Читать книгу Человек языкатый - Дмитрий Казаков - Страница 6

В 1966 году турецкий ученый Мидхат Сертоглу опубликовал небольшую биографическую заметку по поводу юриста и поэта XVI века по имени Мохьи Гёльшани. И разрушил гипотезу, которую с оговорками принимали все и которая без изменений существовала более полувека.

С начала XIX века лингвистам был известен (по единственной рукописи, найденной в Багдаде) таинственный язык под названием белейбелен (романизируется по-разному: Bālaybalan, Bālaïbalan, Bāl-a i-Balan, Bâleybelen). Общепринятая версия гласила, что его создал суфийский мистик Фазлаллах Астарабади, живший на территории современного Ирана в XIV веке.

Он основал и возглавил неортодоксальную секту хуруфи (само слово ḥurūf на арабском значит «буква»), последователи которой рассматривали Астарабади как манифестацию Всевышнего. Сам же Аллах, если верить Астарабади, воплотился в 28 буквах арабского алфавита и 32 буквах персидского. Поэтому вполне возможно, что суфийский учитель, создавая свой язык, уподоблял себя Творцу.

Само название языка обычно переводится как «оживляющий заново язык» или «язык подателя жизни» (bāl – «язык», a- указатель родительного падежа, i – определенный артикль, bal – глагол «оживлять» или «давать жизнь», -an – причастный суффикс), так что его (языка) задачей могло быть духовное обновление, возрождение мира… и тут снова вспоминается Хильдегарда Бингенская.

Одновременно на белейбелене могли записывать священные тексты, чтобы прятать их смысл от представителей ортодоксального ислама.

Ведь суфии время от времени становились объектами жестоких гонений.

Все красиво и логично…

Но тут Мидхат Сертоглу обнаружил в архивах Египетской национальной библиотеки экземпляр грамматики и словаря белейбелена под названием Loḡa wa qawāʿed-e bālaybalan (датируется 1580 годом), в котором Мохьи Гёльшани утверждает, что придумал этот язык сам. В той же библиотеке нашлось другое сочинение этого же автора, четырехъязычный словарь, где помимо персидского, арабского и турецкого присутствует и белейбелен.

Биография у Гёльшани не такая яркая, как у Астарабади.

Второй много лет активно проповедовал «буквенное» учение, имел учеников, объявил себя пророком и был казнен сыном Тимура, которого попытался обратить в свою веру. Первый родился в Эдирне, затем переехал в Стамбул, позже в Каир, где стал учеником шейха суфийского ордена гёльшани, потом женился на дочери шейха, занимался мусульманским правом, литературой и переводами и умер своей смертью.

Но зато Гёльшани точно знал три языка, положенных в основу белейбелена, и тоже был суфием, как Астарабади, пусть и не таким знаменитым. Жил позже, был очень образованным человеком, так что мог ознакомиться с мистлангом и по каким-то причинам приписать авторство себе.

Так что кто точно, когда именно и зачем придумал белейбелен, мы не знаем, но в любом случае работу он сделал профессионально, оставил нам не просто текст, а словарь (с переводом на персидский и турецкий) и описание грамматики. Есть шанс, что создатель этого конланга попытался сочинить некий «эсперанто» для Османской империи, или же он копировал Аллаха, совершая свой акт Творения, или захотел укрыть суфийские тексты.

Или, возможно, решал еще какие-то задачи.

Интересно, что грамматика языка демонстрирует элементы арабского, персидского и турецкого, то есть является апостериорной. А лексика, то есть слова, – большей частью априорная, создана с нуля, хотя есть исключения, и мы до них еще доберемся.

Но человеку, знающему арабский, турецкий или персидский, белейбелен не будет понятен.

Вот с чего начинается введение (для записи используется турецкий алфавит):

Ba-šān-a y-An-a y-afnāna-a y-habān. Y-asnam ra y-An čunā wazanas ra-giwzāw-a i naša fājā, a-fajaš fa-m_m-a i-mafnā ra-’ālā-b_, a-i-rfam a-i-mafam ja makn-ad Sanaš zāt jām-a i-nanšana a-y-axšanā, a-ja maqr_ a-lamnā-bi čunāyā ra-i-karfana rā-yā y-a šana…

Если перевести, то в первом предложении глазам предстанет традиционная исламская формула «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного». Во втором же нечто менее ортодоксальное: «Славен будь Господь, сотворивший все вещи, будучи в форме Света, и Который поднимается изо рта того, кто превозносит Его чудеса, когда они проявляют себя…»[12]

В распоряжении ученых на данный момент имеются две рукописи с описанием белейбелена: одна находится в Национальной библиотеке Франции, вторая – в библиотеке манускриптов Принстонского университета (США). Они отличаются оформлением, степенью сохранности, временем написания, но практически идентичны по содержанию.

И по ним можно сделать следующие выводы.

В белейбелене есть буквы для шести гласных звуков, из них три длинных (или напряженных) и три коротких (расслабленных). Как они произносились, не совсем ясно, но наличие дифтонгов (ew в слове gewzā – «источники», «причины») намекает, что произношение было турецким или персидским, поскольку в арабском дифтонгов нет. Согласных зато различается 33, на один больше, чем в персо-арабском алфавите, но многие должны звучать одинаково, если брать за образец турецкое или персидское произношение.

Каково оно было в белейбелене – мы не имеем представления.

Если по образцу арабского языка, то каждая буква соответствует отдельной фонеме. Если по образцу другого языка-источника, то либо такое количество букв для гласных может быть рудиментом заимствования из языка Корана, либо оно обусловлено суфийскими эзотерическими соображениями.

Для мистланга – обычное дело.

Насколько позволяют судить примеры из «учебника» белейбелена, существуют ограничения на сочетания звуков – например, слово не может начинаться со скопления согласных.

Морфологически язык напоминает «корнево-шаблонные» языки вроде арабского или еврейского (и описанного выше ангельского). Имеются корни, состоящие из набора согласных, расположенных в строгой последовательности, и они определяют общее значение слова. Часть речи и ее вид, конкретное значение зависит от шаблона гласных, который прикрепляется к корню, обычно разбивая его на части.

Например, taf – «плачь!», а tāf – «плачущий», babam – «смотреть», а bubam – «смотреть внимательно».

Используется популярная в турецком агглютинация – добавление к корню многочисленных неизменяемых аффиксов, которые модифицируют значение слова. Роль аффиксов выполняют суффиксы и префиксы, и вообще все, что можно, выражается синтетически, внутри слова: объединением слов, добавлением многочисленных морфем. Так что, хотя базовые корни не бывают длиннее двух слогов, большие слова встречаются.

Например, прямой объект при переходном глаголе (глагол, при котором обязателен объект действия) обозначается препозицией r-, что напоминает персидский, где в схожем значении используется препозиция ra-. Препозиция f- означает «из, от», препозиция m- – «подобно». Когда существительные вступают в контакт атрибутивным или родительным образом, в ход идет суффикс -v(a), который ставится после первого существительного: šān-a yān – «имя Господа», а gewzā-va ynašā – «истоки вещей»; с помощью этого суффикса можно строить длинные цепочки.

Белейбелен, как и турецкий с персидским (но не арабский), обходится без грамматического рода. Число существительных отражается добавлением простого окончания, всегда одинакового, как в английском: far – «голова», farā – «головы». Местоимения притяжательные и косвенного падежа образуются тоже с помощью суффиксов, то есть по той же синтетической схеме.

Глагольная парадигма достаточно обычная: три времени (прошедшее, простое настоящее-будущее и длительное настоящее), два залога – активный и пассивный, императив, инфинитив, причастие действительного залога и причастие страдательного залога – как в арабском. Все формы глагола образуются от корня (который играет роль императива, ну а тот может стоять в единственном или множественном числе с помощью того же окончания, что и для существительных) с помощью уже описанных префиксов и суффиксов.

Например, есть у нас корень bar – «знать».

Bar! – это будет «Знай!», а barā – «знайте», инфинитив «знать» мы получим, добавив суффикс -m: baram, и это же слово исполняет роль отглагольного существительного «знание». Прилагательное можно изготовить, используя суффикс -ān, то есть «знающий» у нас будет barān.

По-русски звучит забавно.

Прошедшее время образуется, если прибавить к корню суффикс -as, то есть «он/она знали» будет baras. Дополним это уже известным нам показателем множественности, получим «они знали» – barasā. Простое настоящее и будущее время требуют суффикса -ar, «он/она знают» или «он/она будут знать» – barar, а длительное настоящее образуется префиксом ma-, то есть mabar – «он/она знают прямо сейчас».

К любой личной форме глагола можно прибавить отрицательный префикс la-. Например lamabar – «он/она не знают прямо сейчас».

Никаких отдельных частиц, все синтетически, внутри одного слова.

Есть способ превращать непереходные (глагол, при котором не обязателен объект действия) глаголы в переходные и обратно… опять же с помощью аффиксов.

К примеру, vazam («начинать») элегантным движением с помощью инфикса -n- становится глаголом vaznam («представлять кого-то кому-то). Если мы применяем инфикс для уже переходного глагола, то интенсифицируем его значение: sanam – sannam («восхвалять» – «горячо восхвалять»). Обратный процесс требует инфикса -z-: глагол balam («обновлять», «оживлять») становится непереходным глаголом balzam («жить»).

Синтаксис белейбелена во многом напоминает арабский и, соответственно, отличается от персидского или турецкого: обязательно маркируется число и определенность-неопределенность существительного; подлежащее строго располагается перед сказуемым. Общей чертой для всех четырех языков является то, что в них можно пропускать местоимения, поскольку субъект действия прекрасно определяется по форме глагола, и обильное, не раз уже упомянутое использование аффиксов.

Вернемся к лексикону.

На первый взгляд словарь белейбелена выглядит так, словно его сконструировали на пустом месте. Но если приглядеться, то можно обнаружить следы языков-источников: например, префикс b- (переводится как «в») близок к арабскому bi-, слово dāt («источник», «исток») – прямая калька с арабского dāt («сущность»), как и jam («все»). Если же приглядеться еще внимательнее и покопаться в ассоциациях, то можно найти, что многие слова имеют параллели в суфийской мистической поэзии, в ее метафорах, иносказаниях и синонимах. Вот арабская буква mim, которую в стихах часто сравнивают с маленьким, исполненным милости ртом… и как же будет «рот» на белейбелене?

Правильно – mim.

Слово pir («зеркало») не отличить от персидского pir, хотя тут оно означает в первую очередь «суфийский мастер, шейх» и только во вторую, метафорически – «зеркало ученика». Наверняка создатель конланга спрятал в своем языке десятки таких параллелей, доступных мистику с Ближнего Востока, но способных ускользнуть от внимания даже опытного востоковеда, если он не посвящен в суфийскую традицию; заложил основу для игры словами, значениями, для выражения тонких оттенков смысла.

Использовалось ли все грамматическое и лексическое богатство белейбелена кем-то, помимо Мохьи Гёльшани? Или этот мистланг так и остался интеллектуальной игрушкой для одного или двух (если допустить, что язык создал все же Фазлаллах Астарабади в XIV веке) суфиев?

Ответа на эти вопросы у нас нет.

Но в любом случае это первый известный нам конланг всего обширного мусульманского мира и всей громадной Азии, и свергнуть его с пьедестала смогут только новые находки.