Читать книгу Огоньки без огранки - Дмитрий Денисовский - Страница 7

Квартирный вор-рецидивист, Николай Евгеньевич Криворуков, был человеком обстоятельным и пунктуальным. Тем не менее, несмотря на такие свои качества, особо везучим в своем ремесле его назвать можно было только с большой натяжкой.

Николай специализировался по кражам из квартир зажиточных столичных граждан. Причем в их семьях непременно должны быть и дети.

Он не вскрывал двери фомками, не проникал в закрома через форточки, не вламывался в жилища среди ночи с пистолетом и маской на лице. Его амплуа состояло совсем в другом и требовало недюжинных артистических способностей.

Криворуков в течение года собирал информацию о своих жертвах. Узнавал об их солидном благосостоянии и обязательном наличии маленьких детей в семье. А затем, в канун Нового года, он, в костюме Деда Мороза, приходил в московские квартиры с мешком подарков.

Удивленные хозяева говорили нежданному гостю, что не заказывали подобного мероприятия, но Дед Мороз по-доброму отвечал им через густую накладную бороду:

– Не беспокойтесь! Это профсоюз решил сделать вам сюрприз и все оплатил для своих заслуженных работников, у которых есть дети в семье.

После этих слов возражений никогда не возникало, и радостные родители беспечно приглашали в дом Деда Мороза под столь же радостные возгласы ребятни.

Куклы, машинки, конструкторы и прочие детские новогодние радости дарились Дедом Морозом малышам взамен на просьбу прочитать стишок или спеть песенку.

Детки, по обычаю, водружались родителями на табуретку и звонкими голосами картавили:

– Налядили мамы нас – мы тепель класивые,

Дед Молоз плинес подалки – мы тепель – счастливые!

И правда, добрый Дедушка Мороз долго хлопал им своими рукавицами, обшитыми бисером, и вытаскивал из красного мешка вожделенный подарок, отвечая при этом наигранным басом:

– Я веселый Дед Мороз,

И подарки вам привез.

Я привез вам море смеха,

Море счастья и успеха!

Дети всегда были счастливы и радостно хватали подарки. А вот у родителей, по прошествии некоторого времени, наступало совсем несчастливое прозрение.

Дело в том, что «веселый Дед Мороз» в процессе своего спектакля умело делал намеки на то, что совсем не против остограмиться вместе с этой добродушной семьей. Конечно же, хозяева непрозрачный намек понимали и приглашали гостя к столу. А тот наотрез отказывался выпить рюмку в одиночку и просил обоих родителей пригубить вместе с ним. А как же иначе? Новый год на носу! Грех не выпить за счастье, за удачу, за здоровье наконец. Откуда же им, бедолагам, было знать, что веселый Дедушка незаметно добавлял в их рюмки несколько капель клофелина.

После того, как родители засыпали, приходило время для игры в прятки с детишками. Дед Мороз говорил ребенку, занятому подаренной игрушкой:

– Прячься, я считаю до ста!

Малыш прятался куда-нибудь в шкаф, а вор споро обыскивал квартиру, забирал ценности и исчезал без следа.

Предновогодняя неделя кормила Николая Криворукова весь год. За эту неделю он умудрялся обнести с пяток квартир, и украденного вполне хватало, чтобы безбедно жить остальные одиннадцать месяцев года.

Николай, готовившийся к своим декабрьским квартирным кражам, был в какой-то степени схож с артистами-неудачниками, тянущими плохо оплачиваемую службу в каких-нибудь второразрядных ТЮЗах. Николай, как и они, с нетерпением ждал своих «новогодних елочек», чтобы подзаработать на халтуре. Только вот гонорар за свои спектакли у Криворукова был куда больше, чем у других артистов-елочников, носящихся по новогодней, нарядной Москве в одиночку или со Снегурочками, от которых за версту несло шампанским.

То ли за свое специфическое, воровское амплуа, то ли за два курса Щукинского училища, откуда его в молодости выперли за неуспеваемость, но в уголовной столичной среде за Николаем прочно закрепилась кличка Артист.

В МУРе он также был хорошо знаком под этим уголовным псевдонимом. Почерк Артиста был известен и сотрудникам Нестеровского отдела. А сам майор Нестеров когда-то лично приземлял рецидивиста Криворукова на один из двух сроков, честно отбытых тем от звонка до звонка.

Артист не любил менять своих привычек. Обносил исключительно столичные квартиры. Он, будучи москвичом, не рвался на гастроли в другие города Советского союза, считая, что дома и родные стены помогают. Как показала жизнь, не помогают! Точнее сказать, не всегда и не в полной мере.

Артист, хоть и тщательно готовился к своим «спектаклям», но оба раза осекался благодаря своей обстоятельности и нежеланию менять правила.

Он, выходя из очередной ограбленной квартиры с мешком, где вместо подарков лежали украденные ценности, шел на автобусную остановку, не снимая костюма Деда Мороза. А на пути туда, его случайно встречали милицейские патрули, у которых уже было указание останавливать и проверять всех ряженых новогодних персонажей. Понятное дело, милиционеры, заглянув в мешок, заламывали руки Артисту и волокли его в ближайшее отделение. А там уж и долгая дорога на лесоповал, поскольку с доказухой у следаков было все в порядке.

За несколько лет последнего срока у Артиста было предостаточно времени понять, что надо что-то менять в процессе своего ремесла. Не глобально, не трогая общей подготовки и режиссуры, а совсем немного. Он пришел к мысли, что изменит только способ отхода, чтобы никакой неожиданно встретившийся патруль не смог доказать его причастности к краже. Артист ведь не оставлял своих отпечатков пальцев в квартирах. Да и потерпевшие не могли четко опознать его в Дед Морозовском парике, с седой бородой и усами.

Артист вышел на свободу только в середине декабря и времени на подготовку к очередным «елочкам» было в обрез.

Сейчас он, проколесив из зоны пол страны, вышел из поезда на открытый перрон Казанского вокзала. С морозного безветренного неба плавно падали крупные хлопья-снежинки, покрывающие белым ковром все окружающее. Артист, поежившись от холода и подняв воротник своего видавшего виды демисезонного пальтишка, продекламировал сам себе пошлый тюремный стишок:

– Идет зима в нарядном платье,

Тепла теперь уже не жди!

У петухов лишь счастье сзади,

А у нас, бродяги – впереди!

Пропев в полголоса и, закинув выцветший рюкзак на плечо, побрел по перрону на выход из вокзала в общем потоке приехавших на поезде пассажиров.

Артист держал путь в свою московскую берлогу – отдельную однокомнатную квартиру в Черемушках, которая досталась ему когда-то от дядьки.

Тот был нефтяником-разнорабочим и почти всю свою жизнь мотался на север Сибири, где пахал вахтовым методом. По договоренности с дядей Ваней, Артист жил в его квартире, когда тот трудился на Северах. А по возвращению родственника, Артист собирал монатки и безропотно освобождал уютную однушку до очередного отъезда дядьки.

Такое положение дел тянулось с десяток лет и оба, дядя и племянник, мирно и без ругани проживали здесь по очереди и содержали жилую площадь в надлежащем порядке. Но примерно за год до первого срока Артиста, дядя Ваня не вернулся с очередной вахты.

Черт его знает, что случилось с дядькой в краю вечной мерзлоты? Длинный рубль, заработанный вахтовиком – отличная цель для лихих людишек. Артист подозревал, что малопьющего и крепкого, для своих шестидесяти лет, дядю Ваню просто-напросто грохнули, обобрали и неглубоко прикопали в этой самой вечной мерзлоте. А всякие там песцы или другие хищные божьи твари обглодали уже дядькины кости до полной белизны и неузнаваемости.

Артист на зоне даже пробовал пробить у северных авторитетных уголовников о судьбе дяди. Мало ли кто-нибудь «болтанул лопатой», то есть развязал язык и похвастался по пьянке об этом деле? Но, смотрящий зоны по кличке Тюря, который сам был из тех нефтяных морозных мест, сказал Артисту, совсем не обнадежив его:

– Да ты че, паря? Там закон – тайга! Нету там никакого порядка. Ни блатного, ни мусорского. Каждый сам по себе! Махновцы, мля! И жизнь у них, как детская рубашка, коротка и обосрана!

Тюря, во время аудиенции к нему Артиста, сделав аккуратный глоток чифиря из железной кружки, который наполнил ему услужливый шнырь, добавил:

– Ты, Артист, правильной масти вор. Посему и втыкать обязан, что базар этот пустой. Мокрушники из тех мест, где блатной шарик, солнышко то есть, по полгода не светит – это беспредельщина голимая. Как пить дать вальнули твоего дядьку за бабки чистые. И ничего ты, паря, не расчухаешь – кто и где?! Забудь. На вот бадью, хлебни индюшки и дядю своего помяни, – Тюря налил немного черного напитка из стеклянной банки в пустую кружку и протянул ее Артисту, давая понять, что короткий разговор на эту тему закончен.

Артист все понял и прекратил расспросы о дяде. А вернувшись в его квартиру из мест не столь отдаленных, решил, что судьба преподнесла ему подарок. Однушка ведь числилась за гражданином Иваном Алексеевичем Криворуковым, временно убывшим на вахтовую работу, и никак не могла быть связана с Артистом, прописанным по другому адресу в одной из столичных коммуналок.

Эта однокомнатная квартира не интересовала и местного участкового, поскольку за нее платилось вовремя и нарушения общественного порядка в ней не водилось. А вот комнату Артиста в коммуналке милиционеры разобрали по сантиметру во время обысков перед тем, как отправить его на срок.

Дядькина однушка была настоящей Артистовской берлогой, тихой и скрытой от органов. Там были надежно спрятаны кое-какие деньги и ценности, украденные когда-то и уцелевшие после обысков. Коммунальные услуги за нее ежемесячно и пунктуально оплачивала соседка Терентьевна, которой Артист отвалил немалую сумму, с лихвой покрывающую траты.

К тому же, Терентьевне было подарено несколько золотых колечек и цепочек, унесенных из квартир беспечных родителей. Бабка догадывалась, конечно, об их происхождении, но ее природная жадность заставляла закрывать глаза на Колькины подарки от «чистого сердца». Поэтому эта квартира была настоящим убежищем Артиста, где он мог чувствовать себя спокойно и готовиться к своим новым «спектаклям».

Артист, без происшествий добравшийся до Черемушек, позвонил в дверь Терентьевны и та, охнув и по-матерински прижавшись к его груди, залепетала:

– Колюсик, вернулся! Слава Богу, жив и здоров! Натерпелся, горемычный.

Бабка, исполнив положенную программу теплого приветствия, отстранилась от него. Оглядела с ног до головы и продолжила уже спокойным и деловым тоном:

– Квартира в полном порядке. Не переживай! Там все осталось на месте, как ты наказывал. Я только пыль протирала время от времени. Ты, Колюсик, как отдохнешь с дороги, ко мне спустись. Я тебя борщом накормлю. Оголодал поди? Да и по домашним харчам наверняка соскучился.

В словах соседки угадывались одновременно и искренняя забота, и надежда на скорую прибавку к пенсии из рук подопечного сидельца, который наверняка недолго останется без дела. Терентьевна уверена была в этом. Прекрасно знала, что вора только могила исправит! Она передала Артисту ключ от дядькиной однушки и молча захлопнула перед ним дверь.

Артист зашел в свою берлогу. С порога напрочь скинул с себя и бросил в угол коридора всю одежду, провонявшую тюремной хозчастью и грязными общими вагонами Транссибирской железнодорожной магистрали.

Первым делом он налил себе полный стакан водки из бутылки, которую успел купить по дороге с вокзала. Хлопнул его до дна не закусывая и отправился в ванную отмокать от всех гнусных запахов, впитавшихся в тело за несколько лет, проведенных «у хозяина».

Потом уже, ближе к вечеру, Артист, посвежевший и даже помолодевший в живой, теплой воде, наполненной в старенькую чугунную ванну, занялся неотложными делами.

Сначала он на кухне вытащил отверткой из-под плинтуса и поднял уголок однотонного, бежевого линолеума. Затем подцепил небольшой фанерный квадрат, выпиленный в основании пола. Из открывшейся ниши извлек обычный школьный пенал с веселым рисунком из каких-то шишек и цветочков.

Артист открыл его и заглянул внутрь. В двух отделениях пенала, разделенного перегородкой на две половинки, лежало все его богатство, оставленное на черный день.

Он не стал трогать нескольких золотых перстней, кулонов с камешками и цепочек, скомканных в общую бесформенную кучку. А вот нетолстую пачку двадцати пяток, обхваченных канцелярской резинкой, достал. Выудил также из пенала свой старенький, видавший виды блокнот. Он-то и был главным достоянием Артиста. В нем мелким, убористым почерком была записана вся база данных потенциальных жертв Артиста, до чьих квартир у него еще не дошли руки.

Несомненно, за те несколько лет, которые Артист провел за решеткой, многое изменилось у его будущих «терпил»: и дети у них подросли, некоторые и место жительства поменяли, а кое-кого даже и посадили.

Артист ведь обносил квартиры не у кого попало. Изучал, долго выбирал и наведывался в основном к тем, у кого были нетрудовые доходы, и кто сам вздрагивал от громко произнесенной аббревиатуры ОБХСС. Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией в каком-то роде выполнял на первом этапе ту же работу, что и Артист. Выявлял хапуг, дельцов и спекулянтов. Следил за ними. Изучал их со всех сторон. А потом уж направления деятельности Артиста и ОБХСС расходились, понятное дело.

Этим обстоятельством и объяснялись два его недолгих, в общем-то, тюремных срока. Какая-то часть из тех людей, к кому под Новый год приходил добрый Дед Мороз, вообще не заявляли в милицию о краже! Не мудрено. Кому ж охота объяснять бдительным органам, откуда у обычного товароведа какого-нибудь рядового универмага появились дома солидные денежные средства и дорогие украшения?

А еще в блокноте были записаны номера телефонов тайных агентов Артиста. Точнее сказать, тех его помощников, которые за небольшое вознаграждение собирали для него информацию об адресах, куда Дед Мороз – красный нос придет с подарками под Новый год.

Этих помощников из числа пенсионеров, в основном, было немного. Человек пять от силы, но все они были на вес золота. Каждый обладал умением разговорить соседей, сослуживцев или приятелей будущих, несчастных жертв Артиста. Все они могли ловко выудить нужную информацию и передать ее Артисту, а тот уже сам анализировал, выбирал и готовил список адресатов.

Артист, удовлетворенный, что его схрон остался никем нетронутым, отложил блокнот и деньги на журнальный столик, а пенал с украшениями засунул обратно в нишу в полу, накрыл ее куском фанеры, прихлопнул ногой и застелил поверх линолеумом. Только после этого переоделся в свежее белье и натянул на себя синий шерстяной спортивный костюм с надписью СССР на спине. Через минуту он, закрыв за собой дверь на ключ, спустился по лестнице и снова позвонил в дверь Терентьевны.

Густой, горячий борщ почти без признаков мяса в тарелке, налитый ему бабкой, Артист съел быстро и с удовольствием. Даже не удивился тому, что Терентьевна не положила туда сметаны. Он только криво усмехнулся и спросил с иронией:

– Че, Терентьевна, поиздержалась вижу, пока меня не было?

– Ох, Колюсик, и не скажи! Пенсия – копейки! Мясца хорошего купить не на что. Да и достать его еще надо, а куды мне старой по магазинам таскаться и очереди отстаивать.

Терентьевна, словно в подтверждении своих слов, открыла старенький холодильник и показала рукой внутрь. Там и правда было пусто. Как говориться «мышь повесилась». Но Артист хорошо знал свою соседку. Догадывался, что старуха намеренно вытащила все деликатесы перед его приходом и перенесла их куда-нибудь на балкон. Артист когда-то слышал от дяди Вани, что Терентьевна до пенсии работала директором вагона-ресторана на железной дороге. А уж с таким послужным списком, навыками и связями, она навряд ли нуждалась и сейчас. Наверняка ветеран общепита притихарила что-то на старость. Тем не менее, Артист не стал подначивать соседку, а, вытащив из кармана две четвертных купюры и положив их на кухонный стол, благодарно сказал:

– Спасибо за борщ и за пригляд квартиры. Вот, Терентьевна, полтишок пока оставляю. Потом еще подкину, как жирком обрасту. Знаешь, не обижу!

Соседка знала, поэтому, прижав руки к груди и выпятив губы куриной гузкой, начала мямлить:

– Дай тебе Бог здоровья, Колюсик! Не забываешь старуху. С твоей помощью только и чувствую себя человеком! Благодетель ты мой..!

Артист махнул рукой и прервал ее стенания:

– Ладно, ладно, будет! Еще руки лобызать начни!

Он встал и, коротко попрощавшись, отправился к себе.

Артист, вернувшись в квартиру, открыл ящик серванта и достал коробку с магнитофонными бобинами. Медленно перебрал их, читая надписи на квадратных упаковках, которые сделал когда-то сам. Отложил одну, где перьевой ручкой было довольно коряво написано по-английски: Jesus Christ Superstar – (англ. Иисус Христос – суперзвезда).

Всю коробку задвинул обратно на полку, а выбранную бобину вставил в магнитофон Маяк, стоящий вертикально на тумбочке. Сам музыкальный аппарат блистал чистотой. По-видимому, Терентьевна недавно тщательно протерла его от пыли.

Артист заученным движением протянул магнитную ленту через головку звукоснимателя и закрепил ее на пустой бобине. Щелкнул вертикальным тумблером и дождался, пока первые звуки бродвейской рок-оперы раздадутся из колонок через легкий треск записи.

После этого Артист переместился на диван, пододвинув к себе столик, где осталась стоять недопитая бутылка водки с опустошенным стаканом. Налил себе до краев и постарался отрешиться от всех волнительных мыслей, тянущихся с тех самых пор, когда за ним захлопнулась стальная дверь проходной зоны.

Все насущные дела он отложил на завтра. А сегодня надо было вновь почувствовать себя свободным человеком, вернувшимся домой, и насладиться этим по мере возможности.