец Хью вышел из дома. После освещенной камином гостиной темнота словно дубиной ударила его.

Он прислушался. Ничего подозрительного слышно не было, обычный субботний вечер.

Где-то пела девушка, ей кто-то подыгрывал на флейте и гитаре.

Хью набрал полную грудь воздуха. «Воздух, – думал Хью, – был сегодня как-то особенно свеж. Так всегда мы сидим в затхлых помещениях. Когда приходит время умирать, мы выползаем и впервые за долгое время чувствуем, как хорошо жить».

В таком случае кто-то вздохнет и скажет: «Ах, как хорошо жить, как жалко умирать». А кто-то, наоборот, бодрой походкой постарается отогнать сомнения и страхи и философски отметит, что день для смерти выпал неплохой.

С кухни донесся запах дорогого кофе.

– На тебя сварить? – закричал мне король.

Я оставил попытки мыслить здраво и закричал королю:

– Да, Ваше Величество!

Король уселся в свое огромное кресло. «И откуда оно здесь взялось? – подумал я. – Не было же».

– Чем острить, скажи мне лучше, – произнес задумчиво король, – почему Саша Георгиева говорит, как мужчина: «я выбрал»?

Scratch

Аня лежала у меня на плече и попивала зеленый чай. За стеной играла Талловская We used to know. В окно заглядывало прощающееся весеннее солнце. Извини, словно говорило оно, нам было очень хорошо вместе, но я и так слишком задержалось.

– Скажи, – спросила Аня. – Если бы мы все… Ты, я… Весь мир… Если бы это все было частью живого океана из Лемовского «Соляриса»…

Она встала напротив окна, так что я почти перестал видеть что-либо, кроме силуэта ее обнаженного тела.

– Если бы живой океан на определенной стадии смоделировал все, что нас окружает, и нас самих тоже… Как бы мы смогли понять, что это все ненастоящее?

Я взял с табуретки, служащей нам столом, свою чашку кофе. «Солнце. – подумал я, – Солнце… Как она красива. Или это я сошел с ума, и мне это только так кажется?»

И ответил:

– А зачем бы нам это было нужно?

Аня отошла от окна и села на меня так, что ее соски оказались напротив моего лица. Она сказала, глядя на меня сверху вниз:

– Чтобы знать правду.

Я дотронулся носом до ее правого соска.

– Да, чтобы знать правду! – повторила Аня, словно убеждая себя в чем-то.

Король закричал из кухни:

– Долго вы там еще?! Мне надо зайти забрать циркуль.

Я усмехнулся. Придумал бы что поправдоподобнее.

Я положил руки Ане на бедра и сказал:

– Если бы мы были частью разумного океана, который решил смоделировать нас всех, то это бы для нас ничего ровным счетом не значило. При условии, что модель была бы достаточно непротиворечива, чтобы мы могли ничего не замечать.

Я двинулся. Аня улыбнулась и чуть застонала. Я продолжил говорить:

– Этому океану пришлось бы изрядно постараться в своем моделировании. Фактически он бы проделал такую работу, что не стыдно было бы быть творением такого существа.

Я прикоснулся к Аниным соскам кончиками пальцев и стал двигаться чуть быстрее. Говорить стало очень тяжело, но я старался как мог:

– В сущности, мы и сейчас не очень-то осознаем, кто нас создал и зачем. Для того, чтобы осознать, что мы являемся моделью океана, нам для начала необходимо соприкоснуться с той его частью, что не задействована в моделировании нас.

Аня, похоже, совсем уже не слушала меня. Собрав все свои силы, я продолжал говорить:

– Или найти в модели такой изъян, который бы ясно говорил нам о том, что все происходящее имеет своей природой волю какого-то океана.

Я коснулся губами ее груди, а затем стал говорить, глядя ей прямо в глаза:

– Или хотя бы понять, что есть такие области вблизи нас, куда мы не можем… проникнуть…

Аня тихо всхлипнула и закрыла глаза. Из ее глаз полились слезы, она тихонько пискнула, слезла с меня и легла рядом. Я вытер со лба пот.

Солнце скрылось.

Я пошел на кухню делать кофе. Однако, выйдя из комнаты, я обнаружил поднос, на котором стояли две чашечки свежесваренного кофе.

Я взял поднос и зашел обратно в комнату. Аня лежала на кровати лицом вниз. Она и не заметила, что я вернулся менее чем за пять секунд.

Я продолжил свое перечисление:

– Или натолкнуться на волю, обладающую не объяснимыми в рамках нашей модели способностями. Как в «Солярисе».

Я присел на край кровати и стал смотреть на Аню. Она притворно нахмурилась и спросила:

– Что ты все время на меня так смотришь? Тебе что, так нравятся женские груди? Ты все время пытаешься мою потрогать.

Девушка надела маечку. Это, впрочем, не сильно помогло ей скрыться от моего взгляда.

– Я вижу, – отметил я, – что Живой океан тебя теперь интересует гораздо меньше.

Хью не думал, что это начнется так скоро. Это дерево было слишком холодным. Дерево не может быть таким холодным.

Торговец стоял, прижавшись спиной к огромному дубу, стоящему на самой опушке лесной чащи. Полная луна окрасила его лицо бледным серебром.

Впрочем, если бы луна сменилась солнцем, лицо Хью не стало бы более румяным.

Хью умирал.

Глафира схватила кролика на руки и прижала его к своей пышной груди.

– Зайчик, – прошептала она. – Миленький зайчик.

Глафира опустила кролика обратно на траву. Весеннее солнышко пригревало ее длинные темные волосы. Ее босые ноги неслышно ступали по мягкой зеленой травке.

Зайчик, покоренный Глафирой, прыгал теперь за ней и тихонько пофыркивал. Девушка подбежала к однорукому Роме и присела рядом с ним на скамеечку.

– Ромочка, – сказала Глафира инвалиду. – Ромочка, сможешь ли ты простить меня? Я так ошибалась.

Рома ласково, но строго посмотрел на Глафиру и ответил:

– Нет. Ты не ошибалась, это я был дурак. Я не должен был позволить тебе отрубить мою руку, я сам виноват. На то и щука в озере, чтобы карась не дремал. Мы должны контролировать все. Даже тех, кто нам дорог.

Глафира погладила Рому по голове. Раньше он не говорил, что она ему дорога. Как меняются мужчины, стоит только причинить им легкую боль.

Где-то запела птичка. Кролик сидел неподалеку и тер мордочку лапками. «Как хорошо, – думала Глафира, – спокойно».