Читать книгу Последнее лето - Дмитрий Качурин - Страница 2

Что тянется дольше всего? Перелет в другое полушарие? Нет. Стояние в очереди за чрезвычайно неторопливыми людьми, когда ты спешишь? Вряд ли. Тот вариант, о котором ты подумал, тоже отметается. Только если ты не имел в виду пары – ведь это действительно страшно. Но в данную минуту меня радует, что эта пара, судя по всему, кончается.

– Эй, – толкаю я локтем Витю, – сколько до конца? – И киваю в сторону преподавателя.

– До ее конца? – усмехается Витя. – Думаю, недолго.

– Ты меня понял, – отвечаю я с кислой улыбкой.

– Прошло только десять минут, – Витя показывает мне часы на телефоне.

– Что?! – переспрашиваю я довольно громко, не поверив своим глазам, и Бабушка – так у нас зовется пожилая преподавательница – повторяет что-то про энергоснабжение какой-то аппаратуры.

Так заканчивается вторая неделя моей учебы на третьем курсе колледжа. Долго же она тянулась, даже слишком. Иногда мне кажется, что некоторые учителя обладают способностью останавливать время.

Но звонок все же прозвенел; пора домой. Путь неблизкий: сначала метро, до которого нужно идти пешком не один километр, потом автобус, и его приходится ждать иногда по часу. Эта долгая дорога приводит меня в небольшой город, в котором я живу.

Я простой парень без интересов и, можно сказать, без друзей: кроме Вити, диалог мало с кем складывается. С общением у меня проблемы. Если вокруг больше трех человек одновременно, я – наверно, от волнения – могу путать буквы в словах или слова в предложениях, хотя в голове они звучат складно.

Про девушек и говорить не хочется. В свои семнадцать я даже за руку ни одну из них не держал, а разговоры если и вел, то только вроде: «Что нам задали сегодня?» Но вообще-то, когда не плачу по ночам, на жизнь не жалуюсь. К тому же теперь выходит много качественных сериалов, да и PlayStation поддерживает в трудные минуты.

Отец у меня иностранец, но, когда в его страну послали немного демократии, осколком ему разорвало живот и он так и не узнал о великих ценностях, нагрянувших в его родной дом. Это случилось, когда мне исполнилось три года: он всего на неделю полетел проведать свою маму. И у меня на данный момент осталась только моя мама.

Нам хорошо и вдвоем: пицца по выходным, суши по праздникам. А в остальные дни мне приходится копить на курицу в лаваше, но зато раз в две недели я навещаю дружелюбного повара, владельца закусочной, в которой она продается.

Ударившись головой о край дверного проема, я вышел из вагона метро. До автобуса идти всего несколько минут, но это не спасло меня от проливного дождя, а в отсутствие, и вполне предсказуемое, автобуса я вообще рисковал отправиться на больничный. Зонта у меня никогда не было, также как перчаток зимой и солнцезащитных очков летом.

Я всегда смотрю на лица прохожих, поэтому и на остановке оглядел своих будущих попутчиков. Три бабушки, обсуждающие политику. Мне всегда был интересен этот феномен: в любое время дня, в любой день недели как минимум половина пассажиров – пенсионеры. Куда можно ездить каждый день? Я уже думаю, что на пенсии и сам буду просыпаться в пять утра, идти на первый автобус и весь день кататься, периодически меняя направление и не забывая одергивать водителя и всех, кто проходит мимо. Хотя, конечно, это занятие – главным образом для бабушек.

Еще на остановке два парня примерно моего возраста. Они стоят рядом, но при этом смотрят в свои телефоны.

За ними – семь человек средних лет, они и не знакомы друг с другом, и их рабочий день подошел к концу…

Автобус подъехал. На этот раз его почти не пришлось ждать.

Мое любимое место – одиночное сиденье в самом хвосте. Справа окно, слева стена, за которой, судя по всему, прячется двигатель.

Пока мы стояли, зашло еще человек пять, их я уже не разглядывал.

Капли дождя стекают по грязному стеклу.

Одна из бабушек стала кричать водителю, что пора ехать, что эта сволочь неблагодарная, которая приехала в ее великую страну (хотя водитель явно местный), неуважительно относится к пожилым людям. Дед и еще две бабушки ее поддержали, но сразу несколько человек попросили старшее поколение сидеть молча. С моего места мне почти никого не было видно – и, наверно, к лучшему.

Автобус наконец тронулся, но тут же резко остановился, и в среднюю дверь запыхаясь влетела она. Синие кроссовки, узкие черные джинсы, кожаная куртка нараспашку, а под ней – рубашка в клетку. Светлые волосы до плеч прижаты синими наушниками, за спиной болтается рюкзак, черный с розовым. Она бросила быстрый взгляд вдоль салона, отыскивая место получше, и пошла в мою сторону.

Я смотрел на нее, то и дело поглядывая в окно, чтобы никто не думал, чего это я на нее уставился.

Когда девушка двинулась в конец автобуса, у меня едва не перехватило дыхание. Такое со мной случается нечасто, но, по причинам, изложенным выше, именно это сейчас и произошло. Я заерзал на сиденье, изо всех сил стараясь сделать вид, что даже внимания на нее не обратил.

И вот она идет прямо на меня, ни разу не взглянув в мою сторону, и, что самое ужасное, – а может быть, прекрасное, – садится напротив. Нас разделяет меньше двух метров. И вот тут я, кажется, перестал дышать.

На дорогах начинаются пробки. Незнакомка не обращает на меня ни малейшего внимания, а я периодически кручу головой, якобы разглядывая салон, чтобы запомнить ее лицо.

Большую часть времени я смотрю в окно, где почти ничего не видно. Но зато можно подумать о прошлом, о будущем и, самое главное, о настоящем.

Двадцать первый век – век общения. Хотя люди и стали реже выходить из своих квартир, но на смену живому общению пришел интернет с социальными сетями. Мне это не помогает. В соцсети у меня несколько десятков диалогов, но, наверно, половина из них оборвалась уже больше года назад, а другие пополняются новыми сообщениями крайне редко. Мне никто не пишет, такой уж я человек. Я не очень люблю людей, и они отвечают взаимностью. От всего этого бывает больно где-то в груди.

Одно полушарие предлагает подойти к ней и познакомиться, но второе категорически боится и стесняется. Что я ей скажу? Вдруг я урод, на которого и смотреть-то противно?

А ведь в прошлом у меня было несколько друзей, но где они теперь и что с ними стало, знают только они. Витю я, конечно, могу назвать своим единственным другом, но у него и помимо меня есть друзья, поэтому я стараюсь не навязываться.

О чем вообще говорят между собой мои ровесники? Для меня это загадка.

Я смотрю на капли, и веки тяжелеют, но я не сплю в транспорте, не получается.

Интересно, что за человек эта девушка, о чем она думает и какое у нее имя? Пожалуй, буду называть ее Овсянка. Как птицу – расписную овсянку. У той голова синяя, а у Овсянки – наушники. Нет, я не изучаю биологию, просто случайно наткнулся на эту птичку в интернете, а она красивая и зовется интересно, как каша. Кстати, по-моему, довольно вкусная.

Ладно, хватит объяснять самому себе. Овсянка и Овсянка. Все равно через несколько дней я о ней и не вспомню. Со мной такое бывает, я себя знаю, но раньше я не давал девушкам имена. В ней есть что-то особенное.

Овсянка зевнула, прикрыв рот рукой, и заметила мой взгляд. И тут случилось невероятное. Я не поверил своим глазам и открыл рот. Она улыбнулась. Улыбнулась мне. И это, пожалуй, самое прекрасное, что случилось в моей жизни за последнее время.

Конечно, я – как умный и обаятельный герой, да к тому же еще и бесстрашный – отвернулся к окну и сделал вид, что ничего не видел и меня вообще здесь нет. Вечером, под душем, я наверняка не раз назову себя дебилом и не сразу засну, представляя варианты моих действий в этом треклятом автобусе, но сейчас я просто отвернулся. Неудачник.

Моя остановка будет уже минут через пять, пробки позади, в животе урчит от голода, голова сонная. Овсянка все еще передо мной. Интересно, местная ли она, увижу ли я ее снова?

Я встал и подошел к двери. Автобус начал тормозить, как вдруг я заметил боковым зрением, что Овсянка стоит рядом. Я, конечно, повторил свой героический поступок и невероятным усилием сделал вид, что я совсем один. Неудачник.

Ростом она на полголовы ниже меня, наверно, это идеально.

Двери открылись, я вышел первым – рядом же никого не было – и с опущенной головой двинулся в сторону дома. Дождь прекратился, хотя небо по-прежнему было затянуто тучами.

– Мне нравится дождь, но из-за него хочется спать.

Скорее всего, это раскат грома или галлюцинация. Впрочем, голос нежный, с легкой хрипотцой.

И тут произошло нечто ужасное. Я подавился слюной, стал откашливаться, наступил в лужу, споткнулся о камень, которого не заметил, и не удержался на ногах. В такие моменты я мысленно спрашиваю у кого-то: «И к чему это произошло? Это было прям так обязательно? Серьезно?» Ответа, конечно, не следует. На мой позор высшие силы потратили всего лишь пару секунд земного времени.

– Но, конечно, у дождя есть свои недостатки.

Опять этот голос. Я подскочил, все еще кашляя, и чуть не врезался в Овсянку.

И вот это прекрасное создание стоит и смотрит на меня не менее прекрасными глазами. Она говорит со мной. Это правда, она стоит напротив и говорит со мной.

– По спине постучать? – спросила она, и я кивнул.

Наверно, надо что-то сказать, но что говорят люди в такой ситуации?

– Тебя не забрызгал? – спросил я, понимая, что сам весь мокрый.

– Не, лужа не такая уж глубокая, брызги не долетели.

О, этот голос и улыбка.

– Привет, – протянул я ей руку.

НЕУДАЧНИК.

– Привет. – Она улыбнулась и пожала мне руку, немного наклонившись вперед.

Рука у нее была мягкая.

– Ты здесь живешь? – спросил я.

– Да. Уже несколько месяцев, а до этого жила на другом конце города. Ты, наверно, меня раньше и не видел поэтому, а я тебя видела несколько раз в торговом центре, любитель курочки. – Она снова улыбнулась. – Ты тоже здесь живешь?

– Да. С рождения, – автоматически ответил я, уже откашлявшись.

ОНА МЕНЯ РАНЬШЕ ВИДЕЛА. ОНА! Главное сейчас – крепко стоять на ногах и постараться снова не закашляться.

– Ясно. Тут, наверно, хорошо? Лес рядом. Я люблю лес – высокие деревья, родники…

– Слушай, Овсянка…

Я сказал это вслух. Сам бы не поверил, но я назвал ее Овсянкой.

– Овсянка? Ты так меня из-за птицы назвал или в честь каши? Просто если в честь каши – это можно расценить как то, что я бесформенная, но это вроде не так, да и кожа у меня гладкая, не похожая на кашу. А можно подумать, что я слежу за здоровьем и ем кашу, что на самом деле правда, – сказала она.

– Прости. В честь пиццы, ой, птицы. Я не думал, что ты что-нибудь про нее знаешь. – Пот с меня лился как из ведра.

– Мне нравятся птицы. Но почему овсянка? – удивилась она и, кажется, не подумала, что я псих, и не разозлилась, ей это даже понравилось.

– Расписная овсянка, – успел сказать я.

– А, синие наушники, а у нее голова синяя. Умно. Мне нравится, можешь про себя так меня и называть, – улыбнулась она.

– А как твое настоящее имя? – выговорил я чуть ли не по слогам, чтобы не сбиться.

– А пускай это будет загадка. Мое имя – Овсянка.

Она снова улыбнулась. Или улыбка и не сходила с ее лица?

– Хорошо. Ладно. – Я помолчал. – Меня зовут…

– Нет, стоп, не хочу знать. – Я немного испугался. – Я буду называть тебя Бамбук.

– Бамбук? – удивился я. – Почему Бамбук?

– Не знаю, просто в голову пришло. Ты медлительный немного, стройный и не низкий. Бамбук, – сказала Овсянка.

– Ну, пусть будет Бамбук, – выдохнул я.

– Не обидно?

– Да нормально, могло быть и хуже. – Теперь я тоже улыбнулся.

Давай, Бамбук, думай, что сказать. Наверно, надо пригласить ее погулять, но я не люблю гулять. А что она любит? Лес и дождь. Так, дождь я предложить не смогу, что тогда остается? Позову по старинке в кино. Плохой вариант, сейчас не идет ничего хорошего. А может, она любит плохие фильмы? Я их не люблю, но ради нее можно посмотреть и плохой фильм. Да, точно в кино.

– Бамбук, завтра выходной. Ты ничем не занят? – спросила она.

– Завтра? – Ну, сериалы. Нет, стоп: – Ничем не занят.

Давай, теперь про кино.

– Слушай, может, тогда погуляем? В лес сходим? – Она тихо рассмеялась и, насупив брови, продолжила: – Ты, наверно, подумал, что я ненормальная – сразу в лес, но я не хочу тебя убивать. Да и не только тебя, вообще никого убивать не хочу. Обещаю, ты вернешься домой живой и здоровый. Блин, что я про свой лес. Не хочешь в лес – давай по городу погуляем? Если ты, конечно, свободен. – Она зажмурилась и неловко сомкнула руки на груди.

– Лес? Хорошо, пошли в лес. Ты тоже домой вернешься. Здоровой. Надеюсь, – сказал я, и она снова засмеялась.

От ее смеха мозг словно танцует. Слушал бы и слушал.

– Ты в каких социальных сетях есть? – спросил я.

– Меня там нет. Давай, чтоб было проще, завтра здесь в полдень. Удобно?

– Удобно. А если я вдруг не смогу или ты не сможешь, то как мы узнаем? Может, номер свой дашь или я свой?

– Я свой не помню и твой забуду, наверно. Давай просто здесь в двенадцать. Я приду, – сказала она.

– Хорошо, и я приду. Надеюсь.

– Пока, – махнула она рукой и ушла.

Я, ничего не понимая, развернулся и пошел к дому, все так же улыбаясь. Прошел мимо своего подъезда и торопливо вернулся.

Мама встретила меня, как только я открыл дверь, сходу поприветствовав:

– Ой, ужас, ты что, под ноги не смотришь?

– Ты о чем? – не понял я, возвращаясь в реальность.

– У тебя вся одежда грязная. Да и мокрый весь! Завтра зонт возьмешь, – грозно сказала она.

– Завтра же выходной. А это я в лужу упал, их сейчас не обойти.

– Снимай вещи, в стиралку закину. Есть будешь?

– Да, не откажусь.

Я переоделся и бросил все в стирку.

Бесконечно можно смотреть, как течет вода, как горит огонь и как крутится барабан стиральной машины. Уставившись в одну точку, я попытался думать о том, что произошло, и завис.

Вдруг сбоку появилась мама:

– Ты чего такой довольный тут сидишь? Иди делом займись, только поешь сначала.

– Да я просто… А мне нельзя быть довольным? – пошутил я.

– Можно, но сейчас это выглядит странно. – И мама пошла на кухню.

В своей комнате я включил ноутбук, принес еду и, как обычно, стал смотреть сериал. Глупая комедия про плохую жизнь в моей стране обычно поднимала настроение, но сейчас я почти все пропустил мимо ушей.

Доедая, я пробормотал:

– Как в наше время человека может не быть в социальных сетях?

И стал искать ее. Это предприятие с самого начала было обречено на провал. Я не знал даже имени, поэтому, как и предполагалось, поиски не дали никакого результата.

«Любитель курочки» – так она меня назвала. Наверно, она и вправду обо мне что-то знает.

Как следует собраться с мыслями я смог, только когда лег спать.

За окном светит фонарь, комнату накрыла тьма. В голове – один-единственный вопрос: «Что это вообще было?» И ответить на него не так-то просто.

А вдруг это все шутка? Банальный розыгрыш. Что делать в такой ситуации? Хорошо, завтра я пойду в то место к двенадцати часам, маме скажу, что Витя позвал в кино. Если ее там не будет, просто сделаю вид, что никого я не ищу, и пойду домой, а маме скажу, что Витя заболел.

А вдруг я на самом деле ей понравился? Это, конечно, на грани фантастики, но всякое бывает. До этого на меня не то что никто не обращал внимания, а время от времени я ощущал некое презрение, исходившее от противоположного пола. А тут такая красавица – да что там красавица, ангел – сама заговорила со мной. Да еще и видела меня раньше. Нет, это точно злая шутка. Как трудно быть чувствительным и ранимым. Главное, не заплакать прямо там, на улице, и сдержаться при маме, а вот вечером под душем уже можно будет дать волю эмоциям.

И я заснул.

Резко вскочив от приснившегося падения, я увидел, что уже светло. На лбу выступил холодный пот. Надеюсь, сейчас не двенадцать. Я посмотрел на часы. Для выходного это очень рано – восемь утра.

А что, если она мне приснилась? Вчерашнее точно не может быть правдой.

Попытавшись уснуть и поняв, что это уже бесполезно, я взял телефон и начал, как обычно, листать новостную ленту в соцсети. Услышал, как мама проснулась. Она начала говорить, что сегодня день уборки. Все как всегда. Я сказал, что договорился пойти с Витей в кино. Она, конечно, обрадовалась, но предупредила, что уборка моей комнаты откладывается на вечер.

По утрам я не завтракаю, поэтому просто выпил чай с печеньем и пряником. Умылся и в одиннадцать тридцать вышел на улицу. Про одежду я даже не думал и надел практически то же, что вчера.

Место нашей встречи в пяти минутах ходьбы от моего дома, но опаздывать в такой момент не хочется совершенно. У меня в запасе около двадцати минут, и сейчас в голову пришла мысль купить ей что-нибудь. Цветы – банально, да и неудобно будет с ними идти. Может, шоколадное яйцо? Их точно все любят.

В ближайшем магазине я купил упаковку из трех штук. По карману ударило неслабо, но, надеюсь, ей понравится.

Осталось десять минут. Ее все еще нет. Может, она очень пунктуальна и появится в двенадцать ноль-ноль, но сомнения гложат меня все сильнее. Или бросить все это и пойти домой?

Без пяти минут двенадцать. Какой же я дурак, ну зачем я купил эти яйца? Ей же не пять лет, наверняка она просто рассмеется и уйдет. Если, конечно, вообще придет.

Ровно двенадцать. Я смотрю в ту сторону, куда она ушла вчера, но там никого нет. Хорошо, жду еще десять минут и больше не позорюсь.

– Я не успела позавтракать, – раздался голос из-за спины, – здесь можно поесть где-нибудь?

Она пришла.

– Привет… Я думал, ты не придешь, – сказал я, широко улыбаясь.

– Почему? – Она слегка нахмурилась. – Мы же договорились, что встретимся в полдень, а сейчас ровно полдень. – В голосе звучала легкая обида.

– Я… – слова куда-то улетучивались, – извини, просто все странно как-то, я даже не надеялся.

– Ладно. Так что насчет еды? – перевела она разговор.

– Тут рядом вкусная шаурма продается, можем купить, а по пути в лес съесть, – предложил я, показывая направление.

– Шаурма? – переспросила она, словно не понимая, о чем я.

– Ну, курица в лаваше, с соусом, овощами, – объяснил я, сильно удивившись, что остались еще люди, не знающие, что это такое.

– А, ну да, ты же любишь курицу, – усмехнулась она. – Просто я слышала название «донер», а слово «шаурма» вылетело из головы.

– Почему я любитель курицы?

– Я говорила, что видела тебя несколько раз, и каждый раз ты ел в KFC.

– Ну, там лучшая курочка, – улыбнулся я.

– Я и не спорю. – И она пошла туда, куда я махнул рукой.

Боже, она пришла. Вот это и называется – чудо. Теперь сложнейший выбор: заплатить за нее или пускай каждый платит сам за себя?

– Овсянка, я куплю, у меня там скидка, – придумал я выход из ситуации.

– Хорошо. Я не против. – Она улыбнулась.

Мы идем в сторону леса, поедая шаурму. Я не знаю, как начать разговор, и поэтому тщательно жую, стараясь держать рот набитым, а она спокойно, расслаблено ест, откусывая небольшие кусочки.

Я долго думал, о чем с ней поговорить, но так и не нашел ни одной темы, поэтому надежда остается только на ее разговорчивость.

Мы вошли в лес. Шаурма закончилась, и пора было прервать молчание, но кто заговорит первым?

– Довольно вкусно, но хочется чем-нибудь запить. Надеюсь, у тебя есть вода? – заговорила она.

Зажмурившись, я уже стал готовиться к прощанию навсегда, но она продолжила:

– В этом лесу есть ручьи? Или какие-нибудь источники воды? Родники?

– Да, родник есть! – обрадовался я.

– И ты знаешь, как к нему идти?

В этом лесу я был в последний раз лет в десять, и то с мамой.

– Конечно, до него минут пятнадцать, – сказал я, сам не зная почему.

– Люблю свежий воздух, – отозвалась она, запрокинув голову.

– Да, все любят.

– В лесу моя душа чувствует умиротворение. Глаз радуют эти коричнево-зеленые цвета, каждое дуновение ветра расслабляет. В лесу словно происходит единение с природой, с истоками жизни. Теплой летней ночью, а еще лучше с запахом озона – ну, знаешь, который витает перед дождем, – хочется бросить все и раствориться, чтобы каждая твоя клеточка напиталась этой красотой природы. – Она пошевелила губами. – Но сейчас совсем не лето.

– Да, – собрался я поддержать разговор.

– Кстати, вчера я даже не подумала, что после дождя в лесу будет слякоть, но нам повезло, тут довольно сухо, – сказала она.

– Мне тоже нравится природа. – Жаль, я не мог говорить так же красноречиво. – Я даже хотел бы уехать из города и жить где-нибудь в деревне, в своем доме, рядом с лесом.

– Мне кажется, все, кто живут в городе, хотят этого. А вот деревенские, наоборот, хотят переехать в город, – заметила она.

– Я тоже так думал, но сейчас я знаю людей, которые хотят жить там, где толпы народу и повсюду небоскребы, хотя они и сейчас живут в городе. Конечно, я незнаком с ними лично, но в интернете случайно натыкался на страницы таких любителей мегаполисов.

– Ого, я даже не думала об этом! Надо будет спросить у друзей их мнение, – ответила она.

Мне стало немного обидно, что у нее есть друзья, а значит, и наверняка интересная личная жизнь. Конечно, я рад, что у нее с этим все хорошо, но мне было бы спокойнее, если бы девушка была такая же «общительная», как и я.

– Ты вот назвала меня Бамбуком, – начал я после недолгого молчания, – сказав, что я высокий, а ты ненамного меня ниже.

– Но ты выше, – возразила она, посмотрев на меня поверх глаз.

– Ну, это да, – согласился я.

– У тебя есть домашние животные? – вдруг спросила она.

– Нет.

– Родители не разрешают?

– Ну, и это тоже.

– А ты сам хотел бы иметь кошку или собаку, а может, еще кого?

– Я очень люблю животных, но не люблю, вернее даже боюсь, привязываться. Я довольно ранимый человек, мне и со старыми и ненужными вещами трудно расставаться, а если представить, что любимое животное умрет или потеряется, думаю, мое сердце этого не выдержит, – проговорил я, сильно удивившись, что ни разу не запнулся и все слова поставил в нужном порядке.

– Умная мысль. Ты прям так сильно ко всему привязываешься? – решила уточнить она.

– Если честно, я уже начинаю привязываться к тебе, – сказал я, наверно, самые неуместные слова за сегодня.

– Постараюсь не умереть, – отшутилась она, а я в ответ кивнул.

В молчании прошло, наверно, минут пятнадцать, когда перед нами возник знакомый мне спуск, который воскрес в моей памяти в начале пути. Родник был совсем рядом, и оставалось надеяться, что с ним ничего не случилось за все эти годы.

– Пришли, – выдохнул я и показал на людей слева от источника.

– Я думала, мы одни в этом лесу, – нахмурилась Овсянка.

– Возле родника всегда кто-то есть, – сказал я, как будто в этом разбирался.

Попив воды, мы двинулись дальше. У меня даже мысли не было, что можно заблудиться, но чем глубже в лес мы заходили, тем становилось тревожнее.

– Я не уверен, что мы сможем вернуться обратно, – сказал я, замедлив шаг.

– У меня хорошая память, я запомню дорогу, – ответила Овсянка.

– Надеюсь. Да, у нас же есть телефоны!

– Тоже вариант, – согласилась она.

– Кстати, у тебя серьезно нет страниц в социальных сетях? – вспомнил я.

– Они отупляют. Я раньше постоянно в них сидела – и утром, и вечером, и на уроках, везде. Пролистывала ленту снова и снова, постоянно с кем-нибудь переписывалась… А в один прекрасный день поняла, что просто погрязла во всем этом, а любая зависимость – это плохо, – сказала она.

– И ты просто удалилась? – удивился я.

– Это было непросто. Очень непросто.

– И чем же ты их заменила?

– Книгами, сериалами. Начала готовить. Вообще саморазвитием занялась.

Я начал думать о ее словах. Она говорит дело. Но пока я не в состоянии решиться на подобный шаг. И тут я вспомнил про шоколадные яйца. Надеюсь, они не расплавились.

– Овсянка, я тебе тут купил… – Я протянул ей упаковку.

– О, здорово, – улыбнулась она, – сто лет их не ела.

Она взяла коробку из моих рук и, заметив поблизости большой пень, побежала к нему, стряхнула мусор и села.

– У меня всегда с собой влажные салфетки и гель для дезинфекции рук, – сказала она, немного смущаясь.

– Я тоже иногда ношу с собой салфетки.

– Чего стоишь? – она подняла на меня улыбающиеся глаза. – Садись, место есть.

Я сел. Она стала разворачивать яйца, отдавая мне половину от каждого. В первом и втором оказались фигурки животных, а в третьем – прозрачный кулон из двух частей с непонятным рисунком, что-то вроде инь-ян.

– Держи, – она протянула мне одну половинку кулона, а вторую надела на шею, – пускай это будет символ, который нас свяжет.

– Хорошо. – И я тоже надел этот символ.

– Удивительно, что в детских сюрпризах лежат веревочки, в которые даже твоя голова пролезает, – засмеялась она.

– Нормальная у меня голова. – Я немного обиделся.

– Ну, чем больше голова, тем больше мозг, а чем больше мозг, тем умнее человек, – заметила она с улыбкой.

– Ты тоже умная. Наверно, – попытался я сказать что-то хорошее.

– Ладно, – она снова улыбнулась, – после шоколада пить захотелось, пойдем опять к роднику.

Несколько часов пролетели, но мне не хотелось, чтобы они заканчивались. Это был самый странный и самый лучший день за долгое время. Хотел бы я сказать – в моей жизни, но с такими вещами лучше не торопиться. Овсянка много смеется – надеюсь, это признак того, что я ей нравлюсь, и это просто замечательно.

– Смотри, – дернула она меня за рукав и показала на шприцы, валявшиеся возле дерева.

– Никогда не сталкивалась с наркотиками? – удивился я, учитывая, что шприцы можно увидеть и на территории начальной школы.

– Ты же не… – она с грозной печалью посмотрела на меня, и, кажется, у нее даже дернулся нос.

– Нет, конечно нет! – немного повысил я голос.

– Наркотики разрушают жизни, – сказала она.

– У тебя кто-то из знакомых… – начал я так, чтобы ее не задеть.

– Нет. Я не общаюсь с наркоманами.

– Ты просто так резко отреагировала, будто для тебя это что-то личное, – уточнил я.

– Просто страшно за людей, это ведь может коснуться каждого.

– Ты можешь не согласиться, – решил я высказать свое мнение, – но мне кажется, что наркотики – это естественный отбор.

– В смысле? – не поняла она.

– Ну, смотри. Наркотики употребляют люди низшего сорта. Они в принципе не заслужили жить, а наркотики их убивают, очищая наш мир.

– Но, я слышала, бывали случаи, когда людям на улицах кололи наркотики и у них начиналась зависимость.

– Это сказки, мне кажется, – возразил я.

– Бывает, их пробуют за компанию или чтобы показать свою крутизну. А кто-то может поддаться на красивые рассказы о наслаждении, – Овсянка стояла на своем.

– Все равно, те, кто на это поддается, отсеиваются. Это закон жизни, – не уступал я.

– Хорошо, – выдохнула она и спокойно добавила: – Пусть будет так.

Мы уже давно шли по той части леса, где я никогда не был. Я даже подумать не мог, что этот лес такой большой и красивый. Кажется, я начинал все больше любить деревья и свежий воздух.

– Хорошо, что людей почти нет, – сказал я.

– Согласна, иногда хочется побыть с кем-то наедине или совсем одной.

– Слушай, вот мы столько уже разговариваем, а я о тебе так ничего и не знаю.

– А зачем тебе что-то обо мне знать?

– Я просто надеюсь, что это не последняя наша встреча… – осторожно сказал я.

– Амулет двойной, и его половинки должны быть вместе как можно чаще, а отдавать свою часть тебе я не собираюсь, – серьезно, стараясь казаться равнодушной на последней фразе, ответила она.

– Это лучшее, что я слышал в своей жизни.

Похоже, я продолжал улыбаться еще несколько минут.

Все как будто потеряло значение. Я думал только о ее словах. Не помню, чтобы когда-нибудь я так радовался. Интересно, а если бы нам не попалась эта игрушка? Я забыл, о чем ее спрашивал, шел молча и улыбался.

– Но ты, – продолжила она как ни в чем не бывало, – отдай мне свою половину.

– В смысле? – испугался я.

– Да шучу я, – она перестала быть серьезной. – Задавай свои вопросы.

– Какие? – не понял я, еще не придя в себя после такой шутки.

– Про меня, про мою жизнь.

– А, хорошо. У тебя большая семья?

– Брат, сестра, мама, папа. Живем вместе.

– Ты часто бывала за границей?

– Ты серьезно? – удивилась она.

– Да. Лучше не придумал, – смутился я.

– Ни разу, но хотела бы, конечно.

– Ясно. Слушай, давай я буду задавать вопросы по мере их возникновения в моей голове. – Я очертил указательным пальцем пару кругов у виска.

– Хорошо, – улыбнулась она.

– Ты постоянно улыбаешься, – непонятно зачем заметил я.

– Не постоянно. Тебе не нравится? – растерялась она.

– Нет, что ты. Твоя улыбка прекрасна, просто я сам улыбаюсь редко, да и чужие улыбки вижу не чаще.

– Бамбук, ты меня за дурочку не держи – ты всю нашу прогулку ходишь с улыбкой на лице.

Я не понял, что она имеет в виду, но потом определенно ощутил усталость лицевых мышц. Я поспешил ощупать уголки рта, а Овсянка расхохоталась.

Я пытался не обращать на это внимания, только ноги уже очень сильно устали. Не могу же я попросить ее разойтись по домам из-за того, что у меня кончились силы. Уж такие вещи обо мне пусть она узнает намного позже.

Овсянка шла спокойно, легко перепрыгивая через камни и пни. И откуда у нее столько энергии?

Где-то рядом послышался звук воды. Овсянка направилась в ту сторону, а я бодро поплелся за ней. За редеющими деревьями виднелась речка. А я о ней и не знал. На другой берег был перекинут видавший виды деревянный мост, на который мы и забрались.

Овсянка смотрела в воду, а я разглядывал окрестности, радуясь и удивляясь тому, что, кроме нас, вокруг ни души. Я облокотился на перила, но сразу подумал, что это плохая идея, и отступил назад.

Овсянка взяла меня за руку. Я и не представлял, что можно сделать этот день еще лучше. Наши пальцы переплелись, а я только старался не закричать от восторга. Но закричала она. Ее крик испугал меня, я не мог понять, что происходит и почему она вцепилась в мою кофту, пока не обратил внимание, куда направлен ее взгляд.

Вниз по течению плыло то, чего не должно было быть ни в этой реке, ни где-то еще: к мосту подплывали человеческие руки. И их было больше, чем две. Я замер, Овсянка кричала за нас двоих. Опомнившись, я схватил ее за руку, и мы побежали вглубь леса.

– Подожди, подожди! – крикнула она, пытаясь остановиться.

– Что? – притормозил я.

– Вдруг это манекены? – задала она вполне логичный вопрос.

– Уж очень хорошо они сделаны, если это так!

– В любом случае надо вернуться и посмотреть еще раз, – предложила она.

– Вот мы туда вернемся, – начал я как можно спокойнее, – а следом на лодке будет плыть маньяк, который и с нами сделает то же самое.

– Мне тоже страшно, но если мы позвоним в полицию, а это окажется муляж, получится паршиво.

– Погоди, а может, не стоит никому об этом говорить? В фильмах это ничем хорошим не заканчивается, – продолжал я паниковать.

– Я иду, а ты как хочешь! – Она оттолкнула меня и направилась к реке.

Овсянка пробиралась назад, к берегу, осторожными, но твердыми шагами, на полусогнутых ногах, словно боялась быть замеченной. Поскольку она шла впереди, мне было не так страшно, и поэтому я, повторяя ее походку, двинулся следом.

Руки уже проплыли дальше, за мост, и Овсянка пошла за ними. Я, оглядываясь по сторонам, чувствовал, что совсем не жажду снова увидеть отрубленные человеческие конечности, но вместе с тем больше всего на свете хочу взглянуть на них еще раз хоть бы одним глазком.

Мы быстро их настигли, и сомнения улетучились. Это были не манекены.

– Мы же не будем их доставать? – с опаской спросил я.

– Звони в полицию, – ответила она.

– Но как им описать, где мы находимся? – я развел руками и повернулся в одну, а потом в другую сторону, показывая, что вокруг нет никаких опознавательных знаков.

– Ладно, сама наберу, – недовольно ответила Овсянка и достала из кармана маленький кнопочный телефон, стараясь спрятать его от меня.

Кажется, тонкий лед, по которому я ходил весь этот день, хрустнул. Точно надо меняться, но это же не происходит по щелчку пальцев. На то, чтобы изменился характер, могут уйти годы. Но ради нее я, наверно, смогу это сделать и стать лучше.

Овсянка пыталась объяснить по телефону наше местоположение и, судя по всему, отказывалась задерживать эти руки. Пришлось делать это самому.

Мы были в лесу, и повсюду валялись ветки, которыми можно было зацепить и вытащить из воды что угодно. Подходящий длинный сук с мелкими веточками на конце, еще с листьями, лежал прямо на берегу. Я подбежал к нему и попытался приподнять. Именно попытался. Ветки только кажутся легкими. Говорила мне мама, надо заниматься спортом. Щеки начали гореть – наверно, я покраснел. И заметил, как Овсянка молча на меня смотрит. Трещина во льду увеличилась. Овсянка сказала что-то в телефон, бросилась ко мне, схватила сук за один конец и взглядом дала понять, что помощь ей бы не помешала. Я взялся за ветку ближе к середине, и вдвоем мы смогли оторвать ее от земли.

Почти все руки уже уплыли, но две штуки как раз приближались к нам, и их прибивало к берегу.

Вытащить их получилось с первой попытки. Миссия выполнена. Адреналин зашкаливает, и я стараюсь сдержаться, чтобы не подпрыгнуть. Овсянка толкнула меня плечом.

– Сказали – ждать на месте, – сообщила она.

– А через сколько подъедут? – поинтересовался я.

– Понятия не имею. – Овсянка развернулась и пошла к поваленному дереву шагах в десяти от нас, которое я даже не заметил.

Она провела рукой по стволу тут и там и, вероятно, убедившись, что от грязи не избавиться, легла на него, согнув ноги в коленях, а руки положив под голову. Я постоял рядом и сел у нее в ногах.

Прикоснуться к ней было страшно, а заговорить я не решался. Овсянка глубоко дышала, словно наслаждаясь каждый раз, когда вдыхала чистый лесной воздух.

Я зажал ладони между колен и переводил взгляд то на землю перед собой, то туда, где мы оставили руки. Отсюда их не было видно, но я знал, что они там, и это не давало мне покоя.

– Ты мне мешаешь расслабиться, – легонько пнула меня Овсянка.

– Извини. – Я встал и отошел в сторону.

– Нет, ты не понял, – она приподнялась, – садись обратно. – Она опять легла, видя, что я послушался. – Я имею в виду – подумай о чем-нибудь другом. И почему ты боишься до меня дотронуться? – спросила она, как командир.

– Да я не боюсь, – промямлил я. – Просто… Ну… Мешать не хочу…

– Расслабься. – Она положила свои ноги на мои. – Каждая минута уникальна. Вот этот день, все, что было сегодня, и этот самый момент – это никогда больше не повторится. Те эмоции, которые ты испытываешь, те мысли, чувства, которые возникли у тебя за последние минут двадцать. Не зацикливайся ни на чем. Даже если за нашими спинами скоро появится тот самый маньяк – разве сейчас не лучший момент? – Она зажмурилась. – Я хочу сказать, трудно придумать лучшие последние минуты жизни. – Она посмотрела на меня. – Ты понимаешь, о чем я? Или все еще не можешь сообразить, как я так запросто положила на тебя ноги? – Она улыбнулась.

Я растерялся, ведь и я вправду думал главным образом о ее ногах. Я попытался сесть так, чтобы ей было удобно, но она придавила меня ногами, чтобы я этого не делал.

– Бамбук, посмотри на небо, постарайся не двигаться, не издавать звуков – просто попробуй услышать, как плещется вода.

– Да-да, хорошо… – Я заерзал.

– Тсс, – остановила она меня и носком ноги указала на небо.

Оно было абсолютно чистое, ни единого облачка, даже ветер не дул. У природы начался послеобеденный сон. Я даже примерно не знал, который сейчас час, и начал беспокоиться: я всегда стараюсь быть в курсе событий и слежу за временем, но сегодня в нем словно потерялся. Овсянка, будто чувствуя, как я напрягся, пнула меня ногой в живот. А ведь она права: если бы не отрубленные конечности, лежавшие в нескольких шагах от нас, момент был бы прекрасен. «Растворись в нем», – сказала Овсянка. Или ее голос прозвучал в моей голове? Неважно, я смотрел на небо и прислушивался к воде.

Небо, журчание реки… Я закрыл глаза.

– Эй, – послышался низкий голос за спиной. Меня он испугал, а Овсянка, судя по всему, даже не встревожилась. – Это вы нам звонили?

– Да, – Овсянка повернула голову.

Она поднялась, я встал следом. Это были двое полицейских. Пока я приходил в себя, будто после сна, Овсянка повела их к конечностям. Один полицейский был поплотнее и в возрасте, другой – худой и моложе, он ко мне и подошел.

– Добрый день, – сказал он вежливо. Такие люди всегда вызывают у меня доверие. – Я задам вам несколько вопросов.

– Хорошо, – ответил я.

Он представился, вспомнив, что не сделал этого с самого начала, и попросил меня назвать мое имя. Овсянка тоже ответила на вопросы, и тут я понял, что мы упустили возможность познакомиться как положено. Я рассказал, что произошло, и продиктовал свои контактные данные. Полицейский попросил меня покинуть место преступления, и я пошел прочь. Меня догнала Овсянка.

– Мутные они, ну да ладно, – сказала она.

– Слушай, я тут подумал, почему бы нам не позвонить в СМИ?

– Тогда нас по телевизору покажут, – кажется, согласилась она.

– Да, вместе.

А хочет ли она этого?

– Пускай. У тебя есть интернет, чтобы узнать телефон местного телевидения?

– Да, сейчас найду.

Телевизионщики были расторопнее полицейских, но снимали нас по одному. Все произошло так быстро, что я даже не понял, каким образом мы снова остались вдвоем и пошли домой.

– Удивительный денек, – сказал я, пару раз подпрыгнув.

– Мой брат был бы в восторге. – Она помолчала. – Мне кажется, ты имеешь в виду не только нашу находку. – Она тоже перепрыгнула через сучья под ногами.

– Не только.

– Мне кажется, у тебя остались вопросы. Так задай их.

Мы оба понимали, о каком вопросе идет речь. Мне действительно хотелось получить на него ответ, и этот ответ должен был мне понравиться. Осталось только задать вопрос.

– Почему я?

– Как бы глупо и странно ни звучало, но я сама не могу на это ответить. У тебя много комплексов, и поэтому ты недооцениваешь себя, но, поверь, ты красивый и интересный парень.

– Вот теперь это точно лучший день в моей жизни.