Читать книгу Золотой иероглиф - Дмитрий Дубинин - Страница 5

Сашка Попов иногда бывает прав: хоть и видит он перед собой при любых обстоятельствах лишь экран монитора, но прогноз его оказался близким к истине. С Танькой мы, конечно, не расстались, но пищу мне пришлось какое-то время готовить самому. Повторять произнесенное в запальчивости «убирайся!» она не стала. Понимая, что глупо требовать от меня безоговорочной верности, коль скоро еще на ранней стадии нашего знакомства мы пообещали друг другу обходиться без взаимных упреков и прочей ревности, решив, что наши отношения будут относительно свободными, Таня просто выволокла из-за шкафа раскладушку и предложила мне на ней располагаться.

Хозяйство и постель врозь – через это мы уже проходили, причем раза три, из них дважды – по причине именно моих фокусов. Но сейчас дело казалось более серьезным, чем обычно.

А с Ленкой тоже обстояло не все просто – я объяснил, что не могу пока продолжать наши встречи по причине, которую не стал скрывать; вероятно, это было не лучшим выходом, но, по крайней мере, честным. Лена тем не менее обиделась. Наверное, она не считала, что ренессанс нашей интимной связи можно ограничить лишь одним разом, но теперь, когда я подробно объяснил ей сущность наших с Татьяной отношений (а я ведь и раньше не врал, что мы с ней живем, как муж и жена), Лене открылась более полная картина… И при последующих встречах у нас в офисе я больше не замечал ни игривой улыбки, ни стреляющих глазок. И вообще, за ней вдруг начал приударять Сашка, хоть и не очень активно. Но протестов с ее стороны не последовало – поддразнивает меня, не иначе.

Совет Ленки насчет того, чтобы не бахвалиться поверхностным знанием японских обычаев, я запомнил. Сэйго, которого, как он и просил, стал называть Сергеем, это оценил, и уже к концу первого дня совместной работы я как-то и забыл даже, что Такэути – гражданин иностранного государства. Конечно, о дружеских отношениях говорить было более чем преждевременно, но скоро мы во время перекуров стали разговаривать о вещах, не имеющих отношения к делам фирмы, и перешли на «ты». Тем более, что Сэйго был старше меня всего на каких-то три-четыре года.

Рассказал я ему и о том, как нас обворовали в ночь после презентации. Такэути почесал затылок, покрытый длинными волосами.

– Надо сказать об этом Мотояме или Кидзуми, пока они здесь.

– А смысл?! Они же не будут проводить своего расследования! Кто им даст возможность что-то предпринимать?

Сэйго странно улыбнулся:

– Ты теперь наш сотрудник, и фирма должна тебе помогать.

Вот так, ни больше ни меньше. Я – сотрудник японской фирмы, а, значит, должен и работать, как японец… Без выходных и отпусков.

Но самый большой сюрприз ждал меня в конце трудовой недели, в пятницу утром. Я собирался на работу, Танька – тоже, когда зазвонил телефон. Трубку взяла она и, что-то там услышав, протянула ее мне.

– Тебя, Маскаев.

Ее голос нисколько не потеплел за время, прошедшее со дня скандала, хоть я и полагал, что скоро все утрясется.

– Алло? – сказал я.

– Вы Маскаев Андрей? – послышался незнакомый мужской голос. И довольно суровый при этом.

– Да, это я.

– С вами говорят из РУОП.

– Откуда? – Черт, этого еще не хватало.

– Из регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Я – подполковник Владимир Панайотов. Вы можете прямо сейчас подъехать к нам?

– У меня рабочий день…

– Постарайтесь отпроситься. У вас все же не пропускной режим, да и должность имеете высокую.

Так. Они уже достаточно много про меня знают. Интересно, чем все это пахнет?

– Я постараюсь подъехать, – сказал я обреченно.

– Очень хорошо. Знаете, куда?

– В курсе…

– На вахте скажете, что вы – ко мне. И вот еще что. Об этом звонке никому не говорите. Не сообщайте, что вы едете к нам. Дело серьезное. Понимаете, да? Даже жене.

– Я понимаю…

– Жду вас. – И подполковник Панайотов положил трубку.

Видимо, я выглядел довольно растерянно, потому что Таня не удержалась и спросила меня:

– Что-то случилось?

– Вроде того… Мне сейчас нужно кое-куда съездить. Буду у Игоря отпрашиваться.

– Вечно ты попадаешь в какие-то истории, Маскаев, – вздохнула Танька. – Почему ты у меня такой брандахлыст, а?

Ну откуда же я мог это знать?..

Внешность подполковника Панайотова никак не соответствовала его суровому голосу: руоповец чем-то напоминал артиста Евгения Леонова в роли лже-Доцента из известного фильма. Конечно, внешность – штука обманчивая, и все-таки я никак не мог проникнуться серьезностью того дела, о котором мне толковал Владимир Витальевич.

– Вот смотрите, Андрей… – Этот снимок сделан там, в Саппоро. Вот он, ваш Токида вместе с Мотоямой, а это – гангстеры-якудза, по которым плачет тюрьма.

На цветном снимке в объектив улыбались два знакомых мне японца. Другие трое (один из них в очках), такие же элегантные, подтянутые и как будто лакированные, были мне не знакомы. Якудза, значит. Странно, что Токида не боится афишировать свою связь с мафией, если это все так…

– Я не спрашиваю, откуда вы знаете, что это гангстеры, – сказал я. – Поскольку тут не видно пулеметов и самурайских мечей, мне остается только поверить вам на слово. Но объясните, что все это значит.

– Японская мафия проникает в нашу страну все глубже, и это ни для кого не секрет, – произнес Панайотов. – У себя на родине гангстеры практически в открытую контролируют едва ли не половину легального бизнеса, а теперь пытаются наладить контакты и с нашими авторитетами. А поскольку в нашей стране сейчас тоже не всегда сразу поймешь, где бандит, а где предприниматель, то почва для подобных союзов более чем благоприятная. Это так сказать, краткое предисловие. Теперь конкретнее. Хоккайдская фирма «Токида» – фактически бандитское предприятие. Производят они бытовую химию, ну и отмывка денег тоже идет полным ходом… У нас есть сильные подозрения, что какие-то аферы господа якудза будут проводить и под крышей вашего предприятия… Или оно теперь японское?

– Совместное.

– Еще не лучше. В один прекрасный день вы можете очень сильно погореть, причем в полном соответствии с действующим законодательством. Вероятно, «Токида-С» – своего рода «Рога и копыта», времянка, созданная для того, чтобы прикрыть некую разовую акцию. Японские гангстеры хапнут денежки, щедро поделятся с нашими доморощенными мафиози, а сидеть придется вам. Или, в лучшем случае, долго расплачиваться.

– Так, мне нужно время, чтобы все это переварить, – сказал я, вспоминая слова Мотоямы о «честном бизнесе». – А пока скажите, почему именно мне вы рассказываете об этих делах, а не Игорю Сорокину. Все-таки генеральный директор он, а я, по большому счету, лишь исполнитель…

– Именно потому, что он – лицо, хотя бы формально – главное, а следовательно, могущее знать несколько больше вас – улавливаете мою мысль?.. Вот исходя из этого мы и решили, что лучше начать в первую очередь работу с вами. Это во-первых. А во-вторых, нам известно, что вы уже пострадали. Причем не прошло и суток после подписания соглашения.

– Вы имеете в виду ограбление нашей квартиры?

– Именно.

– Послушайте, я, конечно, не эксперт по вопросам деятельности японской мафии, но зачем ей мараться квартирными кражами? Тем более, что и украдено не так много… По бандитским меркам, конечно.

– С вами Виноградников работает?

– Да, – неохотно сказал я. – Работал. По-моему, назначили следователя.

– Возможно, что-нибудь всплывет из похищенного… Кстати, вы уверены, что из квартиры не исчезло чего-нибудь еще?

– Ценного? Ценное у нас умыкнули все, не считая аппаратуры.

– Нет… Может быть, у вас было что-нибудь такое, чему вы не могли знать настоящей цены? Картина неизвестного художника, например? Или еще какое-нибудь произведение искусства?.. Нэцкэ не собирали? Японские аферисты идут на многое, чтобы вернуть эти старинные статуэтки в свою страну – там на них цены все время растут. Кстати, ваш Мотояма, по косвенным данным, уже промышлял этим. А ограбление для отвода глаз – вполне типичная уловка для преступников любой национальности.

– Не могу даже предположить… Вроде бы все остальное на месте. Хотя… – Я вспомнил про Танькин несессер.

– Хотя? – переспросил Панайотов.

– Да нет, ничего… Просто у нас есть одна вещица, которую моя жена взяла с собой в командировку, и на момент ограбления ее не оказалось в квартире… Обычный дамский несессер, в нем моя жена держала всякие причиндалы. Вещь довольно старая, но отечественного производства…

– Значит, не заявляли о пропаже?

– Нет… Скажите, а что – все сотрудники этой фирмы, «Токида», работают на якудзу?

– Я полагаю, они могут даже не догадываться об этом. Впрочем, такое бывает и у нас. К сожалению. Сейчас у организованной преступности даже заводы свои появились. Пять цехов работают легально, ту же краску, например, делают, шестой – героин гонит.

Я вспомнил о своих приключениях на ченгирском химзаводе. Черт, а не станут ли эти самураи какую-нибудь отраву производить на нашей производственной площади? Сомнительно, но ведь ничего невозможного нет.

– Кстати, когда предприятие у вас приносило доход, вы ведь отчисляли его часть «крыше»?

Я заерзал на стуле.

– Этим я не занимался.

– Правильно. Этим занимался Сорокин. И я знаю, кому он платил – банде Цыгана, верно?.. И лучшее доказательство того, что ваша фирма стала вотчиной международной оргпреступности – отсутствие этих, так сказать, «отчислений».

Я промолчал. Откровенничать с Панайотовым мне совсем не хотелось – слишком уж он был похож на особиста в нашей в/ч: так же влезал в душу, проявлял беспокойство за твою личность… Словом, разговор у нас закончился довольно быстро. Подполковник взял с меня обещание, что я его проинформирую, если будут явные свидетельства каких-нибудь темных делишек в «Токиде-С».

Разумеется, информировать РУОП я не собирался. Для себя я решил так: если замечу действительно что-то неладное, то сразу же сделаю из «Токиды» ноги – здоровье дороже принципов. В сущности, не мешало бы их сделать прямо сейчас, но… Перспектива заработка, раз в десять превышающего мои теперешние гроши, была весьма заманчивой. Ладно, японский бог с вами со всеми. Посмотрим, что будет дальше.

А по возвращении домой я взял в руки этот самый Танькин несессер и стал его рассматривать.

– Зачем ты его схватил? – без обычной для последних дней сухости сказала Татьяна. Причем она обратилась ко мне сама едва ли не впервые с того момента, когда нашла платок, перемазанный Ленкиной помадой.

– Так, экспертную оценку надо сделать…

– Эксперт, – почти добродушно сказала Таня.

Походило на то, что наша ссора благополучно завершалась. Ну что ж, неделя, принимая во внимание обстоятельства, вполне нормальный срок. Не вспоминать же теперь, из-за чего все началось…

Помня о словах Панайотова, я осмотрел несессер. На нижней стороне обнаружил полустертую вдавленную надпись с остатками текста:»…брика, г. Москва». И плюс всякие непонятные артикулы и ГОСТы, так же мало говорившие тогдашнему потребителю, как и цифры на современных штрих-кодах нынешнему; хотя и тогда, и сейчас находились «знатоки», уверяющие, что знают, какая цифра что обозначает…

Внутри лежали Танькины пудры-кремы-помады, брелок с ее знаком Зодиака и… Черт, эта штука как сюда залетела?

Я вынул из несессера темно-желтый лакированный цилиндрик, сделанный из цельного и довольно крупного бамбукового звена со сквозным отверстием у одного конца, просверленным точно поперек оси симметрии. Длина этой штуковины составляла сантиметров двенадцать, диаметр – где-то чуть меньше двух… И десяток маленьких иероглифов одним столбиком, содержащих в себе обращение некоего Дзётиина к своему японскому богу. Вернее, богине Аматэрасу.

Отцовский сувенир с берегов Амура…

Конечно, трудно было предполагать, что именно за ним кто-то охотился – кому нужна ничего не стоящая японская безделушка, пусть даже довольно старая, если в квартиру пришли за золотом и долларами?

До беседы с Панайотовым я, пожалуй, подумал бы так же. Но теперь мне казалось, что эта невзрачная штуковина содержит в себе нечто, чего не не разглядишь невооруженным глазом. «Может быть, у вас было что-нибудь такое, чему вы не могли знать настоящей цены?», – спросил Панайотов. Но бамбук, что в нем особенного, пусть даже этой штуковине и насчитывается лет триста? Не на дело же ради этой трубки идти…

А если что-то и вправду находится внутри?.. И интересно, украли бы ее у нас или нет, если эта штука лежала на месте?

– Что ты там бормочешь? – подошла Таня. Она стояла, прикасаясь своим плечом к моему, и мне, черт возьми, это было приятно.

– Послушай, как эта вещь оказалась в твоей косметичке?

– У тебя совсем нет головы, – сказала Таня. – Помнишь, два месяца назад я собиралась в командировку, и ты просил меня просветить ее на рентгеновской установке… Когда меня наконец туда отправили я и взяла эту штуку с собой… В отличие от тебя, Маскаев, я всегда все помню. Потому и спрятала этот твой талисман-амулет в свой несессер загодя.

Признаться, только теперь я вспомнил: после того, как Лена, прочитав иероглифы и определив, что трубка не китайского, а японского происхождения, сказала, что внутри таких амулетов самураи в старину иногда хранили разные дорогие их сердцу вещи, я попросил Таню, которой светила командировка в тот город, откуда мы уехали в прошлом году, зайти на ее прежнее место работы и просветить эту трубку на предмет содержимого. Командировка все откладывалась и откладывалась, и я со временем позабыл о своей просьбе.

– Что же ты мне сразу не сказала? – спросил я. – Ну, просветила омамори?

– Просветила, представь себе… Только ничего интересного внутри нет – ни металла, ни камней… Похоже, пустышка.

– Но она чем-то залита с торцов. Интересно, насколько ценная эта штучка, кто может сказать? Что если я возьму и аккуратненько ее вскрою? Вдруг это действительно футляр-контейнер? В нем может быть что угодно, даже письменные документы, которые не взял рентген. Представь себе, это же семнадцатый век, или около того…

– Ты знаешь, Андрей, я что-то в это не очень верю. Триста лет, а то и больше… Разве может деревяшка столько просуществовать и не измениться?

– Говорят, сохранились даже части от Ноева ковчега…

– Глупости…

– И книги, еще более древние, чем эта трубка…

– В музеях, без доступа…

– А музыкальные инструменты, Таня? А? Те же скрипки. Амати когда их делал? По-моему, тоже в семнадцатом веке, и на них до сих пор можно играть; они не рассохлись, не сгнили. В рабочем состоянии, словом. А знаешь, почему?.. Лак! Хитиновый лак, который варили из панцирей креветок и всяких прочих сикарак! А восточные умельцы тоже вполне могли знать, что такой лак сохраняет поделки очень долгое время.

– Ну ладно, в это еще можно поверить… И все же, Андрей, может быть, не стоит ее ковырять? А если ты что-нибудь испортишь? Вдруг она стоит целое состояние, а ты начнешь ковырять, и все – только на помойку выбрасывать останется…

– А если внутри все же лежит что-то важное?

– Настолько важное, что из-за него ограбили нашу хату? – скептически покачала головой Таня, несмотря на то, что только сейчас говорила о «целом состоянии». – Нет, тут что-то другое.

– А что именно?

Таня пожала плечами.

Бамбук у меня всегда ассоциировался с отцовскими удочками, на которые мы по выходным дням ловили в Волге рыбу с барж, стоящих на рейде: в отличие от других «воскресных пап», мой отец никогда не таскал меня по зоопаркам и другим подобным местам, традиционно предназначенным для увеселения детей, чьи родители находятся в разводе… Я держал в руке омамори, а перед глазами стоял отец в фуражке с якорем, в полосатом тельнике под наброшенным на плечи старым кителем, с удочкой в руках и с длинной сигаретой «Ява-100» в уголке рта. Я тогда приставал к нему, чтобы он отдал мне трубку с иероглифами, вообразив, что это деталь удилища, и если ее приладить к соответствующему месту, тогда вся волжская рыба – моя… Кстати, надо будет бате позвонить – ему я и так звоню значительно реже, чем матери, да и ее не очень-то балую телефонными звонками… Стоп, а зачем откладывать?

Я позвонил в Казань. Батя в свое время, сделав меня, ушел от матери к другой женщине. Причины расставания мне были неизвестны, но, поскольку сыновья часто повторяют жизненный путь отцов, догадаться не трудно, что произошло между моими родителями однажды… Да и без того я был в курсе, что папаша всегда любил простые мужские радости, которые для хранительниц очага все равно что кость в горле вместе с зубной болью.

– Привет, пап! – сказал я, радуясь, что застал его дома. Летом он, поскольку продолжал работать на судах, неделями не появлялся на берегу. – Как жизнь?

– Да все так же. Скрипим… Когда домой приедешь?

– Не знаю, пап… Дела же.

– Дела, – ворчливо передразнил отец. – Наслышан я о твоих делах. Все спекулируешь?

– Нет, я сейчас менеджером в совместном предприятии работаю. И даже не в торговом.

– На флот не тянет?

Ну что я мог ответить? Тянет, и еще как тянет … Вот только я отлично знаю, что без практики меня сейчас хрен кто возьмет даже мотористом, тем более, что речники переживают на самые лучшие времена – свои-то кадры им сокращать приходится постоянно. И зарплаты не дождешься.

– Подожду, когда платить станут лучше… Там посмотрим.

– Все ищешь, где глубже…

Разговор стал меня раздражать. Батя, очевидно, находился не в самом лучшем расположении духа и был настроен повоспитывать меня.

Тем не менее я, насколько мог, сгладил выступы и шероховатости, а потом завел разговор об Амуре.

– Помнишь, у тебя была такая трубочка, цилиндрик бамбуковый? С иероглифами?

– Что-то не припоминаю…

– Ты еще говорил, что с Амура привез.

– А, было что-то такое… Пограничники знакомые подарили.

– Пап, а ты ничего не путаешь?

– Еще бы я путал! Начальник заставы, майор Кунцев мне ее подарил.

– Ты же говорил, что выменял ее у капитана китайского парохода! «Ветер с востока» номер семнадцать, если я не ошибаюсь.

Отец замолчал. Я почти физически чувствовал, как бьют по карману моих брюк пролетающие минуты – не так уж богато живут менеджеры, особенно недавно ограбленные…

– Папа, ты слышишь?

– Андрей, а почему ты вспомнил про нее? Что-то случилось?

– Пока нет… Но ее опознали, как японский, а не китайский талисман со словами молитвы или чего-то еще. Семнадцатый век, пап. Скажи точно, откуда она у тебя взялась?

Батя вздохнул – даже по телефону было слышно.

– Ты про своего деда, моего отца, много знаешь? – спросил он.

– Только то, что ты рассказывал, – произнес я. – А ты рассказывал всегда одно и то же: что практически не помнишь его.

– Тебе знакомо выражение «скелет в шкафу»?

– А то нет!

– Мне бы не хотелось, чтобы он вылез оттуда, сын. Я в свое время не собирался отдавать эту игрушку тебе, но ты почему-то еще со школьных времен требовал ее в подарок, вроде как чисто на память.

– Ну, да…

– Это дедова штука, Андрей. Я понятия не имею, откуда она у него, и что это такое, но знаю только, что он оставил ее мне как бы по наследству. Без комментариев.

– А при чем тут скелет, папа?

– У меня к тебе огромная просьба. Не копай тут. Я совсем не хочу, чтобы ты однажды узнал такое, отчего тебе может стать очень плохо.

– Слушай, ты меня заинтриговал! Хватит темнить, ну что за дела-то?

– Эта штука сейчас у тебя?

– Нет, задевалась куда-то.

– Надеюсь, ты не врешь… Но если вдруг наткнешься на нее, выбрось подальше или сожги. Денег она никаких не стоит, а неприятностей можешь нахлебаться.

– Но почему, пап? Что за мистика? Теперь я этого тем более так не оставлю.

– Я точно говорю: если ты вдруг все узнаешь, тебе будет очень тяжело жить…