Читать книгу Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна! - Дмитрий Драгилев - Страница 9
Глава II
От джаза к джазу
«Они все здесь»
ОглавлениеВидели ли вы когда-нибудь замечательный фильм «Ва-банк», действие которого происходит в Польше 1934 года? Мало того что фильм насыщен джазовой музыкой, отдельные внешние черты главного героя этой криминальной комедии – трубача и взломщика сейфов Хенрика Квинто весьма схожи с обликом Рознера. С той лишь разницей, что Рознер не совмещал столь разные профессии, то есть банковские учреждения не грабил. К тому же он был гораздо улыбчивее и лет на тридцать моложе упомянутого экранного персонажа – музыканта и «медвежатника».
По утверждению Дариуша Михальского, Ади Рознер появился в Варшаве не позднее 1934 года. Джазовых и околоджазовых оркестров, игравших тогда в ресторанах и кабаре столицы и других больших городов Польши, было много – достаточно назвать ансамбли Зигмунта (Сигизмунда) Карасинского и братьев Гольд (их танго исполнял Петр Лещенко), Ежи Бельзацкого и Ежи Петерсбурского (автора «Утомленного солнца», который сотрудничал с Гольдами), Генрика Варса и Феликса Конарского (Реф-Рена), Фреда Мелодиста и др.
Бельзацкий навсегда запомнил день знакомства с Рознером. Было трудно не заметить, что аккуратный молодой человек прибыл издалека, но почему-то налегке, полностью соответствуя известной античной формуле omnia mea mecum porto: всё свое ношу с собой. В одной руке – футляр с трубой, в другой – маленький саквояж с бельем и личными принадлежностями. На вопрос Бельзацкого «А где оркестровки?» Ади рассмеялся: «Они все здесь» – и прикоснулся пальцем ко лбу.
Ансамбль Е. Петерсбурского (третий слева). В центре – Г. Гольд. Варшава, 1930-е
Сам Бельзацкий в разные годы работал у Генрика Гольда и Франтишека Витковского, побывал в США, где даже заглядывал в Cotton Club и был свидетелем выступлений американских джазменов. Ежи с радостью принял Ади в состав бэнда. Ему уже приходилось слышать о Рознере, однако еще приятнее было убедиться, что слухи о замечательном музыканте – не пустой звон. Слава подтверждалась умением. «Еще тогда поразил он всех своим коронным номером – одновременной игрой на двух трубах», – отмечал Ежи. Впрочем, очень скоро Бельзацкий понял, что Рознер намеревается сколотить собственный ансамбль.
Первый удобный случай для этого представился не в Варшаве, а в Кракове. Ангажемент в кафе Cyganeria позволил Ади собрать септет – коллектив из семи музыкантов. В этот состав Рознер пригласил как польских исполнителей, так и тех, кто был вынужден покинуть Германию по причине своего происхождения. В итоге подобрался коллектив, состоявший из группы саксофонов-кларнетов (в нее входили уроженец Лодзи цыган Тони Левитин, немецкие евреи Бобби Фидлер и Густав Виренберг), а также неполной ритм-секции (Станислав Пьецух играл на тубе и контрабасе, Симон Гелишковский на фортепиано, Георг «Джо» Шварцштайн – на ударных). Для того чтобы состав отвечал «стандарту» малого джаз-оркестра, требовались тромбонист, гитарист и еще один трубач.
Появился в ансамбле и певец – эту роль взял на себя Лотар Лямпель. Вокал Лямпеля примечателен по-своему. Во-первых, Лотар пел по-английски почти без акцента. Во-вторых, его манера пения не уступала многим крунерам – исполнителям лирико-сентиментальных баллад. Недаром Лямпель вскоре запишет с оркестром Рознера песни из репертуара популярного английского эстрадного вокалиста тех лет Эла Боули.
Варшаву удалось покорить быстро. Два известных увеселительных заведения польской столицы – кафе «Эспланада» и Palais dе Danse – распахнули свои двери для ансамбля Ади Рознера. Здесь Ади играл на «файвах» – так в Польше называли танцы к чаю в пять. Современники отмечали, что молодежь, приходившая потанцевать, во время выступлений рознеровского джаза, начисто забывала о танцах: «файв» превращался в концерт. Оркестр Рознера звучал по-американски стильно, виртуозно и свежо. Выпускник Берлинской консерватории Владислав Шпильман – впоследствии узник Варшавского гетто (его история запечатлена в фильме Романа Полански «Пианист»), организатор фестивалей в Сопоте и автор дебютной песни Эдиты Пьехи – был свидетелем «файвов» Рознера. На вопрос Дариуша Михальского, «что играл Ади», Шпильман дал самый простой ответ: «Всё. Всё то, что тогда играли в мире: All of Me, Body and Soul, Little White Lies, Moonglow, Night and Day, Stardust, Stormy Weather (американские джазовые стандарты). А также то, что подсказывало ему чутье бэндлидера: самый чуткий художественный компас».
В 1936 году Рознер записывается на фирме «Сирена рекордс». Сообщая о выходе новых пластинок, фирма подчеркивала, что «слава Рознера уже энное время назад проникла в Польшу из-за границы, но только благодаря зарубежным дискам польская аудитория могла насладиться его игрой. Наконец записи этого отличного дирижера и трубача выходят на польских пластинках, которым наверняка суждено будет стать образцом для подражания. О том, что коллектив г-на Рознера постепенно превращается в мощный симфоджаз, свидетельствуют его последние записи».
В числе записей были два танго – «Ты и я» Альфреда (Фреда) Шера и «Для чего» Зигмунта Шаца, фантазия «Негритянская деревня» («Эхо джунглей») на музыку Дюка Эллингтона (Рознер будет часто ее исполнять впоследствии), пасодобль «Для тебя, синьорино» и «Румынский фокстрот», маскировавший горячую американскую композицию The Man From South («Парень с юга»).
Понятен интерес Рознера к танго – этим жанром «болела» Польша. К тому же сам Ади уже давно питал слабость к латиноамериканской музыке, итало-испанской тематике. Но почему «Румынский фокстрот»? Зачем такой камуфляж, если даже ведущий советский бэндлидер Александр Цфасман в Москве запишет «Парня с юга», не меняя названия?[12]
Саксофонист Александр Галицкий, игравший у Рознера в ту пору, вспоминал, что оркестр с неоспоримым свингом исполнял разнообразный репертуар, в котором джазовые аранжировки занимали самое важное место. Позже именно в записях Рознера тех лет Галицкий находил подлинную атмосферу эпохи биг-бэндов, сетуя, что «в наше время уже никто так не умеет играть».
«С самых первых тактов меня поразил непривычный стиль исполнения, – писал Александр Ландау в краковском журнале “Ас”, – необыкновенная динамика, сочное звучание оркестра, с немногочисленным, но удачно подобранным сочетанием инструментов… Особенно заинтересовал меня дирижер, который на своей трубе вытворял настоящие чудеса. Диапазон звуков, которыми владел этот музыкант, захватил всех присутствующих. Ни одна танцевальная пара не вышла на паркет – все внимательно слушали: это был первый польский джаз-оркестр, игравший в зарубежном стиле».
Дариуш Михальский отмечает, что имя Рознера становилось всё известнее в Польше и за ее пределами. Ади слыл теперь джазовым гуру: и обыватели, и специалисты охотно слушали не только его игру, они прислушивались к его мнению. В 1937 году авторитетный британский еженедельник Melody Maker упомянул Рознера на своих страницах.
В ту пору у нашего трубача были постоянные ангажементы в трех городах – Варшаве, Кракове (ресторан «Казанова») и Лодзи, где он, по некоторым сведениям, даже открыл свой собственный кабачок Chez Ady («Дорогой Ади»).
В варшавском клубе YMCA (международной молодежной христианской организации) Рознер познакомился с Ароном Хекельманом, выступавшим под псевдонимом Альберт Гаррис. Гитарист и певец, Гаррис был самоучкой: он играл и пел по слуху. А еще сочинял музыку, которую записывал Метек – родной брат Альберта.
Статья из польского журнала 1930-х годов о «белом Армстронге»
Каждому из них, и Рознеру и Гаррису, было чем похвастаться друг перед другом. Тремя годами раньше Альберт в качестве гитариста участвовал в лондонских записях Коулмена Хокинза, а год назад напел для шеллачных дисков несколько польских шлягеров. Рознер с гордостью рассказал об обилии современных аранжировок в репертуаре оркестра, причем импортных – из Брюсселя и Лондона. Бельгийскими снабжал друг Кандрикс, английскими – знакомая переводчица из Национальной кинокорпорации, пересекавшая Ла-Манш не менее трех раз в год.
В ознаменование начала совместной работы Ади пообещал написать партитуру сам. Рознер сдержал слово, подарив Альберту собственноручно сделанную отличную обработку темы Джимми Кеннеди Did You Mother Come From Ireland. Дальнейшие события трудно объяснить. Партитура Рознера попала в оркестр Генрика Варса, с которым Гаррис и записал ее на пластинки, исполнив песню Кеннеди на польском языке. А отношения Ади Рознера и Генрика Варса, который был кем-то вроде штатного дирижера фирмы «Сирена-рекордс», испортились навсегда.
В 1936 году Рознер в одном из интервью так охарактеризовал джазовую сцену Польши:
«Я должен признать, что наши коллективы не дотягивают до заграничного уровня игры. Часть вины, несомненно, лежит на них самих, потому что они не стремятся принять стиль, характерный для американских и английских оркестров. В значительной степени, однако, виноваты и директора увеселительных заведений. Всё еще бытует неправильная точка зрения, что душа команды – элегантно одетый скрипач, который отвечает за контакт с аудиторией и ее настроение. Качество музыки играет второстепенную роль. […] В общем, у нас есть хорошие музыканты, но они до сих пор придерживаются старомодного и монотонного стиля игры».
Таким элегантно одетым скрипачом безусловно был популярный Генрик Гольд, руководивший своей капеллой на пару с не менее популярным композитором Ежи Петерсбурским.
12
В Советском Союзе, кстати, подобные ухищрения были бы вполне объяснимы. Тот же Цфасман наиграл на пластинки немецкий шлягер Küss mich, bitte bitte küss mich, звучавший в гитлеровском рейхе в исполнении испанки Розиты Серрано, как анонимную инструментальную пьесу с бесхитростным заголовком «Я люблю танцевать». Текст этой песенки, оставшийся неизвестным советскому слушателю, звучал весьма легкомысленно. «Целуй меня, пожалуйста, прошу тебя, целуй меня, пока не пришел последний трамвай, целуй меня без пауз… Ведь если придет трамвай, я должна домой», – восклицала пламенная Розита. И веселые пальцы Цфасмана воспроизводили эту легкость, лукавство и энергетику. Помимо «Парня с юга» Ади «совпал» тогда с советскими джазменами еще как минимум дважды – я имею в виду эллингтоновский «Караван» и еврейско-цыганский фокстрот «Джозеф» («Йозеф, Йозеф», «Иосиф»), который Рознеру наверняка доводилось слышать в интерпретации Джанго Райнхардта.