Читать книгу Ладья света - Дмитрий Емец - Страница 2

В углу валялась огромная куча бумаг. Багров взял верхнюю и осторожно понюхал. Лист пах серой, но не сильно, а так, как пахнут использованные пистоны.

«Старшему менагеру некроотдела

Мамзелькиной А.П.

Сим вам предписывается прибыть по адресу… для совершения известных действий не позднее 16 часов сего дня. Просьба не оставлять тела без присмотра, пока эйдос, принадлежащий мраку по договору аренды №… не будет изъят посланным стражем».

Багров поднял одну бумажку, другую, третью. Такие же бланки, однотипно заполненные круглым писарским почерком. Отличались только имена, адреса и подписи канцеляристов. Пока он разглядывал бумажки, с потолка спорхнула еще одна и аккуратно опустилась на груду.

– Зачем она их тебе присылает? Они же все на ее имя! – спросил Багров.

– Я у нее в подчинении, – сквозь зубы сказала Ирка. – Кино про войну смотрел? «Приказ генералу Петрову атаковать врага!» Думаешь, кто будет атаковать? Генерал Петров?

Багров взглянул на дату на последней упавшей бумажке:

– Она вчерашняя. То есть она уже… э-э… сделала все сама. Отработала заказ.

– Ясно, что отработала. А ты переверни бланк! – посоветовала Ирка.

Она сидела на полу и, играя со щенком, разглядывала шрам у него на груди. Щенок любил, когда она проводила пальцем по его шраму. Не любил только, когда трогала седое пятно. Но Ирка и не трогала. Знала эту особенность.

Багров перевернул бланк. По центру листа бежали маленькие кривые буковки. Казалось, их нацарапал пьяный.

«Сматайся в Афреку на вайну. Никак неуспеваю. Мамзя», – прочитал Багров.

– Почему она пишет так безграмотно? – кривясь, спросила Ирка. – Она же на любом языке может! И на латыни, и по-гречески! Она даже с Гомером виделась!

– Ну это да. Один раз точно виделась! – согласился Матвей.

Ирка поморщилась. Циничных шуток она не любила.

– Я не об этом! Зачем придуриваться, зачем делать ошибки? Она же умнейшая женщина!

– Мамзя! Мамзя она! – передразнил Багров.

С потолка на колени Матвею упала муха, дрыгнула лапкой и затихла.

– Надо же! – сказал Багров, поднимая ее за крылышко. – Муха прожила длинную интересную жизнь, а сейчас ей отчего-то вздумалось умереть. Не иначе как Мамзя наложила на нее свою косу!

– Осторожно! Мамзей ее могут называть только очень близкие люди, – серьезно предупредила Ирка.

– Такие, как ты? Еще бы: заместительница самой Мамзелькиной!

– Я не буду ничьей заместительницей! Пусть ищет себе другого «младшего менагера»! – сказала Ирка. В ее голосе было столько терпения, что Матвей почувствовал: она едва сдерживается.

– Нашла уже! Ты использовала свою косу раз пять!

– Три раза. И всякий раз это было животное, которое очень страдало!

– Палач страдающих зверушек! Милая социальная работа! – заявил Багров. – Мамзелькина тебя прикармливает. Понимаешь, да? Специально не спешит обрывать жизнь этих зверушек, потому что за животных ей не так влетает! А однажды, когда ты набьешь на страдальцах руку, она подбросит тебе человека. Тоже для начала страдающего и просящего прервать его мучения.

– Уйди! Пожалуйста… – Ирка попросила это шепотом, так тихо, что Матвей даже не сразу расслышал.

– Что? Куда уйти? – переспросил он удивленно.

– Куда хочешь… хоть на час… мне тяжело, а ты меня добиваешь… Я тебя люблю, но дай мне совсем немного от тебя отдохнуть… – повторила Ирка.

На Багрова она не смотрела. Только на щенка. Казалось, она просит уйти его. Но щенок остался, а Матвей встал, резко повернулся и вышел. Из Приюта валькирий, куда они все-таки перебрались, он выскользнул по канату, привычно качнув его и разжав руки, чтобы приземлиться на кучу листьев.

Минут сорок он бестолково шатался по «Сокольникам», злясь на Ирку. Навстречу ему бежали девушки с наушниками, содержащие в глазах надежду и поиск. Ответственно вышагивали ежедневные километры целеустремленные старушки. Все уже нашедшие в жизни мамы везли коляски, а дамы в розовом вели на прогулку собачек.

Собачки, сдавленные поводками, припадочно кашляли на Багрова, он же, не отказывая себе в удовольствии, изредка выл волком – причем так кратко и едва уловимо, что люди не успевали понять, что это волк, зато собаки понимали это прекрасно и захлебывались от негодования.

Но это так – мелкая шалость. Багрову было скверно, так скверно, что он сам себя не узнавал. Когда Ирка была прикована к коляске, он вел себя намного благороднее и вообще был внутренне лучше, а теперь как-то провис. Получалось нелогично. То ты с железной волей несешься куда-то, недоедаешь, недосыпаешь, тебе плохо, но одновременно хорошо, потому что внутри тебя что-то кипит и происходит, а потом все разрешается, внешне все отлично, но в душе ощущаешь, как уткнулся лбом в глухую холодную стену и в сердце все рушится и умирает.

Матвей нашел под облетевшим деревом пустую скамейку и с размаху сел на нее. По плечу, распоров майку, скользнуло что-то холодное. Багров повернулся и увидел: из спинки скамейки торчит длинный ржавый гвоздь, вылезший, когда кто-то выбил одну из досок. Бросься Матвей на скамейку немного левее, этот гвоздь сидел бы сейчас у него в позвоночнике или в лопатке.

Повезло! Только повезло ли?

Матвей усмехнулся и взглянул на серебряный браслет, поблескивающий у него на запястье. Хорошо иметь браслет счастья, он день и ночь заботится о тебе! Вот только когда-нибудь миновавшие его беды набросятся все разом. Матвей вспомнил, как умирала торговка артефактами, которая по ошибке, плохо зная его свойства, сняла с себя этот браслет и продала его. Она не прожила и пяти минут, и эти пять минут не были лучшими в ее жизни.

Багров неуютно поежился. Последнее время мелких невезений (ну вроде порванной майки и оцарапанного плеча) становилось все больше. Это означало, что браслет переполнился. Слишком много всего ему удалось отвести. Еще чуть-чуть – и незримую плотину прорвет. Маятник откачнется, и Багрова завалит всем отсроченным злом, которое он когда-либо совершил. Нет, он не грабил, не грузил вилами детей в грузовик, но слишком много было на его совести циничных мыслей, мелких отступлений, эгоизма, лени, каждодневных поблажек себе, всего того, что человек не хочет замечать за собой, день за днем испытывая чье-то терпение и точно говоря кому-то невидимому: «Да ладно тебе, я же хороший. А это все мелочовка! Формальность. Для тех, кто глупее меня, для тех, кому меньше дано… Авось как-нибудь обойдется. У меня-то с тобой особые счеты, не такие, как у прочих».

Человек всегда чувствует, когда душа у него заполнена мраком. Он не может этого не ощущать. Это тяжесть мертвенная и гнетущая. И эта тяжесть лежала теперь на сердце у Багрова.

«Дафна, Ирка, даже Буслаев делают то, чего требует от них свет. А ты делаешь что хочешь. Оттого тебе так и плохо! Когда делаешь что-то для себя, получается вообще ни для кого!» – произнес чей-то голос, отвечая Матвею на вопрос, которого он так и не задал.

Сидеть было неудобно. В кармане что-то мешалось. Привстав, Матвей достал маленький ящичек из красного дерева. На мгновение он удивился, откуда он здесь, но после смутно вспомнил, что взял его еще утром, потому что прежнее место показалось ему ненадежным.

Матвей положил ящичек на колени и стал рассматривать деревянных человечков на крышке. Все вырезанные человечки имели подробные лица, на которых ясно отпечатывалось страдание. Еще настораживало, что человечки смыкались руками, крепко держа друг друга.

Внезапно пальцы Багрова, гладящие ящичек, что-то легонько кольнуло, и он вдруг увидел Ирку со всеми ее недостатками. Сутулится, иногда, когда смеется, повизгивает, широкие неблагородные ногти, передний зуб с трещиной. Проклятие! Это же все перечислял Джаф! Получается, что либо он, Багров, смотрит на Ирку глазами Джафа, либо недостатки эти так очевидны, что сразу бросаются в глаза!

Багров хотел убрать руку, но не успел. Пальцы его опять кольнуло. Хм… В характере Ирки, если вдуматься, тоже куча тараканов: упрямство, легкое интеллектуальное высокомерие, коварное уклонение от хозяйственных забот (всякий раз, когда надо было мыть посуду, у нее либо разыгрывалась нежность, либо приходило творческое вдохновение) – а ведь она как бы свет! Позиционирует себя, типа того! Обычно Матвей не замечал этих мелочей, их для него не существовало, но все равно они накапливались где-то внутри, в особой копилочке, о существовании которой он едва подозревал.

Матвей приоткрыл ящичек и осторожно понюхал: пахло чем-то сладковатым, дразнящим. Чем дольше Багров держал ящичек в руках, поглаживая его кончиками пальцев, тем сильнее ему хотелось что-то изменить в Ирке. Чего мы, в конце концов, сидим, как тараканы за пыльной батареей? Боимся совершать поступки? Ошибаться? Что-то менять в себе?

«Ирку я любил даже на коляске. Что мне теперь этот желтоватый зуб? Мелочь! Можно подумать, его раньше не было или я его не замечал! Еще как замечал – и прощал его ей… Стоп! Как это – прощал? Лучше в этом направлении дальше не думать, а то невесть до чего додумаешься…» – спохватился Багров и, сердито посмотрев на ящичек, прикрыл крышку, продолжая придерживать ее пальцем.

Человечки все так же цепко держали друг друга. Казалось, ими владеют два противоречивых желания: вырваться и ни за что не отпустить соседа. И второе желание перевешивает первое. Багров поднес шкатулку ко лбу и на миг закрыл глаза, проверяя характер ее магии. Артефакт-то, конечно, мрака, но магия вполне нейтральная. Ничего особенно злобного. Честный рабочий инструмент для всевозможных мелких замен.

Матвей успокоился. В элементарной магии он разбирался неплохо. Может, тут и не без подвоха, но монстр из этого ящичка точно не вылезет. Да и потом – разве любовь не в том, чтобы делать кого-то лучше?

«Вначале эксперимент! – подумал Багров. – Ничего серьезно менять не будем! Просто парочка незначительных поступков, которые ни на что не повляют. Пусть Ирка позвонит мне и скажет: м-м… хрю-хрю, милый, я твой поросеночек! – или нет, какой она поросеночек? Скелетик!»

Шкатулка едва приметно дрогнула у него в руке, а еще спустя секунду в кармане у Багрова завибрировал телефон. Он поспешно посмотрел на экран и поднес трубку к уху.

– Хрю-хрю, милый, я скелетик твоего поросеночка!.. – услышал он Иркин голос. Матвей обрадовался, но тотчас, не успев как следует восторжествовать, услышал вторую фразу: – Лучше будь мне врагом, но относись ко мне с уважением, чем будь мне фальшивым другом!

Прежде чем Багров успел хотя бы ответно пискнуть в динамик, трубка замолчала. Он долго сидел, тупо глядя на свой телефон. Потом понял, что первую часть фразы Ирка сказала под влиянием ящичка, а вторую – уже от себя. Видимо, она все еще продолжала кипеть.

«Ничего! – сказал себе Матвей. – Главное – ящичек работает! Возьму что-нибудь неважное, пускай не сразу зуб, пускай крошечную красную родинку на шее, и мысленно опущу ее внутрь. Родинка – это незначительно. Мраку не за что будет уцепиться!»

Подумав об этом, он хотел заглянуть в шкатулку, но не успел. Крышка ящичка захлопнулась так резко, что он едва успел выдернуть палец. Матвей чуть поколебался, правильно ли делает, и открыл ящичек. Ничего. Такой же пустой, как был прежде. Никаких родинок.

«Ну да, – успокоил себя Матвей. – А я что ожидал увидеть? Он вообще не так работает… А если бы я ноги загадал или руки – они бы что, по углам валялись?»

Он встал и быстро пошел к Ирке. Ему не терпелось взглянуть на ее шею – не ради родинки даже, а ради внутреннего успокоения, что он не совершил никакой глупости. На новом асфальте во множестве мелких лужиц блестело небо. Матвея это слегка напрягало: казалось, ты идешь по воздуху, раз небо и под тобой, и над тобой.

Кто-то окликнул его. Разбрызгивая лужицы, к Багрову бежала валькирия Даша. На лице у нее было такое счастье – она видит Матвея! – что он даже смутился, потому что сам такой радости не испытывал. То есть он, конечно, тоже рад был видеть Дашу, но совсем не в том градусе, чтобы носиться по лужам.

Он остановился, дожидаясь ее. Даша подбежала и стала возбужденно показывать, чему недавно научилась. Копье то вспыхивало в ее руках, то исчезало, появляясь всего на мгновение и скользя справа и слева от тела Багрова. Движения были так быстры и непредсказуемы, что Матвей понимал: он не уклонился бы от восьми выпадов из десяти. Копье валькирии-одиночки было стремительнее солнечного зайчика.

Все же сознаваться, что Даша постепенно перерастает его, если уже не переросла, самолюбивому ученику волхва не хотелось.

– Стоечку держим! Спинка выпрямлена, ручки порхают! А вообще неплохо. Умница! Мелкие успехи определенно есть, – сказал он снисходительно.

Даша просияла. Багров взял ее под локоть и, ускоряя шаг, потянул по аллее. При ходьбе у людей нет времени вглядываться в лица друг друга и взвешивать, кто кому насколько рад. Хотя Даша была, конечно, душой щедрой и не считалась, что вот я одарила кого-то вниманием на десять копеек, а получила взамен на три копейки с половиной. Караул! Держите меня восемь человек!

Багров знал, что Даша немного увлечена им. Ему было неловко, неуютно, но одновременно он почему-то делал все для того, чтобы ей не разонравиться. Невольно приосанивался, напрягал мышцы, голос становился чуть небрежным и уставшим.

Аллея расступилась, выводя к большому песчаному кругу, где вокруг клумбы стояли скамейки. Место было популярное. В солнечные дни здесь всегда собиралось не меньше двух-трех десятков гуляющих.

Внезапно Багров отступил с аллеи и затащил Дашу за дерево:

– Тихо! Спрячься! Того мужика видишь?

– Ну, мужик… – отозвалась Даша.

– Плохо смотришь! Ты валькирия-одиночка или так себе?

– Я так себе одиночка, – уклончиво ответила Даша, но все же всмотрелась и обнаружила то, что давно уже заметил Матвей.

Возле гуляющих дам вертелся суккуб редкой модели в модном клетчатом пиджаке, маскирующийся под психотерапевта-тире-астролога-тире-кого-то-там. Милая бородка, розовые щечки, очки в тонкой оправе. От человека его отличал лишь длинный – метровый язык. Но язык, укрытый за зубами и тщательно смотанный в рулончик, требовалось еще разглядеть. Обычно же к суккубу особенно не приглядывались, потому что всех отвлекала крошечная тонконогая собачка с огромными ушами, которую он таскал с собой на поводке-рулетке.

Все воспринимали это существо как милейшую собачонку, и только Матвей, умевший переключаться на истинное зрение, знал, что это страшная тварь из глубин Тартара. Интересно, известно ли девице с короткими рыжими волосами, которая, встав на колени, трется сейчас своим носом о нос собачки, что перед ней покрытый слизью монстр, во рту которого, как спирали, постоянно вращаются зубы, а дыхание одурманивает жертву, как запах эфира?

Отдай суккуб сейчас своей «собачонке» мысленную команду – от девицы останутся только подошвы от ботинок, да и то едва ли, потому что даже подошвы имеют для твари из Тартара определенную пищевую ценность.

Охотился клетчато-пиджачный суккуб всегда одинаково, по давно освоенной схеме. Зачем придумывать новую, когда старая приносит результаты? Схема же была такая: вначале подсунуть свою ласковую собачку «на погладить» и, когда одурманенная ее дыханием жертва начнет глупо хихикать, произнести две туманные фразы: «Зачем вам идеи, когда у вас уже есть мысли?» и «Зачем вам знания, когда у вас есть информация?»

После этих фраз жертва обычно пугливо замирала, слабо улыбаясь и соображая, что бы это значило. Суккуб пользовался моментом и начинал быстро-быстро говорить. Тарахтел он так резво, с такой харизмой выплевывая абсолютно правильные вещи, что добыча переставала фильтровать информацию и лишь глупо хлопала ресницами, выражая немой восторг.

Есть такое тартарианское понятие «подмес». Суть подмеса состоит в том, чтобы говорить человеку вещи, с которыми он заведомо будет согласен. Допустим, «небо голубое», «трава зеленая», «надо чаще улыбаться», «дружба – великая вещь!», «дети – цветы жизни». Человек млеет от этого единства оценок, совпадающих с его собственными, постепенно теряя бдительность, а когда он начинает верить безоговорочно, не фильтруя мозгом, ему говорят: «Убей маму кирпичом!» или «Отдай мне свой эйдос!»

Разумеется, мамы и кирпичи данного суккуба с собачкой интересовали мало, а вот эйдосы – очень даже. Заканчивалось все тем, что человек произносил слова отречения и липкий язык, выстреливая, как язык лягушки, выхватывал из человеческой груди бесценную песчинку.

Однако сейчас песчинки суккуб так и не получил. Еще до того, как рыженькая успела отречься от эйдоса, просвистевшее копье пригвоздило ее собеседника к дереву. Девица завизжала, но визг ее замолк, оборвавшись. Перед ней ничего не было, кроме груды пахнущих духами тряпок. Крошечная собачка прерывисто завыла, подпрыгнула и провалилась под землю, оставив в центре клумбы здоровенную дымящуюся воронку.

Багров с облегчением вытер пот со лба. Он опасался, что чудовище ринется на них, но, видимо, монстр не сообразил, откуда прилетело копье, и поспешил скрыться.

– Ну вот! Как-то так! – сказала Даша рассеянно. В руке у нее погасало вернувшееся копье.

– А ты не боялась? – спросил Багров.

– Кого? Суккуба?

Матвей понял, что «собачки» она по рассеянности даже и не заметила.

– Ты чудо! – сказал он.

Багров вкладывал в эти слова совсем другой смысл, но Даша отчего-то покраснела.

– Что это у тебя тут? Кости? – торопливо спросила она, кивнув на ящичек.

– Почему сразу кости? – напрягся Матвей.

– Я копьем рядом с ним работала, и наконечник становился синеватый. Когда с мертвяками сражаешься, он тоже всегда такой.

– А ты и с мертвяками сражалась?

– Совсем мало. Почти нет. Ну, может, раз несколько, – застенчиво пробормотала Даша. – Так почему наконечник синий?

– Это из-за моей некромагии. – Багров несколько напрягся, потому что знал, что соврал.

Даша счастливо засмеялась, безоговорочно ему поверив. В присутствии Матвея она всегда то смеялась, то смущалась, но если это и была любовь, то совсем не такая, какую только и могут вообразить себе кинорежиссеры. Даша была зависимая, впечатлительная душа, прилетавшая к Матвею погреться и не подозревавшая, что он сам давно о нее греется.

«Может, такой мой удел – быть любимым всеми валькириями-одиночками?» – задумывался иногда Багров, но понимал, что, в общем, это бред. Когда-то он с удовольствием ее тренировал, учил всему, вкладывал в Дашу много беспокойства и сил – и теперь они откликнулись в ней и проросли.

Худая, смешная Даша была для Багрова парадоксом. В школе она всегда сидела на одной из задних парт и до четвертого класса стеснялась отпроситься на уроке в туалет. Когда ее вызывали, она мялась у доски, ладони у нее потели, и от страха она забывала все, что легко решала в тетради. Одноклассники травили ее по тому неосознанному животному инстинкту, который заставляет африканских антилоп-гну забивать своих слабых, раненых, даже просто ушибивших ногу или получивших царапину товарок. У Даши же со школьной точки зрения недостатков было вагон: робость, затравленность да еще и кожная болезнь. Прыщи ее были не заразны, но одноклассницы в раздевалке шваброй отбрасывали полотенца или майки, к которым она случайно прикоснулась.

И вот теперь Даша стала валькирией-одиночкой! Внешне она изменилась не так уж и сильно – разве что прыщи прошли и появились навыки обращения с копьем. В остальном же она была все так же слаба, зависима в оценках, внушаема, но одновременно – и тут мы входим в зону необъяснимого! – очень сильна.

Что-то такое таилось в ней, что сильный, уверенный Матвей временами ощущал себя внутренне много слабее Даши и в изумлении отступал. Это был тот непонятный, нелогичный, непредсказуемый случай, когда железные прутья и стальные канаты рвутся и ломаются, а тонкая травинка вытягивает на себе огромный, совершенно неподъемный груз. Какую-нибудь затопленную баржу с речного дна. Худая, неуверенная в себе, тихо говорящая, Даша была той соломинкой, на которой десять верблюдов способны переплыть море.

– Зайдешь к нам? – спросил Багров.

Даша вначале закивала, а потом сразу же замотала головой:

– Да, зайду! Нет, не могу! Нас собирает Фулона. Там не пойми что творится…

– Что творится?

– Я пока не разобралась. Нас строят всех вместе, где-нибудь за городом, и мы пытаемся сражаться отрядом. Строимся, смыкаем щиты. Линейное построение, четырехугольное, потом подковой. Вылет легких копий, средняя дистанция – средние копья, тяжелые – вблизи. Валькирии легких копий не должны мешать валькириям средних и тяжелых. Бросил, перебежал, прикрылся… и все заново! Только все равно как-то не складывается!

– Что не складывается?

– Вообще все. Мы как шахматы без половины фигур. Даже усеченного строя не получается. Сэнра, сам знаешь, изменила. Филомены нет, копья ее тоже. А ведь валькирий должно быть двенадцать! Одиночка вообще не в счет! Если они меня взяли, значит, у них совсем все плохо!

Багров кивнул. Если одиночку берут в строй – это даже не финал. Это сразу финиш.

– Эх! Легкие копья, средние копья, щиты! Каменный век! Я же рисовал им схему, как нужно сражаться. Динамично, мобильно, современно! – сказал Матвей.

Даша смущенно опустила глаза:

– Да, я видела твою схему.

– Что, понравилась? Пользуется Фулона? – восторжествовал Багров.

– Может быть. Я не знаю. Она у нее в уборной висит, – уклончиво ответила Даша.

Она ободряюще коснулась руки окаменевшего Матвея, плеснула на него тихой радостью, засмеялась, прозвенев колокольчиком, и исчезла, как мгновенно исчезает солнечный луч.

Багров некоторое время постоял, собираясь с мыслями, и пошел к Ирке. Неожиданно за его спиной послышалось негромкое урчание мотора. Матвей отодвинулся, пропуская, но обгонять его не стали, а снизили скорость и потащились следом. Считая, что и так уже достаточно уступил дорогу, Матвей упрямо продолжал идти, но ощущать у себя за лопатками нечто, сдерживающее механическую мощь, было неуютно. Он остановился и с досадой обернулся. За ним ехал скутер с Аликом за рулем. Чтобы не сбить Матвея, оруженосцу Радулги пришлось вильнуть в сторону.

– Надо было подать знак остановки! – заявил он, сердито алея пуговичным носиком.

– Что, спиной помигать? У пешехода нет знака остановки, – возразил Матвей.

– Ты мог бы поднять руку над головой!

– Ага. И бросить гранату!

Багров был доволен своим ответом, но лишь до момента, пока из-за спины у Алика не показалась валькирия ужасающего копья. Радулга была раздражена, но особенным раздражением, сосредоточенным в себе и внешне не особенно заметным. Казалось, внутри у нее что-то тлеет. Разговаривала она с Матвеем непривычно тихо и смотрела себе под ноги, точно боялась вспылить и разорвать его в клочья.

– Где твоя хозяйка? Дома она?

Багров хотел ляпнуть, что Ирка ему не хозяйка, однако вовремя сообразил, что Радулгу его мнение не волнует. Чувство такта у нее давно вытеснилось мускульным утолщением воли.

– Нет, – соврал он торопливо, зная, что Ирку от встречи с Радулгой не ждет ничего хорошего.

– И где она?

– Покупает.

– Что покупает?

– Ручки, – ляпнул Макар, потому что первым, что попалось ему на глаза, была ладонь Алика.

– Чего? Какие еще ручки? – нахмурилась Радулга.

– Дверные. Одну с врезанным замком, другую без, – сказал Матвей.

Случайно рожденный бред обрастал подробностями.

– Ну действительно. Только ручки дверные покупать. Докатилась, – пробормотала Радулга.

– А что такое? Конституция этого не запрещает! – Багров уже настолько поверил, что Ирка покупает ручки, что негодовал абсолютно искренне.

– Твоя хозяйка не передала копье Брунгильде! До сих пор! – сказала Радулга. То, что тлело у нее внутри, перекинулось в голос, и он опасно заалел с краев.

– Да-да… она передаст! Она собиралась! – поспешно сказал Матвей, знавший, что это невозможно. Ирка открылась ему несколько дней назад. Рассказала абсолютно все.

Голос Радулги уже пылал, как хворост. Самое страшное, что она его так и не повысила. Лучше бы кричала.

– В последние годы мы потеряли слишком много валькирий. Валькирии гибли всегда, но я говорю о невозвратных потерях. И вот теперь мы лишились Таамаг! Ее каменное копье – ключевая фигура нашего боевого построения!

– Да вернем мы копье… Брунгильда еще не готова… И зачем обязательно строем? За комиссионерами можно и россыпью охотиться, – буркнул Багров и сразу пожалел, что открыл рот.

«Вернем» и «вернем Брунгильде» – это, если вдуматься, совершенно разные вещи. Матвей почти проговорился. К счастью, и Алик, и Радулга умели слышать только себя.

Держа скутер на тормозе, Алик повернул ручку газа. Двигатель нетерпеливо взревел.

– При чем здесь комиссионеры? Валькириям брошен вызов! Врагов будет двенадцать, а валькирий намного меньше, даже если считать новую одиночку! Да их же перебьют всех до единой! Мы понятия не имеем, как вывернуться! – крикнул он тонким голоском, которым ругаются вежливые и одновременно занудливые люди.

– Вызов? – жадно переспросил Багров. – Кто его бросил? А если отказаться?

– Раньше надо было. Отказаться уже…

Радулга громко кашлянула, и спохватившийся Алик пугливо замолчал.

– Нечего ему знать… Поехали! – хмуро приказала валькирия ужасающего копья. – А ты, оруженосец, передай своей хозяйке, что копье должно быть у Брунгильды! Ее пора тренировать!

Скутер унесся, оставив Багрова чихать в бензиновом облаке. Матвей вернулся в Приют валькирий. Пока он ходил, настроение у Ирки успело улучшиться. Она висела на турнике, зацепившись за перекладину согнутыми в коленях ногами, и что-то бормотала в диктофон своего телефона. Ирка всегда так делала, когда ей не хотелось включать ноут, но она опасалась потерять какую-то пришедшую ей мысль.

– Ты замечал, что приставка «не» иногда пожирает слова? – крикнула она Багрову. – Так прирастет, что отодрать нельзя! Вот смотри: ненависть, негодование… А теперь убираем приставку: «нависть», «годование»! Есть такие слова? Значит, сожрала!

Матвей попытался рассмотреть Иркину шею, но сделать это, пока она болталась головой вниз с покрасевшим от прилившей крови лицом, было нереально. Наконец Ирка раскачалась и спрыгнула с турника.

– Ну? Чего с тобой такое? Ты какой-то озабоченно-секретный! – сказала она и, поднявшись на цыпочки, поцеловала Матвея в глаза. Почему-то она очень любила его глаза, хотя Мефодий, например, считал их жуликоватыми. Но что ученик Арея понимал в мужских глазах? Разве то, что глаза некромагов не выкалываются вилкой!

– Я встретил Радулгу. У них какие-то неприятности. Они…

Ирка, не слушая его, смотрела куда-то вверх. В ее глазах бился страх. Желая защитить ее, Матвей шагнул к ней, повернулся и… поймал пикирующий с потолка лист.

– Опять от Мамзелькиной? – тревожно спросила Ирка.

– Не читай! Ну ее! Брось!

– Нет, дай сюда!

Забрав у Багрова скомканную страницу, Ирка расправила ее.

– Странно, никаких приписок с обратной стороны! – пробормотала она и дальше читала уже не отрываясь. Матвей увидел, как напряглись и одеревенели ее плечи, как она сделала маленький шажок вперед, как, не веря себе, потрясла головой.

– Что с тобой? – спросил он.

Ирка судорожно втянула в себя воздух и слепо шагнула куда-то сквозь него. Матвей отобрал у нее лист, в досаде хотел порвать, но Ирка с птичьим криком удержала его руку:

– Нет! Прочитай сам! Пожалуйста!

– «Младшему менагеру некроотдела Ирине…» Ого! «Сим вам предписывается… для совершения известных действий не позднее утра среды следующей недели. Просьба не оставлять тела без присмотра до прибытия стражей и выяснения дальшейшей судьбы эйдоса. Имя: Арбузова А. Адрес: Северный бульвар, дом… корпус… квартира…» Надо же! Адрес похож на твой! Это кто, соседка?

– Это Бабаня, – сказала Ирка. Она вся израсходовалась в недавнем крике. Глаза у нее были стеклянные, а голос пустой.

– Не, не нервничай! Разве Бабаня Арбузова?

– Ее девичья фамилия! Посмотри дату!

Матвей послушался. Он чувствовал, что с Иркой сейчас лучше не спорить.

– Сегодняшняя?

– Да.

– Значит, среда – через пять дней, так? Они дают мне пять дней, а потом требуют, чтобы я забрала Бабаню!

Багров осторожно взял ее за руку:

– Постой! Не принимай всерьез! Это шутка! Они не могут убить Бабаню! Не мрак решает, кто умрет!

Ирка не слушала. Она уже сорвалась и куда-то летела. Багров догнал ее только у микроавтобуса. Ирка слишком волновалась, чтобы телепортировать, и, к счастью, понимала это.

– Взял ключи? Так что стоим? Поехали!

Бабаню они застали дома. Она сидела на кухне за столом и большими ножницами вырезала фигурные лоскуты из разноцветной ткани. На Ирку она посмотрела с легким испугом, потом вспорхнула и засуетилась у плиты:

– Что же ты не позвонила? Картошку пожарить?

– Как ты себя чувствуешь? – резко спросила Ирка.

– Нормально! Что за вопрос? – продолжая хлопотать, отозвалась Бабаня.

Голос у нее звучал естественно, но к Ирке она почему-то стояла спиной. Ирка взяла ее за плечи и развернула к себе.

– Как ты себя чувствуешь? – повторила она настойчиво.

Бабаня уткнулась Ирке в плечо:

– Ты уже знаешь? Марья Фридриховна проболталась?.. Да ничего страшного! Операция еще только во вторник!

– Какая операция?

– А разве Марья… не сказала?

– Фридриховна сказала больше, чем ты думаешь! Поэтому говори сама! Каждый отвечает за себя, в своем секторе ответственности! – сказала Ирка голосом, которым Фулона допрашивала комиссионеров.

Бабаня прижалась к ней еще теснее, пряча лицо:

– Сердечный клапан. Что-то мой будильничек поизносился. Но мне вставят новый ключик, и мы поедем дальше.

– Почему ты со мной не посоветовалась?

– Ну ты стала бы волноваться и… не знаю – не сказала, и все!

В голосе Бабани появилась вдруг совсем Иркина упрямая интонация, и Багров понял, откуда она взялась у самой Ирки.

– Ты НЕ ЛОЖИШЬСЯ на операцию! – сказала Ирка.

– Здрасте-подвинься! Я уже и квоту выбила, и деньги кому надо заплатила! И потом, я, знаешь ли, не потому под нож лезу, что мне это сильно нравится.

Ирка с Багровым просидели у Бабани еще два часа, но разговор не клеился. Не зная, чем себя занять, Матвей крошил хлеб, лепил из хлеба человечков и съедал их по кускам, отрывая руки и ноги. Бабаня выскакивала в коридор, на балкон, в другую комнату, спасалась от Ирки даже в ванной и специально, чтобы ее не слышать, включала воду, но Ирка преследовала ее, как оса, и кричала в щель:

– Не будешь ты ничего делать! Не будешь!

– Слушай! Ты ее сейчас переволнуешь, и она там так и останется! – шепнул Ирке Багров.

– Где останется?

– Ну в ванной. Сердце все-таки.

Ирка приутихла, и некоторое время спустя Бабаня осторожно выглянула из ванной.

– Взрослая внучка – это внучка, которая кричит громче тебя! Учитывая, что воспитала тебя я, получается, что я ору сама на себя! – сказала она жалобно, явно пытаясь наладить отношения.

Ирка молчала, строго барабаня пальцами по полировке.

– Да пойми же ты, что я так не могу! Всегда как на самолете летала, а сейчас на второй этаж, как старуха, поднимаюсь. Ступенька, еще ступенька… Хоть ты тресни – сделаю операцию, и все!

Ирка по-прежнему ничего не отвечала. Сидевший сбоку от нее Багров сумел наконец разглядеть ее шею. Маленькая красная родинка исчезла.